You Are My Rescue

Случайная, случайная хаотичная жизнь. Жизнь, в которой тебя может спасти жалкий камень, о который ты споткнешься, задержавшись и пропустив того, кто собьет тебя на пешеходном переходе. Жизнь, в которой тебя может убить слово, неосторожно брошенное человеком. Человеком, существом, вечно воспеваемым и обожествляемым, высшим разумом. Существо, которое может дарить жизнь, а может отобрать ее у любого. Может убить, направив в висок пальцы и выстрелив одной лишь фразой. Выстрелить в голову, но попасть в сердце и раздробив его на мельчайшие частицы. Кем же возомнил себя крошечный человек? Маленькая соринка в огромном, непрерывном потоке мира. Уничтожая веру и любовь в людях, без возможности снова собрать все это воедино и продолжить любить. Любить, как в первый раз сильно, как в последний раз бескорыстно. Кто такой человек? Его наделили оружием в виде умения говорить, а он использует его направо и налево. Бросая неосторожные слова, он попадает в руки и ноги, принимая удары и в свои конечности. Однако мы, люди, лечимся, встаем, идем дальше, приобретая опыт, защищая места, которые уже пострадали. Но спасем ли мы сердца также, как спасали руки? Нет. Потеряв его однажды, мы не сможем восстановить и части. Научитесь использовать свое оружие для защиты, а не нападения.

***

Стены, серые стены, что окружают его вот уже 7 лет. Одинокие серые стены, привычные и родные, они олицетворяют тот мир, в котором он живет, с которым он стал единым целым. Единственное яркое пятно здесь — это фотография, обычный снимок, оставленный на память. — Держи, это тебе, чтобы не забывал, кто тебя научил пользоваться рукой, — рыжеволосый протянул снимок, на котором был запечатлен он сам, мягко улыбающийся и с надеждой смотрящий в камеру. — Фотография? — Юнги, приподняв брови, осмотрел данный ему снимок, после бережно спрятав его в карман, — Спасибо. Обычная фотография, которая теперь дрожала в окровавленной руке, которая непонятным, странным образом сейчас затмевала боль по всему телу, что скребла бока и виски. Тот, кто смотрел сейчас с нее, вроде улыбался, но его взгляд был грустным и даже немного осуждающим. Если бы он не сбежал, если бы не его трусость и пугливость собственных чувств, которая подкосила его ноги и заставила пятиться назад, он сейчас не сидел бы на смятой холодной постели в одиночестве, не шипел от каждого прикосновения к кровоточащей губе, не держался бы за сердце, что неприлично сильно било в грудь от проницательного взгляда напротив. Поднимаясь на все еще слабые ноги, Юнги направился в небольшую ванную, включая в ней тусклый зеленоватый свет и останавливаясь напротив зеркала. Разбитый нос и губа, ссадина на виске и скуле, запекшаяся кровь, недавно текущая из всех, даже самых мелких, царапин. Все его лицо играло иссиня-багровыми переливами. Сплевывая остатки скопившейся во рту солоноватой крови в раковину, парень неаккуратно, тихо постанывая от каждого своего угловатого движения, которое тревожило его гематомы на ребрах, снимал грязную, пропитанную дождевой водой, потом и кровью футболку, кидая ее на пол. Оперевшись руками на хиленько стоящую раковину, Юнги ближе рассмотрел свое сияющее лицо, криво улыбаясь и пуская тихий смешок. — Хорошая работа, — включая прохладную воду и отмывая кровь с рук, парень не отрываясь, смотрел в свое отражение, скалясь, словно озлобленный волк, — надеюсь, следующая наша встреча станет для одного из нас менее удачной. Резко опуская голову вниз и подставляя ее по холодную струю воды, брюнет прикрыл глаза, глубоко вдыхая и ополаскивая все лицо. Вода, плавно растекающаяся по каждой пряди, капала вниз, окрашивая раковину в грязно бардовый цвет, постепенно бледнея и наконец вновь становясь прозрачной. Смывая всю свою проявленную стойкость и непоколебимость в драке, Юнги отжал ладонями волосы, встряхивая тяжелой от больных мыслей головой. Накрыв макушку полотенцем и напоследок глянув на свое более менее прилично выглядящее отражение, Юнги направился обратно на прохладное от одиночества место, заваливаясь на него, словно кусок мяса. — Что же я скажу Хосоку или правильней, что скажет мне он? Что мы скажем друг другу и скажем ли что-нибудь вообще? — снова и снова задавая самому себе вопросы, Юнги тихо бормотал себе под нос, наблюдая за плывущей перед глазами комнатой и плавящимся в голове потоком мыслей. Постепенно