Имя им - Стая

- Иногда я тебя просто ненавижу, Смолов! - Антон бушует, стараясь своим взглядом прожечь дыру в невозмутимом охотнике. Леша привычно мягко одергивает миролюбивым "братик", но бурю так просто не остановить. Федя даже не пытается, если честно, продолжая спокойно складывать сумку. Он не собирается снова спорить,поэтому предусмотрительно молчит, вертя в руках небольшую бутылку и задумчиво покусывая губу. Складывается стойкое впечатление, что он в кабинете совершенно один, такой дзен излучает его лицо. Миранчука-младшего это бесит еще больше, но он прекрасно знает, что все его слова уйдут в никуда. Однако и промолчать не выходит, что вызывает выразительный вздох старшего. - Ты говорил, что мы теперь на равных! - выдает свой последний козырь и выжидательно светит желтым раздраженным взглядом. - Я говорил, что вам решать - участвовать ли в деле, если я вам предложу, - все так же отстранено отвечает Федя, проверяя крышку на бутылке и аккуратно убирая в спортивную сумку. - А на это дело я идти вам и не предлагал. Громкий "вжик" замка ставит точку в этом вялом споре. Охотник все же поднимает взгляд на близнецов и закидывает сумку себе на плечо. Выглядит он непривычно серьезно, даже чуть хмурится, чем заставляет замолчать даже Антона. Тот поджимает губы, напрягается еще сильнее и даже жмется ближе к брату. Леша тоже растерян, обеспокоенно облизывает губы, но задать вопрос не решается. Он всегда был самым терпеливым из них, даже удивительно, как еще не придушил обоих. - Если не вернусь, что делать - знаете. Документы в сейфе, номер моего нотариуса у вас в телефонах, все наследство сразу не прогуливайте, - мужчина звучит вполне себе серьезно, хоть и пытается выдержать шутливый тон. На самом деле все это сто раз уже обговорено, они с детства знали, что делать, если охотник погибнет. Куда бежать, за что хвататься и как жить дальше. Они давно эту тему не поднимали, но она все так же действует на Антона, будто красная тряпка на быка. Лешка только бледнеет и с обидой смотрит на Федю, будто тот уже прямой дорогой отправляется в морг, оставляя на них всю тяжесть дальнейшего существования. - Бесишь меня, Смолов! Вообще не фильтруешь, что говоришь! - младший, что ожидаемо, психует на одно только предположение, что мужчина может не вернуться, разворачивается на сто восемьдесят градусов и исчезает за дверью, громко ей приложив. - Ты пугаешь нас подобными разговорами, - тихо замечает старший, не обращая внимания на выразительный вздох охотника. До того даже через столько лет не доходит, насколько страшно будет братьям его потерять. То есть... он буквально не понимает, не может искренне осознать. Он просто человек, а люди давно потеряли способность любить на уровне самих инстинктов. - Тебе бы и правда стоило иногда быть более внимательным и чутким. Лешка покидает кабинет следом за братом, давая понять, что мирных и долгих проводов не случится. Смолов лишь поднимает глаза к потолку и вопрошает, за что заслужил все это, и когда испытания на прочность в собственном доме уже подойдут к концу? Не то чтобы он действительно не понимал, что братья обеспокоены будущей охотой, но им давно стоило принять тот факт, что от этого ничего не изменится, только нервы друг другу потреплют, а после все равно делу быть. Главное, потом не жалеть, что возможная последняя встреча была вот такой, по всем законам подлости и киношного жанра. Мужчина, конечно, умирать не собирался, просто... Они шли на сына дьявола, ок? Он впервые действительно не уверен, что вернется домой. И заботится о братьях так, как умеет, в своем жестком и оригинальном стиле. Должны были бы привыкнуть. Федька закидывает сумку на заднее сиденье автомобиля и все же бросает быстрый взгляд на светящиеся окна. Занавески едва заметно колыхаются, выдавая Миранчуков с потрохами, и охотник невольно усмехается себе под нос. Сущие дети, ну. Даром что такие занозы в заднице. Они, конечно, так просто его отъезд не простят, но это меньшее из возможных зол. Смолов и мысли не допускал взять их с собой, это было бы верхом тупости и безответственности. Они уже достаточно взрослые мальчики для того, чтобы в случае чего жить самостоятельно, но определенно еще слишком молоды, чтобы погибать. Троих старперов будет вполне достаточно, а если нет, то начнется настоящая травля, в Москву стекутся охотники со всех уголков страны, чтобы