coffee.

Тихо выбираясь из постели, чтобы не разбудить старшего, Бэкхён ступает босыми ногами на пол, стараясь быть как можно тише в своих неловких попытках добраться до ванной комнаты. Он просыпается в этом доме уже четвертый день, как-то совершенно ненавязчиво задержавшись здесь. Их маленькое свидание — совместная прогулка по парку, — которое закончилось лёгким ужином в кафе… тогда Бэкхён просил подвезти его домой, потому что, казалось, не был там слишком давно, хоть и прошла только одна ночь. А Чанёль не мог не предложить вернуться домой к ним, потому что без Бэкхёна больше не чувствовал себя как дома. Соглашаться было слишком смущающе и вовсе неуместно. Провести две ночи подряд в чужом доме — наглость. И у него даже нет сменной одежды, не может же он методично раздевать Сэхуна. Тогда стало совершенно понятно, в кого Сэхун вырос таким целеустремлённым, если можно так назвать откровенную упертость, потому что Чанёль без сомнений знал, как решить эту проблему — просто заехать к Бэкхёну за вещами. Ничего сложного не было. Сложно было отказать или переспорить, и младший перестал даже пытаться, смущённо соглашаясь. В тот день собственная квартира и в самом деле показалась чужой, и почему-то Чанёль совершенно не вписывался в картину светло-серых стен и полного рабочего минимализма, когда аппаратуры для фото стоит больше, чем в целом мебели. Зато Бэкхён в чужую квартиру вписывался, и даже очень хорошо, правда, ему признаваться в этом было неловко даже самому себе. Небольшой рюкзак с одеждой и стандартная рабочая сумка — на всякий случай — из-за невзначай брошенной мужчиной фразы: «Чтобы на пару дней хватило». И пара дней медленно перетекла в две пары, и, кажется, отпускать его домой никто не собирался. Даже Сэхун, который, совершенно ожидаемо для отца и смущающе для Бэкхёна, был рад его возвращению. Создавалось ощущение, что он ненавязчиво переехал в этот дом, потому что возвращаться в собственный совсем не хотелось. Здесь ему не было одиноко, здесь о нем заботились. Сэхун готовил завтрак на троих, Чанёль подвозил на работу, а после и встречал с нее, подбирая по пути Сэхуна, чтобы поужинать где-нибудь в кафе или всем вместе приготовить ужин дома, от чего даже ребенок не отлынивал. Это все было так странно и в то же время так приятно, словно этот дом в одно мгновение стал и его тоже. Зубная паста приятно будоражила рецепторы ярким вкусом мяты, а собранные в пучок волосы на самой макушке забавно накренились набок, и Бэкхён тихо радовался, что до будильника ещё почти полчаса и никто не увидит его таким смешным и нелепым. Правда, радости надолго не хватило, а дверь ванной тихо щёлкнула, впуская сонного Чанёля. Хотелось возмутиться, что это, в общем-то, не очень прилично — вторгаться в ванную, когда в ней кто-то есть, все-таки здесь совмещённый санузел, а Бэкхён тоже человек, мало ли чем он мог быть занят, но зубная щётка во рту и мягкий поцелуй в плечо не дали этого сделать. Крепкие руки обвили торс со спины, а подбородок, чуть колючий от щетины, прижался к коже у основания шеи. — Доброе утро, — мужчина сонно улыбался, наблюдая за младшим в отражении широкого зеркала, словно и вовсе досыпая на чужом плече. Он делал это каждое утро — нарушал личное пространство Бэкхёна, даже не думая, что можно как-то иначе. Его почему-то совершенно не смущало чужое присутствие, и, видимо, никакие комплексы не мешали забираться в кабинку и принимать душ, пока Бэкхён умывался и чистил зубы. Словно они уже женаты с десяток лет, а на деле — только четыре дня, да и то — даже не живут вместе, просто Бэкхёна взяли в плен ради его