Имя им - Стая

Рома недовольно что-то ворчит со сна и пытается забуриться под одеяло поглубже. Мягкий смех Маринато щекочет затылок, вызывая теплую волну мурашек вдоль позвоночника. От возмущения, разумеется, о чем тот тут же и сообщает, хмурясь и ворча под нос, но из-под крепких рук уйти не пытается. Он не признается, конечно, но в объятиях огромного Гильерме чертовски уютно, в них можно действительно спрятаться и представить, что мира вокруг просто не существует. А еще через пару минут все и правда крутится только вокруг Мари, который нетерпеливо стягивает с парня шорты, радуясь тому, что тот не одевается целиком ко сну. Тихо хмыкает ему куда-то в плечо, прикусывая кожу и тут же зализывая языком, заставляя мальчишку смешно перебирать ногами и цепляться тонкими пальцами за мятую простынь. - Нееет, нет, нет, нет, нет, нет, - быстро-быстро повторяет Рома, будто мантру читает, которая точно спасет его от загребущих лап Маринато, который уже оглаживает теплые бока, сжимает бедра, заставляя податься к себе, деловито потираясь о него утренним стояком. Тугарев возмущен до предела своей волчьей души, потому что вообще-то он тут главный, потому что разрешения не давал, и вообще… Гиля только хрипло смеется на эти привычные гневные тирады, а сам уже скользит пальцами внутрь, с удовлетворением отмечая, что после ночного рандеву долгой подготовки им не потребуется. Рома уже тихо поскуливает, отчаянно кусает губы, стараясь заткнуть самого себя, хмурится и даже дышит через раз, но все равно не сдерживает слишком довольного стона, когда мужчина аккуратно толкается внутрь, обвивает руками и притягивает за живот так крепко, будто хочет срастись. Замирают оба, наслаждаются мерно расплывающимся жаром, целуются тягуче неспешно, пока Ромка сам не двигает бедрами, не в силах больше терпеть. Он всегда такой – строптивый, упрямый, брыкливый. Но то, как он сдается под лаской, как раскрывается и изгибается под крепким телом – это определенно не может не сводить с ума. И Маринато шепчет, ничуть не смущаясь, готовый повторять это, сколько потребуется – "Люблю тебя, ромашка…". Тугарев никогда не отвечает, но делится очередным хриплым стоном, ощутимой дрожью и доверчиво подставленной шеей, которую мужчина с удовольствием метит, смыкая клыки в последнем толчке. И в его руках парень замирает напряженной струной, царапает короткими ногтями по бедру, умилительно поджимает пальцы на ногах и жмется, жмется, пока волна удовольствия не спадет, оставляя после себя лишь сытое удовлетворение и приятную усталость, странно переплетающуюся с легкостью во всем теле. И проваляться бы так весь день, ленясь даже пошевелиться, но у его Ромашки на все всегда свои планы. - Боже, Гиля, ты весь мокрый... - снова ершится, показательно пытаясь отодвинуться, но тут же шипя недовольным хорьком, когда сам же дергается, заставляя Маринато выскользнуть из его тела. Показательно возмущается болью в пятой точке и не забывает добавить, как его раздражает подобное своеволие его беты, которая наглым образом воспользовалась сонным состоянием собственного альфы. Мужчина только неслышно смеется себе под нос, успевает еще потереться носом о бритый загривок, а после все же послушно поднимается и до хруста потягивается, ничуть не смущаясь своей наготы. Зато Роман в мгновение ока исчезает под одеялом, пряча раскрасневшееся лицо - только ногой пытается подпихнуть, утро ведь, а кто-то тут вместо завтрака непотребства свои начал. В общем... пробуждение определенно задалось. Гильерме не против начинать так каждый свой день. Бодрящий душ, свежезаваренный кофе, хрустящие тосты с ветчиной и сидящий напротив Ромашка - Мари улыбается, откинувшись на спинку кресла, ощущая все еще непривычное ему чувство полного спокойствия и простого человеческого счастья. Вдыхает полной грудью свежий воздух и вытягивает длинные ноги, подставляя солнцу и так словно всегда загорелую кожу. По утрам в это время года уже свежо, но он все еще упрямо накрывает завтрак на веранде, не в силах налюбоваться на смоловский сад. Он понимает, что это чужой дом и чужая территория, но пока им позволено здесь находиться, он сполна наслаждается каждой проведенной минутой. И щедро делится этим с Ромкой, который так старательно пытался быть старше, серьезнее и определенно значимее. Гиля с ним не спорил, он никогда и не желал быть альфой, а потому спустя всего неделю их единения в этом доме, легко согласился быть бетой Тугарева. В конце концов, ошарашенное лицо парня уже того стоило, но на деле ничего не изменилось. Сложно быть настоящей стаей, когда вас всего двое, но они старались - все ведь с чего-то начинали, Маринато даже искренне верил, что однажды Ромка своего добьется и соберет вокруг себя преданных бет, чтобы встать во главе своей семьи. А пока... пока они были друг у друга, и этого было вполне достаточно. Признаться, Гильерме даже нравился этот маленький мирок на двоих. -... а то опять дома сидеть. Мужчина не сразу понимает, что парень уже с минуту что-то ему вещает. Растерянно моргает и отчаянно пытается выудить из своей головы хоть что-то, крохотный отголосок чужого монолога. Выходит плохо, потому что спустя всего мгновение Ромашка закатывает глаза и терпеливо (глупые беты, что с них взять?) повторяет свое предложение - надоело метаться по закрытой территории, они вполне могли бы прошвырнуться по ближайшему лесу, размяться и дать волкам хорошенько набегаться. Маринато колеблется пару секунд, мысленно откладывая домашние дела, которые сегодня запланировал, но парню не отказывает. Он вообще никогда и ни в чем ему не отказывает. Так изначально как-то сложилось, и это их обоих устраивало. - Наверное, стоит написать Федору? - задумчиво предлагает, но получает в ответ только недовольную отмашку рукой. Смолов, может, и вожак всего этого бедлама, но когда его нет рядом, Тугарев