стереть проявившую себя заразу, и тогда братьям-оборотням и вовсе лучше не высовываться. Как дело не повернется, но Миранчукам в нем не поучаствовать. Они это понимают, даже осознают причины, почему остались дома, но волчья гордость задета, и им жизненно необходимо показать характер, выплеснуть свою обиду прямо сейчас, потому что когда Федя вернется (а они в этом не сомневаются), им нужно будет быть рядом, прибиться под теплые бока, ощущая его тепло и запах. Небольшое упрямство не такая большая цена за спокойный вечер после охоты века, которая пока выходила скромным междусобойчиком со старыми друзьями. - Выезжаю, - Смолов делает короткий звонок, бросая одно-единственное слово, отключается, даже не выслушав ответ, и сразу же срывается с места, держа курс к съемной квартире Артема. Тот мог сколь угодно быть приживалкой у стаи Акинфеева, но мозги пока еще растерял не все, чтобы отказаться от собственного логова, где хранит свое оружие, знания и секреты. У подъезда уже топчется Кокорин, воркуя с сидящими на лавочке бабульками. Картинка настолько сюрреалистична, если осознавать, что при этом в рюкзаке у светловолосого улыбчивого паренька святая вода, сборник молитв примерного экзорциста, колья и пару мощных кольтов с серебряными пулями, что Федька нервно усмехается. Серьезно, что за кривая действительность? Они собираются идти на Антихриста, а Сашка за пару часов до этого угощается семечками под окнами хрущевки, соглашаясь с тем, что некая Светлана из пятой - проститутка. Смолов потирает лицо ладонями и тут же с чувством прикладывается лбом об руль, выдавая пронзительную трель в этом тихом застывшем дворе, привлекая к себе внимание. Ничуть не удивляется, когда судилище на скамейке выдает единогласное "наркоман какой-то", выразительно смотрит на ржущего Кокору и в который раз за этот день задает вопрос вечно молчащим высшим силам, что в его жизни пошло не так, что в, возможно, свой последний день, он чувствует себя героем какой-то трагикомедии. Не так он представлял себе дело, которое станет венцом его "карьеры", совершенно не так. - Ты произвел фурор, - радостно сообщает подошедший Сашка, который тут же заползает на переднее сиденье, наверняка только для того, чтобы в дороге поиздеваться над длинноногим Артемом, которому теперь придется примоститься позади. Как говорится, каждый справляется со стрессом как может. - Уверен, тетя Люба тебя запомнит. И Дзюбу тоже. Лучше бы ему после отсюда съехать, а то еще натравит участкового. Он посмеивается, но самое удивительное в том, что доля правды в его словах есть. Но Феде совсем не стыдно, потому что он тоже имеет право сегодня на импульсивные поступки и крайне нервное состояние души. Несмотря на все уверения Артема, что серьезных проблем не должно возникнуть, никто в это искренне не верит. Потому что они понятия не имеют, чего им ждать, как поступать, и чем все это закончится. О таком в книжках информации особо не найдешь и уж точно не загуглишь - они выступают на охоту с одними предположениями, а это можно назвать как угодно, но только не продуманным планом и тщательной подготовкой. Смолов не любит такие дела, экспромт вообще не его конек, он предпочитает всегда быть во всеоружии. Особенно после появления в его жизни двух щенков. Из мыслей выдергивает тихий мат и неслабая встряска машины. Артем на заднем сиденье недовольно ворчит, ощутимо пинает Кокорина в спину, чтобы прекратил ухмыляться, но все же вполне себе умещается. Сгружает свой рюкзак рядом с собой и прожигает чужие затылки хмурым взглядом, пока мужчины синхронно не оборачиваются на него. Смотрят одинаково вопросительно, проявляя удивительное чувство такта и просто дожидаясь, пока Дзюба соизволит что-нибудь родить. - Готовы? – мрачно уточняет он, и в салоне вновь повисает пауза. Смолов с Кокориным переглядываются, и Сашка не выдерживает первым. Он заливается смехом, хлопает себя несколько раз по коленке и, откидываясь спиной обратно на кресло, неверяще качает головой. Федя тоже усмехается, кидает короткое "вот дурак" и выезжает на дорогу. - Нет, ну надо было такое спросить? Вы, говорит, готовы? К чему, родненький? – не унимается Кокора. – А, погоди, мы же на Сына-Сам-Знаешь-Кого идем! Блиин, думаешь, стоило подготовиться? - Ой, да иди ты! – огрызается, но ощутимое напряжение уходит. Артем даже хмыкает, сползая ниже по сиденью и явно специально упираясь