стряпни, не иначе. Он тихо фырчит вместо ответа, потому что рот полон пасты и все ещё торчит щётка, его собственная, появившаяся здесь специально для него, как и полотенца, а теперь, когда он не был в собственном доме четыре дня, и пара скляночек, лично его, потому что нежная кожа требует ухода. Нежная кожа, которую Чанёль мягко корябает колючим подбородком, желая разбудить младшего и отвлечь от щетки, потому что хочет поцелуй, и жмется к мягкой щеке, заставляя Бэкхёна тихо пищать. Приходится поддаться и перестать мучить зубную щётку, чему старший немного рад, дожидаясь, когда Бэкхён окончательно закончит, чтобы развернуть к себе и мягко поцеловать пахнущие мятой губы. Скользнуть руками под собственную футболку, которую Бэкхён уперто надевает перед сном, а потом и по утрам, после того как Чанёль не менее уперто его разденет, чтобы чувствовать тепло кожи, засыпая. — Составишь мне компанию? — легко касаясь губами родинки у самого уголка, Чанёль ласково урчит, прижимая ближе к себе, чувствуя чужие руки, обвившие его плечи. — Сэхун же дома, — смущённо шепчет младший, и сам не зная наверняка, единственная ли это причина. — Мы же не будем делать ничего… такого. Просто душ, — Чанёль напоминает змея искусителя, шепчущего почти на ухо, мягко поглаживая тёплыми ладонями бока. Бэкхён не отвечает, только и успевает пораженно выдохнуть, уже прекрасно зная, что спорить с мужчиной бесполезно, как его футболку тянут вверх, отбрасывая на корзину для белья. Белье исчезает и того быстрее; расставшись с футболкой ладони накрывают спину и мягко скользят на ягодицы, пробираясь под белье и ловко стягивая ткань, пока она сама не опадает на пол. — Ты ужасен, — Бэкхён тихо смеётся и в целом выглядит смущенным, но его руки продолжают начатую старшим «эстафету», ненавязчиво оттягивая резинку чужих боксеров и помогая раздеться мужчине. Почему-то на совместный душ это походило слабо. Тесная кабинка едва ли была рассчитана на двух взрослых мужчин, но это даже нравилось Чанёлю — так Бэкхён никуда не мог деться, даже отстраниться достаточно далеко. Теплая вода ласкала тела, мочила волосы до нитки, и мужчина мягко зачесывал пальцами чужие медовые прядки, открывая лоб и прижимаясь к влажной коже губами. Происходящее совсем уж перестало напоминать совместный душ, когда напор воды стал слабее, а по телу младшего заскользили капли ароматного геля, тут же вспениваясь под чужими жадными руками, которые не пропускали ни один кусочек тела. Оглаживая мыльными руками грудь, подтянутый живот, Чанёль получал искреннее удовольствие от происходящего, впрочем, как и Бэкхён. Переходя мягкими движениями на спину, очерчивая ярко выраженные лопатки, изгиб поясницы и следом — напряжённые ягодицы, подушечками пальцев проскальзывая в ложбинку. — Ты же говорил, что «не будем делать ничего такого», разве нет? — младший вздрагивает, прижимаясь мокрым лбом к чужому плечу, а влажная кожа покрывается мурашками от столь откровенных прикосновений. — Мы ничего такого и не делаем, — мягко улыбаясь в ответ, Чанёль и не думает прекращать, оглаживая нежную кожу подушечками, используя пену вместо смазки. — Что такого в неторопливом утреннем сексе? — мужчина издевался, без сомнений, другого объяснения у Бэкхёна просто не было, а стоило ему открыть рот, чтобы возразить, фаланга пальца скользнула внутрь, выбивая из груди весь воздух. Они не делали этого после их первого раза, отчего-то считая, что ещё не время, но проведенные бок о бок дни, кажется, все больше и больше лишали старшего самообладания. Впервые за столько лет рядом с ним столь часто находится мужчина. Его