coffee.

— Опять сбегаешь от нас? — раздавшийся над ухом женский голос заставляет вздрогнуть, а тонкие пальцы — сильнее сжать почти застегнутый чехол фотоаппарата, чтобы не уронить последний. Он только закончил очередные съёмки для нового выпуска журнала, и стафф, уже по слаженной системе, планировал отметить это дело. Их совершенно не волновало, что это только фотосет и впереди ещё на самом деле неподъемная гора работы с самим журналом. Фото — всего лишь маленькая крупица, и тем не менее, когда душа хотела праздника, даже отсутствие повода было поводом. — Да, прости, у меня дела сегодня, — возвращая взбрыкнувшие нервы на место, Бэкхён едва заметно улыбается, вспоминая, какие именно дела его ждут, и эта улыбка никак не могла укрыться от девушки, плавно переместившейся из-за спины в сторону, бедром упираясь в край хлипкого стола. Невысокая, в очках с модной сейчас оправой, она хитро улыбалась, скрестив руки на груди, и наблюдала, как мужчина собирал свои немногочисленные вещи, проверяя, ничего ли не забыл. Ее это явно забавляло: то, как Бэкхён ведет себя в последнее время, без труда сопоставив странное поведение и последнее опубликованное фото в пресловутой соц.сети. Сомнений в том, что дело в нарисовавшейся столь внезапно пассии, не возникало ни на секунду. — Дела под названием «парень с татуированными рукавами»? — она озвучивает свою догадку, которая и не догадка даже — констатация факта, и улыбается еще шире, видя едва заметный румянец на чужих щеках. — Прекрати так говорить, — Бэкхён шипит недовольно, потому что недоволен и в самом деле. Он и не подозревал, что появление в его профиле подобного фото вызовет такой ажиотаж, особенно среди коллег и близких знакомых. Он никогда не делал из своих предпочтений тайны, изначально переезжая сюда для того, чтобы быть тем, кто он есть. Кому-то, возможно, это было не по душе, но вместо открытого презрения с их стороны было лишь равнодушие, и в то же время многих здесь не смущали подобные вещи. В стране, где подобное стало рутиной, он чувствовал себя на самом деле комфортно. Именно здесь у него появились если не друзья, то хотя бы близкие знакомые, которые искренне переживали о нем, интересуясь, когда же тот, кто приехал сюда ради спокойной жизни, начнет эту самую жизнь строить. — Тогда скажи, как его зовут, — девушка явно развлекается, задавая этот вопрос уже в тысячный раз, не меньше. В ее любопытстве нет и доли ехидства или чего другого, столь же неприглядного, Бэкхён прекрасно знает это. Простое женское любопытство, которому нет меры, но у которого есть границы. Она донимает его расспросами, но всегда знает, когда раздражение мужчины становится не напускным, оставляя его в покое. — Иди к черту, — он прикрывает глаза, надевая ремешок чехла на плечо и сгребая под руку небольшую сумчонку с тем, что можно назвать «по мелочи», вроде пары объективов с разными функционалами или складной штатив, который нужен только тогда, когда его нет рядом. — Отношения сделали из тебя стерву, — девушка фырчит, хоть и не перестает улыбаться, и, отталкиваясь бедром от стола, по-дружески целует мужчину в щеку на прощание, что делает и Бэкхён, уже даже не смущаясь столь «девичьего» жеста. — Иди к черту, — с улыбкой шепчет он в ответ и, слабо махнув остальному коллективу, направился на выход. Лифт словно никуда и не уезжал, дожидаясь на этаже, а стоило выйти на улицу из прогретого здания — его тут же заключают в тесный плен объятий, обжигая губы поцелуем и прижимая носом к теплому пальто, вместе с тем забирая из рук сумку. От этого губ невольно касается слабая улыбка, а объятия становятся чуть теснее, всего на несколько секунд, пока в округе нет лишних глаз, особенно глаз коллег, наверняка идущих по пятам, которым происходящее будет излишне интересно. — Устал? — касаясь кончиком носа еще теплых с помещения волос, вдыхая едва заметный запах шампуня и чего-то странного, отдаленно знакомого. Похожего на запах студии, понимает он мгновением позже, и от этого улыбка становится шире. — Совсем нет, — младший забавно трется носом о ткань пальто, а после прижимается щекой, словно устраивается удобнее, в конце концов чуть касаясь участка шеи, не прикрытого воротом одежды, с удовольствием замечая волну мурашек на чужой коже от неожиданного прикосновения. — У тебя планы на вечер были? — совсем уж неловко ежась от прикосновения холодного кончика носа к шее, Чанёль тянется к младшему, прижимается губами к виску и, прикрывая глаза, впервые за долгое время чувствует удовлетворение. Они виделись не так уж и давно. Буквально с пару дней назад, когда Бэкхён остался в их доме на ночь после того самого ужина, который он сам и приготовил. Тогда все закончилось долгим поцелуем в машине на стоянке у здания редакции журнала и бесконечным ворохом рутины под названием взрослая жизнь, которая тянулась все эти дни, не давая возможности увидеться вновь. И с этим приходилось мириться, пусть желания не было совсем. — Только ты, — Бэкхён смущенно шепчет, словно их может кто-то услышать, и в его голосе чувствуется мягкая улыбка, неловкая и вместе с тем довольная, ведь сколь бы смущающими ни были его слова, сказать иначе было бы просто