***
Егор поморщился и в который раз попробовал уложить сломанную ногу поудобнее. Всё оказалось не так страшно, как он думал, хотя приятного в его положении было мало. Говорить он всё ещё не мог, есть можно было только супы и продукты, перетёртые до состояния пюре. Разумеется, мясо в этот перечень не входило. Техник тихонько вздохнул, мечтая о жареных рёбрышках или котлетах, — на худой конец, он был бы рад даже синтетической говядине, но увы. Новоприобретённая «семья» удивительно заботилась о том, кого звала Родериком. Мысленно техник истерически хохотал, узнав, что «Родечка» в этом мире — это, оказывается, вовсе не Родион. Кто ж знал. …а то, что мир совсем не тот, техник понял быстрее, чем сам от себя ожидал. Его убедили не рассказы о магии, странных зверушках и народах, которых ну никак не могло быть на Земле. Собственное тело оказалось хоть и похожим, но всё же совсем не тем. Россыпь веснушек от щёк до самых пяток, притом веснушки не привычно бледные, истаивающие зимой, а яркие, въевшихся в кожу. В маленьком зеркальце, преподнесённом «сестрой», отражалось скуластое, курносое лицо с лисьим прищуром зелёных глаз. Ну, и ещё дополнительными аргументами стали Лика и технологии, аналогов которым на Земле не было, да и быть не могло. — Неудобно? А так? Вихрастая рыжая девочка, стриженная под мальчишку и такая же угловато-тощая, поправила подушку, перетащила загипсованную ногу техника повыше. Стало куда удобнее, и Егор благодарно улыбнулся — кивнуть мешал фиксирующий шею воротник. Лика просияла в ответ, улыбнувшись в разы шире, и упала на перину «брату» под бок. Двенадцатилетняя девчонка проводила с ним больше всего времени. Взрослые любезно рассказали ей, что у «брата больная голова», проблемы с памятью и вообще он болезный и хворый. И вот уже неделю Лика добросовестно жужжала технику в оба уха о семье, мире, традициях, старых знакомых и всём, что только её волновало, не сильно задаваясь вопросом, чего именно не помнит её нечаянная жертва. Слушателя более внимательного у Лики не было и быть в принципе не могло. — Говорят, принц что-то чудил на пристани. То ли помиловал кого-то, то ли казнил… Вообще с его характером вероятнее второе, но кто его знает… А! Ты же его и не знаешь! — Лика подорвалась, усевшись на кровати по-турецки, скрестив длинные жеребячьи ноги. Егор невольно подумал, были ли здесь когда-либо турки и уместно ли это выражение в этом мире, но Лика щёлкнула его по носу, видя отстранённость. — Эй, я тебе рассказываю! Вот потом не будешь знать власть! Техник никак не мог сообщить этому ребёнку, что знание власти ему не поможет. В этом мире он явно не дворянин. Семейство разбогатевших ремесленников и он — единственный подающий надежды в семье маг. Абсурд, казалось бы… Если бы он не убедился на собственном опыте, что то, что считается невозможным на Земле, очень даже есть в этом мире. Когда Лика, всласть наговорившись, ушла, он протянул руку к огоньку в лампадке. Язычок огня послушно коснулся пальцев, а после «потёк» по руке. Боли не было. Страха тоже. Огонь ластился к нему, что кошка, но что самое поразительное — лечил. В один из первых «визитов» Лика спросила, может ли он сделать огненного конька. Он тогда не понял, и девочка с непосредственностью и уверенностью подростка взяла свечу и ткнула горящим фитилём прямо в его раскрытую ладонь. Инстинктивный страх, охвативший всё естество, схлестнулся с уверенностью того, что всё в порядке, всё как надо. Огонь не вредил. Да, лошадку из него сделать не вышло, но вот свои неожиданные умения техник оценил. Пламень по руке подобрался к фиксирующему воротнику, и материал начал тлеть. Техник, морщась и кряхтя от боли, стал выбираться из кровати. Язычки огня пытались прихватить одеяло, но он вовремя их сбивал. Вообще заниматься огненной терапией в кровати — верх глупости, но думать, анализировать и принимать мудрые решения — прерогатива Феди. А его нет. Ну и что прикажете без него сирому и убогому делать? Ухватившись пальцами за