Имя им - Стая

Марио знает, что значит жить в цепях. И он готов лучше умереть, чем снова проходить через то, что однажды уже испытал. Он весь сжимается, пытается раствориться в темном углу, когда дверь со скрипом открывается, впуская невысокую фигуру в рясе священника. - Я пришел очистить тебя, - голос мягкий, теплый, с толикой сострадания и сожаления, что все так складывается. - И помолиться за твою душу. Марио вглядывается в чужое лицо - открытое, светлое, с добрыми серыми глазами и вдумчивым взглядом. Он понимает, что его не ждет ничего хорошего, но этот человек внушает то, что и должно божьему посланнику на земле. Смирение и принятие всего, что будет ниспослано в качестве испытания. И Фернандес выходит из своего убежища, послушно опускаясь на колени перед человеком и прикрывая глаза. Если ему суждено умереть, он бы хотел, чтобы ему отпустили грехи. Он бы хотел быть принят в Царстве Божьем, даже если это и невозможно для такого, как он. Всегда остается надежда - последнее прибежище каждого, кто хоть однажды все терял. - Padre nuestro que estás en los cielos*... Молодой священник напротив замирает и в растерянности смотрит на зверя, что преклонил перед ним колени и теперь молился его Богу. Голос едва слышно дрожит, но не от страха неминуемой скорой смерти. Создание перед ним будто страшится быть неуслышанным, спешит закончить молитву, стараясь достучаться до небес. - Santificado sea tu Nombre... - священник и сам не понимает, отчего присоединяется. Прежде подобного никогда не случалось - те, кого он очищал, слали лишь проклятия, а в конце умоляли о снисхождении, не осознавая собственной опасности. Столь вопиющий эгоизм всегда поражал святого отца, а от того столкнуться со смирением едва ли не настоящее чудо. И он смотрит на монстра, что сжимает ладони перед собой и невольно чуть улыбается. Марио даже рад, что его путь не закончится внезапно, что ему дали последний шанс обратиться к Богу - молитва всегда приносила мир в его сердце. - Ahora y siempre y por los siglos de los siglos. Amén, - они заканчивают молиться вместе, и священник невольно мешкает. Привычно крестит притихшего мужчину, а тот благодарно кивает. Вскидывает чистый взгляд, которого не должно быть у подобного создания, и смотрит с таким пониманием, что едва не заставляет прервать зрительный контакт. - Я бы хотел исповедаться и пройти свое последнее причастие, - просит Марио, хоть и догадывается, что в подобной просьбе ему откажут. Он понимает, для чего он здесь, осознает, куда пропадали здешние оборотни и уж точно не питает иллюзий вновь выбраться и спастись. Он лишь жалеет, что не сможет сообщить Игорю о происходящем, что не огородит местную стаю от новых нападок этого странного охотника, который наверняка верит в правильность собственных поступков, подкрепляя это саном и зашторенными знаниями о том, что черное - это черное, и оттенков быть не может. Марио даже понимает, честно, ему просто жаль тех, кто уже побывал в этом подвале и не вернулся... Назвать мирную стаю Дани Парехо опасной даже язык бы не повернулся. Как на них вышли - и то загадка. Он бы хотел предупредить, просить бежать и спасаться, но сейчас способен лишь принять собственную судьбу. Она не была к нему благосклонна, но... так было необходимо, если Он так решил. Кто такой Марио Фернандес, чтобы сопротивляться или спорить с предначертанным? Хватит. Однажды ему подарили вторую жизнь, самое время платить по своим долгам. Он прожил дольше, чем мог даже предположить. И сейчас смиренно примет то избавление, что ему даруют. Святой отец в смятении отступает на несколько шагов. Невольно вскидывает руку, оглаживая маленький крестик на шее, впервые, пожалуй, колеблясь в собственных действиях. Он не должен сомневаться, ему стоит просто очистить мир от очередной заразы, но... Как он смеет отказать в подобной просьбе? Каждое создание имеет право на отпущение грехов перед смертью, если искренне сожалеет о каждом своем поступке. Но может ли он причастить того, кто к божественному не имеет никакого отношения? Священник невольно хмурится, спотыкаясь о многочисленные "но", которых прежде никогда не возникало. Простая кротость и молитва не должны вносить смуту, он совершенно точно верен своему пути, все его дела благочестивы и... Тихий вздох и вымученное соглашение с самим собой. Он же должен спасать души, все ради этого, так отчего не попытаться очистить того, кто не рожден проклятым, а стал подобным? Волею судьбы или опрометчивым решением - человек слаб, и ему свойственно ошибаться. Обязанность церкви- помочь искупить свой грех. - Завтра я проведу службу. И после исполню твою просьбу. Ты лишь должен понимать, что это не изменит твоей судьбы, - мягко, но непреклонно сообщает, теряясь лишь больше от бесхитростной улыбки и искреннего смирения в темных глазах. Священник неловко кивает и старается поспешно покинуть тюрьму. - Как ваше имя, отец? - зачем-то уточняет Марио, провожая его внимательным взглядом. Мужчина тушуется и с противным скрипом закрывает за собой дверь. Кажется, что он проигнорирует ненужный вопрос, но в последний момент все же откликается, замирая у решетки. - Отец Иоанн, - совсем тихо, словно признается в чем-то сокровенном. Или делится тайной, которой не должен. - Нет, я не... Ваше мирское имя, - Фернандес чуть подается вперед, но не выходит из своего угла. Он до конца и сам не понимает, зачем ему это. Но внутреннее чутье уверяет - так надо, даже если завтра все закончится, так просто надо. Его очистит святой отец. Но в последние минуты с ним будет простой человек. - Денис, - ответ звучит еще тише. Не будь столь чуткого слуха, и вовсе бы не расслышал. Марио удивленно вскидывается, но больше ничего не успевает сказать – мужчина уже исчезает на лестнице. Воистину, пути Господни… Священник приходит, как и обещал, после полудня. Он все еще в церемониальных одеждах, и Фернандес невольно засматривается - когда он был простым человеком, то часто посещал церковь, восхищаясь величественной простотой храма и этим непередаваемым внутренним светом святых людей. Оборотень поднимается на ноги, встречая Дениса открытой улыбкой, замечая в его руках гостию и бокал с вином. Неужели... - Я не мог надеяться, что ты позволишь мне очиститься, - легкий акцент делает речь еще более мягкой, словно теплые набегающие волны, к которым прислушиваешься, закрывая глаза. Отец растерянно замирает, не уверенный, что все услышал верно. Кто же ожидает в чужой стране услышать родную речь, от которой сам уже отвык? Тем более от иностранца... - Что? - вопрос глупый и по-детски наивный, и Фернандес почти неслышно смеется, поднимаясь со скрипучей скамьи, но не позволяя себе подойти ближе. Он здесь опасный зверь, смертельная зараза, так зачем рисковать и заставлять кого-то нервничать? - Много времени провел в России, - Марио не боится поделиться информацией, он давно научен строго фильтровать все, что озвучивает. Следить за всем, что делает, говорит и даже просто думает. И сейчас действует по наитию, следует сердцу, как всегда и старался делать. Он не чувствует привычной темноты от этого человека, не ощущает червоточины, что поселилась в каждом из охотников. Ощущает лишь чистое сердце и добрые помыслы, затуманенные чужим влиянием. Он не знает, кто или что привело Дениса к такой жизни. Но она его не ожесточила, и если это не дает надежды на спасение, то хотя бы позволяет надеяться, что ни один из погибших от его рук не страдал. - Я... не ожидал услышать.. свой язык, - мужчине так тяжело подбирать слова, а акцент и вовсе сильнее, так что непонятно, кто из них тут более иностранец. Фернандес понимающе кивает и продолжает отчего-то тихо улыбаться. И с этой улыбки все и начинается. Потому что в этот день священник так и не может заставить себя убить оборотня, стараясь оправдаться перед самим собой тем, что в воскресенье этого просто нельзя делать. Не после службы и причастия. Не после неспешного короткого разговора обо всем и ни о чем. Он откладывает свою миссию совсем ненадолго, старательно убеждая себя, что пару дней ничего не изменят. И все это просто... неосознанная тоска по родине. Пару дней перерастают в пару недель. Денис все так же ищет оправданий для собственной слабости, а Марио с радостью встречает в тюрьме своего же надзирателя. Каждый рассвет для него как последний, и он старается насладиться каждой отведенной минутой. Он не ищет причин и подоплеки в том, что все еще жив - странно не вручить себя Богу, когда оказываешься в его доме. И Фернандес верит в то, что все именно так, как и должно быть. Что-то привело его сюда, что-то сохраняет ему жизнь, и странно не думать о предначертанности этой необычной встречи. Священник же откровенно сбит с толку - его тянет к оборотню, будто магнитом, хотя к этому времени он должен был извести уже всю стаю. Но отчего-то слушает наверняка лживые речи - о мирных созданиях, что лишь родились подобными. О сильных альфах, способных удержать в своих стальных руках сотни опасных существ. О тех, кто добровольно даже связывает свою жизнь с оборотнями или вампирами. Об охотниках, что не трогают невинных, несмотря на свое предназначение истреблять сверхъестественное. Денис понимает, что пропадает, нарушает установленные правила и предает доверие епископа, но впервые в жизни не может справиться с собственной слабостью. Его словно что-то подтачивает изнутри, скребется, удерживает от того, чтобы поступить правильно. И в какой-то момент он прислушивается к этому зудящему чувству внутри, стараясь понять, отчего душа не на месте, почему он подвергает сомнению то, во что столь долго верил, почему смотря на чужую солнечную улыбку, ему порой даже трудно дышать. Впервые он заглядывает в самого себя. И это становится началом конца. Привычный скрип возвещает о том, что Денис вновь здесь. Марио тихо улыбается и уже поднимается с койки, когда внутреннее чутье буквально пригвождает его к месту. Он опасливо ведет носом, принюхиваясь, а спустя всего мгновение, сам того не контролируя, рывком подается назад, больно впечатываясь спиной в стену. Фигура замирает у двери, не двигается, но Фернандес замечает кривую улыбку. И это не улыбка святого отца. Во всем чужом облике сквозит опасность, угроза, что-то... сверхъестественное. - Что ты? - невольно срывается вопрос, ведь Марио совсем не хочет знать ответа. Он его страшит так, как ничто до этого. - Тот, за кем ты пойдешь, - уверенно заявляет нечто грубым, шелестящим голосом. Он словно отскакивает от стен, разделяется на множество интонаций, меняется за долю секунды. И Фернандес вздрагивает, узнавая эту особенность. Неверяще мотает головой, не в силах принять. - Ты не мог... он святой человек, ты бы не сумел... - шепчет вмиг пересохшими губами, стараясь сравняться с каменной стеной. А гость смеется, и от этого смеха нестерпимо хочется закрыть уши, сжаться в комок и... проснуться. Потому что все это не укладывается в голове. Потому что такое невозможно, даже в этом сумасшедшем мире. - Ты же не ставишь меня на одну ступень с мелкими сошками? - фырчит, все же подходя ближе - небрежно, показательно неспешно, останавливаясь так близко, что чувствуется горячее дыхание. - Я пришел познакомиться с тобой, оборотень. И понять, что же не так... Марио задерживает дыхание, с трудом сглатывает, но все же заставляет себя посмотреть в чужое лицо. Встретиться с черным взглядом, в котором так странно будто вспыхивает огонь. Таких демонских глаз он еще не видел. Да что там... Он прежде не встречал демона, что выбрал бы себе в транспорт человека из церкви - святая вода, ладан, молитвы. Кто же захочет подобное соседство? Кто же его выдержит... - Любопытно? - с наигранным участием