coffee.

Пристально изучая упаковку лапши, Бэкхён задумчиво вздыхает, опуская ее в небольшую корзинку. Он знает, что дома его ждёт совершенно пустой холодильник, потому что последние несколько дней работы было слишком много, а сил для готовки — мало, и он перебивался в кафе, домой возвращаясь лишь поспать. Но сегодня проект для журнала был окончен, по крайней мере Бэкхён свою работу выполнил, и все, что будет происходить дальше, уже не его дело, а значит, можно было немного расслабиться, приготовить ужин самому и провести вечер дома. — Бэкхён? — оклик, отдающий эхом между продуктовых стеллажей, пугает, заставляет вздрогнуть, чудом не роняя корзину на пол, судорожно оборачиваясь, точно пойманный с поличным. Между противоположных стеллажей к нему решительным шагом приближался Сэхун, и это едва ли не выглядело угрожающим, если бы не широкая улыбка юноши. Секундная растерянность сменяется смущением от понимания того, что сейчас он окажется один на один с ребенком его мужчины, а сердце пропускает удар, ухая в пятки. Сейчас может случиться все что угодно, и Бэкхён почему-то думает только о худшем. О том, что Сэхун может вести себя иначе, нежели когда рядом отец, а то и вовсе пожелает объяснить Бэкхёну, что к чему и каких отношений ему стоит ждать. Не то чтобы для таких мыслей были причины, причин не было совершенно, просто сам мужчина все никак не мог уложить в своей голове модель поведения юноши. — Ничего себе! Я думал, ты живешь далеко отсюда, или ты после работы? — ничего ужасного не случается. Даже близко похожего на то, что успел себе вообразить Бэкхён за те пару секунд, которые мальчишка преодолевал разделяющее их расстояние. Улыбка на его губах была все такой же широкой, а взгляд — искренним и даже немного радостным, словно он был рад этой встрече, и мужчина не мог не улыбнуться в ответ. — И в самом деле, неожиданная встреча, — звучит слегка неловко, и приходится прочистить горло, успевшее осипнуть за несколько секунд взволнованного ступора, в котором побывал старший. — Я работал недалеко и решил зайти, — он невольно опускает взгляд на небольшую корзинку, наполненную ровно до половины, но даже это выглядело более чем внушительно. — Я сегодня тоже на хозяйстве: папа допоздна на работе и ужин на мне, — точно так же опуская взгляд в чужую корзинку, словно надеясь найти там что-то, что могло бы понадобиться и ему, Сэхун на секунду грустнеет, стоит только вспомнить, зачем, собственно, он сам сюда пришел. Не заметить эту тоскливую нотку просто нельзя, особенно когда юноша поднимает взгляд, нарочито печальный, и смотрит на Бэкхёна. Точно совсем еще маленький, до безумия обиженный малыш с надутыми губами, и это выглядит чертовски мило. Настолько, что заставляет мужчину проронить смешок. Он был бы не прочь заснять этот момент и чужую шутливую искренность. Детскую естественность, которую сейчас не так-то просто найти. — Да, он звонил мне сегодня, — все это кажется чуть неловким, если только вспомнить, что речь идет об отце Сэхуна, но это пустяки, по крайней мере сейчас и именно в этом контексте. — Говорил, что поручил ужин тебе. — Вынудил! — возмущённо отзывается младший, едва ли довольный таким раскладом событий, но даже так улыбка не сходит с его лица, словно недовольство, если оно и было, ничего и не значило. — Хотя сам же потом будет ворчать, потому что кроме яичницы я ничего особо и не умею, — казалось, будто этот факт только больше развлекал Сэхуна, — своеобразная месть отцу за то, что заставил готовить, поэтому будет есть то, что нормальный человек есть вряд ли бы стал. Бэкхён не мог перестать улыбаться, глядя на юношу, кажется впервые видя в нем ребенка, обычного, немного вредного ребенка, а не молодого парня, который своим поведением рушил привычные для него устои, пытаясь подтолкнуть к нему своего отца. — А у тебя какие-то планы на вечер, да? — Сэхун невольно опускает взгляд в корзинку, безмолвно подчёркивая, что продуктов для одного все-таки слишком, и Бэкхён более чем явно чувствует этот намек. — Нет, совсем нет, просто из-за работы несколько дней я совсем не готовил дома, и большинство продуктов пропало, так что вот… — Бэкхён оправдывается, потому что мысль о том, что Сэхун может все понять неправильно, его пугает. Пугает даже вероятность того, что младший может разочароваться в нем и перестанет рассматривать как подходящую для отца пару. Это встревоженное, смущённое волнение не укрывается от Сэхуна, отчего хочется улыбнуться, потому что взрослый мужчина ведёт себя слишком забавно, но юноша терпит, считая это лишним именно сейчас. Но все это наводит его на одну-единственную мысль, которая сейчас кажется единственной правильной. — Столько