мужчина. Соблазнительный, всецело желанный, которого откровенно хотелось, но он смиренно ждал, давая Бэкхёну время привыкнуть и немного восстановиться после того раза. Больше ждать сил не было. Терпение и выдержка больше не обременяли его своим присутствием. Дыхание в груди спирало, а ноги предательски слабели, но даже так Бэкхён знал, что не упадет — Чанёль удержит. Даже когда в тело плавно скользнул второй палец, мягко растягивая податливые стеночки. Он крепко обнимал чужие плечи, обвивал шею старшего руками, чтобы удержаться, и тяжело дышал от напряжения. Ему нравилось происходящее, чертовски нравилось, но одна-единственная мысль о том, что где-то в соседней комнате спит Сэхун, не давала ему расслабиться окончательно. Даже когда губы мужчины коснулись его скулы, поднимаясь к так удобно подставленному уху. — Повернись ко мне спиной, — чуть хриплым шепотом, от которого внутри младшего что-то ломалось. Он слушается без сомнений, без колебаний, будто забыл, где он и кто, кроме них, дома. Чанёль, кажется, научился выбивать совершенно все мысли из его головы, нашел кнопку выключателя, на которую беспощадно давил. Бэкхён чуть пошатывается, но поворачивается спиной, находя ладонями влажную от пара стенку душевой и наваливаясь на нее, чтобы не соскользнуть на пол, не иначе как забыл, что Чанёль не позволит. Прижимаясь крепкой грудью к дрожащей от предвкушения спине, он не медлит, физически не в состоянии мучить Бэкхёна, потому что у самого выдержки не осталось. Тонкий квадратик презерватива находится на самой верхней полочке кабинки. Это совсем не привычное место, просто Чанёль понимал, что рано или поздно они с Бэкхёном окажутся здесь, поэтому контрацепция оказалась здесь раньше. Не зря. Младший об этих вещах не думает и даже не собирается, ему, если быть честным, вообще плевать. Он доверяет Чанёлю без анализов и справок, хотя раньше никогда не позволил бы себе такой небрежности. Чанёль тоже доверяет, но принимать такое решение один не может, а Бэкхён в принципе не в состоянии принимать решения; и тонкий латекс второй кожей обтягивает плоть, значительно упрощая первое медленное движение. Бэкхён задушенно мычит, горячо выдыхая, едва заметно подаваясь бедрами назад. Спину омывают чуть прохладные струи воды, которые в самом начале были тёплыми. Собственная кожа кажется особенно горячей из-за кипящего в теле возбуждения, а стоит Чанёлю накрыть его собственным — и вовсе пылающей. Первое движение кажется особенно аккуратным и медленным, потому что это только второй раз, чтобы торопиться, и Чанёль не торопится, расстягивая каждое размеренное движение. Прижимаясь к дрожащему телу чуть ближе, словно страхуя, боясь, что Бэкхён не выдержит и его ноги ослабнут окончательно. А Бэкхён и в самом деле находится на грани. Дышит через раз, мягко подаваясь бедрами назад, пытаясь насадиться глубже, удовлетворённо выдыхая, когда чужие бедра плотно прижимаются к ягодицам. Они двигаются в унисон, навстречу друг другу, не сбиваясь на бешеный ритм. Слишком медленно и вместе с тем глубоко, до самого основания, отчего пальцы на ногах поджимаются, а лёгкие сводит на выдохе. Бэкхён задыхается, потому что с ним давно такого не было, и дело совсем не в раннем утре или душе, дело в Чанёле, который, кажется, знал о его теле то, чего не знал сам младший. Движения внутри отдавали сладким напряжением, разливающимся в теле, а каждое прикосновение — колкими мурашками, и чем ближе оно было к напряжённому, изнывающему возбуждению, тем тяжелее младшему было держать себя в руках. Они кончают вместе, почти что синхронно. Бэкхён мычит задушенно, словно