coffee.

Сигнализация машины отдала неприятным эхом от стен парковки, а замок дверцы тихо щелкнул, впуская в свой салон владельца. Чанёль все еще сомневался где-то глубоко в душе, хоть и прекрасно знал: это лишнее. Возможно, все его волнения были только лишь из-за долгого перерыва вообще в каких-либо отношениях серьезнее секса на одну ночь, и весь опыт, которого и так было немного, был напрочь утрачен. После неловкой встречи в кофейне прошло три дня. Три дня, наполненных бездействием, которое очень выводило Сэхуна, — мужчина это прекрасно видел, хоть младший ничего и не говорил. Внезапный завал на работе был вполне весомой причиной для того чтобы, возвращаясь домой, даже не думать о вечерних вылазках и при этом не слышать чужое возмущение или попытки выгнать его из дома на очередное свидание. Это не было сомнением или нежеланием, просто… у Чанёля был свой темп. Когда Сэхун брал нахрапом, сам он, возможно, в силу возраста или давно забытой сноровки, предпочитал действовать куда спокойнее, пользуясь тем временем, которое выиграл сам себе, чтобы лучше разобраться в собственных ощущениях и желаниях. И сейчас, спустя три дня работы, сменяемой лишь домом, он мог быть уверенным только в одном: в еще слабом и тем не менее достаточно заметном желании увидеть Бэкхёна. Заметном настолько, что, не дожидаясь очередного пинка от сына, он сам уходит из дома, пользуясь вечерней сменой Сэхуна в кафе, чтобы попытать счастья и встретить Бэкхёна снова, теперь уже обязательно взяв его номер. Внутри кипит энтузиазм, разбавленный решимостью и чем-то, что вполне себе можно назвать «я скучал», вот только ключ даже не успевает провернуться в замке зажигания, когда мобильный на пассажирском сидении подает признак жизни. — Ты ведь сегодня собирался в тот бар? — голос сына звучит в трубке вместо приветствия, стоит только поднести телефон к уху. И почему он подумал, что в единственный за последние дни свободный вечер сможет добраться до бара без сопровождающих пинков? — Допустим, — отчего-то не желая говорить прямо, словно стараясь оставить свою собственную инициативу нетронутой, Чанёль задумчиво тянет, откидывая голову на подголовник и прикрывая глаза, понимая, что одной минутой беседа не ограничится. — Это хорошо, — по ту сторону слышится довольный, где-то даже облегченный вздох, словно все эти дни Сэхун только и делал, что нервничал, опасаясь, как бы отец внезапно не передумал, вновь упершись рогами в стену. — Я тебе сейчас пришлю номер Бэкхёна — позвони ему перед тем, как ехать. Слова младшего звучат слишком обыденно, точно просьба захватить по пути домой что-нибудь из корейского ресторанчика на углу квартала, а лучше — позвонить ему оттуда, чтобы он выбрал сам, и хочется по привычке ответить: «Да, хорошо», но вовремя приходит осознание сказанного. Осознание, которое заставляет все тело напрячься, выравнивая спину и отрывая голову от мягкой подушки сиденья. — Откуда у тебя номер Бэкхёна? — не то чтобы Чанёля это злило, но даже так его голос стал немного жестче. Он не сомневался в талантах своего сына и его целеустремленности, но такое откровенное вмешательство в происходящее было уже лишним. В конце концов, он уже взрослый мужчина, чтобы самостоятельно решать подобные проблемы и пытаться строить свою личную жизнь. — Ты только не злись, — точно чувствуя, что сейчас его поймут неверно и устроят взбучку в воспитательных целях, Сэхун даже не думает мешкать или юлить, выкладывая все как есть: — Он сам мне его дал только что, скинул в Инстаграм, чтобы я передал тебе и попросил позвонить ему, я не делал ничего такого! — Ты похож на сталкера, — чуть более спокойно выдыхает старший, кажется и в самом деле выдохнув с облегчением, понимая, что нервничать причины нет, по крайней мере со слов сына, а ему он верить привык. — Эй, я бы попросил, — щетинится уже сам младший, потому что он в этом всем замешан не был, он не навязывался и не просил Бэкхёна писать ему, даже не дал ничем понять, что это именно он. — Он сам дал мне свою визитку в кафе, я просто подписался на его аккаунт и все, он сам узнал меня и подписался