нечестно. — Тогда как ты смотришь на то, чтобы поехать ко мне? — чуть отстраняясь, мужчина пытается взглянуть в глаза младшему, натыкаясь на закрытые веки и легкий румянец все еще не сошедшего смущения на щеках, к которому безумно хочется прикоснуться губами, и Чанёль не отказывает себе в этом маленьком удовольствии. — У меня есть немного вина, ужин, по настроению фильм… У Бэкхёна таких же маленьких желаний не меньше, словно вся нежность, спящая в нем долгими годами, проснулась именно сейчас, заставляя тридцатичетырехлетнего мужчину вести себя точно как влюбленный юноша. С другой стороны, и сам Чанёль ушел недалеко от него, позволяя себе подобные вещи, которых к сорока годам уже совсем не должно было остаться. Нежные поцелуи в щеки, прикосновения к дрожащим ресницам прикрытых век, манера заправлять выбившиеся прядки волос за ухо и вдыхать запах его кожи, утыкаясь носом в шею. И тем не менее Чанёль делал все это, все эти смущающие вещи, кажется совсем не боясь выглядеть глупо. И ведь не выглядел, вызывая только трепет в груди Бэкхёна. — Звучит заманчиво, — в конце концов выдыхает младший, едва не утратив связь с происходящим, стоило только открыть глаза и встретиться с теплым взглядом мужчины, полным едва заметных нежных искорок. — Сэхун не будет против внезапного приступа романтики? — У него на сегодня планы, в которые мы не входим, — мужчина улыбается, роняя короткий смешок, а в уголках его глаз проскальзывают едва заметные «улыбчивые» морщинки, слабый след которых ловит Бэкхён кончиками холодных пальцев, тут же оглаживая ладонью чужую скулу, чтобы не выглядеть совсем уж глупо. — До завтра его ждать не стоит. — Тогда не вижу причин отказываться, — легкий поцелуй, скорее даже просто прикосновение к губам друг друга, и теплые объятия распускаются, позволяя холодному ветру объять тела. Они прячутся в остывшем салоне автомобиля как раз в тот момент, когда из здания выходит небольшая компания, любопытно озираясь по сторонам, словно надеясь поймать кого-то с поличным, и даже Чанёль без труда понимает, кого они все ищут, но искать уже поздно. Двигатель мягко заводится, и колеса шерстят вдоль разметки к выезду, оставляя любопытную компанию позади, лишенную и капли компрометирующих сцен, которыми можно было бы пытать младшего, чему последний очень даже рад. Салон наполняется теплым воздухом, отчего успевшая остыть кожа покрывается лёгким румянцем. Тело накрывает приятная истома, подначивая чуть сползти на широком сиденье и прикрыть глаза, погрузиться в сладкую дрёму. Он не устал, совсем нет, просто мягкое тепло, окутавшее тело, кажется слишком приятным, а музыка, тихо льющаяся из колонок, — как нельзя кстати. Чанёль лишь мягко улыбается, время от времени поглядывая на расслабившегося младшего. Полушепотом задаёт ненавязчивые вопросы о работе и как прошел его день, в ответ на которые Бэкхён может лишь неразборчиво урчать, пока они не добираются до дома. Пожилая дама у подъезда широко улыбается им, приветствуя подошедшую пару, словно ничего особенного здесь и нет. А может, и в самом деле нет, а они просто похожи на приятелей со стороны, а не влюбленных, и оно, возможно, даже к лучшему. Совершенно неуместные, бессмысленные размышления развеваются вместе со щелчком дверного замка. Квартира встречает их тишиной и каким-то до безумия уютным ощущением того, что они и в самом деле здесь одни. Чанёль же уверен в этом на все сто и даже больше — Сэхун ушел с ночёвкой к своей девушке, и вряд ли ему взбредит вернуться ни с того ни с сего, даже не позвонив. Именно поэтому перед уходом он немного подсуетился — передвинул небольшой журнальный столик к дивану, расставив на нем несложный ужин для двоих из запечённого мяса и овощного гарнира, разумеется, под аккомпанемент бутылочки вина, укромно стоящей чуть в стороне. Это же заставляет Бэкхёна замереть в дверном проёме, когда пара небольших светильников под потолком озаряют комнату едва ощутимым тусклым светом. Чанёль упоминал про ужин и вино, но почему-то сам Бэкхён представлял все иначе, менее романтично, наверное. Слабый, едва ли не интимный свет создаёт определенное настроение, а теплая ладонь, коснувшаяся бока, мягко приобнимая, заставляет вздрогнуть. — Перестарался? — Чанёль тянет шутливо, невольно понижая голос до интимного шепота, прижимаясь подбородком к чужому виску. — Слишком слащаво? Он тесно прижимается грудью к спине младшего, позволяя собственным телом прочувствовать вибрацию низкого голоса, и кожа покрывается мурашками от того, насколько это кажется приятным. — Не слащавее, чем свидание на шестьдесят третьем этаже, — усмехаясь будто и вовсе сам себе, Бэкхён даже не лукавит. Вот уж что было слащаво — так это плед под панорамным окном, а ещё совместное фото в Инстаграм, и все это делал он, как влюбленная до безумия девчонка. Ужин даже в такой неоднозначной атмосфере был интимным. Бэкхён на самом деле чувствует себя немного неловко, утопая в слишком мягких диванных подушках, в то время как Чанёль заботится о нем, накладывая в тарелку ещё горячий ужин и разливая по бокалам вино. Тишина кажется единственной уместной сейчас, комфортной, даже необходимой, словно безмолвный разговор друг с другом. Мужчина