проваливаясь в глубокий сон, парень прерывисто дышал от неприятного чувства соприкосновения изувеченного тела с бугристым скомканным одеялом. Томное ожидание приятного сна, который смог бы полностью отвлечь парня от напряжения, сгущающегося вокруг него. Но Юнги почти не видит хорошие сны. В этом мире снов не видит никто, лишь глухую чернь наружного мира, смог которого не оставляет даже во сне. У людей нет мечты и нет цели, чтобы во сне воплощать их в реальность. Также как и нет причины жить в пропитанном кислотами и отходами заводов мире. Есть только желание отправиться в вечный сон, потревожить который не сможет никто. Но Юнги заставил усомниться самого себя. Заставил усомниться в таких, когда-то правдивых, утверждениях. Желание продолжать жить не во снах никогда не было таким сильным для него, как сейчас. На это есть своя причина. — Мин Юнги! — резко подрываясь, чем доставляя себе чувство боли, Юнги осматривается по сторонам в поисках голоса, что позвал его. Вокруг темно. Чернота, словно вязкая субстанция, сгущается с каждой минутой все больше, поглощая последнюю надежду на свет. Парень встает, еще раз осматриваясь и, решая двинуться вперед, останавливается. Опуская голову, вместо своих бледных запястьев он видит смуглые, тонкие руки с изящными пальцами. Юнги сразу узнает их, узнает те самые ладони, что дарили ему бесконечно нежные и незабываемые прикосновения. Вновь пытаясь сделать шаг, закричать, он застывает в ступоре, не смея отвести взгляда. Впереди стоит он, сам Юнги. Юнги, который тут же разворачивается, молча уходя в черноту, безвозвратно. Снова опуская взгляд вниз, парень видит, как на полу вокруг него каплями появляется кровь. Хватаясь за грудь, его руки в момент оказываются окрашены бардовой жидкостью, растекающейся по пальцам, по ладоням ниже к запястьям. Капли, бегущие на перегонки растут от вновь пребывающей крови, что никак не останавливается. Ему больно, больно будто вырвали сердце с корнями, оставив раздробленные ребра и пустую дыру в груди. Юнги пытается кричать, просить о помощи, но все тщетно. Голоса будто никогда и не было. Падая на колени и оставляя кровавые разводы на полу ладонями, парень чувствует, что из глаз текут слезы ручьем, неостановимой рекой. — Юнги! — открывая глаза и резко вдыхая полной грудью, парень поднимает корпус с кровати, сразу же отправляя его обратно от резко наступившей головной боли. Придерживая свой затылок и снова закрывая глаза, юноша чувствует, как его щеки становятся влажными от выступивших в уголках глаз слез. Сразу же вытирая их и предотвращая новые, Юнги вновь более аккуратно поднимается с кровати, глазами ища часы. Суббота, 5 утра. — Мог еще пораньше подняться, — вздыхая от собственной глупости и, не долго думая, направляясь к излюбленному рабочему месту, Юнги уселся в черное кресло, двигаясь ближе к столу. Юнги попросту не знает, чем занять себя кроме как работой. Которая, к слову, уже давно должна быть выполнена. Кладя голову на свои руки и потирая глаза, парень сверлит взглядом белый экран монитора, бегая зрачками от угла к углу, мечась и заметно нервничая. От значка разрывающейся почты до невидимой точки в середине экрана. Неуверенно, будто впервые, он протягивает протез вперед и снова отводит назад, обращая свой взгляд на горящие багровым ссадины на костяшках. Но, сжав руку в кулак как можно сильнее, он запустил ее в бесконечную белизну, ныряя внутрь и за долю секунды оказываясь за стелком. — Зачем пришел? — тут же раздавшийся знакомый голос слегка напугал Юнги, заставив дрогнуть и пошатнуться назад. — Хосок? — сразу же поворачивая голову в сторону, Юнги встретил уже ставшие родными глаза, сразу смягчаясь и пытаясь изобразить что-то вроде улыбки. Неловкое молчание и бегающие в замешательстве глаза Хосока, на лбу которого тут же появляется испарина и легкая дрожь в конечностях от увиденного. Перед ним стоит глупо улыбающийся, побитый, как дворовая собака, Юнги. Его глаза говорят так много и так невнятно, путаясь во фразах от хаотичного потока чувств, что вырывается наружу и заставляет сделать неуверенный шаг навстречу. — Я, кажется, испортил нам вечер, — глупо почесав затылок и попытавшись тихо засмеяться, разряжая пестрящую острыми шипами обстановку. — Придурок, — выругавшись, Хосок направил свой кулак прямиком в изувеченную оголенную грудь Юнги, ударяя в нее и