и вовсе болезненно, боясь стонать в голос, потому что где-то в квартире есть Сэхун, а это совсем не то, что должен слышать ребенок, хоть ребенку уже и восемнадцать лет. И все равно не в силах сдержать глубокий, гортанный выдох, когда чужие зубы впиваются в плечо, и Чанёль рычит, глухо, возбуждённо, изливаясь в презерватив. Бэкхён оказывается помятым еще больше, чем по пробуждении. Он откидывается спиной на грудь мужчины, пытаясь перевести дыхание, и слабо улыбается, чувствуя, как его груди касаются прохладные от геля для душа руки. Чанёль заботливо намыливает его, касаясь даже самых интимных мест, совершенно не обращая внимания на смущённые протесты, только после этого — смыв с чужого тела мыльную пену, — он позволяет Бэкхёну сбежать: выскользнуть через створки кабинки и, обмотавшись полотенцем, исчезнуть в спальне. Мужчина почему-то уверен, что найдет Бэкхёна только на кухне, вероятно, в компании Сэхуна, тем самым обороняя себя от очередных посягательств, все ещё искреннее веря, что в присутствии ребенка Чанёль не станет к нему приставать. Объятия и целомудренные поцелуи в щеки или даже шею Чанёль приставаниями не считает, как не считает и Сэхун, оттого не имеет ничего против, и только Бэкхён каждый раз опасно балансирует между смущением и желанием сбежать. Но предположения оказываются опровергнуты — Бэкхён находится в спальне, уже одет в домашнее, хоть и всё ещё взъерошен. Он сидит на краю постели, держа в руках влажное полотенце, словно собирая мысли в кучу, в целом выглядя отчего-то обеспокоенно, и Чанёль всерьёз задумывается о том, что переборщил и не стоило так сильно давить на младшего. Дать чуть больше времени, чтобы привыкнуть к нему и их дому в целом, к мысли о том, что где-то в квартире, кроме них, есть ещё и ребенок, пусть и взрослый. — Малыш… — обращение срывается с языка само собой, а мужчина медленно присаживается на корточки, аккурат напротив, накрывая ладонями чужие колени. — Все хорошо? Бэкхён отзывается без замедлений. Робко вздрагивает, а поняв, что Чанёль не только вышел из душа, но и оказался так близко к нему, и вовсе смутился, и это смущение было особенно милым. — Да, все в порядке, просто мысли… — он улыбается мягко, а в уголках глаз появляется пара едва заметных мимических морщинок, очаровательных, и не остаётся и капли сомнений, что он не врет. — О чем? — Чанёль совершенно не чувствует себя взволнованным, и совсем нет предчувствия, что мысли могут быть «тяжёлыми», потому что Бэкхён улыбается, а его щеки чуть алые от смущения, оттого свой вопрос он задаёт едва ли не отстраненно, больше увлеченный изучением чужой мимики и желанием слушать его голос, и неважно, что он будет говорить. — Несвоевременные, мне кажется… — он слабо ведёт плечом, откладывая влажное полотенце чуть в сторону, и накрывает ладонь мужчины своей, чувствуя, как его прохладные пальцы крепко обхватывают чужие, теплые. Он улыбается, готовый в любую секунду встать, чтобы продолжить заниматься своими делами, но Чанёль не позволяет — крепче обхватывает тонкие пальцы, вместе с тем мягко сжимая коленку, без слов говоря, что хочет знать ответ, и Бэкхён сдается, ещё более смущённо отводя взгляд. — О том, что, возможно, стоило бы сходить в больницу… Ну, знаешь… Нам с тобой. Он говорит неуверенно, даже слишком, под конец и вовсе переходя едва ли не на шепот. Это ответственный шаг, как кажется ему, серьезный, и он не уверен, что сейчас время для того, чтобы этот шаг делать. В голове, как назло, всплывает уже надоевшая за все это время мысль, что они знакомы не так давно, да и в целом они не так часто занимаются