бережно вкладывает наполненный наполовину бокал в руки младшего. Сама атмосфера так и просит сказать хоть что-то — короткий тост, что разрежет собой молчание. Бэкхён неловко облизывает губы, глядя на мужчину не мигая, почему-то уверенный, что Чанёль что-то скажет, столь же пристально глядя в ответ. Тишину разрезает вовсе не тост — звук слабого прикосновения бокала к бокалу, дрожью отдающий в груди. Алкоголь дразнит чувствительные рецепторы, теплом растекаясь в груди, вместе с собой принося странное облегчение, словно один только глоток в состоянии смыть все волнения. Бэкхён на секунду прикрывает глаза, наслаждаясь моментом: тишиной, царящей в комнате, и едва заметным шелестом чужого дыхания, иррациональным теплом прохладного алкоголя. Ему все это нравится, а стоит открыть глаза — нравится ещё больше. Чанёль смотрит на него пристальным, немного тяжёлым взглядом, но это вовсе не пугает, даже наоборот — опустить глаза или даже моргнуть кажется невозможным. — Могу я поцеловать тебя? — Бэкхён словно не сразу понимает смысл чужих слов, склоняет голову немного набок, точно растерянный щенок, а стоит понять, что Чанёль и в самом деле сказал то, что сказал, роняет тихий смешок, немного смущающий старшего. Почему все это так неловко? Не потому ли, что сегодня все особенное? — Ты в самом деле спрашиваешь? — уголки губ приподнимаются вверх в слабой улыбке, а бокал находит свое место на столе. И в самом деле, зачем он спросил? Чанёль подается вперёд, прижимаясь к улыбчивым губам собственными. Все ещё чувствуя неловкость от своего вопроса, он желает согнать ее лаской. Бэкхён отвечает без сомнений — размыкает навстречу губы, обхватывая чужие, и его ведёт похлеще, чем от вина. В считаные секунды становясь слишком глубоким, он сводит с ума и без того излишне податливого младшего, медленно и тягуче, именно так, как нравилось им обоим, — поцелуи, которые касаются сердца. Дыхание чуть сбивается, точно как и сердцебиение, но это едва ли может помешать. Бэкхён тянется ближе к старшему, теплой ладонью касается щеки, словно стараясь быть ближе, и невольно вздрагивает, чувствуя слабое прикосновение чужой руки к пояснице. И без того ленивые мысли об ужине растворяются где-то на задворках сознания, в медленно закипающем возбуждении. Возбуждении, которое становилось все сильнее. Бэкхён не сразу замечает, что старший становится ближе, нависает над ним, аккуратно, почти ювелирно заставляя опуститься спиной на диван. Упираясь свободной рукой о подушку возле чужого лица, Чанёль, кажется, совершенно не отдает себе отчет в том, что он делает, отдаваясь инстинкту и медленно разрастающемуся желанию, которое он слишком долго подавлял. Подавлял, как и Бэкхён, отгоняя от себя подобные мысли, потому что искренне считал — еще не время. Еще не время — они ведь так мало знакомы, так мало… Чанёль прижимается чуть ближе, вдавливая младшего в мягкую диванную подушку, подминая под себя, как он привык это делать, и это ощущение чужого сильного тела служит последней каплей для Бэкхёна. Он роняет тихий, задушенный чужими губами стон, который, вопреки ожиданиям, заставляет старшего открыть глаза, приходя в себя на одно мгновение и заставляя осознать, насколько он увлекся. Глаза младшего были все еще закрыты, а горячее дыхание обжигало влажные, покрасневшие от поцелуя губы. Его ладони легко касались плеч мужчины, словно искали в них опору — связь с реальностью, которую было так легко потерять. — Я… прости… — и без того низкий голос кажется слишком хриплым, урчащим, отчего чужая кожа покрывается слабыми мурашками. Чанёль наблюдает, как медленно младший открывает глаза, темные, застланные возбуждением, еще совершенно не понимающие, что происходит, и с волнением ждет, что будет дальше. Бэкхён смотрит пристально, и в самом деле не понимая. Не понимая, за что извинения и почему Чанёль остановился. Ему уже не восемнадцать лет, чтобы от одного поцелуя терять голову, забывая о том, кто он и где. Он взрослый мужчина, и в каждом своем действии он отдает себе отчет. Отчет, который он отдавал сам себе и сейчас, прекрасно понимая, что именно происходит. Именно это понимание не дает смущению разлиться в теле. К чему смущаться, если он знает, что оба они хотят одного и того же — друг друга. А стоит Чанёлю податься назад, намереваясь вновь принять вертикальное положение, не позволяет, крепче впиваясь пальцами в ворот рубашки и теперь уже сам приникая к чужим губам. Сейчас его не волнует ужин, не волнует, что они знакомы слишком мало, хотя даже этого, кажется, уже достаточно. Сейчас его волнует только Чанёль, который одним своим присутствием заставляет его вновь чувствовать себя совсем мальчишкой, заставляет его сердце колотиться в волнении, точно это первая, на самом деле серьезная влюбленность, но Бэкхён знает, что это куда больше — это первая, в самом деле серьезная любовь. Чанёль чувствует эту перемену — смелость и уверенность в собственных действиях, которые так легко ощутить в возобновившемся поцелуе. Бэкхён не колеблется и не сомневается, и внутри разливается слабая неловкость из-за того, что сам он засомневался, разорвав поцелуй и попытавшись остановиться. Но, видимо, время пришло. Объятия