coffee.

Голова неприятно гудела, превращая момент пробуждения в заведомо проигрышную борьбу с реальностью. Глубоко вдыхая, Бэкхён с трудом сдержал раздосадованный стон, утыкаясь в подушку лицом, словно это могло решить все его проблемы. Понимание того, что подушка эта и не его даже, пришло с ощутимым опозданием, когда притупившееся обоняние очнулось ото сна, не узнавая лавандовой отдушки кондиционера для белья. Ощущение тяжести на собственном боку пришло и того позже, а память великодушно запустила в мужчину первым флешбэком прошедшего вечера, отчего вновь пришлось сдерживать стон, теперь уже стыда. Всего одна бутылка шампанского имела просто колоссальные в своих масштабах последствия. Он помнил, как Чанёль приехал в студию с бутылкой вина и как сам он ухитрился добыть бутылочку не слишком-то и любимого шампанского, и как шампанское ему отомстило, ударив по сознанию, отчего последнее потеряло контроль над телом. А еще отчасти помнил поцелуй на пледе у окна и на улице, возле здания, когда холодный ветер до самых костей пробрал разгоряченное тело и мужчина его согрел. Он помнил, как Чанёль предложил ему свой дом в качестве ночлега, и помнил, как дал свое согласие, а еще… Тонкие пальцы аккуратно подцепили край одеяла, заглядывая под него, и задушенный стон сдержать уже не удалось. Между ними ничего не было, разумеется, нет, но даже так Бэкхён лежал в постели обнаженным, за исключением разве что белья, и не было и капли сомнения, что Чанёль в таком же положении. Память, словно издеваясь, подбрасывала сцены жарких поцелуев, которые они не собирались сдерживать, поддавшись алкоголю и желанию, а после неторопливо раздевали друг друга, искренне наслаждаясь процессом и чудом не переходя грань дозволенного, просто потому, что спать в одежде не слишком и удобно. Бэкхён разрывался от чувства стыда и слабой ненависти к самому себе. Они знакомы едва ли неделю, а он уже без одежды в постели мужчины, с которым всем своим существом хотел большего. Намного большего. Хотел… а потом поступил, как самый несерьезный в мире человек, безнравственный и легкодоступный. Здравый рассудок едва слышно пытался оправдать своего владельца, ведь между ними ничего не было, только несколько пылких поцелуев, инициатором которых выступал исключительно Чанёль, а после — сон. Просто сон в одной постели, на котором также настоял сам мужчина. И хотелось верить, что в этом не было ничего такого, что могло бы разочаровать Чанёля в нем, ведь если бы его не устраивал такой вариант — он бы не стал предлагать, сколь пьян бы ни оказался, ему ведь не восемнадцать лет, чтобы делать такие глупости. А значит, шанс еще есть — шанс на что-то более серьезное, ведь не рассчитывай на это сам старший — их знакомство еще в первый день закончилось бы в постели и на этом все, но Чанёль зашел намного дальше. Так далеко ради секса не заходят. За спиной лениво заворочались, точно в преддверии пробуждения, отчего Бэкхён невольно замер, прикрывая глаза, еще не готовый ко встрече с мужчиной. Но Чанёль просыпаться и не собирался, по крайней мере так показалось младшему, когда рука, до этого обнимающая его торс, обхватила сильнее, словно плюшевого, а горячая грудь прижалась к его спине. Бэкхён чувствовал размеренное дыхание мужчины на своей макушке, его обжигающую ото сна кожу едва ли не всем своим телом, окончательно соскальзывая виском с подушки на чужое плечо, так удобно подставленное старшим, что протянул вторую руку вдоль подушки едва ли не на половину кровати, в одно мгновение понимая, что не ощущал подобного слишком давно. Нерешительно открывая глаза, понимая, что едва ли не носом утыкался в изгиб локтя мужчины, он совершенно неожиданно цепляется взглядом за черные линии чернил — татуировку, что плотным геометрическим рисунком закрыла собой едва ли не всю кожу от локтя и выше, куда Бэкхён не мог взглянуть, не разбудив мужчину. Подобная находка отдавала совершенно несвойственным Бэкхёну жаром в теле. Ему нравилось подобного рода искусство, но не в таком агрессивном стиле, когда черная краска заливает собой едва ли не все видимое пространство, а