уточняет, педантично оправляя рясу. Он будто меняет маски одну за другой, не зная, на какой остановиться. - Вот и мне любопытно. Почему мы просто тебя не убили? Он выразительно вздыхает. А после незаметным даже чуткому взгляду движением хватает Фернандеса за шею и легко поднимает, умудряясь приподнять долговязого бразильца над землей. Марио рефлекторно хватается за его запястья, пытаясь ослабить хватку, но делает лишь хуже - ему кажется, что еще пару мгновений, и позвонки просто хрустнут, оставляя в руках демона пустую оболочку. Но тот медлит, с интересом вглядываясь в бледное лицо напротив. - В тебе ничего особенного. Ни симпатичной мордашки, ни злого упрямства, ни даже желания рвать, - Это кажется разочарованным, склоняет голову к одному плечу, а после к другому. - Наверное, в этом и дело. Ты слишком обычный для твари. Он смеется удачной, как ему кажется, шутке, и все же отбрасывает Фернандеса в сторону, наверняка специально прикладывая спиной к жесткой кровати, без тени сожаления выдавая детское "упс". Из легких привычно выбивает воздух, хотя казалось, что он успел забыть, каково это. Марио жадно глотает воздух, хватаясь за свою шею, которую жжет от регенерации - оставленные синяки сходят нехотя, возвращая привычную бледность. Это смотрит с интересом, но тут же цокает - опять ничего необычного. Ему непонятны мотивы собственного человеческого "Я", которое без колебаний отправило к праотцам не меньше сотни существ, а тут привязалось настолько, что ослушалось даже своих горячо почитаемых священнослужителей. Не то чтобы он против непокорства и своеволия, он очень даже за, давно пора!, но Денис умудрялся цепко держать его под замком, пока эту уверенность и железную выдержку не нарушило появление нового обреченного. Слабого, покорного, с готовностью подставляющего другую щеку. Это настолько избито, что хочется закатить глаза и по-подростковому недовольно застонать "ну маааам". Правда, в его случае стоило обратиться к папочке, что умудрился найти смертную, что не дожила и до десятилетия своего ребёнка, обрекая того жить в спартанских условиях католического приюта. Какая же охрененная ирония! Тот, кто создан самим Адом, столько лет служит небесам. Это даже забавно, было весело и неординарно, но пора и честь знать. - Как жаль, что ты такой никчемный. Но ничего, недолго осталось. Сотрем же посредственность и приступим к более глобальным вещам! - Это хлопает в ладоши в радостном предвкушении. Слишком долго сидел взаперти, хочется всего и сразу, и у него под руками такой удачный экземпляр, прямо таки посланный небесами! Он тут же фыркает и начинает смеяться от столь удачного сравнения, руками изображая барабанную дробь. – Ба-да-бумс! Готов, блохастенький? Марио даже не пытается подняться самостоятельно, только сглатывает и облизывает бледные губы, стараясь поймать взгляд черно-красных глаз. Он все еще не верит. Он все еще надеется, что это лишь дурной сон. - Дени, - зовет тихо, просяще, пытаясь найти в чужом облике того самого человека, которого встретил здесь в самый первый день. Разглядеть тот свет, ощутить теплоту и трепетное ощущение чего-то особенного… исключительного. Оно не могло оказаться на проверку таким, это просто невозможно. Фернандес не мог настолько обмануться в собственных чувствах, чутье не могло его подвести – перед ним был святой человек. И он не находит ответа, какую же лазейку нашел демон, чтобы суметь заполучить его… - Ох, давай вот без драматизма, ладно? – морщится Это и в несколько шагов преодолевает разделяющее их расстояние. – Что-то мне подсказывает, что ты все-таки за мной не пойдешь. Стремный ты. Так что не обессудь. Оно смеется, ловко забираясь сверху и седлая, отчего-то пошло и широко усмехаясь. Облизывает бледные губы и пробегается пальцами по чужой груди, неспешно добираясь до шеи, касаясь дернувшегося кадыка. - Ох, оборотень, мы бы так с тобой повеселились. Но ты свое дело сделал, - Оно улыбается, подмигивает и в следующее мгновение сжимает руки так, что кажется, будто под ними сминаются кости. Марио вскидывается, рефлекторно пытается освободиться, царапает чужие запястья, чувствуя, как все взрывается внутри грудной клетки от недостатка кислорода. Ноги беспорядочно сминают подобие простыни, а глаза уже едва не закатываются. Фернандесу страшно от того, что он умирает не рядом с тем человеком. Ему так жаль, что он не успел помолиться в свой последний день. И ему очень жаль Дениса, который не сразу осознает собственную одержимость… И, пожалуй, последнее чувство сильнее всего. Его хватает на то, чтобы протянуть подрагивающую руку. Коснуться мягкой щеки и скользнуть ниже, пытаясь стереть кривую усмешку, что ему так не идет. Провести по шее и накрыть ладонью серебряный крестик, прижимая к чужой груди, в попытке спрятать от Бога такого священника. Он не виноват, если проявил маленькую слабость. Он не виноват, забирая чужую жизнь. Он… не виноват. И это прощение в потухающих глазах бьет с разворота. Демон шипит, ошарашенно выдыхает и успевает лишь выкрикнуть банальное "нет" прежде, чем черные глаза светлеют. - О Боже... - Денис несколько раз моргает, пытаясь понять, что же произошло. С ужасом смотрит на собственные побелевшие пальцы, что сжимали чужое горло. - Что... что я... Он не осознает. Лишь чувствует отголосок чего-то склизкого, черного внутри самого себя. Насилу заставляет разжать ладони и испуганно отступает, вздрагивая на хриплый кашель. Марио скатывается с койки на холодный каменный пол и жадно глотает воздух, ощущая, как слезы обжигают впалые щеки. Ему так хочется успокоить святого отца, обнять его и долго-долго убеждать, что все в порядке, но легкие горят от кислорода, в голове туман, и он не может даже подняться. А Денис настолько напуган и сбит с толку, что проявляет простое человеческое малодушие. Он сбегает и несколько дней и вовсе старательно обходит камеру стороной. Ему кажется, что Бог наказал его за собственную нерешимость. За то, что поддался речам самой тьмы, что посмел сомневаться в выбранном пути и словах своих учителей. Очистить мир от скверны, что может быть проще? Он больше не мог так беспечно себя вести. Ему давно стоило поставить точку. И его странное состояние, и его провалы в памяти – будто само провидение пытается заставить его убить очередное создание. И Денис даже решается, он отбрасывает сомнения и без колебаний следует в импровизированную тюрьму, уверенный в том, что после все станет как прежде. И более его не будут мучить ночные кошмары, он вновь почувствует приток сил и уж точно не будет слышать странный шепот по углам своей же церкви… Это все оборотень, что своим присутствием оскверняет святое место. Это все оборотень, который отравил его мысли, внеся раздор, заражая нерешительностью. Святой отец намерен все это прекратить единственным ударом клинка, но сбивается уже у порога. Марио встречает его с такой неприкрытой и искренней радостью, что хочется снова бежать, иначе пропадет окончательно, уже не выплывет, потому что есть нечто в этом создании, что просто не позволяет причинить ему вред. - Ты в порядке… Слава Богу, я так переживал, я молился за тебя, - лепечет, раскрывает руки ладонями вверх, благодаря Всевышнего, что услышал его. Фернандес настолько честен в своих чувствах и порывах, что Денис лишь устало, обреченно выдыхает, понимая одну простую ужасную вещь. Он не может. Возможно, он будет гореть за это в аду. Возможно, это самая большая ошибка в его жизни. Но охотник не может убить этого оборотня. ++++++++++++++++++ Кокорин в своем деле хорош. Вот реально просто хорош, и он это прекрасно знает. Приезжает в солнечную Испанию с твердой уверенностью в том, что все разрулит за пару дней, а в остальные пошикует на деньги стаи, которыми так щедро поделился Акинфеев. В таком маленьком (после Москвы-то!) городке просто невозможно спрятать секреты, здесь все и у всех на виду, просто нужно знать, куда смотреть. И к чему прислушиваться, разумеется. И потому Сашке действительно хватает совсем немного времени прежде, чем он понимает, что все дороги ведут в храм. Ну как иначе-то? Добро пожаловать в мир праведных католиков, потомков рыцарей, что смело сжигали еретиков и красивых баб. Здесь буквально все кричит о том, что не пошел бы ты в дом Господень, грешник. Коко легко соглашается и честно едва не засыпает на мессе, в которой ни черта не понимает, а голос молодого священника слишком мягок, буквально убаюкивает его на раз-два. Впрочем, это играет ему на руку. Удивительная способность Саши – любой его косяк просто таки магическим образом превращается в ту самую ниточку, за которую потом можно потянуть, являя на свет искомое. Иначе как еще объяснить, что священник его замечает и даже подходит, с улыбкой балакая что-то на этом прекрасном наречии. - Ох, твою ж… Говорил мне Федя, не везде прокатит просто быть русским… - печально сетует Кокорин, но сам улыбается и кивает словно болванчик. По хорошему, ему бы этого лучезарного допросить, а для этого придумать способ перевести все хотя бы в корявый английский. Впрочем… Магия работает. Саша не просто фартовый, он самим Богом целованный, не иначе. - Возможно, вам повезло, - священник отвечает на почти чистейшем русском, и Сашка вскидывает победно руки, выдавая гордое "Ха!", уверенный, что где-то сейчас Смолову точно икнулось. Шах и мат, образованное ты недоразумение. Кокорину уж точно нет необходимости забивать свою светлую голову чужими языками, он сам по себе универсален, все что надо, его само найдет. И он этому чертовски рад первые пару дней. А после его и правда находит. Подозрения священник вызывает уже на следующий день. Любой охотник обман распознает на раз-два, будь ты хоть признанный актер с коллекцией оскаров под кроватью. И Саша чувствует запашок откровенной лжи, когда расспрашивает своего нового знакомого Дениса о молодом и глуповатом друге Марио, что приехал сюда в отпуск и куда-то подевался. Кокорин замечает ставший на целое мгновение цепким взгляд, короткую заминку в разговоре, слишком резкое движение руками, когда священник оправляет рясу, будто отвлекаясь на это, а потому мешкая с ответом. Вроде ничего, это можно было бы списать на совпадение, но когда его приглашают на чашку чая, чтобы выслушать историю о друге и, возможно, помочь, Саша уже не сомневается, что дело не чисто. Ему определенно подают священную воду. А ложка для сахара из чистого серебра. У края пушистого ковра заметен темный след на полу, и охотник бы все поставил на то, что здесь прячется ловушка для демона. Надо же, коллегу встретил! Вот бы поболтать сейчас, обсудить свои дела и просто пропустить по стаканчику за хорошей историей, но у Кокорина все-таки достаточно мозгов, чтобы пройти испытания, но и словом не обмолвиться о том, что "одной херней страдаем, бро". Он чувствует что-то в этом светлом и улыбчивом человеке напротив. А его сан и ряса лишь убеждают в том, что разговора все равно не выйдет. И если Марио вдруг по какой-то причине все еще и жив, то это определенно чудо. И уехать, чтобы со спокойной душой оповестить Тему и его хвостатого, что можно оплакивать почившего Фернандеса вот прямо сейчас, совесть не позволяет. И Сашка решает убедиться. Зачем-то. Кокорин благодарен всему и сразу за то, что местная церковь небольшая. Подвал оказывается не таким запутанным, как кажется на первый взгляд, а заботливо проведенный свет по стенам и вовсе делает эту прогулку почти комфортной. На дворе ночь, и Александр с детским интересом исследует подземелье, касаясь пальцами холодных камней. Признаться, он ничего толком и не ищет, потому что уверен, что даже если Марио и погиб от рук местного охотника, тот наверняка замел все следы. Но он