становятся чуть теснее, и тонкие руки младшего оплетают чужую шею, чтобы наверняка — ни шагу назад, а Чанёль больше и не хочет. Это не импульсивный, необдуманный шаг, это «закономерный виток отношений» — как он сказал не столь давно Сэхуну. Это правильно. Момент, когда объятия, огибающие шею, исчезают, а пальцы принимаются неторопливо расстегивать мелкие пуговицы, так и остается незамеченным старшим, вплоть до того момента, пока теплые ладони не касаются разгоряченной кожи. Прикосновение отдает колкими мурашками, разливающимися в теле от груди к низу живота, скапливаясь тугим возбуждением, которое ощущает Бэкхён, прижимаясь столь близко к чужому. Это ему льстит, и это же распаляет его самого, заставляя тянуться ближе к чужому, прикасаться к обнаженной коже груди пальцами, медленно поднимаясь к ключицам, пробираясь под расстегнутый ворот рубашки, норовя и вовсе снять ее, совершенно ненужную. — Пойдем в постель, я не хочу здесь… — Чанёль отрывается всего на несколько секунд — сам стаскивает с плеч лишнюю ткань, отбрасывая куда-то на спинку дивана, и шепчет едва слышно, сбивчиво, севшим от напряжения голосом. Вот теперь Бэкхён и в самом деле теряется, почти забыв, кто он и где, далеко не сразу расслышав чужие слова, больше озабоченный внезапно появившимся меж их телами расстоянием, отчего тело осыпало мурашками, будто от холода, хоть он и был в одежде. Лишней одежде. Это казалось таким глупым — придавать постели такое большое значение, будто что-то изменится, если это случится здесь, на диване в гостиной. Это ведь такая мелочь. Ему казалось, что только подростки озадачиваются местом, чтобы было «правильно», «идеально», «как в кино». Он сам никогда им не озадачивался. До этого самого момента, когда секс перестал быть просто сексом. Когда стал чем-то большим, и в груди вспыхнуло это глупое, совершенно подростковое желание, чтобы их первый раз был именно в постели. Бэкхён, кажется, видит это в чужом взгляде, понимает собственным, в одно мгновение протрезвевшим, рассудком, считая и в самом деле правильным. Это ведь не просто секс, это… больше. Он слабо кивает, не уверенный в собственном голосе, и Чанёль нехотя поддается. Не потому, что боится передумать сам или что Бэкхён может растерять свою уверенность. Холодный воздух неприятно касается кожи, и хочется вновь прижаться к горячему от возбуждения телу младшего, и решение проблемы приходит само собой, совершенно спонтанно. Не давая Бэкхёну толком подняться с дивана, даже сесть на него, Чанёль слишком решительно подхватывает мужчину на руки, на мгновение дезориентируя последнего, заставляя цепляться руками за собственные плечи, роняя слишком громкий выдох — пораженный. А Бэкхён и в самом деле не ожидал подобного. Да, он невысокий, он уже в плечах и в целом выглядит куда миниатюрнее Чанёля, но он тоже мужчина, давно взрослый и зрелый. Его никто не носил на руках, наверное, со студенческих лет, да и тогда — в шутку. — Мне тридцать четыре… — он глухо смеется, чувствуя неловкость от происходящего и странное смущение. Ему, черт возьми, тридцать четыре, как вообще можно было додуматься нести его на руках, еще и не куда-нибудь, а в постель? — Помолчи, — мужчина может только усмехаться, на одно короткое мгновение касаясь губами чужого виска, что окончательно добивает младшего. С Чанёлем он и сам забывает, что ему тридцать четыре. Спальня встречает их тишиной, совершенно особенной, не похожей на ту, что была в гостиной, хоть Бэкхён и понимает, что это глупо. Слабый лунный свет пробирается в незашторенное окно, первое время и вовсе незаметный, но стоит чуть привыкнуть — начинает казаться слишком ярким именно сейчас, когда от внезапно накатившего смущения больше хотелось спрятаться. В гостиной было иначе — там Бэкхён был уверен в себе и своих действиях, там он чувствовал контроль над процессом, даже если его и не было, здесь же — нет даже этой слабой иллюзии. Он в руках Чанёля — во всех возможных смыслах этого слова. Даже когда он бережно опускает младшего на постель, сам становясь коленями на прогнувшийся матрас едва ли не меж чужих чуть разведенных ног. С этого ракурса Чанёль кажется особенно крепким. «Большой и сильный» — хочется сказать ему, но даже в собственных мыслях это слишком смущает. Он наблюдает за мужчиной снизу вверх, очерчивая взглядом обнаженные, напряженные мышцы рук и груди, увитые замысловатым рисунком татуировки, которую он видел уже даже не раз, и все равно это оказывает огромной силы эффект на младшего. Чанёль красив, преступно красив, и когда он поддевает край чужого свитера, мягко стаскивая его с тела, Бэкхён чувствует странную неловкость, хоть и знает — Чанёль видел его таким. И тем не менее. Это вот-вот грозило перерасти в неловкий, совершенно дурацкий комплекс, потому что Бэкхён не так привлекателен, не такой высокий, его мышцы не такие подтянутые, а пресс не так выразителен, и еще тысячу деталей, на которые нормальный человек не обратил бы внимания. Как не обратил и Чанёль, предпочитая прикосновения взгляду. Прикосновения, которые без преграды в виде одежды кажутся совершенно интимными. Теплыми ладонями мужчина касается чужих щек, хотя, казалось бы, на чужом теле