всего... Круто, когда многое умеешь готовить, — он вовсе не подначивает, нет, скорее прощупывает почву. Идея позвать Бэкхёна к ним кажется очень заманчивой, но отец бы точно не одобрил, потому что приглашать человека, чтобы он тебе приготовил, — не очень-то культурно. Но вот если бы Бэкхён предложил сам… — Я… Я мог бы помочь вам немного с ужином, — почему-то в памяти всплывает просьба Сэхуна приготовить им что-нибудь корейское, которую он озвучил утром прошлой субботы. Сейчас, конечно, корейское получится вряд ли, но, по крайней мере, он мог бы приготовить что-то несложное и полезное, чуть более уместное, чем яичница, на ужин после изнуряющего, тяжёлого дня, который был у Чанёля. — Класс! — вопреки всем ожиданиям, Сэхун не колеблется даже для приличия, и излишне бурная реакция заставляет старшего вздрогнуть, потому что он совсем не ожидал, а вот Сэхун видит в этом только плюсы: его отца не будет рядом, и Бэкхён наверняка будет чувствовать себя не так стесненно, им будет куда проще найти общий язык. — Папе это понравится, он будет рад тебя увидеть, только не говори, если он будет звонить, — сюрприз будет. Сэхун торопится, стараясь уцепить сразу несколько мыслей, потому что происходящее ему нравится. Он все еще чувствует себя немного неловко рядом со старшим, это третья их встреча, но ещё он более чем уверен, что сам Бэкхён волнуется рядом с ним не меньше и нужно помочь ему немного расслабиться, потому что это будет хорошей возможностью узнать друг друга чуть лучше, особенно если они будут только вдвоем. — Я не уверен, что это хорошая идея, может, все же предупредим его? — Бэкхён видит чужой энтузиазм, который, если быть откровенным, слегка пугает. — Что, если он не обрадуется моей компании после тяжелого дня? Он впервые ощущает на себе все то, о чем ему рассказывал Чанёль: неуёмное желание подтолкнуть старших друг к другу. Поначалу все это казалось часто несерьёзным, словно Чанёль преувеличивал, чтобы Бэкхён чувствовал себя комфортнее и не смущался его сына, но, вспоминая то короткое утро и совместный завтрак, а теперь и намерения младшего сделать отцу «сюрприз», — все это давало повод верить. Может, все на самом деле было так, как говорил мужчина, и Сэхун совсем не против? Даже за? — Если вы собрались строить отношения, глупо переживать трудности и даже тяжёлые дни по одному, чтобы не тяготить второго, — деловито поправляя рюкзак на плече, Сэхун говорит слишком взрослые для своих восемнадцати лет вещи. Настолько взрослые, что Бэкхёну даже неловко оттого, что он не продумал об этом сам. — Если вы собрались быть вместе, справляться с такими вещами тоже нужно вместе. Давай я помогу, — опустив вновь взгляд на корзинку, юноша сам забирает ее из рук старшего, пользуясь минутным замешательством того. Бэкхён и в самом деле слегка растерян, слишком смущен чужими словами, приходя в себя от слабого прикосновения к рукам и порываясь забрать корзинку назад, потому что Сэхун, хоть и довольно взрослый, все ещё ребенок, да и Бэкхён все-таки мужчина, и ему не нужно помогать с подобным. Но Сэхун и не думает отдавать обратно, поворачиваясь боком и делая шаг вдоль ряда стеллажей, намекая, что стоит продолжить покупки. — Не торопи события, мы еще не заходили так далеко в планах на будущее, — неохотно поддаваясь младшему, следуя чуть позади, но не отставая, Бэкхён пытался вернуть себе концентрацию и прикинуть, что ещё из продуктов докупить, чтобы хватило на троих. — У нас встреч — можно по пальцам пересчитать, и говорить о серьезных отношениях слишком рано. — Хотя бы ты не рассказывай мне чепуху, или все взрослые настолько нерешительные? — младший фырчит, отмахиваясь, но даже не отводит взгляда от стеллажа, хоть и совершенно не представляет, что им еще нужно да и что, собственно, они будут готовить. — Вы просто не видели себя со стороны. Может быть, я еще ребенок и ничего не понимаю в отношениях, но то, как ты смотришь на отца и как он ведет себя с тобой… даже я вижу, что вы влюблены друг в друга, — он невольно понижает тон, чтобы не ворчать на половину магазина. Неуверенный, что стоит так афишировать чужую ориентацию, ведь кто-то из покупателей может стать невольным слушателем, а Бэкхёну в итоге может стать очень некомфортно. Бэкхёну на любых случайных свидетелей их разговора совершенно плевать, и косыми взглядами его уже давно не смутить, чего не скажешь о чужом ответе. Очень странно слышать столь простые и в то же время сложные вещи из уст почти что ребенка. Неужели со стороны и в самом деле настолько заметно, как именно он относится к Чанёлю, о чем он думает, чего желает больше всего? Вряд ли уж настолько глубоко, но что-то ведь заметно, раз ребенок