просто хочет довести дело до конца и уверенно заявить Дзюбе, что он сделал все, что мог. Даже вломился в церковь после закрытия, так что он может им гордиться. И раскошелиться на приличный сет шотов в баре. От этого определенно никто не откажется при его возращении, даже неприступный Акинфеев – любой альфа болезненно переживает смерть своей бетки. Наверное. Он предполагал, что как-то так это и работает… От собственных мыслей отвлекает легкий шорох. В самом конце коридора единственно запертая клетка, и Саша до последнего не верит, что даже ему может так повезти. Он с неверием заглядывает в темную коморку, чтобы сразу же наткнуться взглядом на худую фигуру в самом углу. - Охереть.. Фернандес? – он с ним прежде знаком не был, но по фото запомнил хорошо. Грустные глаза, ворох кудряшек и общий пришибленный вид. Сомнений точно не было. – А я тебя похоронил. Вот ты живучий! Ты точно оборотень, а не Кащей? Яйцо свое нигде не прячешь? Саша всегда чересчур болтлив и приветлив. Марио теряется от чужого присутствия и, тем более, от русской речи и такого… эм… панибратства? Они вообще знакомы? Что-то смутно кажется… - Я от Дзюбы. Вот теперь все встает на свои места. Бразилец невольно улыбается и буквально подлетает к клетке. Тут же принимается говорить, говорить и говорить, стрекоча без остановки. Саша деловито кивает, не прислушиваясь к наверняка важным вещам, а уже со знанием дела ковыряется в замке. Отмычки – лучший друг охотника, без них никуда и никогда! Даже на свидания… - Ты меня слушаешь? – в какой-то момент Фернандес понимает, что Кокорин уже в десятый раз невпопад отвечает "ага". Он хмурится и пытается привлечь внимание, грозя небесными карами, ужасным знамением и вообще всем, что может прийти на ум верующему человеку. - Господи боже, ты можешь просто помолчать? Наболтаешься дома. А теперь прошу на выход, - наконец, выдает Кокорин, с видом чародея распахивая решетку и даже кланяясь, готовый к овациям и восхищению. А вместо этого натыкается на полный священного ужаса взгляд. - Ты не понимаешь! Не понимаешь! Уходи, скажи, чтобы они бежали! Игорю скажи, пусть все бегут, здесь нельзя. Здесь зло, слышишь? И ты… он же тебя увидит, поймает! – в его голосе столько неподдельного страха, что даже Кокорин невольно сглатывает. Старается еще улыбаться беспечно, пока не замечает, как в чужих глазах сначала появляется звериный страх. А после – слепое отчаяние. - Ох, соломки бы подложить, - выразительно вздыхает Саша, а через мгновение его отбрасывает в сторону. Да что ж такое, откуда эта страсть у тварей к швырянию живых людей в твердые поверхности? Кряхтя, охотник старательно выпрямляется, усаживаясь и с кривой улыбкой смотря на замершего у решетки знакомого священника. Ну, точнее, на оставшуюся оболочку, которую определенно примерил демон. Очаровательный взгляд черных глаз все расставляет по своим местам. Вот чувствовал же, что у ларчика-то второе дно! - А ты не умеешь заводить друзей, да? – хмыкает Кокорин, хватаясь за ладонь Фернандеса, который уже суетится рядом, не зная, как помочь и предотвратить. Рывком поднимается, не чувствуя особого страха и уж тем более паники. Что он, с демонами не сталкивался, что ли? Даже если и в таком странном месте... - Слушай, давай договоримся - я тебя изгоняю, а ты не сопротивляешься? Не хочется поцокать твой костюм, пойми правильно, - широко улыбается Сашка, хоть и передергивается от шипящего, нечеловеческого смеха. Демон ступает к ним, и Кокорин невольно присвистывает. Лаааадно, такого он еще не встречал, красные всполохи в глазах - это что-то новенькое. Но это ведь не повод паниковать, верно? - Мне нравится ваша людская наивность. Ты…охотник, да? – Это улыбается приветливо, даже заинтересованно, игнорируя при этом оборотня, который в их первую и последнюю встречу умудрился засунуть его обратно. И сейчас ему необходимо понять, как избежать повторения этого досадного недоразумения, так что наличие третьего как нельзя кстати. Ему просто нужно испачкать эти руки в крови человека, нарушить странный и древний запрет, о котором все вскоре забудут. Прекрасное будет время, просто замечательное. - Пытаешься зарядить монолог? Или вывести на диалог? - догадывается Сашка, обезоруживающе улыбаясь. - Это я хотел провернуть, черная ты душонка. - А ты мне нравишься. Но не волнуйся, это ненадолго. Кокорин фыркает и жестом фокусника выуживает из кармана флягу со святой водой, щедро ополоснув стоящего напротив священника. Тот выразительно вздыхает, почти комично вытирает лицо, настолько говоряще смотря в глаза охотнику, что тот буквально в голове слышит - "Серьезно? Это то, с чем ты пришел?". Сашка хмурится и поспешно хватается за пистолет, но стоящий рядом Марио касается его плеча и сжимает. - Это не сработает. Против него ничего не поможет... Конечно же Кокорин не верит. Он здесь охотник, ему решать, что и как делать, а всяким любителям стоило бы просто постоять в сторонке с немой благодарностью за свое чутка затянувшееся спасение. На любого демона найдется управа, это всего лишь заминка, поэтому не стоило паниковать раньше времени. - Слушай, я серьезно. Мы знаем, чем это закончится, - уже серьезнее повторяет Саша, а после цокает себе под нос, когда Это вмиг срывается с места, метя размазать охотника по ближайшей стене. Выстрел точный и верный, попадает аккурат в плечо, заставляя черноокого остановиться и схватиться за рану. - Пуля останется в теле, на ней печать. Ты будешь умирать очень болезненно, - предупреждает сразу охотник и вздыхает. Не хотелось ранить священника, но лучше одна дырка, чем всю жизнь протаскать в своем теле подобного паразита. А демон наверняка умненький, уберется подобру-поздорову – кому же понравится умирать внутри человеческого тела? Не идеальный, но хороший способ при столь ограниченном пространстве и отсутствии под рукой парочки текстов на латыни. Все-таки Смолов хорош в изобретении и создании навороченных вещичек… Заливистый смех на корню обрывает всю самоуверенность. Оно поднимает голову, ведет из стороны в сторону, будто разминаясь после трудового дня, а после показательно и руки вскидывает вверх, потягиваясь. Люди очень милые. И слабые. Забавные, одним словом. Он долго был всего лишь сторонним наблюдателем, чтобы теперь с уверенностью судить обо всех и сразу. Но охотники и священники… Это каста особая. Их прямо таки надо скосить первыми. - Ты реально не понял! – он делает вид, что смахивает набежавшие слезы, а после разводит руки в стороны, приглашая попробовать что-нибудь еще. – Давай, не стесняйся, дружочек! И ты, псина, ну помоги, почитай молитву, что ли? Осуждающе смотрит на Марио, который лишь сцепил руки в замок, потирая пальцы, будто пытаясь их сломать. И откуда только такие берутся? Бесполезные и жалкие, даже мараться совестно. Остается все самому, все самому, никакой помощи в этом доме. И демон действительно начинает вещать. Даже не молитву – нараспев тянет изгоняющий текст на латыни, давая понять, что действительно знакомые вещи не сработают. Он не ослабнет, не исчезнет и уж тем более не освободит это тело. Они с Денисом одно целое, с самого рождения. Да что там – с самого зачатия. И это их тело подается вперед, и их руки смачно бьют зарвавшегося охотника по лицу. Наотмашь, чтобы споткнулся о железную кровать и позорно завалился на пол. Унижение – это язык, который понимает каждый. - О, о, смотри, сейчас пыжится начнет! Ну что там у тебя? Водица в глотку, ладан в жопку? – Оно снова смеется, прижимая к своему бок и трепля оборотня, будто старого товарища. Но уже в следующую секунду неконтролируемая ярость заполняет собой целиком. – Да за кого ты меня принимаешь?! Я – это начало конца, долгожданный финал для всего этого дерьма! И ты. Меня. Бесишь. Саша понимает, что не успевает. В голове все еще звон от удара, он честно старается не просто подняться, но и дернуться в сторону, а вместо этого подпирает собой стену, через мутную пленку невольно выступивших слез наблюдая, как Это заносит руку, метя ударить кулаком в грудную клетку. Даже обычный демон может с легкостью разломать ребра, но этот… Убьет. Определенно убьет, даже не напрягаясь. Он действительно имеет дело с нечто новым – зло иного пошиба, если угодно, прокачанная версия мелкой сошки или та самая пресловутая эволюция, что решила применить свои способности и к подобным тварям? Все это скоро станет неважно. И, что удивительно, Сашка даже не успевает испугаться, прикрывая глаза. А вот когда удара не следует, но зато он слышит глухой скулеж, все наваливается разом. И его прошибает холодный пот от осознания, что все едва не закончилось. Марио стоит между демоном и охотником. Всё на мгновение замирает, а после он выхаркивает кровь прямо в светлое лицо напротив, придерживаясь рукой за кулак, что вжимался в собственную грудную клетку. Кажется, он слышал хруст своих костей. И уж точно чувствует, как смятые органы вспыхивают огнем, пытаясь быстрее восстановиться. И Фернандес невольно тихо стонет, лишь усилием воли оставаясь на ногах. Он не может позволить Денису убить невинного человека, не может позволить, чтобы кто-то пострадал, когда он мог помочь. И сейчас он едва хватает губами воздух, но не отступает. Смотрит в разъяренные глаза напротив и видит в глубине тот самый человеческий страх и… отчаянное чувство вины. - Дени… - оборотень улыбается, протягивая руку и зарываясь пальцами в светлые волосы. Заваливается все же вперед, притыкаясь носом в чужую грудь. - Padre nuestro que estás en los cielos… Помолись со мной еще раз, Дени… Это рычит, откидывая от себя Марио и хватаясь за голову. Шаг вперед и два назад, он еще пытается бросить себя на охотника, чтобы покончить с ним, чтобы не уступить своих позиций, чтобы снова не… Черышев стонет и падает на четвереньки. Его тошнит желчью, тело бьет мелкая дрожь, а плечо простреливает острой болью. Он мотает головой, не в силах быстро прийти в себя, но уже ощущает подрагивающие ладони на своих плечах. И, поднимая лицо, он с откровенной растерянностью смотрит на окровавленные губы, слышит хриплое дыхание и лишь после понимает, что находится в подвале. Незнакомый парень буквально ползет по стене к дверям, и все это настолько нереально и откровенно странно, что впору думать, что это лишь сон. Если бы не холодный пол, не порывистые объятия оборотня и не собственная боль. Он толком не слышит приказное "Уходи, просто уходи. Быстрее", которое адресовано Кокорину, но зато он с благодарностью принимает чужие объятия, проявляя в очередной раз слишком большую слабость и отключаясь в крепких руках. Им определенно предстоял тяжелый и обстоятельный разговор. Денис это понимает, но никак не может заставить себя начать первым. Он позволяет позаботиться о себе, а после с усталым любопытством рассматривает небольшую пулю с печатью на своей ладони, пока Марио перевязывает ему плечо. Все вокруг какое-то тусклое, ненастоящее, даже звуки приглушенные, как будто доносятся из-под толщи воды. И воздух вязкий, им невозможно надышаться, он лишь застревает в легких липким осадком, от которого тяжело делать каждый следующих вдох. И все же… нельзя сделать вид, что все в порядке. Он уже не знает, чего ожидать от самого себя. - Что со мной было?.. - священник не поднимает взгляда. Он знает, чувствует, что происходит нечто из ряда вон. Внутри него полный раздрай, он словно сам себе не принадлежит. И что-то подсказывает ему, что у оборотня есть ответы. Которые ему не понравятся, которые будет сложно принять, но это определенно лучше, чем полное неведение. Или пробуждение с чужим горлом в своих руках… - Дени, - голос Марио такой тихий, ласковый, сразу успокаивающий. И от этого лишь больше волнения, до тошноты и