острыми коленками в спинку чужого кресла. Короткая дружеская перепалка вспыхивает почти сразу, и складывается обманчивое чувство того, что действительно не происходит ничего особенного. Жаль, что оно оказывается достаточно коротким, ведь через пару-тройку часов, въезжая на ухоженную поляну и тормозя недалеко от крыльца светлого загородного дома, они замолкают словно по команде. И также молча выбираются из машины, принимаясь собираться. Смолов с Кокориным старательно пытаются хоть как-то замаскировать оружие, но Дзюба только качает головой. - Он нас уже ждет, - уверенно заявляет, едва слышно вздыхая и просто перевешивая дробовик через плечо. – Думаю, они оба ждут. Артем поднимается по крыльцу и безбоязненно толкает входную дверь. Он на все сто процентов уверен, что Марио не стал бы обороняться – им не нужно опасаться ведьминых ловушек, наведенной порчи или банального нападения. Вместо ожидаемого промерзлого дома и атмосферы уныния и, возможно, уже озлобленности, они вдруг оказываются в уютной гостиной, пахнет пригоревшей сладкой выпечкой, со стороны кухни слышен тихий смех и звон посуды. Охотники здесь выглядят чужеродной картиной, они определенно ошиблись домом, им тут откровенно не место. Тяжелые ботинки топчутся по светлому дереву, оружие давит на плечи, а зажатая в руках амфора напрашивается, чтобы ее отправили сразу в помойку. Им… почти неловко. И это определенно не то чувство, что должны испытывать охотники на деле. - О, Саша! – в проеме показывается вихрастая голова, и губы Марио привычно растягиваются в улыбке. – Артем, Федор. Он кивает каждому, здоровается как ни в чем не бывало, с сожалением просит подождать всего пару минут, а пока располагаться поудобнее. Они уже сейчас освободятся. Мужчины растерянно переглядываются и почему-то даже следуют чужой мягкой просьбе, тормозя себя только возле дивана. Что за асбурд! Им просто нужно со всем этим покончить как можно быстрее. И первым срывается Дзюба – ему все это дело не по душе куда больше, чем остальным. Он прекрасно осознает, что они пришли сюда не за одной жизнью. - Эй, Марио, слушай… - он успевает сделать несколько шагов, но Фернандес и Денис уже появляются на пороге. Последний смотрит настороженно, боязливо, но как-то… понимающе. Он тихо здоровается, облизывает пересохшие губы и старается справиться с отчаянным звоном в ушах. Они успели поговорить с Мариетте, давно без лишних слов приняли свою судьбу и поняли, что бежать не получится. Бежать и не нужно, потому что здоровый эгоизм, конечно, это хорошо, но в их случае – невозможная блажь. Они украли столько времени, сколько смогли. И этот исход будет лучшим и своевременным. Денис лишь опасается, что лишние слова и бегущее время могут сыграть против них – его второе Я ощущает угрозу, понимает, что происходит нечто из ряда вон. И то, как он бьется о внутреннюю клетку, причиняет почти физическую боль. - Вы узнали, как можно меня остановить? – Денис спрашивает ровно, голос не дрожит, не выдает внутреннего страха. Он лишь цепляется за ладонь Марио, крепко держась, будто в любой момент может потерять равновесие. Впрочем… как-то так оно и было на самом деле. И чем быстрее они со всем покончат, тем лучше. - Не то чтобы… - заторможено откликается Саша, поражаясь такой прямолинейности. Они реально осознают, зачем охотники пришли? Может, им стоит объяснить? Ну серьезно. – То есть, тебя реально можно только остановить. Понимаешь, да? Счастливого спасения не выходит, ты уж прости. У Кокорина с плохими новостями всегда было так себе, и Смолову очень хочется вдарить ладонью по лицу. И себе, и самому Кокорину, но его прямолинейность неожиданно работает. Черышев и Фернандес утвердительно кивают, переглядываются и вновь обращают все свое внимание на мужчин. Они просто хотят знать, как все закончится. - У тебя пока смертное тело, и мы… Не можем рисковать и ждать, пока ты что-то натворишь. Возможно, это наш единственный шанс закончить все до того, как вся эта ситуация превратится в полноценный армагедец, пострадают другие охотники и не только, - удивительно, что переговоры ведет Кокорин, но у него с этой парой давнее и плотное знакомство, поэтому никто не вмешивается. Возможно, эта честность им действительно поможет. - Мы покумекали, что ты вроде как не то чтобы порождение ада, так что.. вот, - Сашка перенимает амфору у Феди и чуть приподнимает ее, показывая. – Елей