завел этот разговор. Он молчит, еще толком не зная, как ответить, вместо этого уделяя немного внимания корзинке с продуктами в руках юноши, понимая, что ее предстоит переукомплектовать, тут же возвращая на место ребрышки, вместо них опуская в корзину говяжью вырезку. Слегка дороговато — для себя бы он такое точно не стал покупать, по крайней мере без повода, но если он собирается готовить для своего мужчины, стоит в самом деле сделать что-то особенное, а раз уж подвернулся случай — корейское. Он ведь обещал. — И ты готов к этому? — между тем, слегка усмерив свое смущение и легкую дрожь, скопившуюся внутри, Бэкхён продолжает разговор: — Он твой отец, и отношения будут забирать его время, которое раньше он уделял только тебе. Эти вещи тоже слегка волнуют его, наряду с бесчисленным множеством вопросов, задавать которые не место и не время, но почему бы не задать хотя бы этот. Это ведь такая, казалось бы, часто встречаемая вещь — детская ревность, которая сильнее любой другой и которой нельзя противостоять и надеяться, что все будет хорошо. — Мне восемнадцать, я уже достаточно взрослый, чтобы относиться к этому с пониманием, — Сэхун даже немного серьезнеет, больше не фырча и не отмахиваясь, уверенный, что ответ в таком ключе не вселил бы уверенности старшему. — Он не перестанет быть моим отцом, но если мы с тобой поладим — ты станешь частью нашей семьи. Я не хочу заставлять его выбирать между нами, потому что он выбирал меня восемнадцать лет, не думая о себе. Для таких слов приходится даже остановиться, повернуться к мужчине лицом, чтобы он видел всю осознанность его слов и серьезность намерений. Сэхун все прекрасно понимает, но это не пугает его, потому что он верит в свои слова, знает, что все будет именно так. Отец выбирал его восемнадцать лет, посвящая всего себя ему, и теперь пришло время Сэхуна ответить ему если не тем же, то хотя бы чем-нибудь простым, что привнесет в жизнь отца немного больше счастья. — Почему именно я? — как-то само собой этот вопрос появляется в мыслях, и Бэкхён не может его сдержать. Чанёль ведь потрясающий и наверняка привлекает много внимания к себе, но все равно он… они оба, вместе с Сэхуном, обратили внимание именно на него. Юноша заметил его и подтолкнул отца, и даже так Чанёль ведь не сбежал, извинившись и объяснив ему все, значит, тоже отчасти хотел этого. С самого начала они понравились друг другу. Сэхун думает всего с пару секунд, кажется совсем не удивленный этим вопросом, хоть и вряд ли ждал его, да и ответ, несомненно, знал и без раздумий, словно давал старшему время выдохнуть. — Ты смотрел на него, и твой взгляд… он был мечтательным, словно в своем воображении ты вышел за него, а не раздел, — он, если честно, не рассчитывал на такие откровенные разговоры с парнем своего отца, но раз уж разговор зашел, оставить вопрос без ответа куда более неправильно, чем такой ответ. — Я просто подтолкнул его, а все остальное — его собственное желание, потому что, если бы он не хотел, мои слова не возымели бы никакого эффекта. Но я не переставал уговаривать, чтобы у него было оправдание перед самим собой, — юноша неловко усмехается, а у Бэкхёна, кажется, сердце пропускает удар, потому что одно — сделать подобный вывод самому и другое — услышать подтверждение собственным мыслям. — У него больше восемнадцати лет в принципе не было отношений, и он боится выглядеть глупо и нелепо, боится разочаровать тебя и все испортить. «Боится разочаровать и все испортить», — все это будто и не о Чанёле даже, потому что в голове мужчины даже не укладывается, как он может разочаровать и испортить что-то, если он идеальный. Именно для него Чанёль — идеальный, и дело совсем не во внешности, которая стала причиной симпатии. Все то, что скрывается за оболочкой: его характер, повадки, ценности и взгляд на жизнь, все то, что Бэкхён узнал, будучи рядом, — все это идеально, и это нельзя променять на внешность — душу человека. — Не думаю, что это вообще возможно, — он роняет едва слышно, больше для себя, нежели Сэхуна, но младший все равно это слышит, мягко улыбаясь, с каждым днем уверенный все больше, что принятое им когда-то в кафе решение было правильным и Бэкхён в самом деле тот, кто им нужен. Им двоим — не только как парень отца, а как полноценная часть семьи. Внушительный пакет с продуктами уперто волочит Сэхун до самого дома, и хоть это совсем не далеко, Бэкхён все равно чувствует себя неловко и даже немного обиженно, вспоминая единственный аргумент младшего в свою пользу: «Я выше тебя, думаю, и сильнее тоже, так что я понесу». Он с этим был несогласен, потому что рост совсем не показатель силы. Да и Сэхун, если уж на то пошло, был не