Мечта о карих

      Может идея немого, скрытного наблюдения и была бесперспективной, зато была самой безопасной и лёгкой, а при застенчивом характере брюнета — единственной возможной. На самом деле ему и не хотелось с ней знакомиться. Отчего-то парню стали противны и тягостны последствия такого действия, обязывающие его непременно выходить из привычной зоны комфорта и строить из себя невесть что, лишь бы отчаянно казаться лучше, чем на самом деле он являлся. К тому же за грань непослушной застенчивости переходить ему ещё не удавалось, и глупо было бы надеяться, что удастся и сейчас лишь от его большого желания. Искры из глаз у него не сыпались и мир не стал казаться чудесным обиталищем прекрасных ангелов любви, несущих на руках заветную стрелу купидона.       Он даже не был влюблён и потому праздно нёс свою тушку на станцию, дабы лишний раз убедиться в этом.       Впервые книга в его руках не занимала и толики интереса, напрасно ласково шурша страницами — её простенькая, но с тем довольно красивая и прочная обложка не могла привлечь внимания хозяина ни своим видом, ни интересным содержанием. Для неё был уготовлен новый, неизбежный и весьма постыдный пост всеобщего отвода глаз. Сам по себе такой примитивный способ слежки был стар как мир и от того безукоризненно работал самым что ни на есть благоприятным образом. В этом плане он обладал неоспоримым преимуществом повседневной невидимки, не возмущающей своим присутствием сознания толпы и не способной оставить след в сердцах равнодушных прохожих, давно абстрагирующихся от таких вот тихих и безобидных личностей.       Когда он, наконец, вылечился, эта девушка почти успела забыться. Образ её почти полностью размазался в его голове, представляя из себя смутное очертание типичной школьной любви какого-нибудь невзрачного мальчишки, обычно не стоящей ни пера поэта, ни кисти художника, уловившего мимолётное помутнение разума. Редко доводилось ему вспоминать о ней, а резковатый и, нескромно, нагловатый рыжий баламут, без малого сумел вытеснить её совсем, стремясь остаться единственным помешательством его размеренной жизни.       Любовь ещё ни разу не загоралась в сердце брюнета. Случаи, когда какой-нибудь юной особе удавалось завладеть его вниманием, были настолько редкими, что их, пожалуй, можно было вычеркнуть из памяти вообще, за отсутствием основания находиться там так долго. Он по прежнему был робок и не уверен в себе, поэтому и влечение его не длилось более месяца, постепенно угасая день за днём. Такие вспышки симпатии не доставляли ни боли, ни томления, быстро превращаясь в пережитые кратковременные влюблённости. Ему, безусловно, как и любому парню были приятны симпатичные, ухоженные девушки, но любить таких стоило чего-то большего, чем простой красоты, зачастую скрывающей недостатки внутреннего, за совершенством внешнего.       В общем, любви в его жизни не было от слова «совсем» и такое удивительное стечение обстоятельств, как неожиданная встреча со старыми знакомыми, поразило Канеки, заставив его вновь остолбенеть, словно от второго пришествия и долго не верить глазам, явно построившим чересчур радужный сценарий.       Шатенка неуклюже подпрыгивала на одной ноге, стараясь подтянуть сползающий кроссовок за жёсткий язычок, который видимо сильно натирал, и одновременно удерживать сумку на плече, нещадно соскальзывающую по гладкой ткани пальто. Беззлобное, но недовольное выражение лица забавно корчилось и сменялось то облегчением, то вновь озабоченностью и наконец закончив представление, она грузно плюхнулась на холодные скамьи, потирая руки об открытые бёдра. Сумка водрузилась на коленки, локти тут же её подмяли под себя. Устраиваясь поудобнее, девушка подпёрла ладонью щёку и пустила гуляющий взгляд по постояльцам станции.       Дёрнувшись и очнувшись от оцепенения, он наскоро отвернулся, неловко скрестив руки на груди. Щёки его тут же запылали, а глаза беспорядочно заскакали по предметам: он не был готов к встречи с ней и предпочёл бы не видеть её никогда.       