сексом, всего-то два раза, да и второй случился как-то совершенно неожиданно. — Давай сходим, — мягко улыбается, потому что не видит в этом ничего плохого, скорее даже наоборот. Бэкхён хочет быть уверен в нем, потому что их отношения не на одну неделю и не на один месяц, и, если задуматься об этом, Чанёль тоже хочет быть ближе. — Я освобожу любой день, когда тебе будет удобно. Он мягко накрывает чужую щеку ладонью, оглаживая ещё теплую после душа кожу, считая все происходящее правильным. В конце концов, они ведь встречаются, почти живут вместе, хоть Бэкхён этого ещё, кажется, не осознал. — Я позвоню в больницу и запишу нас, — он взволнованно облизывает губы, и Чанёль понимает: он рад. Рад, что предложение не отвергли, что мужчина относится к этому так же серьезно, как и сам он. Оставив лёгкий поцелуй на чужих губах, Чанёль оставляет младшего одного в комнате, не желая смущать ещё сильнее своим присутствием во время звонка в больницу. На кухне уже лениво снует Сэхун, топчась вокруг кофемашины в ожидании, когда нагреется сковорода. Он испуганно отшатывается, когда, тихо подобравшись из-за спины, отец взъерошивает его волосы. Топчась на кухне уже вдвоем, они куда быстрее заваривают три чашечки ароматного крепкого кофе, добавляя пенные сливки только в одно — для Бэкхёна. Почти ювелирная глазунья, поджаренные помидоры и тост с творожным сыром и тонкими ломтиками авокадо — то, что встречает Бэкхёна, когда он заходит на кухню. Это пробуждает аппетит, о существовании которого он и не подозревал, даже не догадываясь, что за одно только утро Чанёль так сильно его измотал. Сэхун уже мостится за одной из сторон стола, передвигая к себе свою совершенно идентично укомплектованную тарелку. Он, как кажется Бэкхёну, ещё достаточно сонный, сосредоточенный только на завтраке, оттого, подойдя чуть ближе к Чанёлю, который все ещё топтался у плиты, совсем тихо протянул, надеясь, что услышит только мужчина: — Я записал нас на завтра, на половину второго. — Вы куда? — Чанёль ещё даже не успел вдохнуть, чтобы ответить хоть что-то, как из-за спины раздалось совершенно любопытное, бодрое, будто это не Сэхун ещё секунду назад сидел помятый, едва ли не спящий на ходу. Бэкхён не отвечает, не уверенный, а стоит ли, ведь если ответить как есть — начнутся расспросы, и сам он, если честно, не хотел бы объяснять Сэхуну, зачем им это нужно. Это, конечно, очень важно, и говорить о таких вещах — правильно, но он бы очень не хотел этого делать. Очень. — В больницу, — зато Чанёль, кажется, хочет, по крайней мере он отвечает совершенно не стесняясь, готовый к любым вопросам, впрочем, как был готов и всю свою отцовскую жизнь. Он поворачивается к обеденному столу, доставляя последнюю маленькую пиалу с соусом — на всякий случай, и легко подталкивает к столу и Бэкхёна, напоминая, что он может сесть и даже позавтракать. — Что случилось? Кто-то болен? — вопросы следуют незамедлительно, даже ожидаемо, и Бэкхён совершенно не готов отвечать на них, подхватывая свою чашечку ещё горячего кофе и припадая к ней губами, и Чанёль понимает его без слов, и не надеясь, что младший хоть как-то будет участвовать в столь откровенном разговоре. — Так как мы с Бэкхёном состоим в отношениях, вполне серьезных, будет весьма правильно, если мы убедимся, что ни один из нас не имеет заболеваний, передающихся половым путем, чтобы быть увереными в себе и друг в друге, — он отвечает совершенно естественно, словно о том, какая за окном погода, а Бэкхён чувствует, как покрывается пунцовым румянцем, потому что для него такие разговоры — что-то сверх возможного. Он опускает