намного выше него, хоть и явно ненадолго — ему только восемнадцать, и он, несомненно, еще подрастет, а может, и догонит Чанёля, который и в самом деле был выше и явно сильнее. Они добираются довольно быстро, потому что идти в самом деле недалеко да и, если говорить честно, даже весело. Сэхун, словно само собой разумеющееся, заводит разговор про свой убийственно долгий день, рассказывает про университет, баскетбол, даже про девушку. Словно они знакомы целую вечность, просто не виделись долго. От этого в груди что-то сжимается до невыносимо крохотных размеров и тут же затапливает всего мужчину изнутри. Сэхун с ним слишком добр, слишком открыт, и он искреннее верит, что это к лучшему, невольно улыбаясь на очередной картинный вздох юноши. Квартира встречает их контрастным теплом в сравнении с опустившейся на улицы погодой, отчего в груди тут же вскипает приятное чувство уюта. — Чувствуй себя как дома! — младший мягко улыбается, первым просачиваясь в прихожую, потому что ключи были именно у него, и, наступая носками на пятки, стягивает кроссовки, заталкивая их под обувную полку. — У нас тут не очень прибрано, но в прошлый раз вроде было так же, а значит, сойдет, — звучит почти философски и все равно забавно. Бэкхён невольно улыбается, прикрывая за собой входную дверь, и, пока младший уносится на кухню, шурша пакетами, аккуратно складывает на полочку не только свои ботинки, но и кроссовки младшего. Ему, если честно, немного неловко, что он сейчас здесь, еще и без ведома Чанёля, словно он делает что-то неправильное, едва ли не противозаконное, но энтузиазм юноши внушает немного доверия. Все же Чанёль — его отец, и он наверняка хорошо знает своего отца, как и знает, что порадует его, а что вызовет менее положительную реакцию. По крайней мере, именно так утешает себя Бэкхён, проходя на кухню, где Сэхун потрошит пакеты, вываливая все, что есть, на столешницу. — Скажешь, что тебе нужно, я все достану, — между тем воодушевленно вещает младший, окидывая взглядом заваленный продуктами стол, явно испытывая удовлетворение, и следом поднимая глаза на Бэкхёна. — И, наверное, тебе нужно во что-то переодеться, я сейчас принесу тебе футболку. — Не стоит, мне и так… удобно, — запинаясь на последнем слове, старший может лишь смотреть вслед Сэхуну, который проносится мимо, совершенно не слушая или не желая слушать. Ему чужие стеснения и оправдания совершенно до одного места. Им потакать нельзя, иначе они никогда не перестанут съедать человека, заставляя чувствовать себя неловко и не к месту. Бэкхён здесь «к месту» — в их доме и в их жизни, Сэхун уверен в этом, почему-то совершенно не сомневаясь, и именно поэтому не видит причин потакать смущению старшего. Он, несомненно, задержится в этом доме и должен привыкать к нему уже сейчас. — Еще как стоит: вдруг испачкаешься, — он отвечает спустя пару минут, возвращаясь на кухню со свободной светло-серой футболкой в руках. Ответ на самом деле уже и не требовался — Бэкхён смирился и даже почти свыкся с мыслью, что его переоденут, хочет он этого или нет, но смущенное молчание хуже неуместных фраз. Сменная одежда быстро оказывается в руках старшего, а Сэхун, словно не желая стеснять, принимается шуршать по шкафчикам, словно ища что-то, хотя искать еще и нечего: он понятия не имеет, что Бэкхён будет готовить и что ему в принципе нужно. Но даже так старший понимает намек и, чуть помаявшись, сжимая пальцами мягкую ткань, ускользает за дверь кухни в гостиную, потому что кухня не место для переодеваний. Футболка и в самом деле ощущается куда более комфортно, чем свитер. Не такая объемная и громоздкая, хоть и на несколько размеров больше самого Бэкхёна, отчего доходит едва ли не до середины бедра. Зато в ней тепло чужого дома ощущается особенно ярко, касаясь непосредственно кожи, мягко щекоча под просторной тканью. — Почему-то мне кажется, что футболка немного не твоего размера, — возвращаясь на кухню уже более уверенно, оставив свитер мягким сверточком на одном из кресел, Бэкхён и в самом деле задается этим вопросом, визуально смерив домашнюю одежду на себе и ширину плеч самого Сэхуна, подозревая, что в плечах они приблизительно одинаковы, а футболка все же заметно на нем висит. — А я и не говорил, что свою принесу, — без капли стыда и даже совести младший хитро усмехается, а Бэкхён покрывается противными колючками смущения, понимая, что маленький паршивец столь ненавязчиво упаковал его в футболку отца. Можно было и самому догадаться, если честно: Сэхун недалеко от него ушел, и такого размера одежда и на нем будет выглядеть едва ли не платьем. — Негодник. — А что ты будешь готовить? — совершенно откровенно игнорируя чужое смущение