плотный орнамент чередует с собой тонкие растушовки в стиле дотворк, от чего рисунок кажется более интересным, сложным. Но именно на теле Чанёля подобная вещь казалась более чем органичной и невероятно сексуальной. Кончики пальцев невольно потянулись к чужой коже, боясь прикасаться и в то же время желая этого больше всего, невесомо очерчивая острые грани фигур, что на деле были лишь густым сосредоточением точек; мужчина невольно сглотнул, испытывая острое желание запечатлеть подобное не только в памяти, но и на камере, пусть и телефона. Для начала. Чуть позже, он в этом уверен, можно будет рискнуть и уговорить Чанёля на небольшую фотосессию, процесс и результат которой не увидит никто посторонний, но сейчас он просто не мог отказать себе в небольшой шалости. Маленьком преступлении, о котором Чанёль не должен узнать. Как можно аккуратнее вытягивая руку из-под одеяла, Бэкхён старался дотянуться до узкой тумбочки у постели, на которой, словно дар с небес, лежал его телефон, чудом не оставшийся валяться на полу в ворохе их одежды. Заблаговременно отключая звук, дабы не быть пойманным с поличным, он старался двигаться как можно меньше и как можно аккуратнее, чтобы в кадр попало как можно меньше его заспанного, совершенно не симпатичного после незапланированной пьянки лица и как можно больше — руки Чанёля, что выходило, мягко говоря, с трудом. Опыт и талант в работе с камерой беспощадно отдыхал на самом мужчине, еще и в таком состоянии. Ракурс был не тот — «не рабочая сторона», как часто говорил он в шутку, но сейчас это была суровая реальность. Держи он камеру другой рукой, картинка была бы совершенно иной, но если начать ворочаться — Чанёль наверняка проснется, и маленькому преступлению будет не суждено сбыться. — Тебе помочь? — хриплый голос Чанёля, звучащий во взъерошенную макушку, не на шутку встряхнул еще сонные с утра нервные клетки, отчего пальцы рук размякли, а телефон упал на постель, тут же накрытый ладонью младшего, словно ничего и не было и он ничего странного не делал. — Я… нет, я ничего такого… — звучало слишком торопливо, почти шепотом из-за севшего после сна голоса; Бэкхён был готов поклясться, что вот-вот провалится от стыда сквозь землю. А если Чанёль проснулся давно и наблюдал за ним все это время? Каким дураком младший выглядит в его глазах? — Прости… — Ты хотел сделать фото? — мужчина, кажется, был совершенно не удивлен или, по крайней мере, не рассержен подобным поведением. Обнимая крепче сжавшееся в волнении тело, он провел кончиком носа вдоль взъерошенной макушки младшего, не то вдыхая его запах, не то заменяя этим жестом поцелуй. — Я не должен был этого делать, не спросив тебя, просто твоя рука… — чувствуя себя нашкодившим ребенком, вопреки своему смущению Бэкхён расслабляется, понимая, что совсем не слышит в чужом голосе недовольство. Это утешало. — Не забывай, я живу с зависимым от соцсетей подростком, такой вещью меня не спугнуть, — тихий урчащий смех старшего ласкал слух, а младший расслаблялся все больше в чужих объятиях. И ведь в самом деле, он видел далеко не одно фото мужчины на странице его сына, а на некоторых из них он и вовсе забавно подыгрывал ребенку, принимая шутливые позы. Но разрешить выложить в сеть фото с сыном — это одно, а фотография со своим, кажется, парнем, тем более в такой провокационной ситуации, когда, с какого ракурса ни фотографируй, и дурак поймет, что они в постели, — совершенно другое. — Дай мне телефон, — наблюдая за нерасторопным, а может, излишне смущенным мужчиной, Чанёль аккуратно убрал руку с чужого торса, опуская ладонью вверх возле кисти младшего, которая прижимала девайс к постели, и Бэкхён не мог отказать. Так было намного удобнее, по крайней мере в кадр помещалось все, что должно было, и вместе с тем за кадром оставалось все лишнее. Младший аккуратно поправлял руку мужчины, руководствуясь крупицами только проснувшегося опыта, чтобы в итоге получить наиболее эстетичный снимок, но Чанёль и здесь умудрился внести свою лепту, в какой-то момент подтягивая юношу ближе, безмолвно прося повернуться лицом к его груди, тут