взгляд в тарелку, не уверенный, что в такой ситуации хоть кусочек пролезет ему в горло, но, даже несмотря на это, подхватывает вилку, активно разделяя нежный белок на небольшие кусочки. Словно и нет его здесь, а если и есть — его происходящее никак не касается. — Это так круто! — Сэхун с ответом не сомневается ни секунды, улыбается широко, потому что он прекрасно все это понимает и знает, и такое решение старших его отчего-то радует. Ему это кажется чем-то серьезным и важным, и если они готовы на такие шаги — это большой плюс, но даже так он не может удержать в себе дурацкую фразу: — Решили не тратиться на презервативы? — Сэхун! — тут же хмурится мужчина, ожидавший подобного, но глупо надеявшийся, что обойдется. Зря. А Сэхун всего лишь мстит отцу, который никогда не забывает напоминать о подобном, оттого чувствует себя особенно довольным, даже несмотря на отца, находящегося в противоположных чувствах. — Что? Ты мне каждый раз о них напоминаешь, как только я иду гулять, а мне нельзя? — теперь уже и сам щетинится. Не всерьез, больше в шутку, стараясь немного разрядить обстановку, потому что Бэкхён, кажется, и вовсе абстрагировался от них, делая вид, что его здесь и нет. — Нет! — хлестко, хоть и без заметного недовольства отвечает мужчина, прекрасно зная, что все это — всего лишь глупые шалости сына. — Это привилегия родителей! — И вот так всегда, — он выдает тихо, поворачиваясь всем корпусом к Бэкхёну, и это вызывает неловкую улыбку последнего. — Но я же прав? — Отчасти… — Бэкхён, как бы ни старался делать вид, что не имеет с темой их беседы ничего общего, все же безмолвно наблюдал, пытаясь для себя понять, как именно к этому отнесется Сэхун. Словно и без того не знает, как именно Сэхун относится к новым виткам развития их отношений: полностью поддерживая.

***

Бэкхён возвращался домой с лёгким предвкушением в сердце. Вчера они с Чанёлем побывали в больнице, а сегодня ему на почту пришли результаты сданных анализов: короткий перечень слабо знакомых и даже понятных ему наименований, а напротив — куда более понятное «Отрицательно», которое безумно грело сердце. Не то чтобы он в себе сомневался, всегда более чем серьезно относясь к любым связям, но иметь этому официальное подтверждение было особенно приятно. Чанёлю пришло точно такое же письмо, он в этом более чем уверен, но сам мужчина предпочел сохранить интригу до вечера, отчего-то желая обсудить это с Бекхёном лично, с глазу на глаз, а не через телефонную трубку, хоть младший и понимал, слышал по чужому голосу, что там все в порядке, но не спорил, послушно соглашаясь. — Я сегодня задержусь, так что не жди меня, возвращайся домой, — напоследок сказал старший, улыбаясь в трубку и завершая телефонный разговор, и Бэкхён без всяких пояснений понимал: к ним домой. К нему и Сэхуну, а может, уже и сам Бэкхён причислен за глаза к этой квартире, потому что живёт там без малого неделю, а в кармане тихо звенит пара тонких ключей, которые ему выдали без малейших сомнений, словно все это нормально, хоть он ими ещё ни разу не успел воспользоваться, всегда возвращаясь со старшим. А в собственной квартире, наверное, слой пыли с пару сантиметров и полнейшая пустота в холодильнике — он сам выбросил все, что могло испортиться, чтобы ничего не пропало и не зажило своей жизнью, на всякий случай даже воду перекрывая, словно зная, что вернётся туда не скоро. Да и вернётся ли? Думать об этом сейчас было глупо, слишком глупо. Они так мало знакомы, и торопить события слишком самонадеянно, но что-то внутри само нашептывало, что туда он уже вряд ли вернётся. А вместе с тем его