и отчасти пораженный, с ноткой неверия шепот старшего, Сэхун опирается поясницей о столешницу. На самом деле чувствуя себя более чем довольным, искренне считая происходящее и свои действия правильными. Бэкхён сомневается еще с секунду, борется с внутренним волнением и желанием скорее снять чужую одежду, потому что Чанёль своего разрешения не давал и все происходящее — слишком. Он не приглашал его сюда, не впускал в свой дом и не давал свою одежду. «Это делал Сэхун, а он не стал бы делать то, что не понравится его отцу, дети ведь не махозисты, чтобы осознанно нарываться на недовольство родителей», — точно мантру, повторяет эту мысль подсознание, и это почти работает. Бэкхён пытается дышать и верить в лучшее. — Кое-что пришедшее с нашей родины, — еще немного нервно облизывая губы и подходя ближе к столу, он по старой привычке раскладывает продукты на несколько кучек, даже не придавая этому значения и вместе с тем упрощая себе работу, сходу сортируя продукты, необходимые для каждого блюда. — Круто! — чужое воодушевление едва ли не сбивает с ног; и вот теперь юноша суетится по делу, заглядывая в пару шкафчиков, словно не помня точно, в каком что лежит, и, найдя нужный, открывает шире, показывая старшему. — У нас тут есть целый шкафчик всякого по теме, может, тебе что понадобится. Бабуля, когда приезжает, привозит что-то или здесь находит. «Всякое по теме» и вполовину не описывает обилия специй и мелких баночек-скляночек, которыми наполнен шкафчик. Некоторых вещей, уж Бэкхён-то знает, здесь не найти в принципе, по крайней мере в таком качестве, что-то можно, но крайне сложно: нужно знать, куда идти и где искать. Он и сам не собирался прыгать выше головы, намереваясь готовить то, что порой делает для себя или друзей, зашедших на ужин, — немного мяса на гриле, виртуозно заменив последний сковородой или духовкой, овощи, лапшу. Еще в магазине прикидывая, какие специи можно заменить на более обыденные для этих мест, в целом имея некоторый опыт в подобном, но даже не думая, что ему так упростят задачу, а ее упростили очень даже. — Это же электрогриль? — невольно взгляд цепляется за небольшой «чемоданчик», скромно ютящийся на самой нижней полочке, а в голове всплывает совершенно дурацкая мысль, что он еще, может, и потягается с рецептами их бабули. — Да. Мне включить? — Сэхун, точно настраиваясь на одну волну со старшим, широко улыбается, не иначе как в предвкушении, и, не дожидаясь ответа, аккуратно вытягивает чемоданчик на столешницу, ставя в свободный угол, наверняка привычный для нее. — Я скажу когда, — смущение и вовсе уходит, а Бэкхён, точно смирившись со своей судьбой, чуть улыбается, придвигая к себе увесистый кусочек мяса. — Достань мне доску для нарезки.

***

Два часа, наполненные готовкой, буквально пролетают мимо, а Бэкхён успевает растерять неловкость от того, что хозяйничает на чужой кухне, довольно быстро запоминая, что и где лежит, и от этого меньше дергая Сэхуна, который под конец и вовсе прирос к стулу, наблюдая за мужчиной. Он не переставал расспрашивать старшего обо всем, что только приходило в голову, с интересом слушая рассказы о его былой жизни в Корее и вместе с тем невольно переходя на корейский. Бэкхён рассказывал слишком много интересного, чего уж точно не рассказала бы бабушка, а отец, должно быть слишком давно уехав, и сам не знал об интересных местах, пусть даже для туристов, но в которые Сэхун был бы не прочь попасть. И внутри зарождалась глупая мысль о том, как было бы неплохо вернуться на родину вместе с Бэкхёном. Бабушка была бы если не в бешенстве, то в глубоком возмущении. За разговором едва ли не остался незамеченным поворот ключа во входной двери — отец спешил домой. Поднимая взгляд на Бэкхёна, младший невольно улыбнулся, прижимая палец к губам, прося ничего не говорить, а Бэкхён и не сказал бы, охваченный смущением и волнением. Даже страхом, совершенно не представляя, как именно Чанёль отреагирует на него. — Сэхун? — из прихожей доносится оклик, а следом за ним — хлопок закрывшейся двери и шуршание одежды. — Это что за райские запахи, ты научился готовить или решил не мучиться и заказал доставку? — Все намного лучше, тебе понравится! — младший даже не щетинится, как сделал бы это раньше, потому что он умеет готовить, просто далеко не все, в конце концов, отец тоже не шеф-повар, чтобы выдвигать ему претензии. Бэкхён наблюдает за коротким диалогом с невольной улыбкой и холодком, ползущим внутри. Сколь бы милыми ни были перепалки, даже они не давали ему расслабиться, зная, что он здесь — совсем нежданный гость, по крайней мере для старшего. А вот Чанёль был более чем заинтригован, даже не представляя, что может