***
Грязные, покрытые чернотой, что с каждым днем все больше сгущалась и становилась насыщенней, улицы были «мертво» оживленными. Намокшие от недавно пролитых небом кислотных слез дороги были усеяны людским сбродом. Бедняки, грязными руками просящие денег, а то и место, чтобы переночевать, тянулись к каждому прохожему, которые, в отличии от земных, имели здоровые ноги и могли убежать от этого ужаса. Но бежать некуда. Каждая, даже самая маленькая улочка, была осквернена присутствием на ней сброда. Наркоманы, скребущие стены от очередного приступа ломки. Пьяницы, сидящие по периметру ободранных фасадов зданий и пустым взглядом смотрящих в небо, будто ожидая, что вот-вот появится чудо, спасающее их. Или же самые обычные, серые и ничем не выделяющиеся люди, таланты и умения которых в современном мире не представляли никакой ценности. Не имея возможности проявить себя просто потому, что сегодняшнему обществу чужды понятия красота и искусство, они вынуждены жить в подвалах, прятаться как мыши. Художники рисуют мелом на стенах произведения настоящего искусства. Музыканты создают мелодии, постукивая по разбитым бутылкам. Дизайнеры шьют одежду из обрывков и тряпок, найденных на улице. Они живут, зная, что погибнут среди своих творений. Потому что они никто. Мир живых не для них.
***
Юнги шел сквозь это, скрывая половину лица за фильтрующей маской. Фильтрующей воздух, переполненный людскими страданиями, смешанными с едким дымом, извергаемым бесконечными заводскими трубами. Его глаза были безжалостно устремлены лишь вперед, не обращали внимания на все, что творилось вокруг. Он слишком привык видеть это каждый день. Мир на его глазах разрушился и спустился за считанные года на дно. Кто-то, как Юнги, научился выживать, научился применять свои умения, ежедневно совершенствуя их и существуя благодаря им, а кто-то не сумел приспособиться к жизни в низах и сравнялся с землей, зарыв в ней и остатки своих талантов. Его характер был устроен так, что при всем желании помочь безнадежному, он не станет этого делать. Юнги вовсе не плохой, его сердце вовсе не залито жестокостью и эгоизмом, но сегодняшние условия воспитали в нем стойкость и непоколебимость. Нельзя спасти всех утопающих, как бы ты не старался. А видеть, как погибнет спасенный тобой, принесет лишь разрывающую боль. Пересекая улицы насквозь, Юнги наконец смог открыть глаза, перед которыми красовалось невысокое здание именуемое больницей. — Будь добр, пошевели поочередно каждым пальцем. Прекрасно. Теперь руку вверх и в сторону, да, вот так. Просто замечательно. Полная связь с нервными окончаниями. Функционирует как живая, фантастика! — высокий мужчина в белоснежном халате ощупывал конечность, рассматривая ее со всех сторон.***
— Ты всегда волнуешься по пустякам, и это тебе тоже стоит прекратить делать, — молодой человек приподнялся и корпусом подался слегка вперед, двигаясь как можно ближе к экрану, почти касаясь его губами и украшая их легкой, хитрой ухмылкой, — скучал? — А что, если да, Мин Юнги? — экран на секунду погас, а после на нем появился рыжеволосый улыбающийся парень, который пытался сдержать смех, кусая свою губу и, смотря в глаза, не смел нарушать зрительного контакта, — отодвинься, ты меня смущаешь. — Ни за что. Смотреть на твои бегающие от волнения глаза, не лишу себя такого удовольствия, — все та же лисья ухмылка, что становилась все шире и опаснее с каждым произнесенным словом. — Да ты чертов садист, — самостоятельно отодвинув свой аккуратный нос от экрана, Хосок откинулся на импровизированную спинку кресла за его спиной и разбавил все тихим смешком, — зайдешь сегодня? Ты, вроде, приспособился уже. Летаешь, как к себе домой. — А ты следишь за моими передвижениями, Чон Хосок? — Юнги неспеша убрал раннее закинутые на стол ноги и, убедившись, что на улице стемнело, направился к входной двери. Несмотря на внешнее спокойствие, душа Юнги все еще испытывала тревожность и легкие нотки паранойи. Казалось, за ним следят. Конечно, он тот, кому есть, что скрывать от всего мира, поэтому, даже малейший намек на то, что в его квартире ходил кто-то посторонний, заставлял его тело покрыться от ужаса мурашками. Проверив бесспорную закрытость