вещей в доме Чанёля становилось все больше и больше. С их неловкого свидания и негласного начала совместной жизни они ещё раз заезжали к Бэкхёну, всего на пару минут, между работой и домом. Другим домом. Просто чтобы взять ещё чуть-чуть одежды, более теплой, потому что холодает. И все это едва ли казалось странным. Неловким — чертовски, но создавалось ощущение, что все происходит именно так, как и должно. Он пользовался ключом от двери впервые, чувствуя внутри странный вихрь из эмоций, словно происходящее и вовсе ненастоящее. Но щелчок дверного замка был слишком реальным и говорил совершенно об обратном. В квартире, казалось, не было ни души. Прихожая встречала густой темнотой и полной тишиной, едва ли не звенящей в ушах, и только тонкая полоска света, выскользнувшая из кухни, говорила, что в квартире был Сэхун. Ситуация сама просила сказать хоть что-то, уведомить хоть как-то о своем присутствии, возвращении домой. Чанёль обычно говорит такое простое «я дома», и оно ведь и не странно, но Бэкхён — может ли он сам так сказать? Собственное стеснение не позволяет, а мысли стыдливо возвращаются к тем дням, когда он возвращался вместе со старшим и в принципе ничего не говорил, ведь и так было понятно, что он тоже вернулся. На кухне тихо зашуршали — отодвинулся стул из-за стола, а значит, Сэхун собирался выглянуть и узнать, что случилось и почему такая тишина, и Бэкхён запаниковал. Запаниковал, как не паниковал уже давно, он ведь взрослый мужчина, в самом деле, куда ему, и тем не менее… — Извините за беспокойство, — первое, что пришло в голову, буквально само вылетело изо рта, отчего и сам он испуганно замер, а стоило в едва освещенном коридорчике мелькнуть юноше — и вовсе ощутил себя последним дураком. Сэхун, кажется, был с ним совершенно солидарен, непонимающе выгибая бровь и включая свет, без которого до этого обходился Бэкхён, отчего-то в одно мгновение постеснявшись даже нажать на выключатель. — Бэкхён? — звучит и в самом деле как вопрос, будто юноша и не уверен, а точно ли это тот, кого он видит перед собой. — Почему ты говоришь «извините за беспокойство», а не «я дома»… Ты же не в гости пришел. Из его уст это звучит как самая простая истина. Он ведь не в гости пришел, так почему? И эта же истина заставляет Бэкхёна окончательно смешаться. Почему? Потому что ему все ещё неловко и… стыдно. Он всё ещё привыкает, и это, как оказалось, занимает много времени. — Я… не знаю, — он признается почти что честно, потому что говорить правду тоже кажется ему стыдным, особенно ребенку. Но Сэхун знает причину и без ответа, он ведь не глупый. Неловкую тишину разрезает собой очередной щелчок замка. Чанёль, что обещал задержаться, отчего-то закончил едва ли позже, чем обычно, но вызванивать Бэкхёна и заставлять себя ждать уже не хотел, смутно предполагая, что догонит его уже у самого дома. Почти угадал. Нависшая неловкость так и остаётся незамеченной мужчиной. Теряется между шорохом одежды и мягким прикосновением к чужим губам, что все ещё смущает Бэкхёна, они ведь не одни. Сэхун лишь фыркает, пытаясь и сам скрыть смущенную, но отчего-то довольную улыбку, исчезая за дверью кухни, чтобы не смущать, и Чанёль пользуется этим, целуя ещё раз и ещё, не обращая внимания на слабые трепыхания и руки, застрявшие в рукавах наполовину снятого пальто. Бэкхён, ожидаемо, сбегает от него на кухню, смущённый и зацелованный, прячась в компании ребенка. Сэхун уже по слаженной привычке заползает на высокий стул с ногами, пока Бэкхён с головой уходит в готовку, чтобы порадовать наверняка голодного и уставшего с работы Чанёля, что решил дать