быть лучше доставки, зная о кулинарных талантах сына, оттого торопился, не утруждая себя включать свет, на ощупь развешивая пальто и, точно как сам младший, заталкивая ботинки под обувницу с мыслью: «Потом уберу». Возможно, в этом была его стратегическая ошибка, и включи он свет — непременно бы заметил незнакомые ему ботинки, а вместе с тем и куда более знакомое пальто, и сейчас, войдя в кухню, не замер бы истуканом у двери, сомневаясь, а не иллюзия ли это? Мираж от тоски, ведь он в самом деле скучал. — Бэкхён? — получается излишне удивленно и вместе с тем пугающе, особенно для самого упомянутого. Сжимая в пальцах полотенце, он все пытался улыбнуться, что получалось с таким огромным трудом, отчего щеки залил румянец и хотелось громко выдохнуть, проронить неловкий смешок и признаться, что он настоящий идиот. Да только и это никак не получалось. — Схожу в комнату за телефоном, — между тем ребенок вставил ремарку, словно вся эта неловкость, скопившаяся в комнате, ему вообще ни по чем, и, встав со стула, протиснулся мимо отца, выскальзывая за дверь. Чтобы не смущать еще больше — понимает Чанёль. Бросил на произвол судьбы — более чем уверен Бэкхён, поясницей вжимаясь в столешницу, словно она спасет. Но она не спасала, даже делала хуже, когда мужчина сделал решительный шаг навстречу, а Бэкхёну даже попятиться было некуда. — Прости, — голос прорезается сам собой, когда расстояние между ними сокращается все больше и больше, а понимание того, что бежать некуда да и глупо, — пугало. — Я случайно встретил Сэхуна в магазине, и… боже, — он не знает, что нужно говорить, боится смотреть на старшего и в то же время не может отвести взгляд, все крепче сжимая кухонное полотенце в руках. Чанёль все приближался, и его взгляд казался слишком жестким, а лицо — напряженным, и каждый новый шаг выдавливал все новые слова из младшего. — Все вышло как-то само собой, это так глупо, я надеюсь, ты не злишься, потому что… Новые слова, которые были совсем не нужны, и Чанёль затыкает запаниковавшего младшего единственным приемлемым для него способом: накрывая алые щеки ладонями, а губы — поцелуем. Судорожный вздох вырывается из легких, заставляет разомкнуть уста, чем старший нагло пользуется, углубляя и без того ошеломляющую ласку, которую Бэкхён совсем не ждал, до последнего не понимая, что происходит и почему, оттого отвечая с ощутимым опозданием. Короткий импульс пронизывает тело, и оно наконец расслабляется, обмякая в руках мужчины и находя опору в бесконечно крепких плечах. — Я не злюсь, — нехотя отрываясь от губ младшего, Чанёль говорит то, что и без слов было слишком очевидно, и тем не менее. Аккуратно опуская одну ладонь на поясницу, прижимая совсем расслабившегося Бэкхёна ближе к себе, мужчина не может отвести от него взгляд. Невероятно красивого, смущенного, такого домашнего, взъерошенного, встречающего его после работы ароматным ужином. Сердце сжималось от такой, казалось бы, обыденной глупости. Глупости, которой он был лишен по собственной воле. Хотя, если все эти двадцать лет жизни, посвященной сыну, — плата за то, чтобы сейчас встретить Бэкхёна, — это такая мелочь. На самом деле крупица в сравнении с тем, что Чанёль может ощутить рядом с этим удивительным мужчиной. — Мне кажется или это моя футболка? — улыбка невольно касается губ старшего, когда румянец на чужих щеках становится гуще, и, заправляя торчащую в сторону медовую прядку младшему за ухо, мужчина даже не пытается сдержать желание коснуться легким поцелуем чужого лба. — У меня не было права голоса, — и сам не зная отчего, Бэкхён едва слышно шепчет, прикрывая глаза. Его ноги все еще взволнованно подрагивают, а кончики пальцев ощущают встревоженный холодок, хоть переживать уже и нет повода. — Кто бы сомневался, — усмехаясь, точно задал бесконечно глупый вопрос, Чанёль облегченно выдыхает. Он не сомневался в талантах Сэхуна ни секунды, и тем не менее видеть, как охотно ребенок принимает нового человека в их жизни, успокаивало. Дети ведь непредсказуемы, и даже сейчас, зная, что все это начал именно Сэхун, он чертовски боялся, что юноша может решить, что ошибся, поспешил и на самом деле вовсе не готов впускать в их маленький мир чужого. — Переодевайся и — за стол, мы приготовили ужин, — словно чувствуя, когда именно стоит заговорить, чтобы согнать тревожную пелену чужих мыслей, Бэкхён слабо откидывает голову назад, кончиком носа задевая чужой подбородок и тут же получая легкий поцелуй в переносицу. Чанёль отпускает его явно нехотя, но точно знает — это далеко не последние объятия на сегодня. Бэкхён сейчас пленник их дома, и он уж точно не готов отпускать его, по крайней мере сегодня. Младший отбрасывает