же откидываясь на спину, позволяя использовать себя вместо подушки. Бэкхён с приятным для себя удивлением уткнулся носом в такую же расписанную кожу груди, невольно скользя взглядом по открытому пространству, которое вчера сумел изучить лишь кончиками пальцев, да и то помнил слабо и лишь отчасти. Визуальное знакомство было куда более продуктивным, а в память въедалась замысловатая геометрия рисунка, что словно в зеркальном отражении оплетал и второе плечо. И ведь до чего же грамотно, не мог не заметить младший: ни один из рисунков не был виден под одеждой, не иначе как из расчета работы в серьезной компании, и теперь Бэкхён чувствовал себя совершенно особенным, зная о дерзкой, где-то даже брутальной натуре мужчины, которую вряд ли могли лицезреть многие. Осознание этого сладкой патокой растекалось внутри, заставляя прикрывать глаза и оплетать крепкое тело мужчины рукой, словно стараясь подчеркнуть, что сейчас все это принадлежит именно ему. — Думаю, эта вышла хорошо, — голос старшего ворвался в собственнические помыслы, заставляя вернуться к реальности и, к собственному стыду, вспомнить, что он сам хотел подобное фото и сам же об этом забыл, поглощенный восхищением. Такие фотографии встречались ему часто и густо: спящая девушка на груди у мужчины — романтическое клише. Но пролистывая все сделанные за эти несколько минут снимки, он был полностью согласен с Чанёлем и вместе с тем совершенно очарован. Невзирая на едва заметный след от подушки на щеке и полный ужас вместо волос, эта фотография была лучшей. Искренней. И, что самое важное, в ней было все то, что хотел уместить туда Бэкхён: крепкие руки и грудь, исчерченные чернилами тату, и даже чуть больше — кусочек лица Чанёля в профиль: подбородок и нос, уткнувшийся во взъерошенную макушку. — Выложишь ее куда-нибудь? — так и не меняя положения, мужчина наблюдал за происходящим на экране — как придирчиво младший изучает снимок, увеличивая те или иные фрагменты, чтобы изучить детальнее, кажется оставаясь совершенно довольным. — Если ты не против, — звучало слегка уклончиво, но Чанёль прекрасно чувствовал в чужом голосе желание, словно перед ним и не тридцатилетний мужчина, а его Сэхун. — Не против. Бэкхён нередко баловался сэлфи, часто делясь с поклонниками его творчества и клиентами моментами личной жизни, и сейчас, обрабатывая фото шаблонными фильтрами, он испытывал странное предвкушение. Многие из тех, с кем он работал, с кем был близко знаком, а порой и совершенно посторонние люди — подписчики, нередко задавались вопросом: когда же у лучшего фотографа в стиле «love story» и самого начнется своя история любви? Бэкхён никогда не мог ответить на подобные вопросы, зная, что всему свое время, и сейчас, выкладывая совершенно однозначное фото в свой профиль Инстаграм, он не сомневался ни секунды, что это вызовет ажиотаж. И он не ошибся. Стоило выложить фото в ленту и отложить телефон, стыдливо утыкаясь носом в грудь мужчины, он едва ли успевал затихать, вибрируя на одеяле. — У тебя так много подписчиков? — не иначе как оживший девайс вводил мужчину в замешательство. Он знал, что Бэкхён — довольно популярный фотограф, спасибо за это Сэхуну, что не переставал наседать. Благодаря вчерашнему дню он нашел подтверждение словам сына. Но подобного он совершенно не ждал. — Несколько тысяч… может, двенадцать… — звучало то ли неуверенно, то ли слишком смущенно, и это в самом деле волновало Бэкхёна. — Я могу удалить фото, если тебя это смущает, вряд ли многие успели увидеть. — Нет, не нужно, просто это… неожиданно, — неожиданно и смущающе — хотелось бы добавить, но Чанёль уперто смолчал. Он сам дал согласие. Это ведь такая глупость — всего одно фото, чего здесь смущаться, особенно если они в отношениях, что вряд ли можно оспорить. Для подростков это совершенно нормально — делиться своей личной жизнью едва ли не со всем миром. Чанёль вырос в другое время, для него подобное поведение странно и неловко, но идти на поводу своего возраста было еще более неловко. Он не читал моралей и лекций Сэхуну, время от времени стараясь приучать себя к таким вещам