определенно не собирался этого признавать и потакать человеческому желанию все контролировать. Они вполне себе взрослые оборотни, у них тут уже своя иерархия, так что... И как тут поспоришь? Гильерме только улыбается и согласно кивает. Признаться, ему и самому не помешает проветриться. Он слишком редко стал выпускать своего волка, и тот ему за это спасибо не скажет. Может, они и существовали в относительном мире, но Маринато на свой счет не обманывался - его натаскивали совсем не для того, чтобы он работал домработницей, за его спиной сотни покалеченных (и не только), так что его зверь определенно нуждался в том, чтобы выпустить пар. И погонять по лесу Ромашку отлично для этого подойдет - они ведь так уже делали, никто даже не узнает. Но иногда так случается, что удача просто отворачивается. И Гильерме бы прислушаться к собственной чуйке, что вдруг просыпается уже у самого порога. Но когда перед носом виляет чужой черный хвост, а его обладатель уже деловито бежит к воротам, здесь не до самокопания. Мужчина оборачивается моментально, не давая себе ни секунды задуматься, отчего так неприятно засосало в груди, и его зверь уже отталкивается длинными лапами, собираясь нагнать убегающего волчонка, буксуя на каменной кладке крыльца, но через пару мгновений тоже исчезая за ближайшим кустом. Думать уже не выходит, вперед толкают инстинкты и животные порывы, когда хочется вскинуть голову и завыть так, что дыхание перехватит, валять чернявого волчонка по ближайшей поляне, а после пытаться поймать за хвост, когда он юркой молнией будет носиться между лап и умудряться пробегать под животом, даже толком не прижимая своих длинных ушей. Только ему так можно, только ему позволяется прикусывать за задние лапы, бодаться и подвывать, настойчиво зовя за собой. Любому другому Гильерме отгрыз бы голову, но Ромка удивительным образом действовал на потрепанного жизнью и озлобленного волка, умудряясь даже уложить его на спину и заставить подставить живот под мокрый и холодный нос. Это их собственная игра, их жест доверия, и они еще ни разу не подводили друг друга. И искренне считали, что все наладилось, что скитаний и одиночества было вполне достаточно до той странной и неловкой встречи на крыльце чужого дома. У них были планы, собственные цели и даже найденная крохотная квартирка, в которую они собирались вскоре переехать. Они вполне заслуживали своего скромного счастья, в таком же уединенном месте, подальше от любопытных глаз и давящего шума. Маринато поверил в саму возможность будущего, и Ромашка доверчиво потянулся следом, совсем не рассчитывая споткнуться так быстро. И сразу так больно. Здесь всегда пусто. Здесь никогда и никого не бывает. Лес негласно разделен между дорогими особняками, стоящими в десятках километров друг от друга. Даже если постараться, можно лишь наткнуться на высокие стены и равнодушно мигающие красным глазом камеры, да услышать вдалеке едва различимое шуршание дорогих шин по идеальной дороге. Здесь было нечего бояться, это была особая территория, огороженная невидимым куполом принадлежности к особой касте, элите, куда простому смертному не забраться. Здесь не ждешь неприятностей, не помышляешь о неожиданном, невольно примериваешь приятное чувство беззаботности. Но ведь всегда что-то происходит в первый раз. Кто-то переходит невидимую границу, считает забавным и веселым пробраться на пару часов на чужую территорию, где, как кажется, и воздух чище, и трава зеленее. Компания молодых ребят располагается у самого озера, вдали от вездесущих камер и патрулей охраны бесконечных элитных поселков. Они просто хотели покутить. И они тоже совершенно не ждали гостей. Потом, спустя затянувшиеся сутки, Роман так и не найдет ответа, что толкнуло его потянуться ближе. Почему, почуяв чужаков, он с любопытством бестолкового щенка сунулся ближе, вместо того, чтобы вернуться поближе к безопасному дому. Он не сможет сказать, почему рванул от Маринато, посчитав это игрой и простой забавой - они столько времени живут отшельниками, они глянут-то всего одним глазком! В конце концов, кому от этого будет хуже? Гильерме все это не нравится. Он рычит, недовольно перебирает лапами и даже силой пытается остановить волчонка, но тот ловко уворачивается от клацнувшей челюсти, довольно скалит зубы и несется вперед, совсем не рассчитывая на то, что у небольшого оврага возле озера окажется такая рыхлая земля. Он останавливается даже вовремя, чтобы не вывалиться из кустов, но уже спустя мгновение удивленно взвизгивает, когда земля уходит из-под лап. Кубарем скатывается к ногам веселящейся компании, привлекая ненужное внимание, мотает головой и тут же вскакивает, пытаясь дать стрекоча. - Опачки, это что тут у нас такое? - один из парней пытается схватить волчонка, Рома щерится и даже показывает клыки, но не кусается. Он прошел через множество подобных ситуаций, но никогда не позволил себе куснуть человека. В конце концов, это всего лишь нерасторопные люди, куда им до вертлявого оборотня? Так он считает, когда проскакивает между ног одного из пьяных парней, ловко отскакивает от чужих рук, но всего пару мгновений спустя с громким взвизгом валится на землю. Полная пивная банка приходится по затылку, и оборотень не сразу справляется с головокружением, а когда поднимается обратно на лапы, его вздергивают за шкирку, находя забавным обнаружить в лесу, как им кажется, маленького волчонка. - Охереть, это реально не псина, - авторитетно заявляет один из парней, рассматривая черную морду. – Пацаны, я походу себе питомца нашел. - И что ты будешь с ним делать? Это ж хищник, - они смеются, пытаются потрогать, дернуть, грубо потрепать, и Ромка вынуждено клацает зубами, пытаясь отпугнуть. – Видал? Уже скалится. - Да это ж разве проблема? Слыхали, как делают в цирке? Клыки и когти выдирают, будет как шелковый. Серый, кинь