coffee.

Улыбка не сходила с лица мужчины с самого момента пробуждения, стоило только ощутить собственное тело и теплое, прижавшееся к нему тело младшего. Бэкхён спал слишком сладко, прижимаясь обнаженной спиной к его груди настолько тесно, что можно было ощутить ритм его дыхания. На часах было только семь, и Чанёль был уверен, что до пробуждения младшего ещё далеко: уставший с вечера, разморенный алкоголем, он не должен был проснуться ещё с пару часов как минимум — так казалось мужчине, и он планировал провести все это время в постели, прижимая к себе полюбившееся тело, перебирая взъерошенные прядки волос. Но Бэкхён проснулся, точно ощутив на себе бодрствующий взгляд, заерзал под теплым одеялом, поворачиваясь на другой бок и утыкаясь теплым кончиком носа в чужую грудь. Такое сладкое пробуждение после такого же совершенно сладкого сна. Он до последнего не хотел открывать глаза, притворяясь спящим, хоть и понимал, что бесполезно: Чанёль слишком пристально за ним наблюдает, чтобы не понять. Совсем робкий поцелуй коснулся грудины, чуть ниже яремной впадинки, и притворяться больше не было и смысла. Атмосфера располагала к утренним поцелуям и долгим ласкам, но младший уперто сопротивлялся, не желая отрывать кончик носа от чужой груди, аргументируя собственный отказ совсем не смущением или неловкостью — желанием принять душ — и только. Это веселило мужчину, но он не был настроен спорить, послушно размыкая объятия, отпуская Бэкхёна в ванную и обещая принести ему чистую одежду. Пользуясь отсутствием сына, а вместе с тем и его тесным душем, мужчина колдовал над кофеваркой в желании сделать что-то совершенно особенное, сладкое для Бэкхёна, растворяя в черном кофе пару долек шоколада и щедро разбавляя молоком. Он был чертовски счастлив. — Чанёль, — голос младшего приятным эхом отзывается в груди, и улыбка невольно становится шире. Чанёль оборачивается ко входу на кухню, надеясь увидеть его самого, все ещё сонного, чуть влажного после душа, в его одежде, но Бэкхён входить явно не торопится. — Кажется, тут вышла небольшая ошибочка… — Какая же? — звучит без намека на заинтересованность в проблеме, потому что он прекрасно знает, что за «ошибочка» вышла, и ошибкой это совершенно не считает, скорее даже наоборот — предвкушает. — Вот эта… — Бэкхён заглядывает на кухню с заметным сомнением, даже стеснением, являя чужому взгляду обнаженные ноги, едва ли прикрытые до середины бедра рубашкой. И казалось бы, чего можно стесняться после прошедшей ночи, когда они стали столь близки друг с другом? И все же Бэкхён немного стеснялся, с того самого момента, как понял, что, кроме рубашки, ему ничего больше не дали. Ни единого жалкого клочка ткани. Даже белья. И все это чертовски смущало. Ему все-таки уже тридцать четыре, и как-то совсем не солидно в таком виде расхаживать в чужом доме, пусть даже это дом твоего мужчины. Он уже не восемнадцатилетний мальчишка, которому подобный наряд был бы к лицу. — Не вижу здесь никакой ошибки, — улыбка на лице старшего и пытливый взгляд говорят сами за себя. Никакой ошибки здесь не было, только расчет и расстановка. И это немного злило, заставляя младшего хмуриться. Чанёль на это не обращает никакого внимания, больше занятый разглядыванием чужих ног и какой-то неоправданной тайны — тела, сокрытого тканью; хоть он и видел его обнаженным, это все равно раззадоривало, и он медленно подходил ближе, желая прикоснуться руками. Ладони мягко обхватывают торс, прижимая младшего мужчину ближе к себе, и он сдается, прекрасно понимая, что не сможет держать оборону, даже если сильно захочет. Чужие руки касаются обнаженной кожи бедра, норовя пробраться под подол рубашки, что Чанёль и делает, не отказывая себе в этой маленькой шалости и в конце концов накрывая обнаженные ягодицы младшего. Не без улыбки. — Уже утро: Сэхун скоро вернётся, — Бэкхён пытается достучаться до чужого сознания, стоит заметить, как чужое дыхание участилось, стало глубже. Словно прошедшей ночи ему совсем не хватило, и хочется сказать: «Нет, не хватило