и не отказывая сыну в совместных снимках, понимая, что они тут же окажутся на его странице в одной из сетей. Это было почти не страшно, порой даже интересно, когда его однокурсницы рассыпались в восхищенниях, что чей-то отец может так круто выглядеть. И сейчас он не собирался поддаваться неловкости, даже наоборот, словно желая обозначить территорию, что этот мужчина теперь принадлежит ему, делая это привычным для большинства людей способом — фотографией. — Думаю, это фото вызовет ажиотаж, — прозвучало слишком тихо под боком, словно смущённо, заставляя старшего вернуться к реальности. — Многие мои знакомые и клиенты нередко интересовались, когда же я начну думать и о своей личной жизни, и вот… Бэкхён не врет, потому что не привык. За четыре года жизни в этом городе у него появилось много друзей и знакомых, которым было непонятно отсутствие у такого хорошего парня второй половинки, тем более с его-то профессией, когда каждый день лицезреешь чужое счастье, отображая его на снимках, и в то же время не имея своего. Разве же это правильно? Теперь все было правильно, по крайней мере в это хотелось верить, и Бэкхён верил, утыкаясь кончиком носа в горячую кожу груди. — Интересно, что они говорят о нашем фото, — не то чтобы чужое мнение волновало мужчину так сильно, но любопытство едва заметно бурлило в крови. У младшего любопытства было не меньше, но удовлетворить его не давало смущение — не хотелось выглядеть зависимым от соцсетей, как какой-то подросток, он ведь взрослый мужчина, как и сам Чанёль, но раз старший давал возможность… На ощупь находя все ещё вздрагивающий от вибрации телефон, томясь от любопытства, Бэкхён открыл комментарии, что уже успели перевалить за полсотни, хоть с момента публикации прошло едва ли десять минут, передавая телефон мужчине. Было немного неловко, но куда больше — любопытно. Бесконечную череду смайликов разбавляли удивлённые возгласы и неустанный вопрос в разных вариациях, но с одним смыслом: «Это твой парень?» Раз на раз взгляд цеплялся за ласкающие эго старшего комплименты с едва заметным оттенком зависти в адрес Бэкхёна, и лишь немногие, как хотелось верить, искренне отзывались симпатией к образовавшейся паре фразой: «Это то, что ты заслужил». Так ожидаемо и все равно приятно, хотя смущённо сопящий в его грудь младший вызывал куда более приятные эмоции. Листать до конца и вчитываться в каждый было глупо, и Чанёль хотел отложить чужой телефон в сторону, сменив эти скромные объятия на более крепкие и тесные, но в последний момент взгляд зацепился за комментарий, совершенно отличный от всего остального. «Ты у нас дома? Почему никто не сказал мне, что ты останешься у нас?» — Это Сэхун? — прозвучало скорее риторически, потому что Чанёль прекрасно знал: да, это Сэхун. Более чем подробно знакомый с аккаунтом сына в этом приложении, да что уж там — он и сам нередко мелькал в нем на совместных снимках. Не сразу в памяти всплывает вчерашний вечер и чистосердечное признание ребенка в том, где он взял номер телефона Бэкхёна. И на что он вообще рассчитывал? Что эта фотография останется без внимания сына? С другой стороны, даже если бы он вспомнил об этом всем раньше, все равно ничего менять не стал бы. Сэхун сам подталкивал его к этому, и хотелось верить, что сейчас он не передумает и в нем не сыграет детская ревность к единственному родителю, чье внимание всегда принадлежало только ему. — Это плохо, да? — не выдерживая короткого молчания, Бэкхён невольно хмурится, в который раз вчитываясь в комментарий, оставленный ребенком. Он ведь совсем забыл, кто на него подписан. Мозг с утра соображал с трудом, за что ему было чертовски стыдно. Такие откровенные фото всегда наводят на совершенно однозначные мысли, ведь не так много причин того, что двое мужчин забыли в одной постели; и хоть на самом фото не видно ничего компрометирующего, обнаженных плеч и объятий уже достаточно для того, чтобы сделать выводы. — Я не должен был этого делать… Бэкхён выносит совершенно однозначный вердикт, чувствуя стыд и даже немного сожаление. Он знает, что между Чанёлем и его ребенком