в чистом виде. Считай нашим щитом и своим непреодолимым барьером. Денис смотрит вопросительно, непонимающе изогнув бровь. И Сашка с трудом пытается объяснить простой принцип огненной ловушки, пока Смолов его не одергивает. Это все лишнее, серьезно, они сюда не обсуждать пришли, а то уже похожи на приличных хирургов, которые тщательно объясняют будущему пациенту, как именно разрежут и что конкретно достанут. И это совершенно не то, на чем стоит зацикливать внимание, тем более когда экс-священник может передумать и стереть их тут щелчком пальца. Буквально. - Это все чертовски странно, так что давайте не тянуть кота за яйца, - просит Федор, кивая в сторону выхода. Ему не хочется здесь задерживаться еще дольше, потому что идиотизм ситуации уже достигает своего потолка. Как жаль, что не все еще выговорились. - Марио, ты же… ну… можешь уйти, - Дзюба неловко переступает с ноги на ногу, это все за пределами его понимания. То есть... это все ненормально, на грани черной комедии, нелепо и от того почему-то сложно. Он потирает ладонью свою шею и просяще косится в сторону Феди и Саши. Те отвечают такими же взглядами, им тоже не по себе стоять во всеоружии посреди светлой и теплой гостиной, напротив смиренных... эм... ну... тварей? Язык не поворачивается их так назвать, потому что... Да бля, ну серьезно, они как будто открыли охоту на простого священника и его самого верного прихожанина. Денис начинает тихо молиться себе под нос, перебирая в тонких пальцах четки. Марио обнимает его за одно плечо, почти невесомо целуя в висок. Эта идеальная картинка режет глаза и бьет куда-то под дых, потому что тот, кто по идее может уничтожить их, особо не напрягаясь, продолжает неистово взывать о мифическом прощении. Фернандес встает вполоборота, все равно рефлекторно хоть немного прикрывая свою пару, хотя в этом нет никакого смысла. Охотники без трофеев сегодня точно не уйдут. - Мы все понимаем, - откликается оборотень, не собираясь двигаться с места. – Это ваша работа. Вы все приняли верное решение, и… Договорить Марио не успевает. Денис вдруг крупно вздрагивает, отшатывается назад и хватается за голову. Сашка вполне себе это узнает, а потому срывается первым, не успевая всего на полшага. Его уже привычно вздергивает, хотя Черышев даже не смотрит на него, зарывается пальцами в волосы и отчаянно зажмуривается – внутри него та самая борьба, которую он все равно проиграет. Он может просить и умолять дать ему шанс, может бежать и пытаться справиться с самим собой, но такие редкие моменты срывов возвращают с небес на землю – от этого не очиститься и не уйти, оно не просто с ним – оно внутри, в каждой клеточке тела, давно отравило кровь и впиталось в саму плоть. Если он позволит этому разрастись еще сильнее, от него не будет спасения. Никому. - Дени… - Марио пытается схватить его за руки, заставить посмотреть на себя, но Денис едва заметно мотает головой, откидывая от себя прочь. Он хочет позволить, хочет покончить с этим, но Тому страшно, ему погибать не хочется, и его отчаянные и неловкие попытки спастись всех убеждают в том, что на фасад засматриваться не стоит. За этой благопристойной личиной скрывается самая настоящая тварь, и докопаться до нее не так уж сложно. Просто так случилось, что иногда нужно чем-то жертвовать. А в их конкретном случае – кем-то. В конце концов, не все одержимые переживают свое освобождение… - Феееееедь… - хрипит Кокорин, привлекая внимание замешкавшихся охотников. Они на мгновение сбиты с толку, всего пару секунд назад мило болтали, а сейчас Сашка подвешен в воздухе, царапает свободной рукой собственное горло, но испуганным почти не выглядит. Он лишь разжимает пальцы, позволяя амфоре выпасть в аккурат подставленные руки Смолова. Нечто на него переключиться не успевает, оно расфокусировано собственной внутренней битвой, чтобы держать на прицеле сразу четверых, и Артем этим пользуется. Прикладом проходится по белобрысой макушке, а после подхватывает стонущего парня, помогая не упасть, а лишь опуститься на колени. - Шевелись! – недовольно шипит, подгоняя Федора, который уже разливает вокруг них круг из освященного масла. Киношного финта с плохо работающей зажигалкой не выходит, так что огонь заходится сразу же, как только Дзюба покидает чужую ловушку. Пламя невысокое, даже неопасное, но Денис внутри недовольно тихо стонет, рефлекторно забираясь