Любые сотрясения в привычных вещах болезненно отражались на старшекласснике, вызывая неконтролируемые нападки паники и стыда, выдуманного вообще с бухты-барахты, но от того, почему-то, не теряющего силы и нещадно атакующего его измождённый недавней болезнью мозг. Он и без этого прекрасно справлялся с каждодневным самобичеванием, а тут ему ещё и вишенку на торте представили, забыв спросить — нужно ли это ему вообще? А ему было не нужно и он уже боролся с удушающей скованностью и нелепым ощущением девичьего взгляда на спине.       То были, несомненно, призраки чудовищной неуверенности. Канеки изумлялся тому, что спустя столько дней огромный мегаполис не затерял её на своих улицах и никак не мог успокоиться.       Когда же с момента их первой встречи прошло около месяца, он ничуть не удивлялся её присутствию. Мысленно здоровался и в привычной позе «чтеца» спокойно наблюдал за действиями шатенки, уже давно ставшей ему знакомой. Больше его не кидало то в жар, то в холод от одного её вида и он мог даже с уверенностью заявить, что чувствует себя в её компании довольно свободно и спокойно, не имея нужды в постоянном мониторинге минут до спасительного поезда. Интерес медленно угасал, она вплеталась в его жизнь плотными корнями, становясь чем-то обычным. Чем-то вроде утреннего ритуала: он знал, что увидит её утром и он видел, знал, что она не сядет в поезд и она не садилась. Всё волнение и трепет перед встречей, страх не увидеть её вновь вскоре прошёл, а всему виной стало её постоянство.       Её поведение не менялось, действия оставались прежними: она оглядывала пассажиров, кого-то искала, а после замирала у стен и просто ждала поезда, чтобы потом покинуть станцию до вечера.       Канеки же вёл себя как непробиваемый «чайник» и, несмотря на медленное привыкание, уверенно всё ещё ни разу не старался заговорить с ней. Он так же не знал точной причины пребывания девушки на этой станции. Тем более такого бдительного надзора за другими пассажирами — это и интересовало его. В силу прочитанных книг он имел недюжинное воображение и приписывал ей разного рода предназначения — начиная от секретного задания спецслужб и заканчивая уже не столь светлым поручением какой-нибудь террористической группировки. Последнее казалось совершенно абсурдным и ему мало в это верилось, но не означало, что не имело места быть.       В потоке своей постоянности, она всё же вносила нечто новое: исчезла раз на несколько дней, да так внезапно, что он испугался и подумал, что это конец. За это время она стала частью его утра и вечера, настолько въелась в мозг, что без неё картинка рассыпалась на куски, терялся установленный им же ход событий. Каждый раз появлялась как по часам, а теперь нет уже который день! Канеки не мог в это поверить и обеспокоенно искал её взглядом, ждал у стен, следил за входящими на перрон, — ему даже показалось, что они поменялись местами и теперь она, теряясь чей-то тенью в толпе глядит на него, пряча взгляд за книжкой.       И если раньше он мог не думать о ней находясь на учёбе, дома или в компании того же Хиде, то теперь она завладела всем его разумом не оставляя ни на минуту в покое. Из-за её вездесущности он был на грани ненависти к ней и не знал, как избавится от пустых самотерзаний. Это почти пугало его и доводило до исступления. А после и слово «почти» пропало, и он не на шутку испугался.       Навязчивые мысли очень утомляли и одновременно держали в постоянном напряжении. Парень не понимал, что ему делать и как быть, где искать помощи? Раздражение вмиг сменилось утруждающей тревогой. Такого Канеки совсем не ожидал, пускай и знал, что вечно так продолжаться не может, он просто был не готов к тому, что это произойдёт так скоро и внезапно. К хорошему быстро привыкаешь, а плохого вроде и не происходило, всё равно хотелось вернуться на круги своя. Оторвать взгляд от книги, увидеть такие знакомые черты лица в извечном утреннем заспанном виде и понять, что день начался, всё идёт как надо. Но как на зло, чем больше думал о хорошем, тем хуже ему становилось. Он искал с ней встречи, умирал в ожидании, страшась неизвестности, а она упорно где-то пропадала, вероятно, и не думая о нём вовсе.       