совершенно». Бэкхёна ему ещё долго не будет хватать. — Он обещал позвонить, — не желая останавливаться, даже не думая об этом, мужчина склоняется ближе, мягко касаясь чужих губ, отдающих мятой, и целует. Бэкхён искренне надеется, что все будет хорошо, потому что не может сопротивляться, послушно размыкая губы, позволяя увлечь себя в размеренный утренний поцелуй, который слишком быстро становится глубоким, жарким. Широкие ладони оглаживают обнаженное, и в самом деле чуть влажное тело, совершенно ненадежно сокрытое рубашкой, задирая ткань выше и выше. Происходящее все больше походит на прелюдию, но даже так никто не желает останавливаться, все теснее прижимаясь друг к другу, распаляясь. В какой-то момент того, что есть, мужчине становится беспощадно мало. Он отступает чуть назад, мягко вынуждая Бэкхёна идти следом, и, оказавшись рядом со столешницей, совершенно без сомнений подхватывает младшего под бедра. Бэкхён пораженно выдыхает, не ожидая подобного, и лишь крепче цепляется за чужие плечи, глупо смущаясь, стоит ощутить обнаженными бедрами холод лакированной столешницы. Такого с ним ещё не происходило, и порочить своим телом чужое место для готовки не хотелось. — Сними, — он шепчет отчего-то смущённо, точно тот самый мальчишка, которым, как он думал, он уже давно не являлся, стыдливо упираясь лбом в чужое плечо. Чанёля это лишь больше забавляло, пробуждая все нереализованное с годами озорство. И, подтянув младшего чуть ближе к краю, чтобы чувствовать нарастающее возбуждение собственным телом, он продолжал дразнить. — Рубашку? — словно и в самом деле не понимая, о чем речь, не глядя находя самую последнюю пуговицу рубашки и ловко высвобождая ее из петли, хоть смысла в этом и не было — она и так не скрывала совершенно ничего из-за столь открытой позы. Вынужденной — хотелось бы сказать Бэкхёну, обнимающему коленями чужой торс. — Меня, — он улыбается, считая это до абсурдного глупым и смешным, но вновь нашедшие его тело горячие ладони заставляют замолкнуть. Кончики пальцев щекочут подтянутые бока, переходя на ребра, и, словно невзначай, большие пальцы задевают напряжённые соски, заставляя чужое дыхание сбиться. — Не хочу, — по-детски искренне и непосредственно, Чанёль тихо шепчет, упираясь кончиком носа в чужую щеку, ощутимо надавливая, заставляя оторваться от своего плеча в желании накрыть губы поцелуем, и Бэкхён поддается, размыкая навстречу губы. — Добро… боже, я забыл позвонить! Я не смотрю, честное слово, не смотрю! — целый вихрь слов, обрушившийся на мужчин, в одно мгновение заставляет каждого вздрогнуть, покрываясь противными мурашками, а Бэкхёна — и вовсе испуганно сжать зубы на чужой губе, прикусывая, хоть и случайно, но совершенно за дело. Говорил ведь, что Сэхун скоро вернется. И вернулся. Младший бледнеет на глазах, понимая, в какой оказался ситуации: почти обнаженный, сидящий голой задницей на столешнице, пойманным с поличным ребенком. Он думал, хуже их первого совместного утра не будет ничего, но как же он ошибался. Чанёль же старается удержать спокойствие в теле. Ничего страшного не случилось, все под контролем. Что Сэхун мог увидеть со спины за долю секунды? Его обнаженную спину, которую он видел не раз, может быть, ноги Бэкхёна, но ноги — это пустяк. Может быть, поцелуй, но разве же поцелуй — это преступление? Все абсолютно точно под контролем. Он хочет в это верить. Бэкхён соскальзывает со столешницы сам, стискивая вместе ноги и одергивая задравшуюся рубашку как можно ниже. Его, кажется, немного подташнивает от происходящего и собственного сердца, колотящегося в глотке. Он видит Сэхуна, стоящего к ним спиной и показательно закрывшего глаза руками, чтобы наверняка. Пятится немного в сторону и, собравшись с силами, стремительно покидает кухню, проскальзывая между ребенком и стеной так, чтобы не коснуться даже локтем, надеясь, что его не будут останавливать и позволят сбежать, желательно — сразу из квартиры, потому что это слишком, и не только для детской психики Сэхуна, но и для него тоже. — Заходи, террорист, Бэкхён