было столько мест, где сейчас его руки были особенно необходимы. Убирает взъерошенную кофтой прядку со лба, очерчивая кончиками пальцев заметные скулы. Так невыносимо странно и в то же время так правильно; он не может отвести взгляда от чужих глаз, как и Бэкхён, что не может позволить себе даже моргнуть. Словно безмолвный диалог, понятный только им. Особенно когда разговор взглядами перерастает в разговор телами — новый поцелуй обжигает губы. Глубокий, куда более жаркий, чем все предыдущие, полный желания, которое не спутать ни с чем. У Бэкхёна сводит низ живота оттого, насколько сильные эмоции вызывает в нем мужчина, и с каждой минутой предвкушение большего съедает его все сильнее. Руки, до этого крепко сжимающие чужие плечи, неуверенно опускаются ниже, оглаживая, точно по памяти, все еще непонятный ему до конца рисунок чужой татуировки, опускаясь все ниже, на подтянутую грудь. Он впервые прикасается к чужому телу так смело, впервые его это не смущает, а скорее наоборот — распаляет только больше. Особенно когда кончики пальцев замирают, коснувшись пояса чужих штанов, словно решаясь: а стоит ли? Стоит ли именно сейчас? И чужие губы, в одно мгновение разорвавшие поцелуй, коснувшиеся тонкой кожи шеи, словно так и говорили: «Стоит». Тяжелый вздох покинул легкие, когда влажные поцелуи очертили короткую дорожку от ключицы под мочку уха, а пуговица чужих штанов выскользнула из петли, что не могло остаться незамеченным. Чанёль избавляется от собственных штанов сам, потому что Бэкхён кажется слишком разнеженным и расслабленным, совершенно не способным к подобным махинациям. Встает с постели для большего удобства, с улыбкой замечая пристальный взгляд на себе, ловящий каждое его движение. Опустившуюся вниз собачку молнии и медленно сползающую с тела плотную ткань. А стоит последней оказаться на полу — Бэкхён слабо тянется ладонью к старшему, желая вновь ощутить тепло его тела, и мужчина не может отказать, вновь забираясь на постель. Он мягко накрывает ладонями чужие колени, все еще сокрытые джинсами, и, чуть сильнее разведя их в стороны, тянется к тугой застежке, больше всего желая снять их с чужого тела. Бэкхён поддается его желанию, облизывая пересохшие губы, чувствуя, как пуговица выскальзывает из петли и собачка медленно опускается к основанию молнии. Он послушно приподнимает бедра, позволяя раздеть себя, ни капли не смущаясь, хоть и взгляд, которым Чанёль очерчивает его тело, слишком голодный. Ему, несомненно, нравится то, что он видит, как нравится и Бэкхёну, но куда больше ему нравится чувствовать чужие губы на своем теле, на что он без зазрений совести намекает — тянется к мужчине, чуть улыбаясь, когда тот охотно склоняется ближе, и, обвив руками крепкую шею, тянет ближе к себе, ненавязчиво показывая, чего он хочет. Это же хочет и Чанёль, кончиком носа прижимаясь к обнаженной груди, вдыхая горячий, терпкий запах чужой кожи, приятно щекочущий чувствительные сейчас рецепторы. Ему это нравится, нравится весь Бэкхён. Нравится, как его легкие покидает шумный выдох, стоит только прижаться губами к коже груди; нравится, как мелкие волны мурашек рассыпаются в теле, когда кончик языка прочерчивает влажную дорожку к потемневшей ареоле соска. Нравится тихий стон, когда влажные губы охватывают тугую от возбуждения бусинку. Он наслаждается каждой новой реакцией на свои действия, и сам испытывая нечто подобное, потому что томные вздохи, едва заметные стоны пробуждают в нем самую настоящую бурю. Плоский, с едва заметно проглядывающим рельефом живот забавно дрожит, втягиваясь от каждого щекотного прикосновения губ, а сам младший судорожно дышит, в конце концов не выдерживая двоякой пытки, вплетая пальцы в чужие волосы и чуть шире разводя ноги, между которыми столь ненавязчиво устроился старший. Пальцы поддевают тугую резинку белья, желая убрать последнюю преграду между их телами, и Бэкхён полностью с этим согласен, нетерпеливо приподнимая бедра, потому что это уже лишнее. Чанёль может лишь усмехаться, наблюдая за реакцией чужого тела, кажется, совершенно неосознанной, инстинктивной, но охотно идет у нее на поводу, не дразня и не мучая младшего. Чувствовать себя совершенно обнаженным в чужой постели, под чужим пристальным взглядом все же немного смущает, и, пока есть короткая возможность, младший невольно сводит колени, словно в смущении, что не остается незамеченным цепким взглядом. Немного стыдно признаваться на самом деле, но Бэкхён слишком давно не был в чужих постелях обнаженным, и от этого кажется, словно он растерял сноровку, а может, дело в самом Чанёле, который смотрит слишком особенно и прикасается к нему, точно к хрустальному: слишком мягко. Это создает определенное настроение, которому нельзя не следовать. — Сними их, — облизывая в волнении губы, младший мягко касается пальцами ноги чужого бедра, потому что рукой дотянуться не представляется возможным — Чанёль кажется слишком далеко, вынужденный отодвинуться к краю постели, чтобы снять его белье. И в самом деле, чувствуя неприятное давление ткани на возбуждение, мужчина не думает противиться. Он сделал бы это и сам, без просьб, когда удовлетворил бы собственное желание рассмотреть