Появилась мучительница так же неожиданно, как и пропала: в конце недели, когда Канеки был уже полностью измотан и даже постыдно смирился с её исчезновением. Девушка, как ни в чём не бывало, вплыла на станцию, окинула взглядом всех присутствующих и заняла своё место.       В нём вновь смешались чувства, теперь уже радости и страха. Интерес вновь возрос до небес — что заставило её вернуться? Где и зачем она пропадала? И наконец — когда она исчезнет вновь? А она исчезнет, в этом он не сомневался, потому и боялся. От изначальной девичьей беззаботности не осталось и следа. Когда-то давно она если и не светилась жизнью, то хотя бы изредка улыбалась, глядя в экран своего мобильника. А сейчас... Сейчас тень упала на её лицо и выглядела она утруждёно и измотанно, серея вместе с перроном на фоне унылого неба.       Только не это! Она становилась скучна и бесцветна, грозилась превратиться и занять его законное место невидимки, потеряв влечение мирного юноши, только обрётшего молчаливого и прекрасного друга.       Канеки отлично понимал, чем вызвано его состояние тревоги — внезапное изменение в ранее хорошо известном объекте породило страх. Мысли одна за другой посещали его измученный мозг, а вскоре достигли апогея — скоро всё закончится.       Это чем-то напоминало ему смертельно больных, когда долгожданный момент улучшения почти гарантированно означает скорую гибель. Думать в другом ключе почему-то не получалось, зато получилось заметить ещё одну предпосылку к неизбежному концу — она выглядела уставшей. Уставшей не от непосильной физической работы или от загруженного рабочего дня, уставшей от ожидания. Наверное, он выглядел так же, поэтому смог заметить это в ней. Возможно её ожидание теряет для неё смысл, ведь изо дня в день ничего иного не происходило: она вечно чего-то ждала, искала, не находила и пропадала. Недаром ожидание приговора приносит человеку больше мук и страданий, чем сам приговор. В таком случае она мучилась гораздо больше его, а сдерживала свои эмоции куда лучше, так как на её лице впервые проявилось что-то подобное боли и изнеможению.       Что-то шло не так, он это чувствовал — сегодня она выглядела чересчур напуганной и растерянной, двигалась заторможено, неаккуратно, цепляла прохожих. Взгляд был каким-то отсутствующим, у него создалось такое ощущение, что она сейчас находится далеко не на станции, а плутает где-то в своих рассуждениях. Причём не радостных — выглядела она далеко не счастливой. Иногда девушка «отмирала» и взволнованно озиралась, как будто за ней мог кто-то бежать. С ней было что-то не так и это пугало его. Такой доходяга, как он, вряд ли мог ей помочь. Да и не знал в чём именно может заключаться помощь. Потому и стоял в стороне молча и глупо пялясь на девушку, естественно прикрывшись при этом книжкой.       Ждать лучших времён уже не имело смысла. Зерно страха было уже посеяно и за прошедший день из него выросло огромное дерево, распустившееся цветами навязчивой тревоги. Пугающим ощущением не увидеть её вновь. Привыкший всегда плыть по течению, надеяться на волю судьбы, ждать самопроизвольного разрешения волнующих его проблем, парень, впервые решил действовать наперекор себе и своим убеждениям. Именно поэтому, наблюдая за медленно рассасывающейся толпой и вместе с тем медленно теряя уверенность в правильности своего поступка, он стоял на незабвенной станции, теребя зонт в руках, а на город опускалась ночь, сопровождаемая ещё с утра напророченным дождём.       