нож, прям щаз приручим. - Ты дурной? - Да брось, это всего лишь клыки, че ему будет? И веревку тащите, привяжем пока. Саня, подержишь ему пасть открытой? Вокруг поднимается шум, который из негодования переходит в пьяный интерес, и Тугарев, напуганный до чертиков происходящим, всерьез задумывается о том, чтобы отступить от давних правил, плюнуть на последствия и просто защититься любыми доступными способами. Но он не успевает. Выжидающий пару минут Гильерме утробно рычит из кустов, замечая мелькнувший в чьих-то руках нож. Он надеялся, что ребятам будет плевать на забредшего сюда щенка, но человеческий необоснованный садизм встречался чаще, чем можно было вообразить. И внутри поднимается привычная злоба, красным маревом заволакивая взгляд – волк свое защищает всегда. Он выступает медленно, опустив голову к земле и скаля острые клыки. Рычит снова, и черная шерсть встает дыбом на загривке, превращая и так пугающую картину в откровенно жуткую. Пьяная компания трезвеет почти мгновенно, а после совершает такую банальную ошибку – пытается хорохориться там, где стоило бы просто бежать. - Бля, это точно волчица… за своим пришла… - сглатывает один из парней и, как самый умный, пятится спиной к машине, просто понимая, что против природы человеку переть нельзя. Можешь выиграть пару сражений, но короткая война точно закончится не в твою пользу. Жаль, что это доходит не до всех, и кто-то решается даже бросить в опасно припавшего к земле волка попавшим под руку горящим поленом, буквально взмахивая красным флажком, давая сигнал к первой атаке. Маринато клацает зубами, пружинит от земли и всего в один прыжок валит на землю стоявшего ближе всех мужчину, без раздумий впиваясь в его горло, ощущая привычный привкус свежей горячей крови, который невозможно забыть. И в котором тонут, глушатся чужие крики и даже тонкий отчаянный вопль своей пары. Гильерме на своей территории. И в своей привычной среде. Из клетки с ним еще никто не выбирался живым. +++++++++++++++++ -… Все хорошо, Гиль. Все будет хорошо, - сквозь вату пробивается родной голос, но волк почти не реагирует, лишь качает головой, заторможено осматривая светлый кафель. Медленно приходит осознание, что они гуляли еще пару минут назад, тогда как..? Он моргает, стараясь сбросить с себя странное оцепенение, все же ведет носом и тут же недовольно морщится – все забивает противный запах металла, оседает на языке знакомым вкусом, вызывает тошноту пока еще подсознательным пониманием того, что же произошло. Волк с трудом фокусирует взгляд на парне, который стоит перед ним на коленях и отчаянно смывает с густой шерсти сгустки чужой крови. Его руки дрожат, губы искусаны, а зрачок от страха так расширен, что глаза кажутся непривычно черными, в них можно разглядеть собственное отражение. С оставшимся оскалом, с окровавленными клыками, с нехотя уходящим безумием во взгляде. Все встает на свои места. И от осознания, что же он натворил, Маринато вскидывает голову и отчаянно воет, дергается из-под заботливых рук, забивается в самый угол, дышит загнанно и отчаянно, оборачиваясь поразительно быстро, будто это могло все исправить, будто человеческий облик делал его поступок… не таким отвратительным и жестоким. - Я не хотел… я не хотел так… - от сдавивших горло эмоций акцент безбожно коверкает его речь, но Гильерме этого даже не замечает. Он нелепо перебирает длинными ногами, стараясь оказаться подальше от Ромки, боясь навредить и ему, но выходит откровенно плохо – слишком большой в этой душевой кабинке, несуразный и разбитый. Тугарев и сам ощущает одну лишь безысходность, но упрямо подползает на коленях ближе и обнимает своего волка, прижимая к своему тощему телу. Он баюкает его, будто ребенка, и все равно повторяет – "Все будет хорошо, вот увидишь. Все будет…". Он даже почти в это верит, ведь ничего другого ему и не остается. Они сохранят этот страшный секрет, они похоронят его в самых дальних закромах памяти, они больше никогда не вспомнят об этом. Тугарев говорит это уверенно, он не просит, требует у Мари подчиниться – он ведь их маленький альфа не менее маленькой стаи. И он так решил. Никто не узнает их тайны, они смогут все скрыть. И у них даже получается. Почти целую неделю, пока в дверь не раздается звонок. - Не ждали? - Смолов улыбается широко и будто даже искренне. Цепко ловит секундный испуг в глазах напротив, замечает, как вздрагивают тонкие плечи, но вида не подает. - Но наверняка жуть как скучали. Федор уверенно отстраняет Рому от двери, возвращаясь в свои владения. Близнецы, что шли следом, двойным ураганом сносят маленького Тугарева, буквально внося его в гостиную, где треплют, тискают, совсем без смущения обнюхивают, сразу считывая чужой запах и зеркально улыбаясь своими чеширскими усмешками. Они этот смешанный запах узнают всегда, а поэтому наперебой подкалывают, спрашивают, едва не скатываясь в пошлость, но все же оставаясь в берегах. Впрочем, для парня и этого достаточно, он краснеет просто феноменально, до самых кончиков пальцев. Удивительная способность. Федя еще пока находит в себе силы хмыкнуть. Но что-то подсказывает - причин для веселья в этом доме скоро не останется. - Зачем вы здесь? – все же выдавливает из себя Рома, пытаясь отмахаться от вездесущих рук Миранчуков. Выглядит все комично, по-семейному привычно, но охотник прекрасно замечает настороженность и напряженность чужого взгляда. Отвечает загадочной улыбкой, но почти сразу вздрагивает и сам. Тяжелая рука Гильерме на его плече действительно неожиданность, этот оборотень как сверхъестественный ниндзя, хоть колокольчик вешай. - Бля, Маринато, я тебя в следующий раз так пристрелю, - искренне обещает Федя и сам едва не морщится, потому что шутка совсем неудачная, если принимать во внимание, зачем они действительно сюда явились. - Боюсь, что следующего раза не будет, - мягко