раскинувшегося перед ним на кровати младшего. Но Бэкхён просит, и мужчина не может заставлять его ждать, чуть приподнимаясь и мягко стаскивая с себя плотную ткань. То, с каким интересом Бэкхён наблюдает за его действиями, знакомится с его телом, немного льстит, потому что младшему явно нравится то, что он видит. Чанёль никогда не сомневался в себе, как бы самовлюбленно это ни звучало, но он знал, что слажен вполне себе гармонично и высокому росту и крепкому телу есть вполне гармоничное продолжение. Тем не менее видеть интерес и легкое удивление в чужом взгляде было всегда приятно, а сейчас — особенно, потому что это был Бэкхён и Бэкхёну нравилось его тело. Отвлекаясь на пару секунд, чтобы дотянуться рукой до выдвижного ящика в прикроватной тумбочке, мужчина без труда находит небольшой флакончик лубриканта и небольшой цветастый конвертик. Он не готовился, нет, и уж тем более нечасто пользовался этими вещами, просто предпочитал иметь некоторый запас подобных вещей, хотя бы для того, чтобы в случае непредвиденной ситуации Сэхуну было что стащить и не пришлось делать глупостей. Бэкхён наблюдает за всем этим с непривычным для себя волнением, словно происходящее — это что-то особенное, хотя, может, так оно и есть. Вновь разводя стиснутые в смущении колени, он ненавязчиво зовет Чанёля к себе, тянется влажными от волнения ладонями к плечам и находит губы поцелуем, искренне надеясь, что это поможет справиться с взволнованным трепетом в груди. Чанёль тоже на это надеется, вновь устраиваясь меж столь призывно разведенных ног, и целует, глубоко, нетерпеливо, сминая мягкие губы собственными. Ему хочется растянуть удовольствие и в то же время хочется скорее почувствовать Бэкхёна ближе, одним целым с собой, дышащим в такт с ним. На ощупь он находит холодный флакончик лубриканта, не желая отрываться от чужого тела, размыкать объятия, которыми младший сковал его плечи, стараясь быть ближе. Тихий щелчок, теряющийся в шуме собственного сердцебиения, отдающего эхом в ушах обоих. Он растирает приятную влагу между пальцев, стараясь разогреть, и медленно опускает руку, касаясь влажными пальцами впалого в нетерпении живота, отчего младший вздрагивает, не сразу понимая, что это. Старший тянет, дожидаясь, пока Бэкхён привыкнет к прикосновениям, перестанет дрожать и покрываться мурашками, хоть и понимает — этого не случится. Очерчивает влажными пальцами белую линию живота, огибает впадинку пупка и медленно опускается все ниже, словно специально огибая возбуждение, напряженное, пульсирующее. Бэкхён тяжело дышит, дрожит, будто все это — в первый раз, и все норовит свести колени, по инерции крепче сжимая ими чужие бедра. Он хочет почувствовать чужие пальцы внутри, но чертовски боится сказать об этом, словно это что-то неправильное. Чанёль понимает его без слов, понимает язык его тела, который на самом деле не понять очень сложно. Его бедра судорожно подаются навстречу. Чуть приподнимаясь над постелью, а стоит коснуться кончиками пальцев возбужденного члена — все его тело прошибает дрожь, и судорожный вздох покидает легкие. Он так податлив и открыт, совершенно желанен, и от этого тянуть становится все сложнее. Хочется прикасаться все больше и больше, так, как не прикасался ни к кому ранее, и Чанёль делает это — мягко охватывает напряженный член ладонью, щедро смазывая лубрикантом, и ведет ниже, аккуратно сжимая поджатые яички, оглаживая нежную кожу под ними. Убирая руку всего на пару секунд, чтобы вновь смазать пальцы холодной жидкостью и чуть растерев ее, продолжить свой путь. Эта короткая пауза провоцирует слабое недовольство и тихий, возмущенный стон, который вызывает лишь улыбку. Прикосновение прохладных пальцев к горячей коже отдает мурашками от контраста температур, а стоит скользнуть ими в лобжинку между ягодиц — вздохом смешанным со стоном, словно Бэкхён и сам не понимает, что он чувствует. Очередной поцелуй отвлекает на какое-то время, заставляя обратить все внимание именно на него — принимать участие, сминая чужие губы и мягко лаская чужой язык собственным. Бэкхён охотно поддается этому маневру, переключается, хоть и ощущение неестественной влаги между ягодиц никуда не пропало, а вскоре и вовсе стало ярче, когда подушечками пальцев мужчина огладил сжатый вход, лаская тонкую кожу медленными касаниями, щедро смазывая лубрикантом. Это было приятно, настолько, что ноги невольно раздвинулись чуть сильнее, а бедра приподнялись навстречу, напоминая Чанёлю о том, что сам он забыл. Приходится на мгновение приподняться, перенести вес тела на ноги, чтобы свободной рукой очертить постель и, найдя подушку, аккуратно подпихнуть ее под чужие бедра, чтобы младшему было удобнее. Бэкхёну, если честно, было совершенно плевать. Сейчас его волновали лишь чужие влажные пальцы на его теле и жаркий поцелуй, сводящий с ума окончательно, хоть он и был уверен, что такого с ним уже не случится. Что в его возрасте может заставить его терять разум. Чанёль смог. Тяжесть чужого тела на собственном сковывала, но это было приятно — ощущать себя зависимым и ведомым, а стоило влажному пальцу мягко толкнуться внутрь щедро смазанного лубрикантом прохода — легкие свело на выдохе. Внутри было