всех замков на двери, парень вернулся к мониторам. Смело протягивая руку вперед, он в разы быстрее оказался по ту сторону, становясь рядом с рыжеволосым. — Добрый вечер, — поворачивая голову к Хосоку, Юнги искренне улыбнулся от радости увиденных перед ним знакомых глаз. — Идем, — такая же смущенная улыбка в ответ и кивок головой вперед, после которого оба парня направляются вперед, прямиков в квартиру Хо. Его место жительства стало для них самым частым местом встречи и последующего времяпрепровождения. Стены его логова слышали множество разговоров, смеха и сарказма с обеих сторон. На этом строились их отношения, это был фундамент их дружбы. Отвлекаясь от проблем, Юнги забывался и, по правде сказать, не хотел вспоминать, что где-то там, за толщиной стекла, покоится его серый мир с заплаканными глазами, что его ждет работа, от которой раньше он был без ума. Брюнет начинал отстраняться от привычного ему задымленного мира, и это вызывало у него не панику, однако заметное волнение внутри. Неготовность быть привязанным к чему-то или же к кому-то давала о себе знать и не на шутку угнетала парня, который не хотел этого показывать никому. Но и бороться с ним Юнги совершенно не торопился. — Сегодня как обычно? — заваливаясь на диван, Юнги уже на автомате протянул руку, ожидая, что в ней сию минуту окажется кружка горячего вкусного кофе. Однако Хосок был совершенно другого мнения. Быстро наполнив бокалы на тоненьких ножках дорогой красной жидкостью, называемой вином, Хо вручил один из них Юнги. Брюнет, сразу бросив взгляд на непривычную форму посуды, что оказалась в его ладони, перевел глаза на рыжеволосого, приподнимая брови и наклоняя голову. — Споить решил доверчивого старика? — усмехнувшись, Юнги приблизил бокал к своему носу, вдыхая алкогольный аромат, разбавленный нотками винограда. Слегка покачивая его в руке, он оценивающе глядел на сползающие по стенкам бардовые капли, после устремляя свой взгляд через стекло на Хосока. — Я подумал, почему бы не разбавить наши вечера чем-то людским и приземленным, — пожав плечами, парень уселся напротив, в отличии от брюнета, сразу же делая маленький глоток. — Поэтому ты решил споить меня? — последовав примеру младшего, Юнги также поднес к губам краешек посуды, пропуская сквозь губы кисло-сладкую жидкость, что приятно обжигала горло и спускалась ниже, вызывая желание пить себя еще больше. — Эй, не хочешь не пей, — слегка надув губы, словно маленький ребенок, коим Хо и был в душе, он снова сделал глоток немного больше, отворачивая голову подальше от нагловатого брюнета. — Ладно, я и сам хотел попробовать, однако ты избавил меня от надобности предлагать тебе такое, — более смело дернув рукой и осушив бокал до конца, Юнги взял инициативу в свои руки, желая стать хозяином вечера, и наполнил свою посуду снова, оставив бутылку на видном месте. Первый бокал, второй, третий, бутылка была опустошена неприлично быстро, а оба парня наконец были расслаблены. Их разговоры, словно дерево, разрастались в разные стороны, разные ветки, на которых распускались новые и новые листочки — уже обсужденные ими темы. Однако ночь и присутствие алкогольной дозы в крови человека делали последнего прекрасно открытым и честным. Такие люди были беззащитны перед друг другом. Глупо улыбающиеся и часто моргающие, они гнались за тем, чтобы раскрыть все свои секреты, которые будут забыты на следующее утро. — Любишь танцевать? — неожиданный вопрос заставил Хосока удивленно приподнять голову и с интересом посмотреть на сидящего перед ним Юнги, хаотично пошевелив бровями. — Танцевать? Я забыл, что такое танцы лет в 14, — тоскливо выдохнув о потерянных навыках и танцевальных умениях, которые, между прочим, подавали неплохие надежды, Хосок полностью уложил свое тело на пол, уставляясь в белоснежность высоких потолков, — а что? Не успев моргнуть, рыжеволосый уже недоверчиво хлопал глазами, сверля взглядом стоявшего над ним Юнги, который нежно протягивал ему руку, что слегка подрагивала от волнения. Пригласить парня на медленный танец оказалось непростым и достаточно смелым решением. Однако не сделав этого сейчас, старший очень и очень долго жалел бы об этом. Этот звон, звон рвущихся цепей, и