спинку кровати, получилось сбросить себя на пол. …Боль в поломанных костях была просто адская. Он бы орал, но голос так и не вернулся. Огонь же успешно сжирал остатки ночной рубахи и штанов, «массировал» позвоночник и кутал в себя. Как только болевой шок немного отпустил, Егор приподнялся на руках и пополз к камину. Тот был пуст и холоден, но рядом вязанка дров, чтобы растопить его ночью, когда несчастный техник начнёт мёрзнуть, а чужая мать, заботясь о своём ребёнке, станет его разжигать. Самому Егору было немного не до моральных терзаний за чёрную прожжённую дорогу в ковре и за потребительское отношение к чужой семье, которую он никак не мог назвать своей. Ему хотелось одного — доползти до каменного чрева и свернуться калачиком. Огню нужно будет подтащить два-три полена, чтобы он не зачах, а самому лежать и тихонечко гореть. Ещё повезло, что этот Родерик невысокий и щуплый малый. Совсем как и он сам раньше… …забросить дерево, не спалив всю вязанку, вышло. Перебросить себя через каминную решётку — нет. Ноги всё ещё не слушались. Огонь, частично «исправив» ему позвоночник, всё же не успел ещё охватить предоставленную площадь полностью. О решётку он поранил бедро. Огонь шипел и отскакивал от крови. Та сворачивалась, трескалась, вновь текла, вновь сворачивалась. Воротник на шее таки разомкнулся. Огонь тут же хлынул вверх, охватив с макушки до пят, но всё так же не жёг, просто грел. …Свернуться в каминном чреве вышло не сразу. Горло поджило, перестало болеть, и вместе со стонами из него стал вырываться грязный мат. Что неудивительно. До десяти лет Егор был страшным матершинником. Среда располагала. Воспоминания, полусумбурные вначале, становились всё ярче и глубже, отвлекая от происходящего. …Стабильно сразу же после обеда его окружили трое. — Ты стащил яблоко. Я видел. Серый. Вернее, конечно, Сергей, но некоторые клички въедаются намертво, заменяя имя. Главный задира. С ним дерётся только Макс, но он дерётся со всеми, совершенно бешеный мальчишка. Каким-то чудом Егор не попадал под его раздачу. То ли слишком щуплый, то ли им нечего было делить. Но вот Сергею и его приятелям до мелкого Рыжего, который не может нормально дать сдачи, дело всегда есть. Егор насупился и кулаком утёр нос, зыркая исподлобья. Ясное дело, будут бить. Сворованное яблоко — так, предлог. — И чё? Нарываться глупо, но ведь будут, будут бить, так какая разница?.. — Борзый ты, Рыжий. И шибко умный. Они ещё что-то друг другу сказали. Егор не помнил, он подобрался, ждал первого удара. Втроём бить интереснее, но и неожиданно для него. Откуда в этот раз нападут — слева, справа, или тычком почтит Серый? — А по-честному слабо? С кем-то равным по росту и возрасту? Господи, откуда это вчера привезённое чудо вылезло? Тощий, похожий на нескладного тонконогого жеребёнка Федька почти за шкирку выдернул его из круга. Детдомовские про таких презрительно говорили «семейный». На самом деле завистливо, а не презрительно, но надо же было показать, что они ого-го какие крутые, а все прочие — грязь, пыль и отходы жизнедеятельности. Этого жеребчика с типично цыганскими вороными кудрями частично допросили и опустили с небес на землю ещё вчера, но пока ещё сильно не прессовали. Новеньких проверять на вшивость начинали через недельку, и вот что он сейчас, придурок, рыпается? Серый поджал губы. Заступничка он не боялся, однако ж неприятно — ходят тут всякие, портят развлечения. Рыжего и так непросто припереть к стенке подальше от посторонних глаз, а тут ещё этот. — Вася, гуляй своей дорогой. — Федя, — этот ненормальный ещё и хорохорится. — И погуляю я только вместе с ним. — Дело твоё. Серый ударил первым. Но не Егора. «Сражение» великим было не назвать. Федька, хоть и равный по росту с «Сергеем и Ко», дрался не очень-то хорошо. Единственное, что он, в отличие от Егора, не отступал. Тот в какой-то момент сжимался калачиком, и его, лежащего ничком, бить было скучно. Басманов не сдавался. Уступал, прогибался, но не сдавался с каким-то