в самый центр, потирая ушибленную голову. Это кажется иррациональным, но его буквально удерживает на месте, не давая уползти в угол комнаты или вскинуться для новой атаки. Нечто внутри затихает, лишь утробно рычит, но… сделать ничего не может. Он в своем собственном вакууме, огорожен от всего мира жалкой тонкой линией огня, за которую не переступить. У каждого создания есть своя Ахиллесова пята. - Ну почему всегда я… - недовольно подает голос Сашка, так и оставаясь сидеть на полу, куда приземлился после вполне себе лайтовой подсечки демона всех демонов. Он цокает себе под нос и ощупывает шею, надеясь, что в этот раз обойдется без фиолетового ожерелья. - Нытик, - припечатывает Федя, обходя по кругу их пленника. Краем глаза замечает, как Фернандес уже мечется у кромки огня, кажется, опасаясь, что не успеет подобраться к своей паре, если коснется священного пламени. Смолов не знает, почему угадывает его мысли и страхи, но отчего-то на все сто уверен, что только поэтому оборотень еще не внутри круга - не из-за страха за собственную жизнь, из-за боязни погибнуть раньше. - Тебе от него ничего не будет, - тихо просвещает, вновь возвращая все свое внимание на притихшего внутри экс-священника. Тот с трудом поднимается на ноги, но на коленях совершенно точно свой конец встречать не намерен. Смолов задумчиво окидывает его взглядом, действительно искренне сочувствуя, что тому так не повезло в этой жизни. Этот парень не заключал сделок, не ввязывался в авантюры, не промышлял случайными связями и даже искренне верил во что-то светлое и большее. Да что там, по сути он был им товарищем, охотником, но это будто каждый раз проходило мимо них. Хотя, если подумать, ничего экстраординарного почти не случилось - среди их братии бывали случаи одержимости. Может, не такого уровня, но все же... Денис вряд ли заслужил все это только потому, что однажды в его отца вселился Тот-Кого-Действительно-Не-Стоит-Упоминать-Всуе. Но, он повторится, дерьмо просто случается. И на это нет никаких разумных причин. - Марио, ты можешь просто уйти, - еще раз медленно повторяет Артем, не обращая внимания, как закатывает глаза Кокорин, или криво усмехается Смолов. Вроде бы сам живет с оборотнем, а уяснить так и не смог - эти своих не бросают. Будут заживо гореть, сами под пулю подставятся, но добровольно не оставят. И Фернандес оправдывает ожидания. Смотрит с таким искренним непониманием и даже сочувствием, что неловко становится. - Ты что, никогда никого не терял? - он чуть хмурится, вглядывается в побелевшее мигом лицо, действительно ища отклик на такой простой вопрос, что и ответа не требует. - Я буду с ним рядом до самого конца. Разве жизнь стоит того, чтобы лишиться этого? Так философски, так высокопарно, что можно и поморщиться от приторности чужих слов. Вот только никто из присутствующих и не думает насмехаться над тем, что такое только в книжках о любви красиво, что никто не увековечит их на белых страницах чем-то вроде "нет повести печальнее на свете, чем повесть об Антихристе и Звере". Что закончится все банальной кровью, болью и запахом паленого мяса. Потому что каждый из них все равно однажды желал быть рядом с тем, кого уже нет. Быть рядом в самый пугающий, болезненный момент полного отчаяния, когда все просто заканчивается, когда жизнь вдруг обрывается среди липкого страха и заполняющей темноты. Кто из них не желал бы разделить это, крепко сжимая ладонь родного человека?.. Это вопрос риторический, охотникам на это ответить нечего. Артем лишь дёргано кивает головой и отступает, позволяя Марио переступить через огненную черту. Тот улыбается, когда вновь может обнять Дениса. Светится спокойствием и смирением, когда прячет его лицо на своей груди, не давая смотреть на охотников, что одновременно вскинули дробовики. - Ты не должен, Мариетте, - тихо настолько, что слышно только им. - Не должен, остановить нужно только меня. Марио хмыкает в светлую макушку и тоже прикрывает глаза. Не хочет, чтобы кого-то из охотников преследовал его взгляд после того, как все закончится. Это будет несправедливо и даже жестоко. - Я же говорил уже - нет тебя или меня. Есть только мы, - его голос полон уверенности, к такому нельзя не прислушаться, такому нельзя не довериться. - Мы обретём свое счастье. Помолитесь за мою душу, святой отец? Они усмехаются синхронно, вспоминая свое совсем недавнее знакомство - неловкое, даже нехорошее, но предначертанное. Прошло совсем немного времени, а они постарались уместить в это целую жизнь. Им почти удалось, просто тоскливо так рано прощаться, даже если ненадолго. Просто жаль, что у них не было ни шанса в этой жизни. Последнее "аминь" заглушается двумя одновременными выстрелами. Артем проявляет непривычную ему слабость, когда отводит взгляд от двух тел на полу. Он опускает так и не понадобившееся ему оружие, благодарно кивая товарищам, что сделали это за него. Он не мог выстрелить в Марио. Он вообще на этой охоте оказался больше как зритель, хотя был уверен, что окажется в первых рядах. У него не вышло, осечки иногда случаются у каждого. - Тем, ты можешь ехать, - из задумчивости выводит хриплый голос Смолова. - Мы дальше сами, лады? Дзюба поджимает побелевшие губы и отрицательно качает головой. Он не может так поступить, не может все оставить на других охотников, это же Марио, он же... часть стаи. Игорь не простит ему подобного малодушия, жестко назовет это банальной трусостью и вряд ли проявит снисхождение в этой ситуации. Артем должен проводить Фернандеса как полагается. Хотя бы быть рядом - от всей волчьей семьи, что не может проститься с одним из своих. Это настолько иронично - что охотник вообще задумывается о подобном. Но ему ни хера не смешно, когда он сам вытаскивает тонкое тело бразильца из дома, укладывая на импровизированное кострище. Кокорин так же без слов справляется с телом Дениса, а после щедро обливает керосином и отходит на несколько шагов, молчаливой поддержкой прижимаясь плечом к плечу Артема. Смолов же так и остается чуть в стороне, усаживается прямо на крыльцо и выуживает из внутреннего кармана куртки небольшую флягу. Он щурится на заходящий огонь, неспешно отпивая крепкий коньяк. Это дело было таким простым, что после него хочется отмыться сильнее, чем после кровавой охоты. Здесь нет даже того, кто оплачет утрату или проклянет их за вынужденную работу. Тот, кто мог бы сейчас цепляться пальцами за землю и хоть как-то привнести небольшую нормальность происходящему своей болью и скорбью, задорно потрескивает в огне, вызывая своим поступком тупую ноющую головную боль. Все трое мужчин были готовы к сопротивлению, тяжелой охоте и даже потерям среди своих, но чужая безропотность... Она ненормальна. Более ненормальна, чем была у того же Гильерме, который без лишних слов подставил затылок. Тот умирал за пролитую им самим кровь. А все происходящее сейчас похоже на апогей абсурда. Но... вот они, стоят напротив мёртвого Антихриста, живые, совсем не пострадавшие. И сбитые с толку нечеловеческой преданностью. - Я бы прям запил. На неделю-другую, - прерывает тяжелое молчание Кокорин. Он все же отлепляется от Артема и подходит к Смолову, требовательно махнув ладонью, чтобы поделился с ним живительной влагой. Федя тут же протягивает флягу и с силой потирает лицо двумя ладонями. Ему хочется от души матюгнуться и просто уже уехать из этого идеального местечка, где посреди ровного газона с показательно безупречными деревьями и кустами горят два тела. Твари никого не щадят, Смолов и не в таких домах охотился, вот только... Там борьба ни на жизнь, а на смерть, адреналин и чужое желание выжить любой ценой. Там подобный дым - запах твоей победы, простое осознание, что снова твоя взяла, выжил и справился, спас чужие жизни. А сейчас в легкие забивается пепел, и с трудом сдерживаешься, чтобы не начать откашливаться. Иногда правильные поступки давят ничуть не меньше, чем собственные ошибки. - От желания отпраздновать? - почти через минуту реагирует Смолов на слова Кокорина. Тот не удивляется подобной скорости обработки информации и качает головой. Делает еще глоток и перебрасывает флягу Дзюбе, который все так же стоит у самой кромки костра. - Да с вами все вверх дном. Мы, возможно, предотвратили апокалипсис, а я как будто "Титаник" пересмотрел в свои пятнадцать, хоть платок проси, - Сашка всегда поразительно честный и открытый, как тут не усмехнуться? - Я многое могу понять. Но сдохнуть ради демона? - Он для него был всем, - сосредоточенно откликается Артем, морщась от крепкого пойла из фляги. - То есть... реально всем. Абсолют в чистом виде. - Вот это вас подкосило, - тянет Смолов, рывком поднимаясь и стряхивая с колен несуществующую пыль. - Это ГЛУПОСТЬ в чистом виде. Он его не защитил, даже не попытался. Не