в ответ. И вообще, ты мог бы сам это сделать, если бы у тебя был… — Сэхун, он мне нужен как мертвому припарка, — Чанёль закатывает глаза, уже даже не замечая этого. Сколько раз он слышал эти слова? Столько же, сколько и о «симпатичных парнях», устав даже отбрыкиваться и сопротивляться, и тем не менее не идя на поводу. Что ему там делать? У человека за сорок не такая насыщенная жизнь, в отличие от подростков и молодежи. — Я тебя умоляю, про парня ты так же говорил, — младший фырчит, и Чанёль знает наверняка — сейчас он недовольно кривит губы, закатывая глаза, точно как сам старший, но это быстро проходит, потому что сейчас у разговора другая, более серьезная тема. — Позвони ему. К ужину ждать не буду, но к завтраку, пожалуйста, вернись. Люблю тебя! — Да ты… — Сэхун довольно тараторит в динамик, и от его слов волосы на затылке встают дыбом, но стоит только мужчине открыть рот в желании выразить все свое недовольство чужим поведением, как в трубке раздаются лишь тихие гудки, — … в конец обнаглел. — Он выдыхает уже сам себе, глядя на потухший экран телефона, и обессиленно смеется. Лет двадцать тому назад он был уверен, что хуже его матери, пытающейся его женить, нет ничего, но Сэхун умудрился переплюнуть ее, кажется даже не применяя и половины из тех усилий, что вполне мог бы. Телефон в руке слабо вибрирует, уведомляя о новом сообщении, и Чанёль ни секунды не сомневается в его содержании. Номер телефона и более чем емкое: «Позвони!» — лишают любых шансов к сопротивлению, да и так ли это уже нужно? В конце концов, он и без того сидит в машине с твердым намерением и желанием встретить Бэкхёна; Сэхун лишь упростил ему задачу, хотя такая настойчивая тактика упрощения только больше распаляет желание действовать вопреки, и он, возможно, в самом деле воспротивился бы, если бы это был кто-то другой, а не Бэкхён. Оттого он лишь покорно вздохнул, копируя номер в строку набора и нажимая зеленый кругляшок тачпада. Хотелось бы сказать, что не переживая, ведь не пристало же взрослым мужчинам переживать от такой мелочи, как телефонный разговор, но колкое волнение разливалось в венах, заставляя дыхание учащаться, чтобы, услышав по ту сторону такое же взволнованное «Да», тихо выдохнуть: — Бэкхён… — Чанёль? Я так рад, что ты позвонил! — вопрос звучит больше риторически — Бэкхён без сомнений узнал его голос, а может, и вовсе знал его номер — мало ли, какие еще пароли и явки умудрился выболтать Сэхун, лишенный контроля и присмотра родителя. — У тебя что-то случилось? — почему-то единственное, о чем сейчас может думать мужчина, именно это. — Нет, — в голосе эхом отдает легкая улыбка, и от этого становится как-то спокойнее, как и самому Бэкхёну: о нем заботятся уже сейчас, когда на счету только три встречи, да и те — с большим натягом, а это что-то да значит. — Я просто боялся, что ты решишь приехать сегодня в «wine»; мы не обменялись номерами, а я ведь говорил, что провожу там каждый вечер, но… — Ты переживал, что, приехав сегодня, я не найду там тебя, верно? — глупая улыбка, точно отражение, касается губ мужчины, да и в целом все кажется глупым. Он сам пропал на три дня, по уши утонув в работе, даже не подумав, что стоило предупредить, отчего-то уверенный, что его поймут правильно. Бэкхён же переживал куда больше, и это казалось милым. — Да, прости, — милым, но для самого младшего больше неловким и даже смущающим, словно от одного его желания предупредить мужчину в одно мгновение становится понятно, как сильно он ждал и жаждал этой встречи, и Бэкхён продолжает говорить, чтобы случайно не сделать акцент именно на этом: — Вечерние фотосъемки у меня случаются нечасто, но сегодня утром предложили отснять довольно интересный проект для журнала. Их штатный фотограф в больнице с отравлением, и вот… — Ты не должен переживать, — Чанёль расставляет акценты в чужих словах совершенно самостоятельно, без труда вычленяя из всего длинного предложения одну-единственную фразу, самую важную, и от этого чувствуя себя увереннее. — Это работа; я ведь и сам работал последние три дня, не предупредив об этом тебя, и даже