По мере уменьшения людей в его голове преобладала призрачная надежда, что он не заметит ее, и она пройдёт вместе с прохожими, оставив ему время на подготовку ещё хотя бы до завтра. Его ничтожная застенчивость никуда не делась и кошками скреблась в неугомонном сердце, усилившим свой ритм от нагрянувшей помощницы тревоги. С ней он, с горем пополам, старался справляться, постыдно терпя очередное поражение собственному трусливому «Я».       Сегодня ему впервые везло не как утопленнику, а как нормальному человеку, знакомому с непосредственном лицом фортуны, а не её филейной частью. Пока он самоотверженно боролся с нагрянувшей робостью, девушка лёгким облачком проскользнула мимо него, одарив напоследок приятным искусственным запахом нежных кремов. Насколько это можно было считать везением, он не знал, и старался не задумываться об этом, дабы пуще прежнего не расстраиваться в своей несостоятельности как сильного пола. Да и стоило ли удивляться тому, что он вновь оробел пред её красотой, беря во внимание то, что для него всё изгадить — как по парку пройтись?       Тяжело вздохнув, он сжал руки в кулаки, не без огорчения подметив, что вечером его ожидает умопомрачительное самокопание и просто потрясающее созерцание своей бедной хиленькой самооценки, испаскудившей ему всю жизнь.       Подметить ему так же удаётся и то, что впервые пред ним стоит картина пустой и от того мрачноватой станции, утопающей в пасмурных вечерних сумерках. Мокрые рельсы неестественно сверкали от бликов белых фонарей, а далёкие железнодорожные вышки почти сливались с окружавшими их чёрными деревьями, устремлёнными острыми ветками ввысь. Вымощенный серым кирпичом длинный перрон выглядел довольно свежо и чисто. Почему-то даря чувство спокойствия и умиротворения, являясь мутным зеркалом, отражающим небо и крышу с фонарями, гоняя по жёлтым бортам ещё не втоптанные в грязь листья.       Именно это она видела каждый раз, оставаясь здесь допоздна?       Хмуро хмыкнув, он спрятал руки в карман и незамедлительно двинулся вслед за шатенкой, скоро пропавшей на спуске лестницы.       Людей нигде не было и его хлюпающие шаги звучали чересчур громко и мрачно, отдавая звонким эхом по всему узкому переходу, забитому по обе стороны толстой стеной деревьев и кустов. Атмосфера второсортных ужастиков кипела только так, раздаваясь в чёрном небе далёкими раскатами грома и молний, грохочущих поочерёдно друг с другом. Ко всему прочему, его внешний вид как раз граничил с видом маньяков из тех же фильмов: серая толстовка в купе с расстёгнутой курткой, скромная и зажатая поза а-ля «руки в карманы», да и сама понурость — в итоге полный боевой комплект типичного психопата-убийцы. От такого сравнения ему стало неловко, а когда впереди он завидел озирающуюся по сторонам девушку, озабоченную, видать, теми же мыслями, вообще захотелось натянуть капюшон по самый подбородок, чтобы скрыть пылающее от стыда лицо.       В этот тёмный час можно легко нарваться на неприятности, не стоило их даже искать, они вот, перед тобой.       Канеки было страшно даже подумать, что будет, если с последнего поворота внезапно выйдет высокий мужчина вооружённый холодным ножом. Ну или пьяные подростки, вооружённые пустыми бутылками и совершено безбашенными мыслями, не имеющими грани дозволенного. В этом случае, всё, что он мог, так это выступить первым добровольцем пыток, отдалив или позволив участи шатенки выйти менее изуродованной и пострадавшей.       Пред глазами родилось видение истерзанного тела и Канеки рвано мотнул головой, пуская по спине мерзкие мурашки. Пресловутая фантазия как всегда шикует, не скупясь на мрачные и кровавые образы, одолевающие теперь его мозг. Подняв взгляд, чтобы убедиться в том, что она всё ещё жива и прекрасна, он чуть не врезается в её «живую и прекрасную» спину, еле успев отскочить в сторону. Мокрые и склизкие кусты гортензии радушно встречают его и он брезгливо морщится, почувствовав влагу по всей длине рукава.       