слишком тесно, даже туго, чего сам Чанёль совсем не ожидал, кажется, не ожидал даже Бэкхён. У него давно никого не было, да, но сам он совсем не думал, что за это время тело настолько отвыкнет. От этого, должно быть, первый его вздох, стоило только телу чуть привыкнуть, оказался слишком тяжелым, почти мычащим от дискомфорта. Бэкхёна хотелось отвлечь, и, опираясь локтем о постель рядом с его плечом, Чанёль мягко накрыл взмокший от испарины лоб ладонью, убирая мешающие прядки волос, мягко оглаживая кожу, чтобы привлечь чужое внимание, и младший шел на поводу. Глядя чуть расфокусированно в чужие глаза, Бэкхён тяжело дышал, стараясь держать себя в руках, потому что… разве же не стыдно — так остро реагировать только на то, как его расстягивает кто-то другой. Легкие поцелуи касались щек, подбородка, кончика носа, отчего младший невольно улыбался, чувствуя себя ребенком, но медленные, тягучие движения внутри напоминали, что он уже далеко не ребенок. Бедра слабо подавались навстречу, невзирая на медленно сходящий на нет дискомфорт, он словно не отдавал себе отчета в собственных действиях, желая ощутить больше. Чанёль старался не торопиться, чувствуя, как постепенно чужое тело поддавалось движениям, становилось все более податливым, раскрываясь больше и больше, принимая его все охотнее, даже когда к первому пальцу мягко скользнул второй. Тогда же первый полноценный стон коснулся слуха старшего. Бэкхёну нравилось происходящее. Нравились неторопливые движения, нравились ощущения того, как подушечки пальцев мягко надавливают на тонкие стеночки внутри, растягивая больше и больше. Он терялся в ощущениях, стараясь расслабиться как можно больше, перестать думать, волноваться, переживать, только чувствовать. Широкая ладонь приятно холодила совсем горячий от возбуждения лоб, мягко перебирая влажные прядки волос, а Чанёль не переставал целовать, время от времени накрывая губы легкими поцелуями, на которые охотно реагировал Бэкхён. Это было красиво — Чанёль уверен в этом более чем наверняка. Бэкхён в принципе красив, но сейчас, такой расслабленный, разгоряченный, раскрытый перед ним, он был особенно прекрасен. Его член возбужденно подрагивал, прижимаясь влажной багряной головкой к низу живота, а чуть расстянутый проход податливо принимал в себя уже третий палец, сладко пульсируя, стоило задеть набухшую внутри простату. Тяжелое дыхание чередовали совсем тихие, но отчетливые стоны, а сам Бэкхён цеплялся за чужие плечи, дрожа все больше и больше, и Чанёль понимал — он медленно подходит к черте собственного удовольствия. Все его тело кричало о желании получить больше и наконец кончить, чему сам мужчина безумно хотел помочь. Движения пальцев внутри стали чуть жестче, глубже, раз за разом задевая чувствительную простату, отчего бедра младшего подавались чуть навстречу, судорожно сжимаясь, и даже ноги норовили сжаться, но мешал сам Чанёль, так удобно расположившийся между ними. Бэкхён дрожал, судорожно, все крепче сжимая чужие плечи, окончательно забывшийся в происходящем, полностью откинувшись затылком на постель и только дыша. Мужчина ловил каждую эмоцию на чужом лице, гладил свободной рукой щеки, то и дело убирая взмокшие со лба прядки, испытывая удовлетворение только лишь оттого, что Бэкхёну настолько хорошо с ним. Бэкхён уже давно взрослый мужчина, да, но сейчас он окончательно потерял себя, забыв, кто он и где, забыв, что не один и нужно побеспокоиться о Чанёле, не только о себе. Но он не смог, позволив себе наибольшую, как казалось ему, слабость — получить удовольствие в одиночку. Тело сжалось от волны крупной дрожи, короткие ногти впились в чужие плечи, и задушенный, протяжный стон покинул легкие, когда напряженный до предела член в очередной раз вздрогнул и их животы оросило белесой жидкостью. — Прости меня… прости… — так глупо и так слащаво. Бэкхён шептал, потому что и в самом деле чувствовал неловкость от случившегося. Ему даже не нужно было прикасаться к себе, хватило той ласки, которой одарил его старший, и теперь, полностью обмякнув на постели, Бэкхён испытывал сожаление, крепче сжимая веки от все еще бьющегося в теле удовольствия. Это ведь так неправильно — только принимать и не давать ничего взамен. Чанёля же все это не заботило. Он мягко убрал пальцы из чужого тела, что, кажется, и вовсе осталось незамеченным младшим, и с довольной улыбкой наблюдал за раскинувшимся на постели, расслабленным, даже разнеженным телом. Бэкхён был прекрасен. На ощупь находя презерватив и вскрыв упаковку, он торопливо раскатал латекс вдоль изнывающей плоти. Его собственное тело сходило с ума, но в его возрасте глупо поддаваться желаниям и терять голову. Сейчас от его осознанности и терпения зависит чужое удовольствие, и, поторопившись в угоду собственному либидо, он может попросту причинить младшему боль, и то, что случилось, — случилось не просто так. Так он не причинит Бэкхёну вреда. Чанёль придвигается ближе ко все еще поглощенному удовольствием телу, стараясь быть как можно аккуратнее, мягче, он нависает сверху, накрывая ладонью заалевшую щечку. Это приводит Бэкхёна в чувства, заставляя открыть глаза, все еще немного расфокусированно, потерянно. Глядя с