последние тревоги, что клубились внутри него с того самого момента, как он перешагнул порог чужой квартиры. Ему здесь рады, и это уже много значит. И, провожая спину мужчины взглядом, он едва ли успевает повернуться к шкафчикам, чтобы начать сервировать стол, как из-за двери слышится возня. — Ай! За что? — Сэхун возмущенно голосит, словно наличие Бэкхёна на кухне его совсем не смущает, а вот сам мужчина тут же обращается в слух, не сразу понимая, что и почему происходит. — За то, что подслушивал, — все объясняет Чанёль одной короткой фразой и очередной возней — наверняка шутливой схваткой между отцом и сыном, отчего улыбка касается даже губ невольного свидетеля. — Я не подслушивал! Я выжидал удобный момент, чтобы войти! — Сэхун недовольно пыхтит, и тут же слышится звонкий шлепок, точно по заднице, и очередное: — Ай! Возня за дверью затихает, и уже через пару секунд недовольный и взъерошенный младший проходит на кухню, зло потирая бедро, которому явно досталось. — Не верь ему! Он делает вид, что старик, а потом от него не увернешься, — юноша невольно бурчит, приглаживая растрепанные отцом волосы, а из глубины квартиры доносится отчего-то слишком радостное: «Я все слышу», заставляющее ребенка вмиг нахохлиться, усаживаясь в самый угол обеденного стола. Бэкхён тихо смеется, стараясь не отвлекаться, и аккуратно раскладывает лапшу и мясо по тарелкам. Вовремя подоспевший Чанёль, по пути в который раз взъерошив волосы сыну и получив — совершенно заслуженно — пяткой в бедро, дарит пару минут любви дорогой кофемашине, заваривая чашечку слабого эспрессо и щедро разбавляя его теплым пенистым молоком, просто потому, что привык так, невзирая на недовольный взгляд сына, которому мысль о кофе на ночь претит до сих пор. Усаживая их сегодняшнего гостя и по совместительству маленького волшебника, он и сам устраивается рядом, впервые за день чувствуя умиротворение лишь оттого, что оказался дома, в окружении близких ему людей. В шумной обстановке ужин проходит слишком быстро. Тарелки пустеют, а семейство Пак все не перестает пререкаться, как назло припоминая самые каверзные моменты, исключительно друг о друге, правда в большей степени, чтобы повеселить Бэкхёна, который с огромным удовольствием наблюдал за шутливым спором. — Мне завтра к первой, так что я пойду к себе, — в конце концов выдыхает юноша, складывая палочки на тарелку и сыто потягиваясь, получая очередной тычок от отца за не слишком уж приличное поведение. — Уже так поздно, мне давно стоило вернуться домой, — только сейчас понимая, что пробыл в чужом доме дольше, чем сам рассчитывал, Бэкхён находит взглядом настенные часы, мысленно прикидывая, как много ему нужно времени, чтобы добраться домой, и успеет ли он выспаться с таким раскладом. Радует, что хотя бы ужин уже готовить не нужно. — Ты разве не останешься? — вопрос, заданный вразнобой, на секунду сбивает с толку. Сам он совсем не рассматривал этот вариант, потому что… и сам не зная почему. Но не мог же он напрашиваться — как бы это выглядело со стороны? Ужасно! И сейчас вопрос, коснувшийся слуха со всех сторон, слегка выбивает из колеи, словно для остальных это было чем-то сродни закономерного завершения вечера. — Мне на работу к восьми утра, да и хотелось бы сменить одежду, — звучит совсем неловко, точно как оправдание. Неубедительная отмазка, которую даже не воспринимают всерьез. — Сэхуну к восьми в университет, мне на работу к девяти, я успею развезти всех вас, — мужчина, казалось бы, даже не хочет слышать чужих возражений, заранее зная решение каждому «но», которое останавливает Бэкхёна. В конце концов, он потратил свой вечер на то, чтобы приготовить ему ужин, и теперь заставлять его тратить как минимум час на дорогу домой или деньги на такси — худшее, что только можно придумать. — А одежду я организую, думаю, моя тебе подойдет, — Сэхун чуть склоняет голову набок, прикрывая глаза, прикидывая и в целом оставаясь уверенным в своих выводах, хоть и знает это уже давно. Может быть, он немного выше и шире в плечах, совсем немного, его одежда все равно сядет лучше, чем отца, футболка которого сейчас висит на мужчине едва ли не до середины бедра. Бэкхён лишь пораженно выдыхает, неловко прикрывая глаза. Спорить смысла нет — он более чем уверен, что на любую другую причину точно так же найдется решение, оттого сдается даже без боя. Кажется, его тактично взяла в плен одна очень шумная семья. Сэхун уходит к себе первым, пока Бэкхёна настойчиво отправляют в душ, снарядив чистым полотенцем, и только глава семейства остается один на один с посудой, которой было не меньше, чем маленькая горка. Выкручивая кран с теплой водой сильнее, Бэкхён не может