если бы я не встретил тебя сегодня, я бы приехал завтра. Чанёль словно идет на уступки — говорит вещи, которые вряд ли бы сказал кому-нибудь другому, в отличие от Бэкхёна делая акцент именно на них, подчеркивая свое желание увидеть младшего. Дыхание в трубке замирает на секунду, а следом за ним слышится глубокий, успокаивающий самого себя выдох. — Ты все-таки собирался приехать сегодня? — со смущенным сомнением уточняет младший, кажется даже говоря чуть тише, словно кто-то другой мог их услышать и в одно мгновение понять, что именно происходит, хоть и ничего «такого» в этом не было. — Собирался… — мужчина, кажется, впервые говорит подобное вслух, просто потому что раньше он никого не хотел видеть настолько сильно, и честно в этом признается, не видя причин скрывать, потому что знает — это взаимно. И пусть сам Бэкхён не сказал этого столь же открыто — это видно в его поведении, в словах, на которые он боялся сделать акцент. — Я очень хотел тебя увидеть. Бэкхён смущенно молчит, именно смущенно, словно у этого молчания была особая интонация, которую прекрасно знал Чанёль. Он слышал по ту сторону трубки взволнованное дыхание и где-то вдалеке — торопливые шаги, будто юноша мельтешил на месте или сбегал куда-то, где не было посторонних людей. Как бы именно оно ни было, это казалось крайне очаровательным, говорящим больше, чем его собственные слова. — Знаешь, — словно собравшись с мыслями или сбежав достаточно далеко, чтобы говорить, младший тихо продолжает, почти перейдя на взволнованный шепот: — Я сейчас в студии, но закончу где-то через час. Стафф хотел выпить в баре неподалеку, но, думаю, я смогу от них сбежать, конечно, если у меня будет весомый повод… — Думаю, я могу дать тебе повод для побега, — мужчина с трудом сдерживает улыбку, но даже интригующую паузу выдержать не смог, точно нетерпеливый юнец ведясь на неприкрытую провокацию и ни капли об этом не жалея. — Или даже украсть тебя, если ты скажешь, где тебя забрать… — У меня есть предложение получше… — Чанёль готов поспорить, что чужие щеки обожжены алым румянцем, но улыбка наверняка выглядит излишне хитрой, и не без причины. — Студия находится на шестьдесят третьем этаже, и отсюда отличный вид на город, так что… — Пришли мне адрес, и через час я буду у тебя, — игры на выдержку, кажется, становятся слабым местом мужчины, хотя раньше он никогда не жаловался на проблемы с ней. Словно Бэкхён нашел слабое место, на которое тут же принялся давить, провоцируя без капли стыда и совести, или так всего лишь кажется, пока диалог идет исключительно по телефону; а стоит только встретиться лицом к лицу — весь азарт и запал сменят неуверенность и смущение. Это ведь нормально: чувствовать себя увереннее, когда не видишь человека лично. Быть более раскованным и смелым чаще лишь на словах. Не растеряет ли Бэкхён этот игривый азарт, когда Чанёль и в самом деле приедет? А сам он не вернется ли к своей неторопливой тактике, которой придерживался все это время, с трудом отбиваясь от пинков сына? Или эту черту они преодолели, когда заведомо назначили свидание, а Чанёль более чем уверен, что это — свидание, осознанное и однозначное; свидание двух заинтересованных в более серьезных отношениях людей. — Я буду ждать тебя, — с едва заметным придыханием звучит чужой голос, а следом за ним — размеренные гудки. Сообщение с адресом приходит меньше чем через минуту — одна из офисных многоэтажек всего в паре кварталов от его дома, что очень даже на руку. В запасе — час времени, на дорогу — максимум пять минут на машине, но возвращаться домой смысла не было, как не было и желания. Своим появлением он лишит Бэкхёна возможности отметить интересный проект с коллегами, и было бы правильно эту незначительную потерю компенсировать. Чанёль успевает аккурат к назначенному времени, хоть и уверен, что ровно за час управиться все равно тяжело, особенно когда работа — сплошь творческий процесс. Он паркуется на полупустой стоянке, и, хоть на часах еще только восемь вечера, осень более чем отчетливо подчеркивает свое недавнее начало ощущением глубокой ночи из-за резко