Заглянув за её плечо и не поняв причину остановки, выпускник делает шаг прочь и внезапно чувствует на сухом рукаве маленькую девичью руку, сцепившую пальцами мягкую материю.       — Эм, привет, — неуверенно начинает она, а он вновь как каменеет от её голоса. — Можешь провести меня? Просто я боюсь собак, а их тут так много...       Вмиг краснея от прямого контакта, он быстро поворачивает голову и действительно замечает небольшую стайку среднего размера собак. Они увлечённо что-то вынюхивают в углу большой трансформаторной будки. Та расположилась на самом конце лестницы, выложенной из камней и глины. Скопление животных для этого района не было новостью и ему уже доводилось видеть именно этих бедолаг ускользающих от длинных веников утренних дворников, яростно кричавших им вслед. Некоторые сердобольные прохожие даже подкармливали этих собак и сделали их от того слишком ласковыми и добрыми к людям. Те даже не боялись их, соответственно и не нападали в ответ.       Маленькие, пушистые и грязно смоктанные от дождя хвосты стояли колечком, намекая на светлость и безоблачность намерений. Ещё от матери он слышал, что таких собак не стоит бояться, а потому был удивлён тому, что девушка могла предположить, что они опасны.       — Ну хорошо, — почти радостно выдал он, решив не переубеждать шатенку в обратном и повернуть ситуацию в свою выгоду. — Пошли?       Девушка светло улыбнулась и неожиданно обхватила его руку, уже увереннее двинувшись вперёд.       — Я погреюсь, не страшно? — помяв пальцами толстовку, поинтересовалась она, заглянув ему в лицо.       — Не страшно...       О таком парень даже и не смел мечтать, а потому смущённо зарделся, тихо промямлив своё скромное согласие.       Наверное, от хлёстких ударов ветра вперемешку с моросящими каплями дождя, руки её были ледяными и мокрыми. Настолько, что ему даже показалось, что сквозь толстую кофту стали ощутимы холодные пальцы, обхватившие изгиб локтя. В таком случае он был не против помёрзнуть вместе с ней, лишь бы чувствовать такой близкий запах шатенки и слышать мерное дыхание, перебиваемое только редким свистом пролетающих машин.       Девушка, естественно, не могла знать, что парень, которому она помогла несколько недель назад из вежливости, которого забыла в ту же минуту, сейчас идёт рядом с ней и держит руки в кулаках, краснея до ушей. Её обычно чуть завитые пряди, сейчас некрасиво осели на плечи и от влаги растопырились в разные стороны, собирая на себе маленькие капельки осенней измороси. Лицо, насколько ему позволяли увидеть тусклые уличные лампы, было весьма спокойным и всё так же милым, не смотря на пощипывающий, даже его щёки, лёгкий морозец. Пальто слегка намокло в плечах, но влажные пятна удачно были сокрыты подлетающими от ветра прядями и потому не выглядели чересчур плачевно. Сама же девушка выглядела уже не так превосходно, как например этим утром, однако всё так же вызывала симпатию, чем, даже ему было не известно. Он наслаждался её присутствием, обласканный негой исполненного желания, а её голос приятно отзывался в сердце.       Перед ним была его мечта — продрогшая, скованная, сломанная мечта. Она несколько дрожала, то ли от недавних, одной ей понятных, эмоций, то ли от холода, не важно — она была рядом.       — Слушай, а как тебя зовут? — мягкий, облегчённый голос раздался лишь тогда, когда они пересекли участок, облюбованный бродячими животными, так напугавшими девушку.       Остановилась пара чуть поодаль от них, под навесом продуктового магазина. Когда она отпустила его рукав, спрятав руки за спину, он несколько расстроился, что это приятное обстоятельство так легко прервалось ею.       — Канеки, — неразборчиво пробормотал парень, зажевав последний слог в воротнике толстовки.       — Акети? — нахмурившись, переспросила она, поддавшись вперёд, чтобы лучше слышать его бормотание.       