приложить ума, как так вышло. Как так вышло, что один мечтательный взгляд обернулся едва ли не новой жизнью, в которой у него есть любимый мужчина, и на мгновение становится страшно: что если все это — всего лишь его больное воображение? Секундная реакция в мозгу, короткое замыкание, в ходе которого он успел все это нафантазировать: потрясающего мужчину и ребенка, который принимает его с распростертыми объятиями, вместе с тем подталкивая в объятия отца. Так ведь не бывает. Подростки ведь совсем не такие добрые и понимающие. Не такие взрослые в свои восемнадцать, чтобы понимать так много. Но теплая вода все еще стекает по телу, не давая воображению разойтись, а панике — накрыть с головой. Прохладный кафель холодит ступни, а вереница прозрачных капель полосит собой тело, не давая утратить связь с реальностью. Так не бывает, но с ним, несомненно, случилось именно это. Случился мужчина, который дожидается его из душа, заводя на утро будильник. На его теле нет и намека на футболку или хоть что-то, что могло скрыть широкие плечи, исчерченные черными чернилами, и от этого в груди сжимается тугой ком. Волшебный. Перекидывая через плечо полотенце, мужчина откладывает смартфон на тумбочку и, проходя мимо младшего, едва ощутимо касается кончиками пальцев обнаженного бедра, не прикрытого длинной футболкой, потому что никто не удосужился дать ему штаны, ограничившись лишь футболкой старшего. — Ложись в постель, я сейчас приду, — отчего-то слишком низкий голос вкупе с прикосновением к обнаженной коже отзываются волной мурашек в теле, отчего тонкие волоски встают дыбом, будто от холода. Дверь за его спиной закрывается, а младший беспрекословно следует чужому наставлению, чуть помаявшись вокруг постели, и, собравшись с силами, забрался под одеяло, чувствуя себя безумно странно. Постель пахла Чанёлем, и даже тонкая лавандовая отдушка потерялась в этом аромате, отчего хотелось уткнуться носом в подушку, и Бэкхён не мог противиться этому желанию. Он почти засыпает, сморенный несколькими днями напряженной работы и долгим, насыщенным вечером, когда раздается щелчок двери и тонкая полоска света, пробравшаяся в спальню из ванной, тухнет. Чанёль, в отличие от младшего, забирается в постель едва ли не сразу же. Бэкхён чувствует, как прогибается рядом матрас, как натягивается одеяло и как чуть влажные после душа руки норовят обнять его. Он поддается, хотя сам находится на тонкой грани сна и реальности, все его нутро жадно тянется к мужчине, прижимаясь ближе и утыкаясь носом в горячую, такую же влажную грудь. Бэкхён глубоко вдыхает аромат чужой кожи, без труда отбрасывая отдушку геля, даже не задумываясь, насколько это его действие заметно и как оно выглядит со стороны, — это волновало его в последнюю очередь, по крайней мере сейчас. Вот только и Чанёль не придает этому нужного значения, слишком поглощенный другим. Мягко огибая ладонью контур чужого тела, опускаясь от острых ребер все ниже, оглаживая прикрытое футболкой бедро, но стоило только коснуться пальцами кожи — младший на мгновение пришел в себя, не сразу понимая, что именно хочет мужчина. — Ты кое-что забыл, — он переходит на шепот, боясь согнать чужую сонливость, а Бэкхён лениво ворочает извилинами, пытаясь понять, что он мог забыть в чужом-то доме, но ответ нашелся сам, хоть и не без помощи старшего. Ладонь мягко пробралась под подол футболки, касаясь горячей кожи, поднимаясь все выше и выше, гармошкой собирая ткань на груди. Оставаться безучастным не было и шанса, когда, чуть приподнявшись, Чанёль потянул футболку выше, заставляя Бэкхёна послушно поднять руки вверх, а клочок одежды — уже через мгновение опасть на пол. Подобное немного смущало, даже несмотря на то, что они уже спали подобным образом вместе, в одном только белье. В тот раз Бэкхён расставался с одеждой под воздействием градуса, и смущение его мало волновало. — Так мне нравится больше, — куда более довольно шепчет мужчина, выше натягивая одеяло и прижимая младшего ближе к себе. Ему не нужно было даже видеть, как кожа того покрылась мурашками от очередного столь откровенного прикосновения, — он чувствовал эту реакцию собственным телом, и она ему нравилась. Взволнованно сопящий нос уткнулся в ключицу, а младший замер, привыкая к не до конца знакомым ощущениям. В прошлый раз это казалось куда проще, но он привыкнет, они оба это знают. — Сладких снов, — не без улыбки шепчет Чанёль, зарываясь носом в медовый беспорядок на голове младшего и удовлетворенно прикрывая глаза. Ему в грудь что-то неразборчиво урчат, устраиваясь удобнее и вместе с тем прижимаясь только крепче, и комната наконец погружается в укромную тишину, нарушаемую лишь тихим дыханием.