сократившегося светового дня. Наполняя легкие прохладным воздухом, попутно выуживая с заднего сидения довольно увесистый бумажный пакет, Чанёль наблюдал, как из здания выскользнула довольно шумная компания, уверенно шагая в сторону проезжей части, за которой уютно укрылась закусочная. Что-то внутри подсказывало, что это тот самый стафф и, возможно, ему стоит поторопиться, чтобы не заставлять ждать. И Чанёль торопился. Пробираясь в теплый холл здания, надеясь встретить если не Бэкхёна, так хотя бы стенд с перечнем всего, что расположено на каждом этаже, Чанёль встречает лишь сонного консьержа за стойкой. Глядящего слегка недовольно, словно он уже давно выгнал бы мужчину, не выгляди тот в целом довольно прилично, где-то даже солидно, пусть и все в тех же черных джинсах. Интересоваться у него о том, куда именно здесь нужно пройти, кажется ему не самой удачной идеей, а звонить Бэкхёну снова и просить его встретить совсем уже не солидно, и мужчина оперирует известными ему фактами, бросая уверенное: «Меня ждут в фотостудии на шестьдесят третьем», даже замирая, когда консьерж чуть добреет, словно сам себе отвечая: «А, вы к Бэкхёну, — но, заметив чужое смущение, добавляя: — он меня предупредил». Теперь, имея какую-никакую конкретику, Чанёль куда увереннее направился к лифту, зажимая кнопку нужного этажа и уже без сомнений поднимаясь наверх, совершенно не ожидая, что, когда створки откроются, первым, что он увидит, будет именно Бэкхён. Этого же, кажется, не ожидал и сам младший, наверняка стоя здесь именно для того, чтобы спуститься и уже там ждать мужчину. — Привет, — звучит немного растерянно, хотя такая встреча у лифта была очень кстати: куда идти дальше Чанёль не догадывался даже приблизительно, и он, несомненно, обрадовался бы, если бы не ощутил легкое смущение. — Привет, я… Так ожидаемо на самом деле. Они флиртовали по телефону, словно не догадывались, чем это обернется при личной встрече, и ведь обернулось — легким румянцем на щеках младшего и немного взволнованным ступором мужчины, которого привел в чувства сам лифт, начав закрываться и тем самым подгоняя выскользнуть в коридор. — Пойдем, я покажу тебе студию, — Бэкхён словно приходит в себя, невольно вздрагивая, прочищая охрипшее от смущенного молчания горло и норовя ускользнуть дальше по коридору. — Я редко здесь работаю, но вид отсюда и в самом деле отличный. Он робко поворачивается назад, словно лишь для того, чтобы убедиться, что Чанёль идет следом, но куда еще он мог бы здесь деться? Двери, которых здесь и так немного, закрыты — он более чем уверен в этом, даже свет в коридоре приглушен, нагоняя собой достаточно интимную атмосферу, но все это не идет ни в какое сравнение с самой студией. Просторной, почти пустой, за исключением парочки софтбоксов и небольшого туалетного уголка в дальнем углу. Но вот что в самом деле привлекает его внимание — совершенно огромное окно, тянущееся от самого пола и до потолка, из которого открывался вид едва ли не на половину города. Они останавливаются посредине студии, словно не рискуя в одно мгновение подходить так близко к окну, что больше походит на обрыв для свободного полета, в котором нет стекла, — нет ничего, что могло бы остановить, только бескрайнее пространство. — Красиво… — Чанёль даже не лукавит, уже видевший подобные картины с высоты птичьего полета, но эта все равно кажется ему особенной. Возможно, дело в почти что неосвещенном пространстве студии или небольшом пледе, растянувшемся у самого окна на пару с бутылочкой чего-то — мужчина почти уверен, что алкогольного. А может, дело в Бэкхёне, но думать об этом сейчас и в таком ключе немного смущало, и мужчина пытался отвлечься. — Ты и подготовиться успел? Скидывая с плеч совершенно ненужную сейчас пелену смущения, Чанёль чуть смелеет — подходит ближе к растянувшемуся на полу пледу и, подцепив горлышко бутылки, не без удивления узнает в ней довольно неплохое шампанское, которое вряд ли можно добыть поздним вечером меньше чем за час. — Ох, ну… — а вот Бэкхён от смущения избавиться никак не мог, глубоко внутри переживая, не будет