кислого привкуса во рту. – Ты должен знать, что это не твоя вина. Бог испытывает каждого из своих детей. И мне жаль, что тебе выпало подобное испытание... - Пожалуйста, не надо. Просто скажи, - Черышев даже чуть морщится, но после благодарно кивает, когда оборотень заканчивает с перевязкой, и неспешно натягивает рубашку, стараясь не потревожить лишний раз рану. Марио за его спиной едва слышно вздыхает, но все же послушно кивает. - Это… одержимость, Денни. Я не знаю, как и почему он все еще внутри, но… Он в тебе, и он очень силен. Что же, он хотел все знать. А теперь он хочет совершить страшный грех и просто сброситься с самой высокой башни собора. На пару мгновений он даже забывает, как дышать, а после обессиленно склоняет голову и закрывает лицо ладонями. Он работает в кабинете, где есть печать-замок для демонов. Он омывает по утрам лицо освященной водой и никогда не снимает крестик, что ему подарил Епископ перед первой охотой. То, что внутри него – не просто сильно. Это нечто запредельное, с чем даже Денис никогда не имел дело. - Что же мне делать… Что же делать, Мариетте… - шепчет так жалко, совсем не стараясь держать лицо, не замечая, как впервые зовет оборотня таким теплым прозвищем. Марио невольно тихо улыбается. Обнимает священника со спины и обещает, что они что-нибудь придумают. И, в первую очередь, что он совершенно точно должен найти этого охотника, что приходил сюда. Тот поможет. Потому что его прислала стая Фернандеса. ++++++++++++++++++ Кокорин честно думает сдриснуть из страны, но понимает, что теперь не может все это так оставить. Ему до чертиков страшно снова связываться с тем Нечто, но разве у него оставался выбор? И он на пару дней зарывается во всевозможные книги, изучает тысячи статей и даже тупо пялится в несколько старых книг в местной библиотеке, снова не к месту припоминая Смолова с его знанием испанского. Ему бы в принципе кому-нибудь позвонить и сообщить, что тут намечается что-то интересное, но для начала хочется добыть хоть какую-то информацию, ну хоть самую малость! Он почти теряет на это надежду, когда это "что-то" однажды не стучит ему прямо в двери. - Амиго, не надо чикас, я трабахар в другом смысле. Компренде? – вещает громко Кокорин еще до того, как видит визитера. Черышев стоит у его порога в мирской одежде и смотрит очень выразительно, не скрывая хоть и напряженной, но все же улыбки. - Ваш испанский вполне сносен, - прерывает затянувшееся молчание Денис. – Можно? Саша настолько сбит с толку этой наглостью и внезапностью, что сразу же пропускает священника в свой номер, кивая на крохотный диван в самом углу. Сам охотник старается держаться поодаль, но поближе к своему арсеналу. Он знает, на что способно то, что пока притихло внутри этого парня, а спасения в виде оборотня тут не наблюдалось. Осторожность превыше всего. По крайней мере, в этом деле так точно, как ни прискорбно это признавать. - Как нашел? – с нарочитым равнодушием уточняет, не предлагая выпить или чего-то подобного, но зато складывая руки на груди, всем своим видом выказывая недоверие. – Не пойми превратно, но я буду прятаться лучше, чтобы не нарваться на твои кулаки в очередной раз. Денис виновато улыбается, но понимающе кивает. Заслужил, тут не поспоришь. Но он здесь только за одним – им всем стоит знать, что за сущность поселилась в священнике, как от этого избавиться и при этом остаться невредимыми. Кокорин не особо воодушевлен подобным предложением, но когда Черышев обещает обеспечить ему доступ к любой книге даже внутри церковной библиотеки, а также к электронным архивам самого Ватикана, охотник все же пожимает чужую руку. Работать вдвоем и правда оказывается сподручнее, а вскоре оказывается, что сам Марио настоящий кладезь библейских историй. И картина, которая начинает вырисовываться, не нравится всем троим. Потому что в такое даже верующим поверить крайне сложно, хотя им и привычнее воспринимать всякую ересь слишком серьезно. - Вы же сами понимаете, насколько… неправдоподобно это звучит, - нервно смеется Денис, в который раз перечитывая очередную распечатку, которую только вчера получил по запросу из апостольской библиотеки. – Если бы подобное было возможно, то случилось бы намного раньше. Хотя бы раз… - Вторая мировая? Чернобыль? Загрязнение мирового океана? – предполагает Сашка, устало потирая лицо. Они ютятся в каморке Марио, которого все еще приходится держать вроде как взаперти. Уже очевидно, что священник не может убить оборотня, но и просто так отпустить тоже. Хотя Кокорин не сомневается, что все уже молчаливо согласовано. Когда все закончится – вместе с Кокорой и полетит, а пока нечего светиться там, где тебя считают пропавшим. Еще дойдет, до кого не следует, и им всем тут придется ускориться настолько, что возникнет риск упустить что-то действительно важное. Как будто что-то могло быть важнее этого! - Что за глупости? Даже люди церкви не вешают все людские ошибки на дьявола, - отмахивается Денис, за столь короткое время уже привыкнув к достаточно своеобразному охотнику. – Камбион – это всего лишь метафора, а все пророчества – предостережения. Священные книги – это аллегория, которую нужно верно толковать, а не воспринимать буквально. И все это… - Дени, - Марио мягко прерывает разогнавшегося священника, выныривая из очередной книги и откладывая ее на колени. – Я думаю, мы поняли твою основную мысль. Но ты не можешь отрицать того факта, что это единственное подходящее объяснение. - Я не камбион. И уже тем более не Антихрист! – возмущается Черышев, отбрасывая от себя ненужную бумажку. – У меня были родители, простые люди, иначе бы не погибли в аварии! Мы не можем на полном серьезе обсуждать возможность подобного! Где-то на середине речи священник сбивается на привычный испанский, и Фернандес только едва заметно машет ладонью охотнику – тот только пожимает плечами, тут и без перевода вполне себе понятно, о чем так переживает русский испанец. Признаться, Саша переживает не меньше, просто принимает волевое решение сделать вид, что все в полном порядке, ничего такого, отчего можно было бы потерять голову. Хотя, определенно, вчерашний разговор с Дзюбой, когда он орал "Пиздецтуттакойзамес, вы охренеете!", сложно было назвать взвешенным и спокойным. Зато, выплеснув эмоции, он сейчас со вполне себе мордой-кирпичом слушает богословский спор, от которого в любой другой ситуации уже давно впал бы в коматозный сон. - И, я думаю, ты все же нефилим. Строго говоря, демоны – это ангелы, – удивительно, как Марио умудряется действительно сохранять спокойствие. Он почему-то находится в столь непробиваемой уверенности, что все обязательно будет хорошо, что ему иногда хочется за это вмазать. От души и с чувством. – И если мы хотя бы только допустим, что все написанное – это не метафора, а просто приукрашенные факты, то все сходится. - Что у тебя там сходится? – фыркает Саша, у которого вот ни черта не сходится, потому что он бы лучше еще пару недель провел за книгами, чем принял как данность то, что в этом мире может существовать ребенок демона и человека. То есть самого дьявола и человека. Еще точнее – падшего ангела и… От этого взрывалась голова! - Младший божий сын в качестве наказания был ниспослан на землю. Понимаете? Не отправлен в ад или что-то в этом роде. Он был наказан тем, что должен был жить среди людей. И… ну… я думаю, он и правда вполне себе мог обзавестись потомством… - тихо, но уверенно вещает Фернандес, не обращая внимания на сначала фыркнувшего, а после все же притихшего Дениса. - Ты только что обвинил маму святого человека в том, что она наставила рога своему мужу с самим Люцифером, - хмыкает Саша, подпирая лицо кулаком, тоже игнорируя возмущенный взгляд Черышева. - Пожалуйста, только не говори, что мне стоит начать объяснять тебе о дьявольских силах и бесплотности на земле ангелов и демонов, - вздыхает Марио и все же прикрывает книгу, поочередно смотря на каждого. – Меня тоже все это пугает. Но нам необходимо хотя бы попытаться принять тот факт, что нефилим – это не плод чужого воображения. И теперь нам необходимо понять, что с этим делать. И как мы можем тебе помочь. Денис тушуется под внимательным взглядом двух пар глаз. Как-то сбито выдыхает и тяжело опускается прямо на каменный пол, откидываясь спиной на шаткий стул. Он все еще не верит, но отчего-то заторможено кивает. Мысль о том, что он может все решить добровольным уходом из жизни в ближайшие дни его так и не посещает, будто тщательно блокируемая изнутри. Время летит слишком быстро, а свалившаяся на голову информация тяжким грузом давит к земле. Святой отец с трудом проводит службы, окончательно перестает заниматься охотой и все свободное время отчаянно вчитывается в уже знакомые до последней буквы тексты. Он ищет то, чего не может быть. Панацеи от собственного происхождения, волшебного средства от притаившейся в теле заразы, простого решения для уравнения со множеством неизвестных. Но в своих отчаянных поисках лишь больше убеждается в том, что неудобная правда оказывается слишком упрямой и незыблемой. В спрятанных архивах Ватикана находится то, о чем Денис и не подозревал. О первых детях Денницы, которые проверяли на прочность и мир, и людей. О тех самых эфемерных всадниках, которых люди сами создали, помешанные на своей гордыне и алчности. И о последнем сыне, что призовет под свои знамена каждую тварь, наконец, покончив с теми, кто столько тысячелетий был бельмом на глазу самого первого павшего. О Звере, что встретит и пробудит хозяина. И все это так похоже на бред какого-то псевдо-научного дешевого проходного фильма, что Черышев каждый раз борется с собой, чтобы воспринимать все как данность. Эта кривая реальность для него теперь словно плохая карикатура и пародия, в которой приходится жить. И он до последнего все равно не верит, пока единственная встреча не заставляет его уже взглянуть правде в глаза. - Сын мой! - епископ улыбается, возникая на пороге храма. Крепко обнимает своего воспитанника, похлопывая по спине и заглядывая в бледное лицо. Денис неловко отвечает на объятия, совсем не ожидая встретить здесь своего учителя. Глубоко в душе он понимает, по какой причине Бенедикт приехал, но все еще упрямо отгоняет эту мысль. В конце концов, не могла же церковь знать о том, кого пригрела в своих стенах. И он все же спрашивает о причинах столь внезапно визита, и от ответа внутри все крошится, заставляя отступить. - До меня дошли слухи о твоих запросах в Ватикан. И они тревожат меня. Мы послали тебя сюда за стаей оборотней, а ты охотишься на демонов? – епископ укоризненно качает головой, сам ведя юношу за собой в чужой кабинет. И усаживает во главе стола, с отеческим прищуром наблюдая за притихшим учеником. – Не хочешь рассказать мне, как обстоят дела? Черышев мнется пару мгновений, а после привычно докладывает, опуская информацию о том, что один из оборотней уже буквально поселился в местном подвале и уж точно не собирался умирать от рук охотника. Он пытается избежать и демонической темы, но мужчина напротив знает мальчика с малых лет. Это он нашел его в католическом приюте, это он увидел в нем нечто особенное, раз забрал с собой в Ватикан, позволил отучиться и присоединиться к инквизиции для борьбы со всем сверхъестественным. Это он привил простое правило, в котором это самое сверхъестественное – априори зло и никак иначе. И медленное понимание ошибочности данного суждения заставляют ощущать чувство вины и стыда. Бенедикт дал ему так много… Он просто не имел права скрывать от него что-либо. Молчание затягивается, и епископ воспринимает это по-своему. Видит сжатые кулаки на коленях, хмурую складку меж светлых бровей, замечает