уже ушел, — выдыхая не без толики разочарования в голосе, потому что перспектива утреннего секса была слишком заманчивой. Чанёль на секунду прикрывает глаза, слабо улыбаясь, слыша неуверенные шаги ребенка к столу. — Прости, я правда не хотел, — Сэхун говорит тихо, совершенно искренне, потому что в самом деле чувствует себя виноватым. — Я не подумал, что вы можете, ну… — Ты и не должен об этом думать, — отмахиваясь, Чанёль отталкивается поясницей от столешницы и подходит чуть ближе, садясь за стол напротив. — Не переживай, думаю, Бэкхён справится с этим потрясением. Сэхун чуть кивает, испытывает неловкость из-за того, что прервал их. Он ведь и в самом деле просто не думал, что, пока его нет дома, они тоже могут сделать свои отношения чуть ближе, перейти на новый уровень. Его это радовало, в самом деле, да и отец выглядел довольным и даже счастливым, а приди он на час или два позже — наверняка был бы ещё более довольным. — Он выглядел помятым, — чуть улыбаясь, Сэхун старается согнать свою неловкость откровенным комментарием. Клин клином вышибая. — Себя видел? — Чанёль тихо смеётся, протягивая к ребёнку руку и взъерошивая и без того растрёпанные волосы. Не испытывая и капли смущения; все-таки его сын уже взрослый мальчик, чтобы спокойно говорить с ним о сексе, а после этой ночи так и вовсе. — Как все прошло? — Страшно, стыдно, неловко… — он перечисляет, едва ли не загибая пальцы, и тяжело вздыхает, потому что до последнего надеялся, что все будет проще, но нет. — Понравилось хоть? — мужчина улыбается, отчасти понимающе, вспоминая свой первый раз, почти затертый годами в памяти. Тогда было так же, и даже как-то приятно знать, что, несмотря на все различия поколений, что-то остаётся неизменным. — Если честно, не понял… — Сэхун слабо приподнимает губы в улыбке, потому что «не понял». Настолько переживал, что в какой-то момент и вовсе испугался, что не получится, а потом… Эти волнения и тревоги, нервы. Все закончилось так быстро, что он даже не успел толком «распробовать». Чанёль это прекрасно понимает, накрывая чужое плечо ладонью и крепко сжимая в знак безмолвной поддержки, за которую Сэхун безумно благодарен. — Это только первый раз, в этом деле нужна практика и сноровка, так что не расстраивайся раньше времени, — звучит и в самом деле ободряюще и словно благословение на «практику», отчего даже становится смешно, по-доброму. — Мне кажется, он не выйдет из комнаты сам, — слишком броско переводя тему от себя к Бэкхёну, юноша и в самом деле подозревает, что мужчина мог попросту сбежать из квартиры, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Его перспектива встретиться нос к носу не пугает совершенно. Чего он там не видел? У Бэкхёна, конечно, он ничего, кроме голых коленок, увидеть не успел, но чисто анатомически они мало чем отличаются — член, да и только; другое дело — девушки: там все совсем по-другому. Да и что он порно с мужчинами, что ли, не видел, чтобы сейчас смущаться, открыв для себя что-то новое?! Не то чтобы ему прям хотелось, но исключительно в целях саморазвития смотрел. — Мне тоже… — между тем вздыхает старший, вырывая сына из почти что философских размышлений. — Пойду вытаскивать, а ты занимайся завтраком, террорист. Поднимаясь со стула и мягко похлопав сына по плечу, мужчина покидает комнату, глубоко в душе надеясь, что в принципе найдет Бэкхёна в пределах его квартиры и он ещё не успел сбежать бесследно. Бэкхён и в самом деле находится даже не в прихожей в попытке сбежать, а в его спальне, если уж быть совсем конкретным — на постели. Натянув свои штаны и футболку старшего, он сиротливо растянулся на краю кровати, уткнувшись лицом в подушку, не иначе как пытаясь абстрагироваться, что работало не так хорошо, как хотелось бы, о чём более чем понятно говорили тихие, задушенные скуления. Подходя как можно тише, Чанёль очень надеялся, что не спугнет и не сделает хуже, склоняясь над постелью и мягко прижимаясь губами к взъерошенной макушке. Бэкхён замер, перестав, кажется, даже дышать, и, чуть подумав, повернул