надо делать из него теперь мученика. Умирать, пытаясь уберечь - это одно. А это... банальный суицид. - Думаешь, твои бы так не поступили? - Дзюба переводит на него тяжёлый взгляд. Сам не знает, почему защищает Фернандеса, будто теперь в этом был какой-то смысл. - Да я бы за подобное с того света вернулся и сам бы их похоронил, - отрезает охотник, показательно морщась, будто подобные слова – полная бессмысленность. - Они пацаны с мозгами, на мне свет клином не сошелся. - То есть все же ебонькнуло, что братишки такие же? - уточняет прозорливый Кокорин, щуря светлые глаза. Даже удивительно, как такой человек столь чутко улавливает причины чужого раздражения. Конечно, он тут же вскидывает руки перед собой, мол, все понял, молчу-молчу, но все уже и так сказано. Федор недовольно поджимает губы и первый отправляется в сторону машин, нервно складывая в багажник нехитрый скарб. Уже второе дело подряд выводит его из душевного равновесия, несмотря на то, что он искренне считает, что они во всем правы. Они не совершили ни единой ошибки, все по совести, как и дОлжно. Они же не в сраной мелодраме, где любая проблема решается "поцелуем истинной любви", где все плохое побеждается с полпинка, а потом всех ждет эфемерное "долго и счастливо". В жизни все куда проще – идешь и делаешь, выбираешь то самое меньшее из зол, потому что остаться правильным и чистеньким не выйдет. Каждый охотник – как яркая иллюстрация к извечной дилемме "самый сложный выбор в истории одного человека". Разница в том, что сделанный выбор после на них не давит, они жалеют не о тех, кого убили, а о тех – кого не успели спасти. Но теперь для Смолова открывается все с прекрасной, до этого момента неизвестной ему, третьей стороны. Он буквально видит своих волчат, чувствует схожую болезненную привязанность, отвергает робкое осознание, что почти понимает то, что здесь произошло. И это заставляет злиться на все и сразу. Миранчуки любили его. Так, как не может ни один человек, просто не способен. Но он никогда особо не задумывался над тем, насколько это вплелось в саму их природу, стало единственно возможным вариантом. Он отвергает саму мысль о том, что Леша или Антон однажды могут потерять голову настолько, что кинутся на убой следом за ним. Он искренне верил, что случись что с ним - они оправятся. Молоды еще, вся жизнь же впереди... А вот такого происходить не должно, это хочется списать на проявление слабости и неспособности устоять на ногах при первом же сильном ударе. А его пацаны не такие, они сильнее любого, они смогут сделать необходимый шаг вперед и начать все заново. Ему так хочется в это верить, что неосознанно просто отвергает любой логичный довод, способный пошатнуть его какую-то отчаянную уверенность. О том, что он может потерять одного из брата и речи не шло, подобное даже в мысль не могло оформиться. - Эй, совсем подвис? – от тяжелых мыслей отвлекает Сашка. Он больше не балагурит, стараясь в своей оригинальной манере справиться с происходящим, смотрит даже серьезно. Кладет тяжелую ладонь на плечо и крепко сжимает, ловя темный взгляд. – Не грузись о будущем, Федос. Сам знаешь, неблагодарное это дело. Что будет, то будет, разберемся по мере поступления. Смолов неопределенно мотает головой и усаживается прямо на край багажника. Бросает быстрый взгляд на Дзюбу, что молчаливой статуей так и стоит у кострища, дожидаясь, пока можно будет собрать пепел, чтобы похоронить на святой земле. Интересно, Артем задумывается о том, что он тоже для кого-то теперь "начало и конец"? Как вообще с этим жить, как справиться с подобным… обязательством? И как самонадеянно было с их стороны считать, что привязать к себе оборотней - почти то же самое, что и привязать человека. Люди научились забывать и заменять, а голые инстинкты чужой верности – это нечто совсем иное, и вряд ли они все еще в полной мере могут это действительно осознать. - И все же, Коко… - тихо откликается Федя, устало потирая глаза и говоря явно о своем. – Мы не очень хорошие люди. Все это эгоизм чистой воды. - А говорил, это нас подкосило, - он как-то нехорошо усмехается, но согласно кивает. – Истину глаголешь. На то мы и люди. Охотник возвращается домой далеко за полночь. На улице все еще достаточно темно, чтобы иметь возможность притаиться на дальней лавочке во дворе. Смолов настроен добить свою вторую фляжку перед тем, как подняться в