обреченную решимость, но толкует все неверно. Ему бы помолчать еще всего мгновение, и всего последующего, возможно, они могли бы избежать. - Я знал, что однажды ты докопаешься. Ну кто просил тебя, Денис? Все ведь было так прекрасно, - он вздыхает и рывком поднимается, подходя к застывшему в изумлении юноше. Заглядывает в светлые глаза, видя в них растерянность и толику понимания. Но он все еще надеется, что все можно исправить. Этот мальчик как отменное оружие, до этого момента стреляло без сбоев. – Ты должен был уничтожить любого Зверя, что подобрался бы к тебе… Как же так вышло? Он вздыхает вполне себе натурально, протягивая руку и касаясь теплой щеки – Черышев рефлекторно прижимается к ладони, но почти сразу дергается назад, вписываясь спиной в стену. Ему нечем дышать, он не может поверить, что человек, которому он доверял больше, чем самому себе, всю жизнь скрывал от него подобную правду. Мир разлетается ярким витражом, и устоять на ногах кажется уже большим достижением. Все складывается в неприглядную картину, от которой Денис так долго отмахивался. У него на языке привкус серы, и внутри все испепеляет чужой яростью. Сейчас напротив него стоит тот, кто предал доверие человека и запер под крепким замком демона. И они оба чертовски недовольны. - Зачем? – голос предательски срывается, Денис смотрит все еще своими глазами, задает такой по-детски наивный вопрос, а тот, второй, заставляет вздернуть губы в попытке обнажить клыки, выражая свой гнев. - Разве ты не понимаешь, сын мой? – епископ так воодушевлен, что и не замечает, как подрагивают руки у его ученика, как тяжело он дышит, словно пытается вспомнить, как это делается. Он верит в собственную правду всей своей душой. Как и в то, что давно приручил этого мальчика, чтобы опасаться или ждать подвоха. Короткий поводок всегда работал безотказно, особенно сплетенный не только из силы и авторитета – безграничная благодарность и чувство семейственности дает куда больше возможностей для манипуляции и маневров. – Как только я тебя нашел, я сразу понял, насколько полезным ты можешь быть, если только направить тебя на верный путь! Сколько тварей ты убил, сколько людей спас… Разве же тебя самого ничего не удивляло? Ни единой царапины за столько лет, ни одной неудачи, ты выживал на самоубийственных охотах, всегда возвращаясь в свой дом. Разве это не промысел Божий? - В этом нет ничего божественного! – Денис сам пугается своей вспышки. Боязливо поджимает губы и медленно выдыхает. Мир вокруг не просто разрушился. Атланты, на которых он строился, просто сбросили его со своих плеч, стараясь убедить, что так будет лучше. Что так – и должно быть. - Только не впадай в истерию, Денис, - недовольно морщится Бенедикт. Ловит его за плечи и хорошенько встряхивает. – Твой дар – это наивысшее благо. Неважно, от кого твои силы, пока ты используешь их против демонов и прочей нечисти. Ты должен быть благодарен, что мы дали тебе шанс, а не уничтожили сразу же. Не разочаровывай меня. Не разочаровывать? Второй раз у Дениса отбирали все, чем он дорожил и во что верил. Страшная, нелепая авария, лишившая его семьи. Грязная тайна, выставляющая напоказ простую истину – им пользовались, пока был шанс. Хорошенько заточили и бросили на амбразуры, ведь все равно не жалко. Но… разве это так плохо? Все, что он делал, исключительно ради людей, чтобы очистить мир. Церковь научила его быть сильным, научила сражаться за тех, кто сам за себя не постоит. И он должен этим довольствоваться? Они не дали ему права выбора. И даже сейчас Бенедикт примчался сюда лишь за тем, чтобы вернуть под свою жесткую руку лучшее из своего арсенала. Они не позволили ему быть собой! То есть… кем? Демоном? Наследником Денницы? Тем, кто в очередной раз испытает мир на прочность? А если в этот раз все получится? Он хуже ходячей боеголовки, если рванет – никто не спасется. И что? Разве вот это как раз не промысел Божий? Все ведь идет по написанному сценарию… Денис не сразу понимает, что ведет ожесточенный спор с самим собой. Его голос, сначала тихий, а после уже эхом разносящийся по небольшой комнатке, отскакивает от стен и пола, разделяется, меняет интонации и пропитывается раздраженными нотками. Епископ отступает, совершенно не ожидая подобного. Он ведь крепко держал этого пацана, всегда точно знал, как на него надавить, как задушить в зачатке даже мысль о неповиновении. Чтобы что? Так просто его потерять, потому что какой-то Зверь нашел к нему лазейку? Так не должно было случиться! У него было столько планов на этого юношу… - А это все ты, - Оно все же одерживает верх. Вскидывает черный взгляд и широко улыбается, до трогательных ямочек на щеках. Этот контраст заставляет передернуться, но Бенедикт горделиво вскидывает голову. Демон он и есть демон, какого бы ранга не был… - Это ты разделил нас. Но, знаешь, я прям чувствую, что он готов объединиться вновь. Против тебя, папочка. Дети такие неблагодарные. Смеется, на этот раз не собираясь медлить. Он сметает епископа, который в своей слепой вере все еще стоит, вскинув руку с крестом, уверяя, что тварь его не тронет. Что за ебический католицизм мозга? Эта святая уверенность в собственной неуязвимости, ведь он божий человек. Ведь он воспитал, ведь он контролировал… А сейчас харкает кровью на прекрасный маленький ковер. Оно больше не церемонится, не тянет время, чтобы насладиться, а действует наверняка, подстегиваемый закрывшимся испуганным человеком. И это единение окрыляет, дает понять, что стоит им только найти общий язык, потенциал раскроется в полной красе, расправляя эфемерные крылья за спиной. Какие же великие дела их ждут! И начнут они, пожалуй, прямо здесь и прямо сейчас. Чего, как говорится, два раза бегать. - Знаешь, он тебя так любит. Ну, то есть я… - хмыкает демон, примериваясь и удобненько хватаясь за крепкую цепочку епископа, сразу натягивая так, что она впивается в светлую кожу, перекрывая доступ воздуха. Мужчина бесполезно перебирает ногами, окончательно сбивая коврик, так нелепо и забавно цепляясь пальцами за руки своего названого сына. Слабый, жалкий, умеющий охотиться только чужими руками. – Но если хотел как лучше, стоило избавиться от Антихриста, знаешь? Так обычно делают умные люди. Стреляют в Гитлера, пока он маленький. Оно обожает поболтать. В отличие от тихого и немногословного Дениса. Впрочем, что значит "в отличие"? Они одно целое, им предстоит научиться мыслить одними категориями, принимать одни решения и окончательно стереть эту искусственную грань, что мешает потомку Денницы стать тем, кто он есть по праву рождения. Теперь все точно получится, в этом сомневаться почти не приходилось. Это самое кудрявое "почти" все еще жуть как волновало, так что стоило разобраться с ним, пока они в такой потрясающей кондиции. - Ден, привет. Слушай, я тут нашел… - Кокорин никогда не стучит. Он заваливается тогда, когда считает нужным, сразу распахивая дверь и являя себя во всей красе. Останавливается на пороге и пару мгновений молчит, а после все же выдыхает "воу". Он встречался с этим чернооким засранцем лишь раз, но прекрасно запомнил каждую деталь их близкого физического контакта. И именно мышечная память в момент разворачивает его, заставляя рвануть с такой скоростью, что спринтеры всего мира обзавидовались бы. Он метит сразу к подвалам, понимая, что единственным спасением будет Фернандес, который каким-то чудом все еще оставался жив при подобном соседстве. Он орет еще с лестницы, заставляя Марио испуганно выглянуть из своего убежища. Клетка давно не заперта, но он не позволяет себе покидать этот подвал, боясь подставить священника, и сейчас это оказывается как нельзя кстати. Кокорин влетает к нему, буквально снося собой и тут же хватая его за плечи, встряхивая. - Твой поклонник вернулся! – орет прямо в лицо. – Сделай что-нибудь! Как ты там это делаешь? Вуду, массаж, колыбельная? Насрать, только быстрее! - Что?.. – это все, что успевает уточнить Марио, когда входная дверь срывается с петель. Из коридора слышится восторженное "Ух, ни хрена ж себе, как я теперь умею!", и в проеме появляется вполне себе довольный жизнью демон. Он поднимает руки на уровне груди и шутливо перебирает пальцами. - А ручки-то вот они. Видали? – и через мгновение Кокорина вдруг вздергивает вверх, фантомные пальцы сжимаются на горле, а внутри все словно взрывается, одаривая таким букетом яркой и горячей боли, что он пытается кричать, но выходит лишь хрип и скулеж. Фернандес настолько ошарашен, что в первое мгновение не двигается, пытаясь осмыслить увиденное, а после, не успевая даже подумать, бросается на Черышева, стараясь сбить того с ног. Получается лишь отвлечь демона от человека. А после вновь столкнуться с каким-то уже маниакальным желанием извести именно его – Оно видело угрозу в том, кто позволил ему вообще проломить барьер из чужих уроков, наставлений и жестких установок, потому что просто знало, что так же легко этот хилый оборотень и построит его обратно. Зверь, что должен был помочь, оказался на проверку вшивым и слабым, насквозь пропитавшейся ядом лживых обещаний лучшего мира после всего этого дерьма, что окружает. Это уже даже не смешно. И перестало быть ироничным примерно… со второго раза, как его зашвырнуло в привычную темницу собственного сознания. Он, конечно, по крови из падших, но количество святого вокруг него зашкаливает. Пора сменить ориентиры, пока они в столь славном настроении. - Я тебе сердце вырву, - спокойно обещает демон, вскидывая в воздух мужчину и, словно щенка, повозив им по стенам, хорошенько прикладывая кудрявой головой так, что даже оборотень теряет сознание. Это маленькая победа, а всего то и надо было, что не отвлекаться на разговоры. Ох уж это избитое клише, даже в жизни работает! Демон выразительно вздыхает и, беспечно откидывая патлатого на каменный пол, поднимает ладонь, собираясь совсем по-пижонски щелкнуть пальцами. Свернет-ка он две шеи, чтобы вернуться и закончить с епископом. А после все дороги ведут в Рим к тем, кто сделал из него то, что изначально совсем не предполагалось. Он скажет им большое спасибо, разумеется, все же навыки охотника ох как пригодятся в ближайшее время. Как и налаженные связи, заработанное доверие и открытые двери, в которые раньше пришлось бы прорываться с боем. Вот уж воистину, Божье проведение… Демон усмехается уголком губ, скользя черным взглядом по бледному лицу оборотня, а через секунду все же щелкает пальцами. И… ничего не происходит. Озадаченно нахмуриваясь, он повторяет манипуляцию несколько раз, но все остается прежним. В углу харкает кровью человек, у ног валяется волчара в бессознанке, но в руках отчего-то больше нет той самой силы. Это заставляет озлобленно зарычать, толкнув тело вперед – не может своими силами, затопчет, если придется. Ведь понимает, отчего не выходит, почему вновь стопорится на столь простых вещах – это ведь Денис не может убить Марио. А они уже почти одно целое, и нежелание человека – его собственное. Как тут не взбесится? - Убьем его, убьем, убьем, убьем, - не просит, требует. Будто маленький ребенок, которому отказывают в такой мелочи, как леденец. Почему он просто не может никого убить вот уже столько времени? Все равно финал будет один, не случится никакого чуда и хэппи-энда. Плохо кончит либо мир, либо он, это же старая как мир история! И упрямство человеческой части просто поражает и приводит в ярость. Они должны принять друг друга, и тогда ничто не сможет его остановить, тогда можно даже забыть о смертности собственной оболочки. Как этот осел не понимает? Почему ставит на кон собственную жизнь ради чужой? Такой бестолковой, такой грязной... - Он же оборотень! Хреновый же из нас