голову в сторону, чтобы слова не терялись в бескрайних глубинах постели. — Это ужасно. Последнее, чего мне хотелось бы в этом мире, — оказаться голым в поле зрения твоего сына, — он шепчет еле слышно, но склонившийся совсем близко Чанёль слышит его без труда. Он невольно улыбается, и без этого прекрасно зная, как Бэкхён переживает о том, как Сэхун к нему относится, что думает о нем. Аккуратно забираясь на постель рядом, обхватывая торс младшего рукой, мужчина утыкается носом в его макушку, прижимая ближе к себе. — Не переживай, он нормально это воспринял, он уже взрослый мальчик, — шепчет совсем тихо, успокаивающе; Чанёль невольно прикрывает глаза, чувствуя странный, совершенно неподходящий ситуации уют просто оттого, что Бэкхён рядом. — Так не должно быть, — уперто сопротивляется тот, и в самом деле считая, что дети не должны заставать родителей за подобным, особенно если у родителей такие предпочтения — это совсем не правильно. Чанёль понимает, что так, возможно, и в самом деле неправильно и стоит забеспокоиться о том, как сегодняшняя ситуация может сказаться на ребенке, но Чанёль знает, что все будет хорошо, они уже проходили это, пусть только в теории, но близость между мужчинами — не что-то из разряда фантастики. Так бывает. И так сложилось в их семье, что у отца бывает только такая близость, Сэхун знает это. — Ему было лет десять, когда он впервые поинтересовался: если я встречу «дядю», который мне понравится, появится ли у него братик, — с мягкой улыбкой Чанёль вспоминает ещё крошечного, любопытного Сэхуна, который так старательно пытался понять сложности взрослой жизни, задавая ему ужасно неловкие вопросы. — Тогда мне пришлось совершенно серьезно объяснять ему разницу полов, откуда берутся дети и почему у двух мужчин их никак не получится. Чуть позже, когда ему исполнилось тринадцать, он задавал мне вопросы про секс, начитавшись, а может, и насмотревшись невесть чего в интернете, такой серьезный, взволнованный, он все пытался понять, как же это происходит у взрослых, — невольно усмехаясь, мужчина легко проводит кончиком носа по чужим волосам. — В его пятнадцать я прекрасно знал, чем он занимается в своей комнате по вечерам или когда меня нет дома, не потому что я его контролировал сверх меры, просто все мальчишки это делают, как делал и я в свое время. Тогда он ничего у меня не спрашивал, он узнавал себя и свое тело и вместе с тем копил целый ворох неловких вопросов, который вылился на меня в его шестнадцать, — он все не переставал говорить, вспоминая давно прошедшие годы, уверенный, что эти истории помогут Бэкхёну успокоиться и перестать переживать. — Он задавал мне вопросы о том, как это — спать с другим мужчиной, приятно ли это и почему приятно. Я более чем уверен, что мои рассказы он подкрепил более информативными видео из интернета, — он все говорил и говорил, никогда раньше не задумываясь, что мог воспитывать ребенка неправильно, так открыто говоря с ним об этих вещах; с другой стороны, сейчас он был полностью уверен, что его ребенок сексуально грамотен, прекрасно понимая, как это бывает и к чему приводит. Он ничего ему не навязывал, не пропагандировал свой образ жизни, наоборот, учил его мысли, что только он сам определяет, кем ему быть, как жить и кого любить. — Я просто хочу сказать, что наш поцелуй для него — не что-то выходящее за рамки или неприемлемое, даже в купе с твоими голыми коленями, а больше он вряд ли успел увидеть. Сэхун уже взрослый, и он прекрасно все понимает. Бэкхён слушал чужие слова затаив дыхание, отчего-то думая именно о том, как тяжело было Чанёлю одному растить маленького ребенка так, чтобы он мог понять и принять тебя. Не боялся ли он сделать ошибку, не боялся испортить отношения? Да и всегда ли они были именно такими? Как много Чанёль приложил сил, чтобы в свои восемнадцать Сэхун был настолько взрослым. В том, что слова мужчины подействовали, не было и сомнений, по крайней мере Чанёль чувствовал это всем своим нутром: собственными руками, обнимающими расслабившееся