крепкая связь и хорошие отношения, но если происходящее — это слишком? Старший, едва ли не кожей ощущая чужое смятение, откладывает телефон в сторону, находя тумбочку едва ли не на ощупь, и, повернувшись на бок, лицом к Бэкхёну, мягко приобнимает поверх одеяла, чтобы не смущать лишний раз прикосновениями к обнаженному телу. — В этом нет ничего плохого, тебе не стоит переживать, да и… — Доброе утро! — слишком бодро раздавшееся из-за закрытой двери в комнату сводит на нет любые слова, призванные успокоить и утешить, а ведь стоило догадаться, что Сэхун не даст им времени даже толком проснуться, что уж говорить о приведении мыслей в порядок. Бэкхён вздрагивает, не ожидая подобного, и инстинктивно натягивает одеяло выше, опасаясь, как бы Сэхун не вошел в комнату, но Сэхун хоть и наглый, даже шумный, совсем не дурак и вторгаться в чужое пространство не станет. Знай он, что отец в комнате один, — это было бы совершенно другое дело, когда можно не только войти, но и потоптаться по кровати, чтобы родитель вставал, но сейчас — определенно нет, и он лишь постукивает костяшками пальцев о дверь, отчего Бэкхён покрывается стыдливыми, даже трусливыми мурашками, пряча лицо в ладонях и упираясь ими в грудь мужчины, точно прячась. — Я знаю, что вы уже не спите, и готовлю завтрак. Бэкхён, тебе чай или кофе? — переходя ближе к делу, пока отец не вышел и не надавал щелбанов по любопытному носу, Сэхун перестает скрестись в дверь, вместо этого прижимаясь виском к дверному проему, чтобы не пропустить ответ, но ответа так и не следует. — Я не… я… — единственное, на что был способен Бэкхён, так это невнятный шепот, потому что был совершенно дезориентирован. Нормально ли происходящее и как стоит себя вести, стоит отвечать или нет? Единственной понятной для самого себя мыслью было желание как можно скорее одеться и незаметно выскользнуть из квартиры, чтобы Сэхун его даже не увидел, но вряд ли все будет так просто. Хотя можно попросить Чанёля, уж он-то не откажет, вряд ли горя желанием, чтобы едва ли сутки как его официальный парень уже сейчас нарушал семейный завтрак своим присутствием. Еще слишком рано для подобных решительных шагов, они ведь только познакомились. — Кофе, — раздавшееся над головой на одно мгновение дезориентирует младшего мужчину, заставляя оторваться от собственных ладоней и поднять непонимающий взгляд на Чанёля, что, прикрыв глаза, лишь мягко улыбается, словно в происходящем нет ничего необычного, скорее даже наоборот — все более чем ожидаемо. — Со сливками? А сахара сколько? — точно эхо, раздается из-за двери голос ребенка, а Бэкхён даже чуть расслабляется, не чувствуя раздражения или недовольства со стороны старшего, скорее даже наоборот — он, казалось бы, получал удовольствие от сложившейся ситуации. Он встречается взглядом с мужчиной, почти не чувствуя неловкости, пока тот не выгибает любопытно бровь, словно безмолвно дублируя вопрос, заданный Сэхуном. — Без сливок и одну сахара, — Чанёль громче повторяет тихий, смущенный шепот, вновь раздавшийся в его грудь, потому что долго столь пристальный взгляд Бэкхён выдержать не мог, и обнимал сжавшегося от стыда в комочек младшего, что едва слышно урчал ответы на вопросы. И вот на этом, казалось бы, у них должно было появиться еще немного времени, чтобы младший успокоился, собрался с силами и, приведя себя в порядок, смог не только выйти из комнаты, но и спокойно позавтракать в компании своего мужчины и его сына, но Сэхун, кажется, просто не мог молча уйти, оставив все как есть. — А почему Бэкхён не отвечает? Он… занят? — интонация, с которой прозвучал вопрос, не требовала пояснений, и тем не менее весь ее глубокий подтекст прошел мимо Бэкхёна, и о том, что в прозвучавшей фразе было что-то не так, говорило лишь слабое напряжение мужчины. — Иди отсюда, террорист! — звучит возмущенно, едва ли не рассержено, но все еще с едва заметной мягкой ноткой, больше подходящей для шутливой угрозы, и Сэхун прекрасно знает это. — Я жду вас на кухне! — ответ не кажется обиженным или растроенным, да даже смущенным, в отличие от Бэкхёна, которого смущение залило