заставляя того поморщиться от неприятного, жгучего чувства. Сразу же хватая тонкое запястье, брюнет отвел его в сторону и устремил свой глубокий взгляд в глаза Хосока. Прищуренные, но вовсе не от улыбки, они пугали и просили объяснений происходящему. Губы сжимались в тонкую ниточку, не решаясь выпустить даже писка, лишь глубокий выдох, сопровождаемый еще одним толчком в грудь. — Знать не хочу ничего. Кофе? — непривычная холодность в словах такого солнечного Хосока, как ни странно, вовсе не удивила и не расстроила Юнги. Осень в их отношениях сменилась зимой, а за зимой всегда следует весна. — Если можно, — наблюдая за постепенно удаляющейся на только что созданную знакомую кухню спиной Хосока, брюнет на секунду отвлекся, бросая сожалеющий взгляд на то самое место. Место, веющее невероятным теплом и тем самым вкусом сливочной пенки на кофе. Но сегодняшний кофе не сможет похвастаться своей сладостью и воздушностью, которые не так давно ласкали горло мягкостью своего вкуса. Сегодня он будет горьким и крепким, без сахара и сливок, грубый черный кофе. Юнги становится рядом с худощавым телом, что незаметно отстраняется от него дальше, пытаясь не подпускать к себе так близко снова. Юнги признается сам себе, что для него это самый что нинаесть удар под дых. Ныряя взглядом в глубь чернеющего напитка, Юнги смотрит в отражение, двигая свою руку куда-то влево в поисках тепла. — Тебе ведь не нужны мои извинения, они все равно ничего не изменят, — не отрывая взгляда от гипнотизирующей картины в кружке, брюнет рискует нарушить непривычную тишину. — Ради приличия, о котором ты, наверное, не слышал, — привычно едкий ответ, следом за которым глоток обжигающего кофе отправляется прямиком в горло Хосока, морщащегося от излишней горячести. Темная кофейная капля, которую обронила кружка, неспеша образовалась в уголке губ, аккуратно стекая ниже к подбородку и оставляя за собой влажный горьковатый на вкус след, который разбавится сладостью загорелых щек. Пойманная пальцем Юнги, капля отправляется на его губы, сразу же растворяясь на них и исчезая. Хосок не хочет поддаваться такой нежности и снова доверяться, но не может. Не может противостоять гипнозу, которым на него влияет этот чертов проводник со своими ледяными руками. Сохраняя холодность на лице, но растопив свой взгляд, Хосок слегка поверну свою голову еще раз рассматривая покалеченное лицо напротив и в который раз обреченно вздыхая. Стоило взгляду снова упасть, как зрачки в момент расширились от упавших и обвивших талию рук. Прижимаясь и глубоко вдыхая этот медовый запах с волос, собирая каждую капельку этого желанного аромата, Юнги рискует, рискует и окунается носом в горящие рыжим волосы, жмуря глаза от удовольствия. — Я испугался, — недовольно мотая головой от всплывающих воспоминаний, Юнги мысленно обругал себя в который раз, — я испугался влюбиться в тебя. Несколько слов и руки Юнги уже разбросаны в стороны, а тело отстранилось дальше. Оттолкнув от себя парня, Хосок смотрел на него, пытаясь переварить и понять смысл сказанных слов. Но его тянуло, тянуло как магнит обратно, еще ближе, чтобы чувствовать тепло родного тела, создавать вместе кипяток. — Тогда тебе стоит уйти? Это у тебя получается лучше всего, — Хосок язвит, язвит сквозь желание заткнуться и просто прижаться к Юнги, вдохнуть запах ненавистных сигарет, которые он проклинал уже сотни раз, но которые продолжал любить за их родной запах. Ничего не говоря, лишь продолжая смотреть в те самые глаза, брюнет снова приближается, снова его дыхание чувствуется на нежной коже и будоражит все внутри. Прижимая тело как можно ближе к себе, Юнги пытается наконец отдать ему все сполна, отдать всю нежность и любовь, отдать то, что переполняет его, как только он замечает рыжую знакомую макушку. У Хосока нет сил сопротивляться, нет сил и желания противиться своим чувствам и поддаваться своей обиде. Он снова и снова льнет к мужскому телу, хватаясь за обвивающие его живот ладони и сжимая их в своих. Ощущение горячего дыхания на своем затылке, которое перемещается все выше к уху и уже обволакивает его своими воздушным поцелуями за ним, вызывая легкое головокружение вперемешку с щекочущим чувством где-то внутри. — Прости меня, — тихий шепот в ухо, который полностью овладевает ситуацией и заставляет томный вздох разнестись по всей до недавнего времени тихой кухне.