тело, грудью, которой без труда ощущал ритм чужого дыхания. Бэкхён перестал волноваться, по крайней мере, так сильно, как в начале, и это немного радовало. — Давай проведем этот день вместе, — прижимая младшего ближе к себе, точно плюшевого и мягкого, Чанёль прикрыл глаза, довольно улыбаясь, считая это и в самом деле отличной идей. Впереди был целый выходной день — долгая суббота, которую хотелось повести с пользой. — А как же Сэхун? — Бэкхён отзывается через несколько секунд — короткая пауза на раздумья, — явно заинтересованный подобным развитием дня. — Он взрослый мальчик и найдет, чем себя занять, — Чанёль воспринимает чужой вопрос больше как согласие и, скользнув кончиком носа чуть ниже, прижался коротким поцелуем к тёплому загривку, замечая лёгкие мурашки на коже. — Давай вернемся на кухню, позавтракаем, а потом поедем куда-нибудь или прогуляемся по городу, нагуляем немного аппетита, а после заглянем в какой-нибудь ресторанчик, — он урчит, обжигая горячим дыханием кожу, больше возбуждая, чем помогая сосредоточиться на словах, но Бэкхён все равно слышит его, после случившегося и думать забыв о любом возбуждении как минимум до завтра. — Я не против, — выдыхает он отчего-то шепотом и смущённо улыбается. Свидание. У них будет настоящее свидание. Завтрак проходит в смущённом молчании. Молчит даже Сэхун, что отчасти удивляет и совсем немного радует. Наверняка решил не добивать Бэкхёна окончательно, оттого, соорудив свою фирменную яичницу для старших, сам потягивал сваренный отцом кофе, оправдывая себя тем, что Софи приготовила для него завтрак. Бэкхён все ещё чувствовал себя неловко, предпочитая смотреть в тарелку, молча жуя свой завтрак. Его такая тишина смущала, но нельзя же было сказать об этом всерьез, а Чанёль молчал, не желая смущать только больше. Они почти сбегают из квартиры, стоит только закончить завтрак, под насмешливой улыбкой Сэхуна, что только и мог пожелать хорошего дня, провожая отца и Бэкхёна в прихожей. Чанёль крепко сжимал чужую руку, опускаясь на подземную парковку в пустом лифте, а внутри плескалась растерянность: что делать дальше? Он так давно не был на свиданиях, кажется, вообще никогда не был, и что ему делать теперь даже не представлял. Бэкхён тоже не представлял, уже и не помня, когда он сам просто ходил гулять с тем, кто ему нравится, ведь мало кто хотел афишировать, с кем именно встречается, особенно в Корее, где такие отношения слишком далеки от рамок нормы. Здесь ему и самому было совсем не до поиска пары и отношений — он посвятил себя карьере, чтобы твердо стоять на ногах и иметь за душой чуть больше, чем просто страсть и желание жить по-новому. — Поехали в парк? — в какой-то момент тихо шепчет он, не уверенный, что такое предложение понравится Чанёлю. На улице заметно холодало, но погода была вполне сносной — ветер не сбивал с ног, то и дело и вовсе выглядывало солнце, и хотелось воспользоваться этим маленьким шансом, потому что семимильными шагами приближалась зима и вскоре не будет даже этого. — Поехали. В субботу добраться хоть куда-нибудь на автомобиле было большой трудностью, с учетом всех пробок, возможных аварий и перекрытых по совершенно невообразимым причинам улиц, но даже это не смущало, и это же того стоило. Паркуясь на соседней улице в первом подвернувшемся уголочке для парковки, чувствуя, что чем ближе к парку, тем сложнее будет найти место, они предпочитают прогуляться. Идти бок о бок по многолюдным улицам казалось немного непривычным, по крайней мере такое было впервые в их практике. Не среди ночи по безлюдной улочке, когда алкоголь кипит в крови, а днём, пытаясь разминуться среди прохожих, которые так и норовят вклиниться посередине, расталкивая локтями. В какой-то момент Чанёлю это надоедает — постоянно отшатываться в сторону, тут же ища смущённого, явно не привыкшего к таким прогулкам Бэкхёна взглядом. Он нагоняет младшего, подходя как можно ближе, и мягко накрывает чужую ладонь своей. Когда-то для каждого из них подобные прогулки были чем-то заоблачным. Табу. А сейчас, робко