ли все это выглядеть слишком странно: плед и шампанское — заезженная и давно шаблонная романтика. Избитое клише. Это смешно, и от этого почти страшно — не будет ли он выглядеть глупо в чужих глазах? — На самом деле все это оставили мне ребята из команды… они решили, что у меня свидание… Он натурально оправдывается, потому что боится выглядеть глупо и смешно. Все же они взрослые люди, слишком взрослые, и они оба — мужчины. На девушку все это, возможно, и произвело бы впечатление: девушки ведь более романтичные. — Разве они не правы? — мужчина задает вопрос, хотя оба они понимают: это ответ. Тонкий и вместе с тем совершенно однозначный намек на то, как все это воспринимает именно он. Точно как поцелуй, оставленный Бэкхёном в их первую встречу на его щеке, и это на самом деле придает немного уверенности, заставляя слабо улыбаться. Свидание. — И они оставили нам бутылочку хорошего шампанского… — Менеджеры моделей частенько оставляют для стаффа что-то такое в благодарность за работу, — стараясь больше не выглядеть смущенным, напуганным щенком, Бэкхён подходит чуть ближе, почти вплотную останавливаясь рядом с мужчиной и так же глядя на едва различимую в темноте этикетку. — Но сегодня стафф решил, что мне нужнее, правда, к шампанскому ничего нет… — окидывая взглядом совершенно пустой плед, под шумок утащенный из соседнего кабинета, младший невольно вздыхает, глядя на два сиротливо стоящих на полу бокала, не имея и малейшего понятия о том, откуда они взялись в пустой студии. — Я позаботился об этом, — старшего все это немного забавляет. Он сам совершенно не рассчитывал, что Бэкхён умудрится достать где-нибудь бутылочку шампанского, хоть и был уверен, что наблюдать ночной город с верхнего этажа многоэтажки без бокала того же вина — пустая трата времени. Тем более, если все это называется свиданием. Оттого, опустив шампанское на его место, протянул Бэкхёну бумажный пакет, что все это время словно оставался незамеченным в его руке. — В комплект. В комплект, как выяснил сам Бэкхён, заглядывая вовнутрь, шла бутылочка вина и фрукты, нарезанные и упакованные в герметичные коробочки, словно Чанёль понимал, что нож они тут и днем с огнем не сыщут, и он в самом деле понимал. Хоть и далекий от фотографий и едва ли представляющий, как на самом деле выглядит фотостудия, он был почти уверен, что нож они найти не смогут. — Этого слишком много на двоих… — опускаясь коленями на мягкий плед, аккуратно выставляя на пол вино «в комплект» к шампанскому и небольшие коробочки, Бэкхён суетился, словно пытался отвлечь себя от мыслей о том, что две бутылки алкоголя вряд ли закончатся чем-то хорошим, и у него почти получалось, пока рядом не опустился Чанёль, говоря отчего-то шепотом: — Думаю, один раз простительно, да и к тому же у нас есть что отметить, — в его словах не было и намека на конкретику, но голос, которым это было сказано, интонация — давали понять, что у этой фразы есть бесконечно глубокое второе дно, о сути которого Бэкхён боялся даже думать. Но если это их свидание — первое настоящее, — возможно, повод для того чтобы отметить и в самом деле был. Пробка покинула бутылку шампанского без привычной этому напитку феерии, довольно тихо выскальзывая из горлышка и позволяя разлить содержимое в тонкие бокалы. Атмосфера совершенно не располагала к тостам. Пить не хотелось ни за знакомство, ни за встречу, скорее даже наоборот — оставить первый бокал в тишине, даже несмотря на тот самый повод под названием отношения. Возможно, ещё слишком громко, чтобы произносить это вслух, но глубоко внутри оба они знали — это именно оно. Начало. Первый бокал быстро опустел, как и второй, унося с собой небольшую часть фруктов. По венам растекалось приятное ощущение расслабления, в котором растворялись последние крупицы неловкости и волнения. Хотелось о чем-то поговорить, сказать что-то, словно сейчас это важно, но, к собственному удивлению, Чанёль понимал: это лишнее. Разговоры сейчас лишние, а молчание, нависшее над ними, — необычайно комфортное, даже теплое. Бэкхён тихо заерзал, подгибая одну ногу, отчего его плечо