с головой, стоило только понять истинную суть последних реплик. — Я никогда не выйду отсюда! Вот только выйти все же приходится, когда в комнату просачивается аппетитный аромат яичницы и кофе, а желудок предательски урчит, потому что не видел ничего ощутимее шампанского с фруктами еще со вчерашнего полудня. Чанёль любезно уступает ему ванную, давая привести себя в порядок первым, между тем находя не только чистую футболку, но и новое белье, что несколько смущает Бэкхёна, но надевать вчерашние вещи на чистое тело не хотелось до писка. Комнату они покидали вместе, даже не думая, что можно было как-то иначе: все же Бэкхён — гость, да и то — это решение было принято им совсем не в трезвом состоянии ума, а алкоголь никогда не был сторонником верных решений. И с приближением к кухне мыслей о том, что все это неправильно, становилось только больше, а стоило оказаться в узком коридорчике недалеко от двери, что отделяла последнюю от всей квартиры, Бэкхён мягко коснулся руки мужчины, прося остановиться. — Ты уверен, что мне стоит?.. — нервно облизывая пересохшие от волнения губы, младший тихо шепчет, словно стыдится своих мыслей. — Мы с тобой знакомы не так уж давно, и садиться за стол вместе с тобой и твоим ребенком… я не уверен, что это правильно, — взгляд скользит чуть в сторону, не желая смотреть в глаза мужчине, а сам он совершенно не может найти себе места, даже в собственном теле чувствуя себя совершенно некомфортно здесь и сейчас. — Может, повременим немного, пока не будем уверены? Я могу тихо выскользнуть за дверь, и… — Я прошу прощения, просто стены — картон, — дверь кухни приоткрывается, являя слегка растрепанного с ночи мальчишку, а Бэкхён опасно балансирует на грани приступа и желания вскрикнуть от неожиданности, потому что совсем не ожидал. Сэхун улыбается мягко и очень приятно, искренне, как кажется Бэкхёну, немного сбавляя обороты, стоит только понять, что своим появлением заставил напрячься. — Я просто хотел сказать: не уходи, не позавтракав. Младший улыбается, а Бэкхён тушуется еще больше, буквально весь утопая в неловкости. Одно дело, когда Сэхун по фото догадался, что у них гости, и совсем другое, когда едва ли не поймал за руку; так ли прилично теперь будет тихо выскользнуть за дверь? Да и что, если его побег пошатнет хорошее отношение ребенка к нему? Таким совсем уж не стоило рисковать, когда единственным желанием с момента знакомства с Чанёлем было желание большего — на самом деле серьезных, долгих отношений. — Я… хорошо, — звучит с огромным сомнением и все же как обещание, которое вполне устраивает Сэхуна, тут же вновь скрывшегося за дверью. Вот только, даже оставшись наедине, поднять взгляд на мужчину Бэкхён так и не решался, испытывая странную неловкость то ли от своего желания сбежать, то ли от решения остаться. А вот Чанёль совершенно не мог отвести от смущенного младшего взгляд, глубоко внутри испытывая легкую радость, что все складывается именно так: Сэхун не менял принятого им решения, а Бэкхён… Бэкхён просто был рядом. Смущался едва ли не каждого упоминания ребенка, боялся торопить их отношения, хотя сам же и сделал первый шаг, дав понять, что заинтересован в мужчине чуточку больше, чем просто в знакомом. Это казалось очаровательным и в то же время распаляло мужчину куда больше, чем настойчивые пинки сына. — Я уверен, — только сейчас отвечая на вопрос, который уже и не требовал ответа, мужчина заставил младшего вздрогнуть, наконец поднимая взгляд, полный недоумения, словно уже и забыть успел, о чем говорил перед самым появлением Сэхуна. А Бэкхён и в самом деле забыл, поглощенный собственными страхами, которым уже и места не было, но они как-то находили. И только Чанёль знал, как избавить от этих откровенно глупых переживаний, мягко накрывая чужую щеку ладонью, а губы — поцелуем. Это все еще ощущалось слишком непривычно, хоть и было не в первый раз. Первый был вчера — ведомый чувствами и алкоголем, что придавал немного смелости, но сейчас все ощущалось так, словно ничего и не было. Руки дрожали, кажется, даже губы немели от волнения, но Бэкхён отвечал так