охотник, - зло цедит сквозь плотно сжатые зубы. Вокруг него плотная стена, давит и не дает даже двинуться, внутри головы идет раздраженный спор, который демон проигрывает. Он почти воет от досады, когда ощущает надвигающуюся темноту, а тело уже подается вперед, подхватывая Марио и прижимая к себе. Денис сбито извиняется, баюкает в руках бледного мужчину, испуганно покосившись на стонущего Кокорина, который пока только и смог, что встать на четвереньки, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Он больше никогда не будет помогать Дзюбе и его шайке. Ни-ког-да. - Что с ним? - хрипло спрашивает Саша и все же подползает ближе. Проверяет пульс оборотня и машет ладонью, мол "Жить будет". Усаживается, кряхтя, словно старик, потирая шею, на которой проявляются синяки, давая им всем перевести дух. Они сидят в полном молчании всего пару минут, а кажется, будто прошло несколько дней. И когда Марио все же открывает глаза, шипит и морщится на боль в голове, Денис облегченно выдыхает, оглаживая спутавшиеся волосы. Он бормочет молитвы, благодарит всех и сразу за то, что не совершил непоправимое, а Фернандес только протягивает руку и касается его щеки. - Все в порядке, Дени, - устало улыбается и медленно выпрямляется, усаживаясь и потирая затылок. Боль быстро проходит, а спустя всего пару мгновений прекращается и головокружение. Все не так страшно, как казалось сначала. Хотя судя по осунувшимся лицам напротив, ни Саша, ни Черышев не разделяют его настроений. - Ой ли? - с сарказмом уточняет Кокорин, поднимаясь на ноги и первым направляясь к выломанным дверям. - Сомневаюсь, что вам теперь можно здесь оставаться. Этот папик явно не последний, так что... Договорить он не успевает. В коридоре наверху слышится обеспокоенный голос, и охотник чертыхается себе под нос. Стоило думать, что этот святой пришел сюда не один, поддержка в таком деле бы не помешала. А вот им совсем не стоит сталкиваться с новыми действующими лицами, и уж тем более в очередной раз провоцировать появление черноглазого. - Валим, валим, валим! – тут же подгоняет Сашка, не особо понимая, что зачем-то выводит за собой их обоих, будто спасая и Дениса заодно. Они выскакивают из церкви, умудряясь не попасться на глаза, и спешат к машине охотника, стараясь поскорее убраться не только из этого места, но и из города в принципе. Денис жмется на заднем сиденье к Марио, а тот обнимает его так, будто старается скрыть и защитить от всего мира. Кокорин бросает на них быстрый взгляд в зеркало заднего вида, но почти сразу снова сосредотачивается на дороге. Возникает шальная мысль, что стоит таки написать Дзюбе, что подобные дела в одного не решаются, но ему совершенно не хочется вмешивать в это близкого друга прямо сейчас, когда еще вроде как есть возможность разгрести самому. Мысль о том, что он просто сделал одолжение Артему и его хвостатому, а потому сейчас не обязан мучаться в гордом одиночестве, даже не приходит в голову. И он обещает себе, что уже завтра так и поступит, только вот найдут, где схорониться на ближайшие дни. А после еще через пару, когда они переезжают снова. И еще, и еще, пока Саша не понимает - баста. Они сделали все, что в их силах, и вывод напрашивался сам собой - нет никакой спасительной соломинки, за которую они могут зацепиться. Всех спасти невозможно - первое правило каждого охотника. - Тебе не помочь, - устало выдает Кокорин, который закидывается очередной чашкой кофе. Охотник больше сейчас похож на нечисть, чем сидящие напротив оборотень и антихрист. Хах, прямо начало какого-нибудь плохого анекдота… Саша даже усмехается, но на большее и не хватает. У них уже не было доступа к книгам из Ватикана, у них больше не было сил на то, чтобы читать одни и те же книги, не осталось выдержки спать урывками и постоянно перемещаться, у них не было особой надежды, а лично у Александра больше не было сил делать вид, что он верит в то, что плохие истории могут иметь счастливый конец. Они тут все вместе и с воодушевлением сидели на пороховой бочке, да что там, на приличной такой ядерной боеголовке, которая могла рвануть абсолютно в любой момент, вне зависимости от причин и следствий. Люци-младший проснулся однажды, когда ему вдруг вздумалось. Побарагозил, попытался снова убить Марио, им же приводился в чувство, а после уже Денис устало и обреченно цеплялся за оборотня, кажется, найдя один-единственный, как важно заметил Фернандес, якорь, что позволял ему пока придерживать хлипкую дверь, разделяющую сознание священника и его демонского альтер-эго. Беда состояла в том, что не было никакой одержимости. Не было паразита и присосавшейся сущности. Раздвоение личности, если угодно, но все, что в таком случае можно сделать – это вернуть целостность, что при их условиях все только ухудшит и создаст того самого плохого парня, который сделает все, чтобы порадовать своего папочку. Если Денис соберет себя воедино – его уже не остановить. Если уступит Деннице – младшему бразды правления – натворит много бед, пока они сподобятся уничтожить демона такого пошиба. Если Черышев останется Черышевым, то это будет подростковая мелодрама, где любовь все побеждает. Ну, то есть, Кокорин это даже не рассматривал. Жизнь давно научила, что готовится надо к худшему, и все равно ты будешь не до конца готов, ибо у судьбы фантазии все-таки больше. И он делает логичный вывод – Дениса нужно убрать до того, как он освоит весь свой потенциал, и пока еще его тело вполне себе смертно, хоть и под неплохой защитой. Как жаль, что его идеи никогда сразу не воспринимаются обществом… - Мы не будем убивать Дени, - Марио решительно хмурится, и это настолько умилительно, что Кокорин даже улыбается не к месту. – Он еще ничего не сделал. И… и это мы не доработали. Это же ваша работа – спасать людей! - Он не человек, Марио. Он что угодно, но не человек, - резонно замечает Кокорин, а после бросает быстрый взгляд на вмиг посеревшего Черышева, который и не думал спорить. Все таки он был умным малым. Просто, видимо, ему все еще очень хотелось жить. Или встреча с солнечным бразильцем подкосила экс-священника настолько, что он был готов цепляться за малейший шанс, чтобы иметь право оставаться рядом. - Не смей так говорить о нем, - взрывается обычно тихий и спокойный Фернандес, даже руками всплеснув. Он всегда так остро переживает любую несправедливость, а сейчас искренне считает, что охотник не прав. Никто еще не умер, чтобы ставить крест на Денисе. Но тот вдруг берет его за локоть и смиренно через силу улыбается. - Он прав, Мариетте. Я просто опасен, - в нем говорит голос разума, он действительно понимает, какую опасность из себя представляет. И как ему бы ему не хотелось, самым разумным будет избавить мир от самого себя, пока еще это возможно. Бог простит его за такой поступок, это же во благо… Но Марио расходится лишь больше – горячо убеждает его, что он ни в чем не виноват, что из каждой ситуации есть выход, что они просто не имеют право легко сдаваться. Что Господь никогда не пошлет испытания, которое человек не способен пройти. Он настолько верит в собственные слова, что каждый раз дает Денису себя убедить дать отсрочку еще на один день. И еще. И это слишком эгоистично, но как отказаться от каждой минуты, проведенной рядом? Собственная слабость поражает, но Черышев вновь сжимает тонкие ладони в своих руках и послушно кивает, вызывая обреченный вздох Кокорина. - И что вы предлагаете, болезные? Мы топчемся на месте уже три недели, здесь мы уже ничего не сможем сделать, - он все еще пытается достучаться до них жесткими и непреклонными фактами. И это подводит его на раз-два. - Мы возвращаемся домой, - твердо заявляет Марио, вскидывая решительный взгляд. – Игорь что-нибудь придумает. Может, там мы найдем необходимую информацию. Все получится. Бог не оставит нас. Саша вскидывает на него нечитаемый взгляд. Это самая тупая из всех возможных идей. Вести Антихриста в Россею-матушку в надежде, что стая оборотней каким-то чудесным образом найдет простое решение. Будто Акинфеев припрятал в своем чудо-ларце чудо-пилюлю от любой напасти. Но спор проигран еще до начала. Что Кокорин один противопоставит Деннице-младшему и его зверю? На своей территории есть хотя бы шанс переломить ситуацию в свою пользу если не большинством голосов, то хотя бы преимуществом в силе. Как говорится - "Охотники, общий сбор". - Полететь на самолете с Антихристом? – беспечно отзывается Сашка, хлопая себя по коленкам. – Почему бы и нет? Этого я еще не пробовал! Хоть поспим, если долетим… Этой ночью никто не спит. У Кокорина совершенно пустая голова, но он пялится в темный потолок, не понимая, как вообще все обернулось так, как обернулось. Он чувствует за собой шлейф вины, но отчего-то почти равнодушно признает, что от него ничего и не зависело. Оправдание, конечно, но он настолько вымотан, что плывет по течению, о чем разумеется пожалеет. Однажды. Совсем скоро, если быть точным. И в какой-то момент он даже мстительно думает, что все они пожалеют. И особенно Денис, что сейчас мечется по темной комнате, лишь чудом не задевая кровать или столик, будто столь бесполезное действие обязательно поможет ему решить его моральную дилемму. Марио честно не мешает ему какое-то время, но вскоре не выдерживает и ловит уже экс-священника за руки, заставляя остановиться и опуститься рядом на кровать. Он тихо улыбается, растирая в тонких пальцах теплые ладони, столь незатейливым способом стараясь успокоить мужчину. Черышев как-то сипло выдыхает, а через мгновение словно ломается - плечи опускаются, он вымученно стонет, горбится и опускает лицо. - Я не должен. Не должен так поступать, - совсем тихо, почти неслышно. Его мучают угрызения совести за свое нежелание так просто сдаваться и умирать, за то, что ставит себя выше блага всех остальных, что позволяет себе всего на мгновение подумать о том, что он справится и никого больше не тронет. А Марио будто и не замечает откровенного эгоизма. Упрямо продолжает гладить чужие ладони, просто выслушивая Дениса, пока у того хватает сил говорить. Он сбивается с русского на испанский и обратно, клянет себя и тут же качает головой, кусая собственные губы до крови. Ему так необходимо выговориться, и Фернандес понимающе кивает, пока словесный поток не иссякает, а мужчина рядом не ведет устало плечами. А после подхватывает лицо Дениса, заставляя поднять на себя взгляд. Смотрит прямо, с той самой святой уверенностью, которая практически заставляет верить в лучшее. - Мы все заслуживаем шанса, Дени. И ты - больше других. Просто поверь мне. Все образуется. В конце концов.. Я всегда буду рядом с тобой, - он дает это обещание так легко, что Черышев неволько усмехается. Сам не замечает, как потирается щекой о его ладонь, а после и вовсе не удивляется, когда ощущает робкий, мягкий поцелуй. Ему нельзя отвечать, нельзя любить такое создание, но по сравнению с ним самим, да и со многими другими, Фернандес очень чистый, настоящий, столь искренний, что нельзя не откликнуться на его порыв. Когда с ним так близко, когда он касается так трепетно, совсем не думаешь о грехе, хотя увязаешь в нем с головой. Тонуть в Марио очень легко, верить ему еще проще. Даже если всё, в конечном счете, оказывается против вас. ++++++++++++++++++++ Возвращение на Родину получается... громким. Фернандес не скрывает ничего от своего Альфы, а тот оказывается совершенно не готов к подобной информации. Да и к ситуации в принципе. Его беты приводили других оборотней, людей, ведьм и однажды даже полудницу, но… Марио переплюнул всех. Рядом с ним стоял прямой потомок того самого падшего ангела, который уже много веков является олицетворением всего зла и нечисти. Акинфеев пару