тесно прижалось к плечу мужчины, а бокал тут же был опустошен одним глотком, словно пытаясь разом заглушить возникшие волнение и неловкость от необдуманного прикосновения, будто это и не он обладал достаточной смелостью, чтобы целовать первым, пусть и в щеку. И хоть кожу разделяли две тонкие прослойки ткани, чужое тепло можно было ощутить даже несмотря на преграду, что отчасти смущало даже Чанёля, но он пытался справиться с неловкостью иначе: — Когда твой день рождения? — и сам не зная отчего, Чанёль задал именно этот вопрос, должно быть, больше от неловкости, вместе с тем выуживая из кармана штанов ключ от квартиры с многофункциональным брелоком на нем, имеющим в своем числе и небольшой халтурный штопор, все же способный откупорить бутылку вина. — Шестого мая, — младший наблюдал за чужими махинациями с интересом, а ведь даже и не заметил, как в два захода они разделались с бутылкой шампанского, хотя не заметить собственное излишне расслабленное, буквально хмельное состояние было просто нельзя. Шампанское никогда не было его напитком, в отличие от вина. О том, что будет, если смешать одно со вторым, пусть и не в бокале, а в желудке, узнать ему только предстояло, но что-то внутри шептало, что ничего хорошего не выйдет. Что-то уже заглушенное игристым напитком, отчего Бэкхён совершенно не слышал голоса разума. Чанёль чувствовал себя немного спокойнее, прекрасно зная, что не растеряет остатки самоконтроля и здравого рассудка, но вот что будет утром — это совершенно другой разговор. Но идти на попятную было слишком поздно, и насыщенное красное вино наполнило бокалы, а взгляд устремился в почерневшее небо, осыпанное яркими звездами, которые не мог затмить даже бесконечный искусственный свет мегаполиса. — Вон там, видишь, яркая звезда, — указывая пальцем в бесконечную даль ночного неба, Чанёль невольно перешёл на шепот, боясь разрушить слишком хрупкую атмосферу. — Это Альдебаран, а прямо через нее проходит изгиб: от той звезды и чуть в эту сторону — это созвездие Тельца, твое созвездие, — замолкая буквально на секунду, чтобы смочить губы вином, мужчина невольно переводит взгляд на младшего, замирая, едва ли не на ощупь отставляя бокал чуть в сторону на пол. Бэкхён смотрел в небо широко раскрытыми глазами, и в его потемневших зрачках отражались тысячи далеких звезд. Маленькие галактики, которым не было конца и края, и от этого нельзя было отвести взгляд. Как нельзя было его отвести от Бэкхёна, что в одно мгновение стал еще более волшебным, очаровательным, хотя, казалось бы, куда еще, но Бэкхён точно был рожден, чтобы преодолевать границы и рамки. Младший поворачивается к нему, словно кожей чувствует чужое внимание, а может, всего лишь замечает его боковым зрением, — это не имеет значения. Значение имеет лишь его взгляд. Все такой же темный, с мелкой россыпью сияющих искр — галактик, что, как казалось Чанёлю, живут далеко в небе. Все оказалось куда проще, а самые яркие звезды — ближе: в чужом бесконечно глубоком взгляде. Ладонь потянулась к неожиданно мягкой щеке, совершенно не уведомляя мужчину об этой махинации, словно действуя на инстинктах, а вот сам он склонялся ближе совершенно осознанно. Подавался вперед, не сводя взгляда с чужого, чуть захмелевшего, замирая лишь на какую-то жалкую секунду, когда между губами едва ли оставалось расстояние, не потому, что сомневался, — не желал отрывать взгляда от глубоких глаз младшего, но Бэкхён решил эту проблему, даже не ведая о ней. Закрывая глаза — больше от неловкости — и сдавленно выдыхая, когда его губы накрыли чужие. Поцелуй казался совершенно несерьезным, почти целомудренным прикосновением, но разве могло быть иначе — он ведь был первым для них. Первое столь откровенное прикосновение, совершенно однозначно говорящее о том, что все это не ошибка. Они интересны друг другу и даже очень. Чуть смелея, беря собственную решимость в крепкие тиски, Чанёль неловко коснулся чужой поясницы, слабо приобнимая младшего и вместе с тем подтягивая чуть ближе к себе, теснее, радуясь глубоко внутри, когда непривычно тонкие пальцы сжали его плечи в поисках