улыбается бразилец, подходя к Ромке и как-то ненавязчиво забирая его из миранчуковского плена, приобнимая и притягивая к своему боку. Идеальная картинка, любовь в дикой природе, буквально. Миранчуки смотрят с довольными ухмылками, Смолов выразительно закатывает глаза, но за его фразу цепляется. - Нашли прибежище? – спрашивает без особого интереса, даже показательно скучающе. Не хватало еще начать раскачиваться с пятки на носок, когда Рома гордо рассказывает о снятой убитой однушке где-то в жопе мира и даже найденной работе курьером, но мужчина кивает головой, показывая, что внимательно слушает. Даже поздравляет с тем, что теперь они присоединятся к простым смертным, осталось только взять свой первый кредит и решиться на ипотеку. Братья смеются и поздравляют куда как более искренне, наперебой уточняя никому ненужные детали. Маринато оставляет на растерзание Тугарева, а сам прибивается к охотнику, невзначай интересуясь столь неожиданным визитом. - Дело поблизости. Не бери в голову, все как обычно. Трупы, кишки, очередная кровожадная тварь, - Федя машет ладонью, мол, реально все в полном порядке, всего лишь очередная серия "Один день из жизни". Гильерме держится хорошо, только губы поджимает, когда понимающе кивает. И на пару мгновений Смолов даже верит, что все случившееся в лесу неподалеку – просто глупое совпадение. Хотя когда ему в последний раз настолько везло? Миранчуки берутся за новое дело с энтузиазмом, они чувствуют себя героями комиксов или какого-нибудь фильма, несмотря на то, что в глубине души прекрасно понимают, что причин для воодушевления совсем нет. Все это грязно, привычно отдает запахом крови и чужой смерти. Но они впервые наравне с Федей, впервые допущены докопаться до истоков, до самой сути, а не только эффектно появиться к финальному аккорду. Это будоражит, они готовы носом землю рыть, лишь бы справиться, показать себя, закрепиться на новых позициях и доказать даже самим себе, что доросли. И Федор им не мешает, хотя выясняет все в первый же час после прибытия. Он тенью следует за ними, мягко направляет и лишь иногда подсказывает. У его пацанов нет ни единого шанса на неудачу, их просто нужно немного держать в рамках, не дать заиграться и выйти за берега в своем воодушевлении. Они проходят привычную для охотника цепочку последовательностей – место преступления, близкие жертв, возможные свидетели, определение противника, поиск и истребление. Миранчуки обычно справлялись с последним актом, но, как оказалось, они вполне сносны и в самом расследовании. Им требуется всего день, чтобы понять, что это был оборотень. Одна ночь на подумать, чтобы с опаской предположить, что это может быть не просто залетный товарищ. И молчаливый завтрак, чтобы Леша, дождавшись ухода Гильерме и Ромы, наконец, тихо просит охотника: - Тут везде камеры, верно, Федь? Думаю, нам стоит достать не только свои записи, но и сосе… - Своих хватит, - спокойно откликается Смолов, отставляя чашку крепкого кофе и бросая быстрый взгляд на молчаливого младшего. Тот смотрит исподлобья, хмурится и явно догадывается в момент. - Ты уже знаешь. На записи видно, кто это был, - он не спрашивает, констатирует факт. Леша пытается выглядеть возмущенным, но получается плохо. Они с братом прекрасно понимают, что охотник дал им шанс додуматься до столь простой вещи самим. Просто… ну кто же будет делать это под мигающим огоньком вездесущих камер? Кто же будет настолько беспечен? Ответ также очевиден – кто себя не контролирует. От луны или отчаяния, не так уж и важно. - Вы и сами уже все знаете, - спокойно откликается мужчина, не чувствуя ни капли вины. Поднимается первым и бросает Антону ключ от кабинета, где они смогут посмотреть увлекательный двухминутный фильм с мечущимся в бессилии Ромкой, который насилу затаскивает неадекватного окровавленного оборотня на крыльцо. – Это было слишком очевидно, разве нет? Парни молчаливо переглядываются. И также без слов уходят, чтобы подтвердить свои догадки. Как альфа им и говорил, работать охотником – дерьмовое дерьмо. Федор уверен - они отступят. Они к подобному просто не готовы. Он натаскивал их много лет, но никогда прежде им не приходилось обнажать клыки против своих. Удивительно, конечно, что и Роман, и Гильерме умудрились попасть в столь узкий круг этих самых “своих”, но факт оставался фактом. Несмотря на ограниченное общение, Миранчуки привязались, мысленно примеряя для них теплое, важное слово "стая", просто не имея вокруг себя еще кого-то, кого можно пометить необходимым знаком принадлежности. У них всегда был только Федя, но молодым волкам было жизненно необходимо просто чувствовать себя частью чего-то большего, чего-то... грандиозного. Может, это наивная вера в то, что их междусобойчик перерастет в полноценную стаю, что под боком у Смолова найдут свою защиту подобные им, подобные Роме и Маринато. Что… ну все как-то сложится, получится, станет даже круче и лучше, чем у Акинфеева. Но чуда не случается, хороший финал бывает только в сказках, а они давно перестали в них верить, так что собственная наивность наотмашь бьет по лицу, чтобы пришли уже в себя и вернулись в старую добрую реальность, где оживать могут только ночные кошмары и страшилки. Это не безнадега. Это просто выбранный ими путь. Миранчуки и правда его удивляют. Они не спорят, не кидаются оправдывать Гильерме и даже не делают ни намека на то, что они на его стороне. Федор с опаской ждет выпадов Антона, лелеющего свою волчью часть больше, чем человеческую, но тот только хмурится, явно изнывая от попытки найти хоть одну причину, чтобы не делать то, что сделать придется. Леша же надолго скрывается в своей комнате, привычно оставляя бразды правления Феде – он лидер, он главный, он… ничего не решает в этом деле, потому что решать просто нечего. Это незамысловатая истина, но каждый справляется как