квартиру, а сам пока задумчиво всматривается в окна. Светло только в их квартире, остальные соседи нормальные и давно по койкам. А братья сколько бы не злились, все равно ждут, наверняка обеспокоенно мечутся по гостиной, уже с трудом сдерживая порыв позвонить и задать такой простой вопрос – "ты в порядке?". Долгое время им не будет интересно, как все прошло. Они не будут обеспокоены какими-то ранениями или их отсутствием. Им будет достаточно того, что альфа вернулся живым. Остальное уже не заслуживало особого внимания, они научены ценить то, что действительно важно, не размениваясь даже на важные, но все таки мелочи. Федор тихо вздыхает, допивает последний глоток и все таки поднимается. Нет ни единого повода и дальше сидеть здесь, пытаясь родить в голове какую-то умную мысль – какой вообще прок от наших размышлений? Загрузиться по полной – всего лишь периодическое человеческое стремление побыть несчастным, пожалеть самого себя и лишь после этого наконец-то поднять жопу и начать что-то делать. Но дело как раз в том, что Смолову ничего и не нужно делать, ему нечего менять и совершенно точно не от чего заниматься самокопанием. Все уже давно по своим местам. Федору нет нужды беситься и злиться на себя или на законы мироздания, этим ничего не исправишь. Нельзя парочкой нотаций заставить вдруг братьев осознать, что их волчий закон, мягко говоря, паршивый, что у каждого должен быть шанс начать жизнь с чистого листа, иметь возможность отпустить прошлое и построить вполне себе счастливое будущее. Он понимает, что не сможет донести столь простую человеческую мысль до Миранчуков. Они искренне не поймут, что он вообще от них хочет. Смолов даже толком не успевает переступить порог. Лешка буквально влетает в него, обвивая крепкими руками и сразу же притыкаясь носом в грудь, жадно втягивая его запах. Антон рядом показательно морщится, даже тихо фырчит, отводя горящий от волнения желтый взгляд. - Воняешь паленым мясом, - припечатывает, даже складывает руки на груди. Показывает, что все еще помнит утреннюю обиду, но тревога за своего альфу все равно кинула его в коридор, стоило только услышать чужие шаги за дверью. Федя окидывает его задумчивым взглядом, а после вдруг рывком притягивает к себе и крепко обнимает обоих. Братья удивленно охают, но замирают в родных объятиях, чутко ощущая чужую усталость и внутреннее напряжение, которое сойдет лишь через какое-то время. Переглядываются между собой и молчат, давая мужчине время – прямо сейчас им неважно, отчего Смолов так в них вцепился, они ему нужны, и это все, что имеет значение. Близнецы обнимают в ответ и синхронно упираются подбородками в его плечи, прикрывая глаза. Этот клубок вполне себе уютный, они не против постоять так еще. А Федя понимает, наконец, что так грызло его еще. Это безропотное принятие чужой жертвы, безмолвное разрешение умереть даже не за себя – а вместе с собой, полное смирение с участью того, кого ты любишь. Он так не сможет, он бы так с ними не поступил. И им бы не позволил. Впереди их не ждут перерождения или прекрасный рай, где будет повторяться твой самый счастливый день в жизни. Они живут здесь и сейчас, и Смолов сделает все, чтобы так и продолжалось. - Знаете... я определенно немного пьян и голоден, - все же подает голос Федя и тут же упирается ладонями в кудрявые головы, заставляя отстраниться от себя. Братья растерянно переглядываются между собой, а после как-то виновато опускают глаза в пол. - Вы что, сожрали за вечер недельный запас?.. Удивительно, наверное, как быстро тебя окружает нормальность, и как легко ей поддаться, даже если еще десяток минут назад безуспешно стряхивал с себя пепел прошедшего дела. Но иногда необходимо оставить за порогом все, что случилось вне твоей семьи, твоей стаи. Все равно встретитесь, снова столкнешься нос к носу уже завтра или через пару дней, привычно окунешься в дерьмо с головой, считая это уже привычной рутиной. Но - не сегодня, пожалуй. В конце концов, еда сама себя не найдет, Миранчуки сами себя не... Да черт с ней, с едой. - Отработаете, - серьезно заявляет Смолов и неспешно стягивает с себя куртку. Иногда лучший способ стряхнуть с себя недавнее прошлое - сделать парочку приятных воспоминаний в настоящем. Всегда работает. Торжество жизни и все такое, Федя особо не заморачивается с философией, но близость его волчат - это все, что ему сегодня нужно.