Сейчас, на свету, всю его неуверенность видно на лице и он сам это прекрасно понимал. Так же он понимал, что выглядит весьма по-идиотски, елозя шнуровкой кофты вверх-вниз, стараясь хоть чем-то занять неуклюжие руки. Собственное имя казалось ему отчего-то глупым и невзрачным. Не хотелось вообще ничего произносить и представляться, но под пристальным взглядом шатенки пришлось подчиниться.       — Канеки! — чуть громче, но более скованнее проговорил парень, ещё сильнее зарываясь в одежде. — Кен Канеки.       — Мачида Юкина. Ка-не-ки, ммм... — она вдруг смутилась. — Не хочу доставлять неудобств, но?.. Можно? — её руки резво потянулись к нему и он вздрогнул, замерев и позволив ей стянуть серый капюшон с головы. — Да, снять этот балахон и позволить мне лучше тебя слышать?       Ветер тут же обдал слабым холодом его затылок и он неуютно поёжился, всё же выдавив из себя невозражающую улыбку.       — Ты куда сейчас идёшь? — совершенно свободно взъерошив волосы, поинтересовалась она, не обращая внимания на деланность его эмоций.       На самом деле он безумно устал за весь день и уже хотел домой, но показывать своё недовольство перед ней, разумеется, не стал. Вместо этого он довольно быстро ответил, стараясь всем своим видом показать, что готов к прогулке, если того желает его спутница.       — Д-да в принципе определённого пути не имею, так что... Так что, наверное домой, в сторону больницы Икедзима, а ты?       — Как хорошо, что идём туда, моя остановка как раз рядом! — проигнорировав его вопрос, она резво зашагала вперёд, вынуждая его поспешно двинуться за ней. — Так ты живёшь здесь? А я...       Девушка даже не спрашивала, хочет ли он это слушать, есть ли у него время и вообще нужны ли ему её проблемы. Ей хотелось рассказать о них хоть кому-то и она рассказывала, о большем она старалась не думать. Но он хотел, был готов слушать всё, что она скажет, пусть даже о погоде, главное слушать её голос и вести с ней беседу.       Мокрые улицы вмиг опустели — никому не хотелось подвергаться нападению мерзкой мороси, что намеревалась в скором времени превратиться в полноценный дождь. Лишь редкие фигуры спешащих взрослых встречались у них на пути и даже те, накрывая головы деловыми сумками, бодро терялись в подворотнях и магазинах. Тихо и уютно стало вокруг, грозовая тишина мягким полотном легла на плечи и над городом нависло самое настоящее затишье перед бурей. Это было понятно, если смотреть вверх: чернеющие небеса затянулись тяжёлыми грязно-серыми тучами, угнетая и даже пугая очевидцев их быстрого бега. От него же страдала утончённая природа, выращенная городским озеленением — гнулись и трепетали хрупкие ветви стройных деревьев и кустарников. Посреди этого нарастающего буйства стихий произошла их вторая и последняя остановка пред дверями прекрасного заведения с говорящей жёлтой буквой, знакомой всем любителям вкусной и вредной еды.       Под аккомпанемент проезжающих машин и срывающихся с крыш капель, он был вынужден неловко отводить взгляд, прочь от симпатичного девичьего лица. Она стыдливо утирала слёзы покрасневшими руками и тихо шмыгала носом, пытаясь более менее внятно продолжать говорить. Говорить, не срываясь на жалкий шёпот от напряжённых связок. Конечно, Канеки сам очень быстро покрылся пунцом не хуже её, но справедливости ради стоит отметить, что практически сразу ему удалось взять над собою верх и не бежать прочь от расстроенной девушки. Из-за слабого характера, совершенной потерянности и неопытности в общении с нежным полом, он мало того, что был взволнован от внезапных женских чувств, так ещё и полностью обездвижен собственной стеснительностью. Это, безусловно, впервые сыграло ему на руку и сбитая речь, полная откровений и желанных им секретов, была выслушана от и до.       