может. Смолов подготавливает все для охоты, уходя в лес на пару часов. Старший из братьев старательно избегает встречи с Ромой и Маринато, а младший упрямо изучает все, до чего смог дотянуться и что достать. Они застывают на несколько часов, с удивлением тонут в этом вязком ощущении времени, которое прерывается только звонком Дзюбы. Федор крайне удивлен слышать его сейчас, но в какой-то мере понимает, что тому сейчас сложно оставаться рядом со своим волчарой, последний разговор вышел не комильфо, так что проверится определенно стоило. Но не с ними, не в этой охоте, так что пусть ищет, чем себя занять, но сюда не суется. Удивительно, но Артем иногда в состоянии проявить чувство такта, а потому действительно не лезет, лишь бросая напоследок, чтобы не слишком уж наседал на пацанов. Смолов хмыкает, откладывая телефон в сторону, потому что он и не собирался. Более того, надеялся, что они стреканут отсюда первыми, он был бы даже рад, оставь они его наедине с этим делом. Но вместо этого они синхронно стучатся в его комнату, молчаливо застывают у двери бледными тенями самих себя. Но взгляд у них, один на двоих, решительный и даже какой-то… Так смотрят перед прыжком с парашютом, когда не уверен, что он у тебя вообще есть, но прыгнуть очень надо, вот только к последствиям ты не то чтобы готов, а ко встрече с землей тем более. Но удивительнее другое – они так ничего и не говорят ему. Возможно, они не обговорили этого даже между собой, настроившись на свою привычную ментальную волну, приходя и так к единому возможному мнению. Охоте быть. И они не собираются трусливо поджимать хвосты в самый последний момент лишь потому, что сердце не на месте. Смолов только тихо им кивает, бросая почти неслышное "Будьте готовы", и парни снова исчезают, оставляя за собой ощущение безнадеги и отчаянной решимости. Атмосфера в доме становится будь здоров, и этого невозможно не почувствовать. Особенно, когда ждешь чего-то подобного. - Они все знают, да? - Тугарев мечется по комнате, невольно опасливо прислушиваясь к тишине в доме. Он говорит шепотом, боясь чужого чуткого слуха, но Гильерме не видит в этом необходимости. Он все понял с того самого момента, как Смолов и Ко оказались на пороге дома. Почему они не пристрелили его сразу – вопрос был только в этом, но небольшая затяжка во времени позволила ему провести еще немного времени с Ромашкой. Научишься ценить мелочи, когда жить осталось недолго. - Этого стоило ожидать, - Маринато улыбается и протягивает ладонь, подманивая волчонка к себе. Ловит его за тонкое запястье и притягивает ближе, обвивая длинными руками, притыкаясь носом ему в грудь, почти затягивая к себе на диван. Он ощущает легкую дрожь под спортивной кофтой, чувствует нотку отчаяния в привычном терпком запахе своей пары, неслышно вздыхает на осязаемый страх, что он источает. Все это не поможет, ничего уже не поможет, как он может донести эту простую мысль? Тут… самому бы смириться, принять как данность. То, что он сделал… за такое не прощают. Удивительно, что сам Ромка не сбежал от него, а даже все еще позволяет касаться себя, и даже сам обвивает руками за шею, прижимаясь так крепко, будто сможет спрятать его в себе, укрыть от всего мира и сбежать туда, где их никогда не найдут. Как жаль, что в этом мире таких мест просто не бывает. - Мы убежим, - уверенно заявляет Тугарев, не обращая внимания на тихий смешок Гильерме. Он хмурится, чуть отстраняясь, ловит взгляд темных глаз и повторяет еще раз. – Мы убежим. Прямо сейчас. Они ни о чем даже не подумают, мы просто пойдем прогуляться. Оставим все здесь, к черту, дело наживное. Я умею скрываться, они никогда нас… - Ромашка, нам не убежать, - он прерывает его мягко. Улыбается тихо и грустно, мягко целует, будто уже заранее прощается, и чуть качает головой. – Ты же понимаешь, они все равно найдут. Не Федя с братьями, так придут другие. Тебе не стоит оставаться рядом со мной, ты же видел, я бываю опасен. - Ты сейчас просто закрываешь рот, да, Мари? – строго одергивает Рома и рывком поднимается с его колен. Поспешно хватается за чужую кофту и буквально швыряет ему в лицо. – Мы идем гулять. И мы не вернемся сюда больше. Они могут искать нас годами, меня устроит. Мари нужно возразить, даже необходимо. Но он лишь тихо усмехается себе под нос, послушно поднимаясь. Ромка сейчас такой решительный, сильный за них обоих, он не может его подвести, даже если понимает, насколько провальная эта затея. Впрочем, они понимают это оба, стоит им едва переступить порог дома. - Вам же не убежать, - тихо тянет Смолов, повторяя то, что сам Гильерме говорил пару минут назад. Он сидит на веранде, расслаблено покачиваясь на садовых качелях, буквально утопая в мягких подушках. Не поворачивается к двум беглецам, только щурится на солнце, замечая первые вечерние блики. Красиво сегодня, даже жить хочется, и от этого немного тошно. - Да мы просто… - Ромка еще хорохорится, но в глазах такая паника, что это уже сошло бы за признание вины и без лишних доказательств. Маринато все чутко ощущает, ведет носом и даже не вздрагивает, когда за плечами вырастают Миранчуки. Глупо было предполагать, что все будет хорошо. Глупо надеяться, что он выберется из того подвала и той клетки и сможет начать все с самого начала. Да он и не помнит толком, было ли что-то "до", а сам так беспечно надеялся на эфемерное "после". - Все хорошо, Ромашка, - он чуть сжимает тонкое плечо и устало усмехается себе под нос. Бросает только косой взгляд на Федора, чуть отращивая клыки, будто землю прощупывает – затянет или отпустит? Смолов только вздыхает просящим "не надо", и Гильерме отступает. Он не хочет причинять еще больше вреда, не хочет причинить боль тем, кто пытался ему помочь. И Федя озвучивает его мысли. - Не надо усложнять, Мари. Мы знаем, что по-другому нельзя. Он знает. Но как же отчаянно не хочет