непередаваемой словами любовью, он мягко касается чужих губ, даже не надеясь на ответ, понимая, насколько Бэкхён сейчас растерян. Первый мягкий толчок, едва ли наполовину, так и остается непонятым, только дыхание младшего заметно сбивается. Он инстинктивно выгибается в спине, чуть приподнимая бедра, а стоит войти в него глубже — вновь закрывает глаза, глубже зарываясь затылком в подушку, томно мыча. Теперь он понимает, для чего все это было: Чанёль заботился о нем, не желая причинять боль проникновением, и сперва помог полностью расслабиться, настолько, чтобы Бэкхён смог принять его полностью. И Бэкхён смог, даже несмотря на только пережитый оргазм и полностью расслабленное тело, чувствуя давление на мышцы внутри, но осознание этого вызывало лишь мягкую улыбку. Чанёль определено мог посоревноваться с его предыдущими любовниками размером. Первое движение, второе. Мужчина плавно скользил в податливом теле, чувствуя, как судорожно мышцы сжимаются, стоит ему только войти до самого основания. Дыхание стало тяжелым, сбивчим, подобным тихим, задушенным стонам, и это казалось интимнее любых громких, которые чаще всего и вовсе ненастоящие — наигранные. Совсем ненавязчиво Бэкхён обхватил чужой торс коленями, сцепляя щиколотки за спиной мужчины, отчего каждое движение стало особенно приятным, а сам Чанёль, не видя необходимости в том, чтобы придерживать, оперся локтями на кровать у плеч младшего. Ему доставляло безумное удовольствие прикасаться к чужому лицу, убирать мешающие волосы со лба, гладить кончиками пальцев щеки, зачарованно наблюдая, как влажные губы размыкаются в ответ на особенно глубокие толчки. Бэкхён растворялся в происходящем, цеплялся за влажные плечи мужчины, а когда тот позволял перевести дыхание, чуть сбавляя темп, находил кончиком носа чужие ладони, ласкающие его лицо, и целовал влажную кожу. Благодарил за все происходящее. Эти легкие поцелуи сводили мужчину с ума, такие ласковые и невинные. Тело на них реагировало особенно сильно, опасно приближаясь к крайней точке возбуждения. Бэкхён сводил его с ума. Все сильнее и сильнее, с каждой новой секундой, каждым движением, каждым поцелуем. И Чанёль не выдержал. Так слащаво накрывая чужие губы поцелуем, не тем, что дразнящий, ласковый, а глубоким, выбивающим последний воздух из легких, и, толкнувшись особенно резко, кончил, тихо рыча в чужие губы. Больше Бэкхён не видел необходимости сдерживать и себя, неловко поерзав под напрягшимся телом, и, чуть сильнее сжав пульсирующую плоть внутри, тихо простонал. Теперь все было правильно. Так, как должно было быть. И тяжело дышащий в его шею Чанёль, не желающий выходить из чужого тела так скоро, лишь подтверждал это. Все было правильно. Им потребовалось с пару минут, чтобы перевести дыхание и прийти в себя. Мягко выходя из расслабленного тела, Чанёль чувствовал чужие мурашки, понимающе улыбаясь. Ему тоже безумно не хочется. — Устал? — понижая до низкого шепота и без того севший голос, мужчина мягко улыбнулся, понимая, что Бэкхён совсем не выглядит, как человек, согласный даже на душ, и был почти прав. — Да, но спать еще не хочу, — его голос тоже казался чуть севшим, ленивым, как и сам младший сейчас. Слабо потягиваясь и поворачиваясь чуть на бок под тихий смешок мужчины. Точно разнеженный щеночек. — Я сейчас вернусь, — мягко коснувшись губами плеча, Чанёль поднялся с постели, даже не думая прикрывать чем-то обнаженное тело, и направился к выходу. Понимая, что разбрасывать презервативы по полу — не лучшее решение, Бэкхён не без удовольствия наблюдал за старшим, очерчивая сытым взглядом обнаженную фигуру и подтянутые мышцы, до сих пор не веря, что все это целиком и полностью принадлежит ему. Эти в самом деле глупые мысли вызывали дурацкую улыбку, которую хотелось спрятать, и он зарывался носом в подушку, вдыхая въевшийся в нее запах секса. Слабо прикрытая дверь спальни скрипнула лишь через пару минут, уведомляя о возвращении мужчины, а стоило оторвать лицо от подушки, первое, что заметил Бэкхён, была именно бутылочка вина, та самая, откупоренная ими перед обедом, и одна тарелка с ужином, совсем остывшим, но именно сейчас кажущимся особенно аппетитным. Пожалуй, то, что нужно после… такого. Чанёль думал точно так же, с трудом умещая в одной руке бокалы, в другой — бутылку и поддетую свободными пальцами обеих рук тарелку. Вот так: обнаженным, взъерошенным, в развороченной постели ужин казался особенно вкусным. Пусть мясо и в самом деле остыло, а вино стало почти комнатной температуры, Бэкхён чувствовал себя куда более уютно, устроившись на плече старшего и держа одну на двоих тарелку навесу, чем до этого в гостиной. Кончиками пальцев мужчина гладил обнаженное плечо младшего, то и дело получая небольшие кусочки мяса под нос, потому что сумел взять только одну вилку, да и ту отдать Бэкхёну, потому что он явно проголодался больше. Тарелка опустела слишком быстро, находя свое место на тумбочке у постели, потому что вставать уже не хотелось никому. Так и сидя в постели, облокотившись о спинку и тесно обнявшись, они лениво потягивали вино, дожидаясь, когда же сон сморит и их после столь насыщенного вечера, разбавляя алкоголь ленивыми поцелуями.