младшему немного перевести дыхание и скрылся за дверью ванной. Он и в самом деле устал, но даже это не мешает ему торопиться скорее оказаться на кухне, уже в домашней одежде, с влажными волосами, исключительно из того расчета, чтобы потом не тратить драгоценное время впустую. На кухне приятно ласкает обоняние аромат мяса, а на плите бурлит лапша, так полюбившаяся семье Пак, особенно в исполнении Бэкхёна. Чанёль успевает как раз к середине приготовления, мягко приобнимая младшего за поясницу, не смущаясь даже присутствия Сэхуна рядом, и целует в висок. Это несложное действие буквально изгоняет Бэкхёна из кухни, заставляя скрыться в комнате, а после и в ванной, он ведь даже не сменил одежду по возвращении домой, боясь быть пойманным и зацелованным уже в спальне, возвращаясь как раз к моменту, когда дружный тандем из отца и сына заканчивает сервировать стол. Ужин кажется необычно вкусным, скорее оттого, что все они уставшие и голодные. Сэхун лениво рассказывал о последней тренировке по баскетболу, которых стало неожиданно много в преддверии соревнования, разбавляя уставшее молчание, и первый же покидает кухню под предлогом отдыха, оставляя старших наедине. Но даже они не задерживаются надолго, сгрузив грязную посуду в машинку и скрывшись в собственной, уже без сомнений совместной комнате, где Чанёль позволяет себе больше, чем мог бы за ее пределами, мягко притягивая к себе младшего и целуя, даже не отойдя от двери. — Я скучал, — выдыхает он между поцелуями и вновь прижимается к чужим губам, чувствуя мягкую улыбку вместо ответа, понимая, что он тоже. Они не виделись едва ли восемь часов, но Бэкхён тоже скучал, потому что слишком привык к чужому присутствию, чужим прикосновениям и поцелуям, которых никогда не бывает достаточно. Короткие поцелуи совершенно ненавязчиво становятся дольше и глубже, больше походя на неторопливую прелюдию, особенно когда чужие широкие ладони замирают чуть ниже поясницы, и это, кажется, впервые не пугает Бэкхёна. Он медленно пятится в сторону постели, ведомый чужим обжигающим напором, без сомнений понимая, к чему именно клонит старший, словно он весь день только этого и ждал, но сам же замирает, останавливая и Бэкхёна, а ладонь на мгновение исчезает в кармане домашних штанов, выуживая мобильный телефон. Одного прикосновения к сенсору хватает, чтобы экран загорелся, являя чужому взгляду до боли знакомую таблицу, такую же, как сегодня пришла ему самому. — Дурак, — звучит вместо ответа, так смущённо, а взгляд невольно скользит вдоль череды неизменных «Отрицательно», точно как у самого Бэкхёна. — Мог и по телефону сказать. — Я хотел лично, это же не прогноз погоды, — Чанёль улыбается, немного по-дурацки, потому что сам придал этому слишком много значения. — Дурак, — тихо звучит вместо ответа, а кончик теплого носа прижимается к чужому плечу, в одно мгновение теряя весь тот запал, который успел разжечь в нем старший. Все это смущало слишком сильно, хотя он ведь сам предложил сходить в больницу, сам хотел этого и до сих пор считает это правильным. Правильным, но таким смущающим. И лёгкий поцелуй, коснувшийся макушки, только усугубляет ситуацию, а ведь ему тридцать четыре, ну что за глупое поведение. — Люблю тебя, — теплое дыхание касается неуложенных после душа волос, отчего становится чуть щекотно, а от возбуждения, начавшего загораться ещё пару минут назад, не осталось и следа, кажется, даже у Чанёля. Прижимая младшего к себе слишком сильно и сам утыкаясь носом во взъерошенный висок, Чанёль не мог перестать улыбаться, словно это восторженное смущение Бэкхёна передалось и ему самому.