прощаться. Он прижимает к себе Ромку быстро и порывисто, шепчет банальности про "не хотел" и "прости", не замечая, что тот просто не понимает. В его голове у них все еще есть шанс, они все еще могут исправить! Такого ведь не может с ними приключиться, верно? Какая глупость… Он цепляется пальцами за руки Маринато, но тот твердо отстраняет его от себя. Разворачивается уверенно, даже больше не оборачивается и не смотрит. Первый сбегает с крыльца и с прямой спиной направляется к воротам. Федя неслышно вздыхает, поднимается следом и, закрывая кобуру на боку просторной рубашкой, быстро его нагоняет, идя с ним шаг в шаг. Они со стороны похожи на старых друзей, что решили прогуляться и поболтать о своем, Смолов даже хлопает его ладонью меж лопаток и кивает куда-то в сторону леса. Ему жаль, правда. Ему искренне жаль, что кто-то покалечил Гильерме настолько, что тот стал зверьем. Но здесь ничего не попишешь. Зверь, пытающийся удержать на себе маску человека, опаснее вдвойне. И они все это понимают. Тугарев не сразу осознает, что происходит. Он смотрит на обступивших его братьев и растерянно пытается оправдать свою пару. - Он же меня защищал, ребят, - тараторит, еще надеется на то, что все это глупая ошибка, что они его услышат и поймут, что дадут им еще один шанс. – Они поймали меня, они меня пытать хотели, он просто хотел помочь! - Ром… он загрыз пятерых молодых парней, - тихо отвечает Леша, с сожалением ловя чужой напуганный взгляд. – Убил, понимаешь? - Вы не слышите? Они бы меня убили! Они в него горящим поленом кидали! - Угомонись, Ром, - жестко одергивает Тоша, хватая его за плечо в попытке завести обратно в дом. – Правила были простые – мы не убиваем и не обращаем людей, охотники не убивают нас. Всего одно гребаное правило. Так сложно было его соблюдать? - Братик… - Что, братик?! Ты тела видел? Такое уж точно в оборотня не обратится, потому что не все части на месте! - Тоша! – уже строже одергивает старший, замечая, как бледнеет Ромка. Кажется, до него все же начало доходить. Они даже не постараются его выслушать, они не дадут им возможности оправдаться, они приехали сюда только за одним – избавиться от Гильерме, и им совершенно плевать на причины. Им кажется, что адекватных причин на такое быть не может, они думают, что оправдать зверство нельзя, они… наверняка правы, но волк Тугарева такого принять просто не может. Он должен защищать то, что его. И несмотря ни на что. Ромка срывается с места так быстро, что близнецы даже не успевают его сразу схватить. Антон матерится себе под нос и скатывается следом, нагоняя его уже за воротами, почти у самой кромки леса, хватает за руки пытается прижать к себе. Леша суетится рядом, стараясь достучаться до чужого сознания словами, но их не слышат. - Он защищал! Защищал меня! - кажется, что Рома сломает собственные руки, вывернет кости из суставов в бесполезной попытке защитить то, что ему дорого. Антон глухо рычит, роняя пацана на землю - он мелкий, легкий, но удержать его становится настоящей проблемой. Леша рядом кусает собственные губы до крови, присаживается, обхватывая Ромино лицо ладонями, заставляя смотреть на себя. Выходит плохо - взгляд Тугарева откровенно дикий, зрачок на всю радужку, он ничего не видит перед собой, остервенело продолжая просить, требовать, даже угрожать. Его волк бьется внутри, воет до хрипа, скулит на одной тонкой ноте. И Леше так плохо, до трясучки жалко, что он прижимается своим лбом к его, стараясь хоть немного унять чужую боль. Это невозможно, конечно, Ромку уже ничто, никто и никогда не утешит. Убить его сейчас стало бы настоящим избавлением, милосердием в высшем его проявлении. Но они, парадокс, не убийцы. И Тугарев не совершил ничего такого, за что можно было бы выносить ему приговор. Это жестоко. Это... так по-человечески. И почти иронично - они в большей степени наказывают того, кто лишь стал невольным свидетелем. Обрекают на мучительные долгие годы жизни в одиночестве. Стая не заменит пару. Стая станет лишь опорой, которая насильно удержит на ногах. - Рома... Ромочка... не смотри, не слушай. Давай уйдем, пожалуйста. Ну тише, ты же калечишь себя, - Алексей понимает, насколько бесполезны его слова, которые уходят в никуда. Его не слышат. Волк напротив уже до краев наполнен болью и отчаянием, лишь это мешает ему обернуться, чтобы защитить и защититься хоть как-то. Он почти хрипит, стараясь вырваться из-под Антона, который лишь сильнее прижимает его к земле. - Лежи. Просто не дергайся, блять, - рычит, стараясь в своем стиле сделать хоть что-то, чтобы достучаться до Тугарева. Если у того снесет крышу, кто знает, чем это вообще закончится. Бешеных псов ведь стреляют... Хотя, с другой стороны, это не кажется такой уж плохой идеей, ведь никто не может сказать, как чужой волк переживет потерю своей пары. И переживет ли вообще. Но все, наконец, заканчивается. Гулкий хлопок заставляет вздрогнуть всех троих. Леша сбито выдыхает и виновато поджимает губы. Антон хмурится и упрямо рассматривает мятую траву над чужим плечом, а Роман застывает - в нелепой позе, с распахнутыми глазами и раскрытым в немом крике ртом. Пальцы все еще судорожно цепляются за землю, но сам он - восковая фигурка, сломанная игрушка, брошенная невнимательным хозяином. Он не двигается, не издает ни звука - будто просто выключили, потушили свет небрежным щелчком, оставляя мальчишку в полной темноте. Его глаза стекленеют, тело обмякает, и Антон все же поднимает его с земли. Тот не может удержаться на ногах, виснет в чужих руках, кажется, даже не замечая, как тонкая струйка дыма поднимается в небо. Чуткий волчий слух улавливает занимающийся огонь, треск сухих веток, в нос ударяет запах бензина и... подпаленной плоти. Лешу срывает с места, он хватает Рому и тащит прочь, волочит его за собой, будто тряпичную куклу, даже не замечая, как скользят по