мгновений искренне считает, что ему снится дурной сон. Такое может случиться только в кино. Они же не в сериале каком-то дурацком или плохо снятом ужастике, когда на полном серьезе можно обсуждать дьявола и пришествие Антихриста. Это не укладывается в голове, и Игорь с десяток минут просто молчит, внимательным взглядом рассматривая притихшего молодого человека. Самый обычный, даже приятный. Светлые волосы, чистые глаза, трогательная усталая улыбка. Что за глупая шутка? И он хмурится, когда явно потрепанный и вымотанный Кокорин уже не в первый раз упрямо повторяет все, что они успели узнать за это время: "ребенок от обычного человека сильнее любого демона и ангела", "Зверь разбудил его сущность", "за ним пойдут все твари", "это будет тотальная чистка", "ходячая опасность выглядит вот так". Игорь мотает головой и нервно постукивает пальцами по столу. Все равно не понимает, не может этого принять, хотя судя по совершенно ошалелому виду Артема, не верить словам Александра повода нет. Вряд ли бы тот стал шутить подобным образом, это слишком долбануто даже для него. - Марио… отдохните с дороги. А мы… - он прочищает горло и все же заставляет себя спокойнее закончить. – Мы постараемся придумать, что делать дальше. Здесь вы в безопасности. Слова Игоря производят эффект разорвавшейся бомбы сразу же, как за Фернандесом и Денисом закрывается дверь. Кокорин даже не успевает вставить свои пять копеек про беспечность некоторых, про то, что он вообще-то привел им тут буквально Денницу-младшего, которого бы стоило по-тихому убрать, пока смертное тело таковым остается, но Артем его опережает. Признаться, первые его слова и вовсе настолько непечатны, что можно с трудом понять, что именно он говорит, но общий посыл угадывается. И все же хорошо, когда он находит в себе силы высказаться без великого и могучего. - Эта тварь уничтожит нас всех, Игорь! Меня, тебя, твоих малолетних щенят! Если он наберет силу, он сотрет все это щелчком пальцев! - Артем в бешенстве. Мечется по кабинету, словно зверь в запертой клетке. Даже вечно беспечный Кокорин вжался в кресло, стараясь пока не отсвечивать и не вмешиваться. Он ощущает наэлектризованный воздух буквально пальцами - протяни руку и коснешься, потрогаешь это напряжение, что повисло между человеком и оборотнем. Саша видел Акинфеева пару раз, достаточно для охотника, чтобы сложить верное представление, но он уж точно не мог и представить, как тот демонстрирует свои клыки. Игорь рычит на грани слышимости, скалится и блестит красным взглядом. У него волоски встают дыбом на шее от такого Дзюбы, и он защищается - от чужой агрессии, от правильных слов и такой простой правды. Альфа не может ее принять. Он судорожно ищет сто и одну причину, почему можно избежать охоты, но не находит ни одной даже для самого себя. - Я сказал, что он под моей защитой. Пока я не разберусь, - голос холодный, тщательно выверенный. Он старается не сорваться, не дать волю эмоциям, хотя внутри все горит, требует выхода. Кончики пальцев ощутимо подрагивают, и Игорь сжимает и разжимает ладони, пытаясь унять нервный тремор. - Разберешься? Ты? И давно решил, что можешь решать такие вопросы? Ты кем себя возомнил, Акинфеев? – Артем слова уже не фильтрует. Делает несколько резких шагов и впечатывает кулаками в стол, склоняясь так, что едва не врезаясь в лицо оборотня. Тот даже не дергается, ловя почти почерневший от злости взгляд своего человека. Только вновь тихо рычит – верхняя губа приподнимается, демонстрируя острые клыки. Он делает то, что привык – защищает свою стаю и всех, кто с ней связан. Даже если это неправильно. Даже если глубоко в душе понимает, что нет никакого выбора, что решение может быть только одно. И за что он цепляется – не понимает и сам, впервые за долгое время действуя на инстинктах. - Я Альфа этой стаи, Артем. И пока Денис – пара моего оборотня, мне решать, что с ним делать, - не отступает от своего. Дожидается, пока Дзюба не оттолкнется от столешницы, в ярости скидывая бумаги на пол. - Ты не оставляешь мне выбора, Игорь. И ты сам это знаешь, - голос предательски сбивается, охотник облизывает пересохшие губы и, вскидывая одну руку, направляет ее в грудь Акинфеева. – Мы откроем охоту. И придем сюда, за ним. И твоей стаей, если не передумаешь. Виснет тяжелое молчание. Альфа знает, чувствует, насколько тяжело дались эти слова человеку. И он не может его осуждать за них. В них холодный расчет, неоспоримая логика, верное решение вспыхнувшей проблемы. Но ведь это Марио… Тот тоже не отступит. Погибнет вместе с тем, кого сумел полюбить. Будет защищать его, даже понимая, что ставит под удар миллионы жизней. Не потому, что считает это правильным, а потому что волк иначе не может. Это инстинкт, сама природа, против которой не попрешь. И Акинфеев впервые в жизни действительно не может просто решиться поступить верно. - Я прошу дать мне время, - все же старается найти компромисс оборотень. Сдается под железобетонным аргументами, которые даже не нужно произносить вслух. – Я никогда не подвергну опасности своих щенков. Ты это знаешь. Поэтому… дай мне время. Никто прежде с подобным не сталкивался. Может… есть выход. Так дай мне его найти! Артем вздрагивает на окрик – Акинфеев прежде не повышал голос. Он уже открывает рот, чтобы ехидно уточнить – а сколько тебе нужно? День, два, месяц? Они будут ждать до разрушения всего сущего или чуть дольше? Кто даст гарантию, что ЭТО не сорвется уже завтра, оживляя ночные кошмары людей? Им нельзя медлить, нельзя ждать, просто… То отчаяние, которое можно прочитать в карих глазах, бьет наотмашь. Дзюба знает, как Фернандес дорог Игорю, да и каждому в этой стае. Да, он не встречал человека или создания, какая разница, добрее и отзывчивее. Но это ничего не меняет. Иногда ты делаешь то, что должен. Так сложились карты. Дерьмо случается… Замечая короткую заминку, буквально ощущая чужой немой диалог, Кокорин все же хмурится. Ему ли не знать, какое влияние Игорь оказывает на Артема, но сейчас это совершенно не то, что нужно. И он кашляет в кулак, привлекая внимание, поднимается из кресла и смотрит внимательно на обоих. - Ребят, я понимаю, что у вас тут семейственность будь здоров, но голову-то включить можно? – Саша даже руками взмахивает, вообще не понимая, как они могут обсуждать какие-то варианты. Пусть ругаются о том, как все должно пройти, пусть обижаются и скандалят, но только после того, как проблемы не станет. – Артем прав, и ты это знаешь. Собираешься спасти двоих ценой жизни остальных? Окей, может, и не жизни, мы понятия не имеем, что именно может произойти, но точно знаем, что ничего хорошего. Вы когда-нибудь слышали что-то вроде: "Антихрист пришел к людям, чтобы причинять добро и справедливость. Он покарает грешников и спустит небеса на землю, чтобы все праведники жили в Раю"? Да я даже фильма такого ни одного не припомню! Артем качает головой, потому что Кокорин в своем репертуаре. Акинфеев резко выдыхает и опускается обратно в кресло, потирая уставшие глаза. - Саш… я бы попросил тебя уйти. Это дело семьи, - тихо, но твердо просит Игорь. Понимает, что без Александра еще можно хоть как-то договориться. Без чужих глаз, без чужого осуждения. - Это что угодно, но не дело семьи, - резонно замечает Кокорин, складывая руки на груди. – Строго говоря, это вообще не дело нас троих, мы должны все это донести до других охотников. Организовать совет, я не знаю, собрать штурмовую группу и начать свой крестовый поход? Ты же не думаешь, что мы правда доверим такое дело оборотню? Вы вроде как его шестерками должны стать. Последняя фраза играет на руку Игорю. Тот молчит и лишь бросает быстрый взгляд на Артема, который хмурится лишь сильнее. - Не перегибай, Санек, - он заступается. И это маленькая победа. Понимают все и сразу, а потому Кокорин просто вскидывает руки вверх. Он не собирается спорить и что-то доказывать. Честно говоря, вообще-то это его дело, и ему решать… - Дай мне пару дней. Не ему. Мне, - неожиданно просит Артем, играя на чувстве полного доверия. Когда-то он сам просил Сашу быть аккуратнее с подобным, а сейчас нагло пользуется, и уже ненавидит себя за подобное. А уж от обиженного, полного понимания взгляда Кокоры и вовсе хочется сквозь землю провалиться. - Ты не можешь меня о подобном просить. - Не могу. Но прошу. - Ты козлина, Дзюба. - Я знаю. - Твой волчара защищает худшее из того, на что мы когда-либо охотились. - Я знаю. - Оно может все уничтожить. - Я знаю. - И все равно просишь за него. - Да… Диалог короткий и крайне «содержательный». Игорь молчит, не вмешиваясь, только отводит взгляд, сосредоточенно смотря за окно. Кокорин борется сам с собой, с собственными установками, стараясь запихать куда поглубже то самое безграничное доверие, которое толкает его на необдуманные поступки. Он старается, правда. И все равно сдается под взглядом светлых глаз. - Убить бы вас обоих прям здесь, - честно признается Сашка и машет на них рукой. Он устал, он едва стоит на ногах, ему жуть как хочется спать и есть, а не решать проблему апокалипсиса. Тем более, когда никто другой не хочет ему в этом помочь. – Да пошли вы. Когда сдохнем, я найду вас в Аду и скажу все, что про вас думаю. Артем даже не усмехается. Только ловит друга за локоть и поджимает губы. Кажется наглостью просить о чем-то большем, у него даже язык не поворачивается. Но Сашка и так все знает, читает его как открытую книгу. В конце концов, столько лет знакомы… - Я никому не скажу. Пару дней, как и обещал. Но ты… - Кокорин мягко отстраняет руку мужчины, отступая. – Просто подумай о том, что я сказал. Все они, хорошие или плохие, пойдут под его знамена. Оборотни, вампиры, демоны, ведьмы, прочая нечисть… И твой Игорек будет в первых рядах. Он сам сказал – он никогда не подвергнет своих опасности. И выбор стороны тогда очевиден. Дверь хлопает, и Дзюба невольно вздрагивает. Переводит тяжелый взгляд на молчаливого оборотня. Тот отвечает ему прямым взглядом и гордо вскидывает голову, решительно поднимаясь. Они не закончили этот разговор. ++++++++ Денис кутается в теплый плед, хотя в комнате даже жарко. Пристроился в кресле у окна, равнодушно наблюдая за футбольным полем, на котором резвятся оборотни. Поглаживает тонкий крестик на своей груди, уже даже не пытаясь склеить обратно собственный мирок, который разлетелся на части всего пару недель назад. Он цепляется за единственное незыблемое, что у него осталось – не отпускает от себя Марио больше, чем на пару минут. Всегда рядом, всегда на расстоянии вытянутой руки, чтобы можно было вцепиться в любой момент, когда кажется, что вот-вот сорвешься, упадешь, останешься похороненным под развалинами прошлой жизни, которая оказалась одним сплошным фарсом и картонной декорацией. Да что там, он сам - лишь ширма для Нечто большего. Тщательно выверенный план, расчетливо подготовленная пешка в слишком большой игре, простая марионетка, несмотря на собственного создателя. К такому он не был готов, и ему точно нужно больше времени, чтобы хоть как-то уместить это в своей голове. Все вокруг стремительно менялось – всего несколько дней назад он бежал из все равно родной страны, оказавшись в непривычно шумной и отталкивающей Москве. Он был священником, охотником, а сейчас прятался под крышей целой стаи оборотней. Он старался быть хорошим человеком, а оказался… - Дени, я принес нам поесть, - Фернандес такой неловкий, что едва не роняет поднос, стоит ему только переступить через порог комнаты. Он смущенно смеется и подзывает своего человека на диван, с воодушевлением рассказывая о том, что он смог уговорить повара приготовить паэлью, и Черышеву обязательно понравится. Но тот не особо слушает, сразу же