опоры. Мягкие губы с большей решимостью сминали чужие, что пьянило не хуже вина, слабый привкус которого горчил на губах, сводя с ума окончательно, и они сходили. Теряли связь со здравым смыслом, приходя в себя, лишь когда младший вплел тонкие пальцы в волосы мужчины, слабо сжимая у корней на затылке. Смотреть в чужие глаза было слегка неловко, но не более, воспринимая случившееся лишь как закономерное развитие; никто не спешил размыкать слишком тесные объятия, совершенно не смущаясь возбужденных, затопивших радужку зрачков, пристально глядящих в глаза напротив. — Кажется, мне хватит, — прозвучало немного севшим голосом, отчего стало совсем неловко, и щек младшего коснулся едва заметный в полумраке румянец. — Уже слишком поздно. — Я хотел отвезти тебя домой, но не подумал, что вино плохо считается с вождением… — роняя тихий смешок, Чанёль и в самом деле чувствовал себя глупо. Он ведь специально добирался сюда на машине, хотя его дом в паре кварталов, считай, пятнадцати минутах ходьбы, — хотел подвезти Бэкхёна домой и в то же время сам привез бутылку вина, которую они не успели даже ополовинить, а вот бутылку шампанского прикончили подчистую. От неловкости взгляд потупился в пол, а горячий от возбуждения лоб уткнулся в плечо младшего, сокрытое лишь тонкой хлопковой кофтой, слишком приятной к телу, что чувствовалось даже ладонями, охватившими пояс младшего. — Я вызову такси и для тебя тоже, — Бэкхён словно чувствует себя смелее, видя чужую неловкость, и совершенно без сомнений прижимается носом к чужой макушке, наконец выпутывая пальцы из чужих волос и накрывая теплыми ладонями плечи, утешая. — Не стоит, мой дом в паре кварталов… — мужчина неловко улыбается, совершенно не желая быть причиной чужого беспокойства и, что еще хуже, лишних хлопот для самого Бэкхёна. — И ты можешь остаться у меня. В его словах нет намеков на что-либо большее, чем просто сон. Сон в его доме, возможно, даже в его постели, потому что стелить на диване своему, кажется, уже парню — глупо. Бэкхён знает, что у этого предложения нет двойного дна, хотя бы потому, что он помнит — у Чанёля есть сын, и вряд ли они живут раздельно, а значит, в доме ребенок, пусть и достаточно взрослый, все же ребенок. И именно эти мысли служат первым барьером. — Это будет странно, — Бэкхён облизывает губы, выдыхая неловко и даже радуясь, что мужчина все еще не поднял на него взгляд. Даже если они не будут делать ничего «такого», это будет странно — уже на второй встрече вести его в свой дом. А что подумает Сэхун, когда проснется утром и внезапно обнаружит чужого мужчину в постели своего отца? — Мы знакомы всего ничего, да и твой сын… — Мой сын будет вне себя от счастья, — Чанёль перебивает, не желая слушать глупые оправдания, поднимая слишком пристальный, решительный взгляд на младшего. Он даже не задумывается о том, что может подумать Сэхун, потому что прекрасно знает ответ на этот вопрос — Сэхун будет доволен тем, что они преодолели новый горизонт отношений без его незримого пинка. — Ты нравишься ему. Бэкхён чертовски хотел верить в эти слова, глубоко внутри зная, что причин сомневаться в них нет. Сэхун подтолкнул их к знакомству, рассчитывая вовсе не на светскую беседу, а отношения, потому что с самого начала знал, что его отец понравился Бэкхёну, ведь именно он первый заметил заинтересованный взгляд мужчины на старшего; он отправил отца на свидание, заставив приехать в «wine»; он помог им перейти на более неформальное общение, и он же сегодня помог Бэкхёну передать отцу его номер, отчего даже короткие сообщения юноши сочились энтузиазмом. Глубоко внутри Бэкхён знал, что нравится Сэхуну, но разумом очень боялся в это верить и, что еще больше, разочаровать юношу, ведь он так важен. Он — сын Чанёля. — Хорошо, — он сдается под давлением чужой уверенности, пристального взгляда и собственных ощущений, сдается, потому что не может противиться. — Только помоги мне убрать, — взгляд скользнул на пол, где лежал бокал Бэкхёна, совершенно незаметно для них выскользнувший из его рук, благо не разбившись, но щедро омыв красным вином пол.