земле чужие ноги, которые Тугарев даже не переставляет. Он не понимает происходящего, не осознает, отвергая всей своей сущностью, и лишь раз ломано дергает головой, все же натыкаясь пустым взгляд на отсвет костра вдалеке. Где-то там остался Гиля. Где-то там... остался и сам Ромка. В романах часто пишут, что когда разбивается сердце, мир теряет свои краски, все становится серым, блеклым, будто зыбкий туман – протяни руку и разрушишь все, что тебя окружает, оставаясь гордо восседать на горстке пепла. Оказывается, все совсем наоборот, и это осознание не просто добивает, а издевательски стирает все то, что от тебя осталось. Мир оглушает своими звуками – лес снова оживает после громких звуков и искусственного огня, хоронит в своих недрах одно из собственных творений и спокойно возвращается к привычному ходу вещей. Сочность красок и багровый закат выжигают сетчатку своей яркостью, своим торжеством – просто прошел еще один день, который повторится снова и снова. Миру оказывается плевать с высокой колокольни на то, что кто-то кого-то лишился, что ему срочно необходимо остановиться прямо сейчас, ведь произошло непоправимое. Все вокруг насмехается над чужой потерей, обостряя все пять чувств до предела – жизнь продолжается, земля все еще вертится, ничего особенного не произошло. Все пестрит этой простой истиной, от которой невозможно отмахнуться. И внутри Романа поднимается горячая детская обида и непонимание – он искренне считает, что все должно было рухнуть, оставить после себя руины и похоронить под собой и его. Какого черта трава под ногами все такая же зеленая? Почему ветер задиристо забирается ему под футболку, разнося аромат опадающей листвы? Отчего солнце все еще светит, игриво прячась за горизонт и обещая скорую встречу? И как рядом с ним так спокойно могут сидеть другие волки, делая вид, что все обязательно образуется? Тугарев даже не сразу понимает, что уже какое-то время сидит в машине, и они едут по практически пустой дороге, стараясь вырваться из того самого невидимого купола, возвращая волчонка обратно в шумный город. Рома переводит невидящий взгляд на Антона, который хмуро смотрел за окно, кажется, забывая даже моргать. После также медленно ведет головой, оглядывая взволнованное лицо Алексея. Тот не прячет взгляда, не старается огородиться молчанием и сделать вид, что его тут будто бы и нет. Он касается чужих холодных рук, кусает губы до крови так, что они никак не успевают зажить, даже что-то лопочет, стараясь не оставлять Рому со всем этим наедине. Выходит у него откровенно плохо, и Миранчук это понимает, когда парень снова отворачивается и упирается взглядом в никуда, чтобы через пару мгновений обжечь чужие ладони собственными слезами. Это выглядит так… ненатурально, почти пугающе, потому что Ромка не всхлипывает, не подвывает и даже не хлюпает носом – из его глаз просто текут слезы, которых он и вовсе не замечает, не пытаясь сморгнуть или спрятать от чужого взгляда. Он застыл в одном мгновении, и ему откровенно плевать, что происходит вокруг него и с ним в частности. Молчаливым болванчиком кивает на все более тихие слова Леши. Послушно выходит из машины, когда его привозят на базу "Локомотива", даже не окидывает взглядом пожилого человека, который хмуро его осматривает, а после подбадривающе сжимает плечо на удивление крепкой рукой. - Мы позаботимся о нем, - уверяет мужчина и на этом замолкает, не собираясь ничего больше говорить. Всем своим видом показывает, что разговор окончен, и лишь когда братья отворачиваются и скрываются снова в машине, провожает их долгим внимательным взглядом. - Спасибо, ЮрьПалыч. Надеюсь, проблем не доставит, - от Смолова редко можно услышать такие уважительные расшаркивания в сторону оборотня, но он тоже сам на себя не похож. Комкано кивает и старается скорее покинуть чужую стаю, оставляя всю эту историю за воротами в Черкизове. - Он уже никому проблем не доставит, - бормочет себе под нос Семин и сам уводит мертвого волчонка к его новому дому. Живым назвать Ромку ни у кого язык больше и не повернется. Федор и братья добираются до дома в полном молчании. Наверное, это странно… пожалуй, это даже зазорно, но ожидавшегося напряжения, ссор и показательного игнорирования не происходит. Они просто молчат, как было не раз до этого после тяжелого дела, над ними не висит недосказанность или горячечная обида за то, что пришлось сделать. Смолову бы гордиться своими мальчишками, но ему… откровенно не по себе. Они почти выросли. Они почти стали похожи на него самого, и не сказать, что тут есть чем гордиться. Мы всегда хотим для тех, кого любим – чего-то лучшего, чем мы сами, по крайней мере, у него было именно так. А вместо этого… вон оно как выходит. Он исправил в мальчишках тот самый дефект, который порой им мешал – они теперь верят в то, что делают, всем своим сердцем, иначе охота не была бы такой простой. Без истерик, несогласия и банального отказа во всем этом участвовать. И Федя все еще не знает, радоваться ему или с надеждой ждать, что их все же скоро прорвет, накроет, и они больше никогда не выйдут с ним на дело, выбирая нормальную жизнь вместо всего этого дерьма. Но это же Миранчуки, они не любят оправдывать его ожиданий, они упрямо живут по каким-то собственным правилам и установкам, умудряясь при этом подчиняться простым требованиям Смолова, балансируя на этой грани, каждый раз грозя сделать выбор, к которому охотник просто не готов. Дома они разбредаются по своим комнатам, а Федя отправляется прямиком в гостиную. Его ждет мягкий диван и прекрасный крепкий скотч, от которого зашумит в голове. Он устало прикрывает глаза, откидываясь спиной на спинку дивана, дерганым движением подносит к губам стакан, выливает в себя обжигающую жидкость, но даже не морщится. Только коротко выдыхает и недовольно смотрит на опустевший бокал, будто именно