потянувшись к бразильцу. Тот понимает, действительно понимает, а потому отзывается моментально – принимает в свои объятия, крепко прижимает к себе и целует бледные губы, пока у Дениса хватает дыхания. Тот падает в свой грех с отчаянной решимостью, более даже не заикаясь о неправильности подобных отношений. Он исчадие ада, серьезно, вряд ли его будут судить за любовь с другим мужчиной… А Марио считывает каждую его эмоцию, обнимает сильнее и баюкает в своих руках, болтая какую-то глупость о том, что их ждет впереди, как много у них прекрасных дней, как хорошо его тут примут… А после звучит тихий стук в дверь. - Мари? – Игорь заходит после тихого разрешения. Фернандес поднимается, выпутываясь из объятий Дениса и пледа. Смущенно улыбается, когда успокаивающе целует своего человека в висок, и вопросительно смотрит на альфу. Акинфеев едва заметно кивает головой, прося выйти и поговорить наедине – так больше не могло продолжаться, все это прекрасно понимали. Особенно бразилец, несмотря на все его успокаивающие речи… - Держи, - он вкладывает другу в ладонь ключи и телефон. Привычно хмурится, не зная, как объясниться. Да и нужно ли оно вообще. - Прости, Марь. Вы не можете здесь больше оставаться. Это твой дом, твоя стая, но… Он не может. Ему здесь не место. Уезжайте в этот дом, спрячьтесь на время. И, может быть, однажды… Игорь все же сбивается. Выдыхает и поднимает на свою бету словно бы пустой взгляд. А Марио все видит по глазам своего альфы. Для него они никогда не были холодными или равнодушными, в них всегда было столько жизни, столько оттенков каждой эмоции, что просто удивительно, как этого не замечает никто другой. В простом взгляде карих глаз можно было прочитать все, что беспокоит Игоря. Или что радует, смешит, заставляет задуматься. Или испытать полное отчаяние, переплетающееся с обреченной решимостью. Ему ничего не нужно говорить. Фернандес благодарен уже за то, что у них с Денисом будет немного времени. Бежать и дальше не имело смысла – все закончится так, как и дОлжно. Хоть и так нечестно, как кажется на первый взгляд. - Спасибо, Игорь, - он улыбается. Улыбается! Акинфеев едва не срывается на нервный смех, давясь воздухом и отступая на шаг. Это выбивает почву из-под ног, заставляет чувствовать себя жалким и подлым. Так ведь не поступают с тем, кто тебе дорог. Кого любишь - не предаешь… - Ты все делаешь правильно, - Марио точно слышит его мысли. Считывает, будто перед ним даже не книга, а детский букварь. Успокаивает, окутывает теплом, когда рывком притягивает к себе и крепко обнимает. – На все воля Божья, ты же знаешь. Ты сделал больше, чем должен был. Альфа не двигается несколько мгновений, а после цепляется за товарища, друга… часть семьи. Как же нестерпимо хочется его спасти, помочь, уберечь. И невозможность этого давит к земле, впервые за столь долгое время оголяя нервы и заставляя сожалеть о том, что ему приходится поступать согласно голосу разума. - Прости меня, Марь. Мне так жаль, мне очень, очень жаль, - Игорь сжимает его так сильно, что Фернандес охает и смеется, прося не сломать его до отъезда. И от этого смеха его альфа рассыпается окончательно. Отстраняется, делает шаг назад – ровно на расстояние вытянутой руки, но избегая повторных объятий. – Ты ведь не откажешься от него. Он хотел спросить. Но выходит утверждением, потому что ответ очевиден. Ни один волк не откажется от того, кого любит. Даже если это означает потерю стаи и собственной жизни. И Фернандес отрицательно качает головой с грустной и всепрощающей улыбкой. - Dios te guarde, Игорь. Он прощается. И прежде, чем исчезает за дверью, альфа только тихо откликается. - Y a ti**, Марио. ++++++++++++++ Дверь открывается бесшумно, но Артем шестым чувством ощущает замершего на пороге Игоря. Тот молчаливо наблюдает за тем, как мужчина собирается, нарочито неспешно складывая в дорожную сумку набор примерного охотника. Тишина между ними непривычна, повисает тяжелым грузом, и им обоим понятно, чья в том вина. Акинфеев не самодур, не дурак и уж точно не наивный щенок. Ему потребовалось не так много времени, чтобы принять верное решение, но достаточно, чтобы у его человека появились сомнения. Несколько мягких шагов, и Артем замирает под чужими руками. Альфа обнимает его со спины, упираясь лбом между лопаток, безмолвно прося прощения за тот их спор. В конце концов, охотник остался на его стороне, и этот жест полного и безоговорочного доверия, даже если внутри у самого все разрывалось от желания сделать в точности до наоборот, до сих пор заставляет сердце сжиматься. Игорь не мог его подвести. - Появилось дело? – нарушает тишину первым, говоря куда-то в теплую ткань кофты, отчего голос совсем глухой. - За Смолом поеду, - Артем колеблется, но все же отвечает, хоть и не касается оборотня в ответ. - Зачем? Ему есть, кому помочь. - Не уверен. Поддержка ему определенно может понадобиться. Даже если он сам это не признает. Альфа только кивает, не собираясь лезть дальше. Он знает, куда и зачем уехал Федор и Ко. Знает, чем может закончиться эта охота. И ему уже чертовски жаль, если предположения, которыми, хоть и комкано и нехотя, но поделился Тема, окажутся верными. В конце концов, во всем этом будет и часть его вины. Как верно заметил вчера Кокорин, которого притащили обратно. - Мне уже пора, - наконец, откликается Дзюба, аккуратно уходя из-под теплых рук. Закидывает сумку за плечо и успевает сделать несколько шагов к двери прежде, чем его подхватывают за локоть, заставляя притормозить. Старательно делая глубокий вдох, Артем поворачивается и раздраженно-вопросительно смотрит на альфу. Игорь не обижается на откровенное недовольство, только протягивает небольшой сложенный вдвое лист бумаги. - Когда закончите, вас будет ждать еще одно дело, - удивительно, но голос даже не дрогнул. Выглядит мужчина даже уверенно, как и всегда, будто не сомневается ни в едином своем поступке. Будто не вручает чужие жизни так просто и легко, лишь написав несколько слов размашистым почерком. Дзюба хмуро пробегает глазами записку с адресом. Непонимающе поджимает губы и читает зачем-то повторно. Ему явно нужно время, чтобы понять, чем именно поделился с ним Игорь. И когда это пониманием приходит, он вскидывает растерянный взгляд, только сейчас замечая бледность своего оборотня. Тот стоит с прямой спиной и привычно чуть вздернутым подбородком, но Дзюба знает, чего ему стоило прийти к этому решению. Он пытается сделать шаг к мужчине, но вовремя замечает красный огонек в глазах – он мог сколь угодно касаться сам, но к чужим прикосновениям сейчас не готов. И Артему остается только кивнуть, тщательно пряча листок в карман своей кофты. - Ты все делаешь правильно, - охотник повторяет слова загнанного в ловушку оборотня, заставляя Акинфеева усмехнуться. Он только качает головой, давая понять, что ему все это сейчас действительно не нужно, и Дзюба поспешно покидает комнату. Он понадобится своему Игорю, когда все закончится. ++++++++++++++++++ Удивительно, но Денис оказывается той еще соней. Он упрямо заворачивается в одеяло, прячась от солнечных лучей, кажется, готовый спать как минимум до обеда, умудряясь при этом и вечером тащить в кровать не позже полуночи. Марио забавляет эта его особенность, и он с удовольствием по утрам любуется спящим экс-священником, пока не дожидается стойкого ощущения - соскучился. Вот прямо так, находясь рядом, держа в собственных руках. Хочется встретиться взглядом, услышать голос, ощутить ответные объятия. И Фернандес так легко договаривается со своей совестью, сгребая Дениса ближе и прижимаясь губами к его шее. Исследует неспешными поцелуями, прихватывает мочку уха и довольно улыбается, слыша глухое "Мариетте". Хриплым со сна голосом только подстегивает, и спустя мгновение бразилец уже подминает его под себя, забираясь всегда чуть холодными пальцами под мятую футболку, ощущая обжигающее тепло кожи. Денис судорожно выдыхает, почти неслышно смеется и делает вид, что отбивается, хотя сам жмется сильнее, закидывая руки на шею оборотню и зарываясь пальцами в непослушные кудряшки. Марио ведет от этой податливости, от кроткого принятия их физической и моральной близости, от осознания, что такие они - только друг с другом. Открытые, честные, признавшие свои грехи и принявшие собственную слабость. Они не верят, что их ждёт прощение за столь беспечные дни, когда они поддались искушению и позволили себе забыть про весь мир, чтобы вот так просыпаться рядом. Они знают, что каждый их день - всего лишь отсрочка, и у них больше нет времени на сомнения и исповеди. И они спешат насладиться ленивым утром, неспешными поцелуями и дурманящей близостью. Марио всегда прижимает Дениса так крепко, будто хочет вплавить его в себя, спрятать ото всех, навсегда стать единым целым. И он отвечает ему податливостью, послушно принимая и допуская, в такие моменты действительно отпуская себя, позволяя забыть обо всем, что могло бы омрачить их короткий побег. Он любит Фернандеса наверняка той самой любовью, которая просто не может быть грехом, которая дается лишь один раз. И которую так страшно потерять. - Мне кажется, что я все еще сплю, - честно признается Денис, завороженно наблюдая за ровной гладью небольшого озера, до которого идти было всего несколько минут от их нового убежища. Назвать это домом не поворачивался язык, потому что они с Марио понимали, что такого мифического места у них больше никогда не будет. Но Черышеву здесь нравилось. Пожалуй, слишком нравилось, так можно было и привязаться к чужому месту будто к чему-то родному и своему. - Неплохой сон, да? – Фернандес усаживается прямо на прохладный песок, заставляя парня усесться здесь же, устраивая в своих руках и прижимая спиной к груди. Он старается насладиться каждой минутой, что им отведена, каждым днем, что пролетают слишком быстро, несмотря на все молитвы. - Ты же знаешь, как ужасно после этого просыпаться, - усмехается Денис, откидывая голову и прижимаясь затылком к крепкому плечу. Признаться, ему совсем не хочется думать о завтра, о собственных страхах или еще одном "Я", которое затаилось где-то в собственном теле. Не хочется думать о том, как эгоистично его желание жить и быть счастливым, как отвратительно он поступает, позволяя себе просыпаться каждое утро, не зная, когда рухнут последние замкИ, и его затопит чужим ядом и одним простым желанием разрушать. Он живет в долг, рискуя миллионами жизней и грозя превратиться в худший из кошмаров, которые когда-то сам уничтожал. И даже осознавая все это, прямо сейчас, в эту конкретную минуту, он совершенно по-особому счастлив. Они возвращаются через несколько часов, проголодавшись и замерзнув, Марио замирает на крыльце у самой двери, весь превращаясь в слух. Денис оборачивается уже у кухни, бросая вопросительный взгляд. - Эй, Мариетте, у нас к чаю только жертвы вчерашней готовки, - он привлекает внимание оборотня и даже демонстрирует тарелку с нечто трудно узнаваемым. Фернандес еще несколько секунд не двигается, чутко различая в лесном шуме шорох автомобильных шин. Как скоро... А после глубоко вдыхает и оборачивается к Денису с мягкой теплой улыбкой. Пожалуй, у них есть время на чай и подгоревшие сахарные печенья, которые они вчера пытались изобразить. - Конечно, Дени. Я помогу, - с готовностью откликается и пристраивается рядом, шутливо толкаясь бедрами. Это был отличный день, он бы хотел прожить еще тысячи таких же, возясь на маленькой кухне загородного дома, вдали от мегаполиса, шума и нескончаемого людского потока. Впрочем... пути Господни неисповедимы. Может, в следующий раз им с Дени повезет немного больше, чем в этой жизни. * Отче наш ** - Да храни тебя Господь. - И тебя.