его сердце бьется в полную силу, заставляя дыхание незаметно прерываться от волнения, вызываемого таким интимным моментом. (Joji — Will He) Без лишних слов, понимая все лишь по выражению черных и ленивых глаз, Хосок смело подал руку навстречу протянутой и одарил ее приятным теплом. Касания рук казались таким личным, таким, что может происходить лишь с тем, кто действительно дорог тебе, с которым ты можешь делиться своим мягким теплом. Ладонь Юнги осторожно, будто боясь поранить, ложится на худую талию Хо и обхватывает ее, заставляя тело парня встать немного ближе к себе. Табун мурашек моментально разбежался по всем конечностям рыжеволосого и вызвал у парня мелкую дрожь в пальцах и смущенную улыбку на лице. Его изящные пальцы легли на искусственное, но родное плечо Юнги, незаметно поглаживая его как-то по родному успокаивающе. Не решаясь приблизить лицо на опасно маленькое расстояние друг от друга, оба парня смотрели куда-то в стороны слегка стесняясь и молчаливо стараясь успокоить бьющиеся в такт сердца. Негромко заигравшая мелодия заставила их тела начать очень медленно и неловко двигаться, сливаясь в медленном танце. В их личном нежном танце, в одно время несущем в себе так много смысла, а в другое желающем заткнуть всех вокруг, дать этим двоим сполна насладиться откровенностью момента. Кончики пальцев скользили по коже, одаривая ее непередаваемыми ощущениями, легкими подрагиваниями где-то внутри. Незаметные, но такие многозначительные прикосновения, теплое дыхание, что попадало то на шею, то на плечо, трепетно обволакивало каждый миллиметр нежных участков кожи, заставляло влюбляться в каждый вдох и выдох. Одно движение и голова Хосока оказывается лежащей на широкой груди Юнги. Жмурясь и ожидая колкого замечания в свой адрес, младший быстро вдыхает, желая насладиться знакомым ароматом парфюма, который проникает в его нос и становится тем, чем он желает дышать всю жизнь. Он слышит учащенный стук сердца, от которого горит вся грудь, а теперь и щеки. Его глаза расслабляются, а тело полностью падает в мягкие бархатные объятия, что не заставляют себя ждать и крепче прижимают рыжую макушку к себе, будто желая защитить и спрятать от всего мира. Пальцы бережно сжимаются на руках друг друга, а после неспеша переплетаются, сжимаясь еще крепче и не желая отпускать от себя. Опуская голову, Юнги невесомо касается губами лба младшего и, будто боясь подарить поцелуй, лишь замирает, заставляя Хосока больше прильнуть к родному телу. Его размеренное дыхание буквально ласкает белоснежную кожу на шее, что так сильно манит одарить ее самыми мягкими поцелуями в мире. Но сейчас уместны лишь легкие касания кончиком носа, что щекотит просвечивающиеся вены, которые могут сказать куда больше, чем обычные кричащие слова. Осторожно перемещая свои кончики пальцев на невероятно мягкую щеку младшего, Юнги приподнял его лицо, расплываясь в улыбке, как только на него взглянули глаза напротив. Погружаясь в них с головой, добровольно утопая и теряя голову, старший не может и не хочет оторваться от них, желая стать еще ближе, подарить Хо еще больше своей нежности. Поддаваясь гипнозу, Мин слегка двинулся вперед, сокращая расстояние между скромно дрожащими губами. Одно легкое касание и ощущение присутствия горячего дыхания на своих губах. Одна желанная секунда. Юнги стремительно отводит свою голову дальше, следом осторожно убирая раннее обнимающую Хосока руку. Последним шагом назад было прощание их пальцев друг с другом, что так крепко сплелись и с болью расставались. Последнее касание и Мин с сожалением смотрит в глаза напротив, не понимая самого себя. Резкая боль в груди, будто из нее живьем вырвали сердце и раздавили его прямо в ладони. Хосок стоит, стоит и не знает. Не понимает, почему. Почему на него смотрят с сожалением, почему его сейчас разрывает на части, почему ему стало так холодно? Бетонная стена падает между ними двумя, заставляя обоих пятиться назад, мотая головами. — Прости, — немое извинение, никчемное и никому сейчас не нужное, и Юнги исчезает. Исчезает, оставляя Хосока одного. Он все еще стоит на месте, но уже один. Он снова мерзнет и он один. Там, где было двое, теперь он один.Лишь только один.