он виноват во всех последних неприятностях. В доме непривычная тишина. Из той оперы, когда раздражает собственное дыхание - слишком громкое, тяжелое, неприятно сиплое. Смолов даже задумчиво прокручивает в пальцах крепкий хрусталь, раздумывая, насколько поможет ему банальный человеческий срыв. Тот самый - с битьем посуды, элитного алкоголя и всего хрупкого, что попадется под руку. Он даже оценивающим взглядом окидывает комнату, понимая, что может неплохо так разгуляться. На пробу бросает злосчастный бокал в противоположную стену, с каким-то излишним усердием прислушиваясь к перезвону дорогого стекла, будто проводил сложнейшее научное испытание, но на этом... пожалуй и все. Внутри все так же до противного тихо, не скребется даже чувство вины, не приходят привычные мысли о важности этой дерьмовой работы, у него внутри одна сплошная звенящая тишина, которую не спугнуть никому ненужной запланированной и даже продуманной истерикой. Остается только вздохнуть и откинуться обратно, принимая ситуацию такой, какая она есть. Это не худшее, что приходилось делать Смолову. Это не худшее, что придется делать Миранчукам, если они продолжат "карьеру охотников". И это определенно не первая и не единственная смерть того, кого ты знал. Дерьмо случается чаще, чем нам бы того хотелось. От невеселых мыслей отвлекает едва слышный скрип двери. Мужчине даже не нужно переводить взгляд на вход, чтобы ощутить присутствие братьев. Они пришли вместе, в молчаливом желании разделить этот вечер на троих. Разбредаются по гостиной, пытаясь отвлечься или занять себя. Антон забирается с ногами в кресло напротив и хватает с полки первую попавшуюся книгу, раскрывая на случайной странице и бездумно скользя взглядом по ровным строчкам. Леша не пытается скрыться за белыми страницами, он неспешно проходится по комнате, словно выискивая подходящее ему сейчас место, а после неуверенно усаживается на соседнее кресло и рассматривает сидящих напротив охотника и брата. Ему очень хочется, чтобы ему было совестно за все, что случилось. Ему очень хочется чувствовать обжигающее чувство вины, от которого некуда деться. А вместо этого он лишь с опаской прислушивается к самому себе, с тоской отмечая, что в полной мере этого нет. Он не захлебывается угрызениями, не истязает себя этическими вопросами, которые помогли бы отмучаться, очиститься и дать жить дальше в относительной гармонии с собой. Ему… будто этого и вовсе не нужно. - Все будет как прежде? - Леша спрашивает тихо, едва можно расслышать. Антон поднимает на него тяжелый взгляд, а после снова утыкается в книгу, хотя за все время не перевернул и страницы. Смолов задумчиво облизывает губы, коротко выдыхает и все же кивает. - Да, все будет как прежде. Он мог бы соврать, но у них не принято. Мог бы сказать, что теперь что-то изменится, что никто из них не будет прежним, но это такая откровенная ложь, что можно только посмеяться. Ничего не изменилось ни для Феди, ни для его близнецов. Завтра будет таким же, и послезавтра, и еще много дней после. Это не потеря потерь для их импровизированной стаи, это лишь очередное дело, которое ненадолго оставит неприятный осадок, но не будет даже груза на сердце. Несколько часов назад казалось, что даже дышать будет тяжело, что они не смоют с себя чужое отчаяние, а сейчас они сидят в теплой гостиной и осознают, что через пару месяцев и вовсе не останется чувства вины. И стыдно только от этого - правильный поступок не позволит есть себя поедом, а лишь останется отголоском жалости к тому, кто потерял свою пару. - Мы поступили правильно, - глухо, но уверенно делится Антон. Федя переводит на него удивленный взгляд, ведь именно от младшего ждал по меньшей мере сцену, что они звери и не имели права так поступать, что гореть им всем в аду, а еще лучше разделить участь Гильерме здесь и сейчас. Но Миранчук удивляет, он будто взрослеет за один вечер, обрастая необходимым панцирем с феноменальной скоростью. Ловит чужой взгляд и пожимает плечами. - Что? Мы не могли рисковать и надеяться, что он больше не сорвется. Бешеных псов стреляют, ты сам так говорил. У него получается грубее, чем рассчитывал, но это ничего. Простая защитная реакция, охотник все понимает. Даже кивает ему, потому что суть он передал верно - Рома был маленьким щенком, которому требовалась защита. А Маринато умел делать это лишь одним способом, которым его научили - смыкать челюсти на чужой глотке и не дохнуть самому. Лишь вопрос времени, когда бы он сорвался снова. Всего лишь вопрос времени... - Мне все равно грустно, - честно признается Леша. Совсем как в детстве - слишком наивно и честно, смотря усталым взглядом темных глаз. Он вдруг поднимается, неспешно скидывает с себя одежду и обращается здесь же. Подходит ближе, легко запрыгивая на диван и устраивая морду на теплых коленях человека. Тяжело вздыхает и прикрывает глаза, как всегда ища утешения у тех, кого любит. Антон смотрит на все это всего лишь мгновение, а спустя минуту уже опускается рядом, накрывая старшего своим телом и укладывая ушастую голову едва ли не поверх братской. Смолов тихо усмехается, ладонью потрепав каждого по загривку, а после откидывая голову на спинку дивана и притихая. Прошло столько времени с того момента, как он увидел их в темном лесу именно вот так – в неразрывной связке и единым целым. И подумать тогда не мог, что в этот тесный клубок можно втиснуться, стать ее центром, основой, на которой они будут строить свои жизни. Может, он где-то совершил ошибку. Может, ему стоило вовремя их отпустить. Но сейчас слишком поздно задумываться о подобных вещах, точка невозврата давно пройдена. Им остается только идти вперед, крепко держась за то немногое, что у них есть. Не сомневаясь и уж точно не отступая, несмотря ни на что и даже вопреки. Смолов может собой гордиться. Это целиком и полностью его рук дело.