же мягко и неторопливо, почти целомудренно, особенно если вспомнить, какие поцелуи были вчера — глубокие и пылкие. С трудом находя в себе силы, чтобы коснуться ладонями груди старшего, найти точку опоры в бесконечно кружащих вокруг него эмоций, готовых вскружить и самого Бэкхёна, он ярко чувствует, как чужое сердце торопливо бьется в груди, точно как и его собственное. — Пойдем, — с трудом, даже нежеланием Чанёль отрывается от чужих губ, потому что не время и не место и в любой момент снова может выскочить нетерпеливый Сэхун, застав то, чего не следовало бы. Окидывая любопытным взглядом чужое лицо — немного алые щеки и совершенно однозначно порозовевшие губы, наталкивающие лишь на мысли о поцелуях; но это уже мелочи, которым Сэхун вряд ли придаст значение, по крайней мере в это хочется верить, — мужчина мягко оглаживает руку от плеча и до самой кисти, заключая длинные пальцы в плен. Бэкхён послушно поддается, обхватывая руку старшего, и, неловко потупив взгляд, следует за мужчиной, стараясь задушить глубоко внутри вновь вскипевшее волнение. Стоит заметить, не зря. Потому что Сэхун без труда замечает все то, что ни один из старших не хотел бы показывать ребенку: смущенные щеки и заалевшие губы, и лишь едва заметно улыбается, считая все происходящее правильным, потому что знает: его отец счастлив, хоть и пытается не показывать это слишком явно. — Без сливок и одна сахара — для Бэкхёна и тройной эспрессо — для папы, — отвлекая себя и только вошедших взрослых от смущающих мыслей, юноша расставляет чашечки с только заваренным кофе на стол, возле совершенно одинаковых тарелок с яичницей и аппетитно поджаренными помидорами черри. Заведомо делая это так, чтобы Бэкхён сел рядом с отцом, а теперь и ставя в известность их самих. В этом не было никакого тайного смысла — только лишь понимание того, что их гостю будет чуть менее неловко, если рядом будет сидеть Чанёль. — Ты же ешь такое? — Да, я ем… — неловко подходя к столу, все еще ведомый старшим Бэкхён слабо улыбается, испытывая куда больше волнения, чем стоило бы. Для него все происходящее — за гранью реальности, потому что он и думать не смел о том, что его так легко примут в этом доме, словно только его и ждали. — Спасибо… за все. «Спасибо» вовсе не за завтрак, и все это прекрасно понимают. Спасибо за доброту, за то, что принял едва ли знакомого человека в их дом и не воспринял в штыки, как сделал бы каждый второй ребенок, стоило бы кому-то посягнуть на драгоценное внимание его единственного родителя. Неловко взбираясь на высокий стул, он невольно наблюдает за юношей, что, позаботившись о старших, разместился сам аккурат напротив самого Бэкхёна, пока Чанёль занимает место рядом, первым делом отпивая немного кофе. Все это кажется таким привычным, а поведение семьи Пак — естественным, что создается ощущение, будто это далеко не в первый раз, и никого не смущает едва ли знакомый им мужчина за столом. Яичница все еще парит, совсем горячая, как и кофе, а приятный, чуть сладковатый аромат ласкает обоняние, пробуждая еще сильнее аппетит, и смысла оттягивать дальше просто нет: он поддевает кусочек поджаренного белка с небольшим кругляшком помидора. — Очень вкусно, — совсем тихо роняя комплимент, мужчина наблюдает за чуть смущенной, но несомненно довольной улыбкой ребенка. — Это ерунда, — Сэхун отмахивается, чувствуя маленькую гордость, хоть и понимает, что повода для этого и нет — это всего лишь завтрак, но поделать с собой ничего не может. — В следующий раз папа мог бы приготовить блины, они у него классно получаются, тебе понравится! Младший говорит совершенно искренне, а единственное, о чем может думать Бэкхён в этот момент, — «следующий раз», который, кажется, совершенно неосознанно планирует ребенок. А может, и осознанно, если только вспомнить, как настойчиво он подталкивал отца к знакомству и встречам и как естественно он обращается к самому Бэкхёну даже сейчас, как ведет себя с ним. — Это новая уловка, чтобы заставить меня печь блины? — Чанёль, уже успевший смириться, что за завтраком ему не достается и капли чужого внимания, пока сын и