сплетая между собой пальцы, они растворяются в бесконечном потоке людей, с каким-то удовольствием понимая, что никому нет до них и дела, а стоит пересечь последнюю широкую улицу, входя на территорию парка, количество людей сокращается ещё вполовину. Центральный парк тянется к удивительно светлому небу ветвями, увешанными золотыми листьями, тихо урчит в слабых, почти ласковых порывах ветра. По алейкам бродят редкие парочки, такие же, как и они сами, держась за руки и воркуя о чем-то своем. Создаётся ощущение, словно вся городская суета осталась по ту сторону дороги, в лесу из камня и металла, здесь все ощущалось совершенно иначе, даже течение времени в одно мгновение стало куда спокойнее, размереннее. Прижимаясь плечом к чужому, Бэкхён крепче сжимает теплую руку в своей, отчего-то смущённо улыбаясь, словно влюбленный старшеклассник, которому ответили взаимностью. Он ещё ни с кем не гулял вот так просто, держась за руки, и это казалось таким нереальным. Они почти не говорят, и совсем не потому, что не о чем. С тишиной происходящее воспринимается совершенно иначе — глубже и уютнее. Разве же не с этого начинается счастье? — Твои пальцы холодные, ты замерз? — в какой-то момент Чанёль замечает это слабое изменение — тонкие пальцы, которые, как ему показалось, стали чуть холоднее, и даже собственная рука не могла согреть их. Останавливаясь посреди полупустой аллеи, он окидывает младшего любопытным взглядом, уверенный, что не ошибся, и желая убедиться наверняка, не стоит ли переместиться в помещение и дать согреться. Бэкхён же совсем не выглядит замерзшим, лишь щеки чуть заалели от прохлады, а волосы взъерошил ветер, делая похожим на воробушка. — Совсем нет, — он подтверждает догадки, но холодные пальцы все равно не дают Чанёлю покоя, ведь так не должно быть — словно уже забытый отцовский инстинкт проснулся, точно как в те годы, когда Сэхун был ещё совсем крошкой, а он заботливо натягивал на ручки варежки и бесконечно поправлял сползающую шапочку. С этим явно нужно было что-то делать, и долго думать не пришлось. Решение нашлось само собой, куда быстрее, чем сам он рассчитывал. — Подожди меня здесь, — на мгновение крепче сжав тонкую ладонь в своей, он отпускает руки младшего, отходя чуть в сторону, все дальше и дальше. К небольшому фургончику с горячими напитками — понимает Бэкхён через секунду и отчего-то смущается. Чанёль так сильно заботится о нем, желает согреть, хоть сам он и не замерз, просто пальцы слишком тонкие. Мужчина возвращается довольно быстро, держа в руках два очаровательных стаканчика на вынос с кофейными крышечками. Шепчет тихое: «Осторожно» — и вкладывает один из стаканчиков в чужие ладони, страхуя, чтобы не выронил от контраста температур. Бэкхён не выронит, даже если обожжется, потому что происходящее ему кажется слишком милым, даже трогательным. — Не стоило, — он шепчет тихо и все равно припадает губами к небольшой щёлке на крышечке, чувствуя на кончике языка вкус шоколада и кофе, словно чувствовал, что сегодня ему хочется сладкого. — Ты же замёрз, — мягко улыбаясь в ответ, наблюдая, как младший забавно щурится, сделав первый глоток, и облизывает влажные губы, собирая мягкое шоколадное послевкусие. Собственный эспрессо в одно мгновение кажется слишком горьким, и внутри точно из ниоткуда берется желание разбавить его сладостью, что он и делает, не видя причин отказывать себе. Склоняясь ближе к чужому лицу и накрывая сладкие от разбавленного шоколадом кофе губы. — Что ты делаешь, мы же на улице… — Бэкхён неловко вздрагивает, не ожидая подобного, и пытается отпрянуть, потому что это странно. Да, здесь другое общество, открытое и толерантное, но это ведь не значит, что нужно вести себя подобным образом. — Всем абсолютно плевать, — совершенно не терпящий возражений, несущий в себе толику истины ответ. Всем и в самом деле плевать. Он уперто прижимается к чужим губам, и Бэкхён сдается, не желая отказываться от маленькой ласки, раскрывая губы и охотно делясь с мужчиной ярким шоколадным послевкусием, оставшимся на языке.