Только теперь, когда тайна долгого поиска была раскрыта, он мог наконец сформулировать своё отношение к ней — его предвкушение и восхищение интересной предыстории шатенки, совершенно не оправдало ожиданий. Ситуация, в которой обстоятельства принудили её к каждодневному обитанию на станции, оказалась до ужаса банальной и, к сожалению, привычной для современного мира. Родной человек, попавший в руки дурного общества и его близкие, неравнодушные к этому самому «родному». Он даже не хотел дослушивать девичьи переживания по поводу какой-то неурядицы, но сдержался и вытерпел до конца. А после не знал, что сказать. Теперь он не понимал, что держит его тут и ради чего он потратил свои нервы впустую, а думал он именно так. Ну, конечно, одно он знал: его держала сама шатенка, симпатичная и раскрасневшаяся от скучных откровений, всегда приятно пахнущая и великолепно выглядящая. Жаль тайна, которую она хранила на протяжении нескольких недель, не соответствовала ей самой.       На самом деле девушка находилась здесь по одной простой причине — её близкая подруга исчезла неизвестно куда с месяц назад и не удосужилась известить об этом саму шатенку, которая вместе с её родителями устроила поиски последней. Ни для кого не секрет, что подростки предпочитают идти наперекор желанию и контролю родителей, а потому поднимать на уши всю родню он не считал верным. Ему казалось, что со дня на день потеряшка должна была вернуться в отчий дом. Но даже если бы он нашёл силы озвучить своё предположение, ему бы не хватило смелости идти уже наперекор ей. Конечно, девушка сказала, что подозревает тут мистических гулей, но в это парень не поверил и отнёсся с долей скептицизма. В само существование монстров, питающихся человеческой плотью он ещё мог поверить, но в их непосредственную близость почему-то не хотел. Сталкиваться с гулями ему не доводилось, а потому разговоры о них казались какими-то нереальными и сказочными. Да и доводы, основанные на лишь вскользь брошенных словах подруги о связи с этими самыми гулями, не казались ему достаточно убедительными.       Именно поэтому вместо правды, он выдал абсолютную чушь в лице дежурных сожалений, когда упорно дослушал все предположения девушки и закончил кивать на каждое её слово. После предложил Юкине для отвлечения от столь не радужной темы, перекусить чем-нибудь лёгким и вкусным в одном из его любимых заведений. Та с радостью приняла приглашение, про себя обрадовавшись, что парень не начал расспрашивать её о больной теме, совершенно не заметив его учтивого манёвра.       С небывалым облегчением он шагнул за порог сквозь стеклянные двери заведения, не допуская и мысли о возможном переходе с белой полосы на родную чёрную, считая, что все плохое исчерпало свой лимит одного дня. Неловкость от женских слёз — он всегда их боялся — прошла, стоило ему избавиться от прямого контакта с ней. В битком забитом помещении брюнет чувствовал себя более мирно и покойно, нежели чем в обществе несчастной Юкины. Единственный страх, который не имел возможности исчезнуть с исчезновением самой шатенки, так это страх перед ней же — когда она была рядом, то думать о неловкости встречи приходилось много реже: пугающей неизвестности уже не было.       У обоих в результате откровений произошёл какой-то сбой в самообладании и в одинаковой мере каждому захотелось остаться наедине со своими мыслями. Что до неё, то стеснения в ней было не меньше и поднять взгляд на него, у девушки так и не вышло. Не вышло так же взять верх над собственным обжигающим стыдом и не вышло убедить себя дождаться нового знакомого.       В итоге за едой он убегал улыбаясь, а вернувшись, недоумённо хлопал глазами, когда вместо шатенки на улице его встретила зияющая пустота. Оглядевшись, он прошёл чуть вперёд и не найдя даже в сквере шатенку, вернулся обратно, где до него дошло, что девушка уже ушла и возвращаться, видимо, не собирается.       Она сбежала.       Ему бы и в голову это сочетание слов не пришло.       Смертельно оскорблённый юноша бросил с досады бумажные пакетики с едой и ринулся прочь, изнемогая от паршивого чувства, вновь воцарившейся над ним ауры неудачника.