с недавних пор парень будут привыкать друг к другу, любопытно выгибает бровь, чувствуя подвох. — А что делать, если кроме блинов и выпрашивать нечего? — Сэхун тут же оживает, глядя на отца с игривым вызовом, умышленно поддевая, чтобы за столом не осталось и капли неловкости, а Бэкхён перестал смущаться, и, как ни странно, у него получается. — Не слушай его, я нормально готовлю, — Чанёль пыжится, хоть все и понимают, что не всерьез, и поворачивается к Бэкхёну, дабы быть особенно убедительным, чем вызывает невольную улыбку младшего мужчины. Ему эти препирательства кажутся особенно забавными, учитывая, что он впервые наблюдает за этим. Чанёль рассказывал, что у них с сыном хорошие отношения, доверительные и понимающие, но одно дело слышать рассказы об этом и совершенно другое — быть свидетелем. — Бабуля с тобой не согласна, — между тем Сэхун приводит очередной аргумент, с которым на самом деле довольно сложно спорить, кажется, даже самому Чанёлю, отчего он закатывает глаза, точно слышит это едва ли не в тысячный раз, что на деле недалеко от правды. — Ты же ничего корейского не можешь приготовить, хотя кореец, — стыдно. Стыдно! — Сэхун не перестает брюзжать, но с его лица и не сходит улыбка, а Бэкхён совсем не сразу понимает: ребенок не иначе как цитирует бабушку. А стоит перевести взгляд на мужчину, что, возведя взгляд к потолку, одними только губами шепчет в унисон с сыном, — все предположения лишь подтверждаются. — Вот, Бэкхён, а ты умеешь? — Умею, — даже не пытаясь сдерживать улыбку от всего, что происходит вокруг: от общения Сэхуна и самого Чанёля, которое едва ли тянет на общение отца и сына, отчего кажется еще более очаровательным и даже правильным, Бэкхён совершенно забывает о своем смущении, с охотой присоединяясь к диалогу: — Вы редко едите национальную еду? — Только когда бабуля приезжает или когда сами к ним ездим, в ресторанах еда с бабушкиной и рядом не стояла, — словно и вовсе забыв о шутливом издевательстве над родителем, младший цепляется за вопрос их гостя, оставляя отца в покое. — А может, ты как-нибудь придёшь к нам на ужин? Чанёль, кажется, даже не удивляется, на самом деле ожидая чего-то подобного от ребенка, а вот Бэкхён в одно мгновение становится серьезным. Желание согласиться на самом деле слишком велико, потому что то, что он уже успел увидеть, нравится ему слишком сильно. Нравится уют, живущий в этом доме, и то, как тепло его приняли здесь, словно он — желанный гость. Это подкупало, и хотелось в самом деле стать частью всего этого. — Только не говори, что зовёшь его на ужин, только чтобы он его приготовил, — Чанёль невольно усмехается, отвлекая замершего Бэкхёна, боясь, что такой напор может его только спугнуть. Сэхун и без того слишком торопит события, как ему кажется, он еще молод, и у него свой темп жизни и темп отношений, куда более быстрый и импульсивный. Он торопится познать жизнь, попробовать что-то новое, пока юн и молод, торопится ошибаться и делать глупости, свойственные подросткам, когда первая любовь кружит голову и лишает чувства самосохранения. Чанёль давно прошел все это, оставил позади и сейчас старается ценить каждый момент, смаковать пусть и мелкие, но радости жизни, а теперь, когда в этой самой жизни появился Бэкхён — первые за столь долгое время серьезные отношения, чувства, не похожие ни на что прежнее, торопиться не хочется совсем. Скорее даже наоборот, остановиться и в полной мере вкусить забытое давно ощущение влюбленности, почти что юношеской, сильной, грозящей со временем стать настоящей любовью. И глубоко в душе он очень надеется, что Бэкхён разделяет его желания, потому что знает: для него все это тоже серьезно, никому из них не нужны отношения впустую. — Я с удовольствием приготовлю вам что-нибудь, — отчасти смущенный голос младшего мужчины врывается в сознание, отвлекая от вспыхнувших в одно мгновение слишком серьезных мыслей, и это заставляет старшего чуть улыбнуться, поднимая взгляд на излишне довольного сына и смущенно уткнувшегося в остывающий завтрак Бэкхёна. У них все получится, в каком бы темпе они ни решили двигаться.