отчаянным упорством. Упрямством никогда не битого толпой человека. С него, уже поверженного, Серого сдёрнули рывком. Максим буднично приложил вечного соперника об стену и прибавил ногой. Молча, буднично, без агрессии. Этого хватило, чтобы прихлебатели просто умчались, прихватив, впрочем, своего лидера. Глупая потасовка. Бесславная и по-детски злая. Фёдор поднимался и отряхивал одежду, Егор постанывал и матерился. Если бы услышали учителя, ему бы перепало. Ему и перепало. От недавнего защитника. Щелбан был сдвоенный и чрезвычайно болезненный. — Мелким материться нельзя. — А сам-то! — Я и не ругаюсь. И я старше. — На сколько? — Егор скривил губы и отчаянно издевался. Ему было больно и обидно, ещё всякие неруси его манерам не учили. — На день, месяц, год? Ещё цыгане меня жизни не учили! — Я не цыган. Моя мама из семьи крымских татар. И мне одиннадцать, а не семь. Егор почти разрыдался от злости и обиды. Семь! Да его так не унижал факт побоев, чем это заявление! А этот татарин ещё и умничает! И что обиднее всего — держится как взрослый. Хотелось сказать «борзой», но нет, это не оно. Не гордыня и не самомнение, просто какое-то… наверное, достоинство. Да, оно. — Ему десять, — Егор ошарашенно посмотрел на Макса. Тот стоял в отдалении и хмуро на них зыркал. Но то обычное его состояние, а это говорит! — И он сам может за себя постоять. Но не хочет. — А тебе, конечно, виднее, — Фёдор развернулся всем корпусом и скрестил руки на груди. — Я о тебе слышал, хоть я тут всего ничего. Иди своей дорогой, я вмешиваться не просил. — Тебя о помощи тоже не просили. — Я это сделал потому, что так правильно, а не потому, что я так неоспоримо крут и один могу всех тут мутузить. От Максима Фёдор отвернулся и, подав руку Егору, поволок умываться. …Друзьями с первой драки они не стали. И даже не со второй, это произошло гораздо позже. С той драки изменилось только одно. На Егора наложили своеобразную епитимию: за каждое ругательство по тычку или щелбану. Бывало, доставалось книгами по темечку, но бережно. Крымский татарин, с литературным русским языком и манерами какого-нибудь там лорда, не единожды битый, но не придающий тому значения, успешно воплощал в жизнь свою задумку. …Материться Егор почти разучился. Техник сам не заметил, как задремал. Трескотня пожираемых пламенем поленьев его усыпила, воспоминания перетекли в сны. Их ещё трое, они вместе — и все горести по плечу. Нет огня, поглотившего весь мир, нет перестрелок, армии, глупых приказов и отчаянных вылазок Басманова. Нет безрассудной храбрости Берга. Есть лето, тепло, и впереди только счастье…***
Каким наслаждением стали прогулки! Егора теперь было не загнать домой. Пройдя самовольное лечение огнём и спалив половину комнаты, техник вернул себе возможность двигаться и говорить. Теперь он раскурочил и разобрал всё, что мог. Его поражали механизмы, сочетающие магию, такую непонятную, абсурдную, но реальную, и, судя по всему, паровые котлы. Он долго пугал «матушку» своим вниманием к печи и системе водоснабжения. Ударенному головой «Родечке» всё прощалось, но Рыжий от греха подальше перенёс свои эксперименты за пределы дома. Его должны были бы пугать или как минимум напрягать свои познания в огненной магии, мягко говоря, не свойственной землянам, но ему было некогда. Новый мир требовал исследования, а думать он боялся. Думать было тяжело и больно, ибо рядом не было друзей. Возможно — мёртвых, возможно — потерянных навсегда. В новых условиях невероятно быстро прошёл месяц. Правда, на пристань он выбрался только теперь. …Культурный шок в слова не оформлялся. То есть оформлялся. В матерные. Его дом, вернее, дом славных добрых людей, нянчившихся с подкидышем и не знающих об этом, стоял в отдалении от пристани. Киты над ней не летали, корабли — тем более. А тут… — …я просил тебя найти. — И я ищу. Я же обещал. Ты хоть знаешь, сколько рыжих в городе? Вон стоит один, ругается. Егор не обратил бы на прохожих внимания, если бы один из них не щёлкнул его сзади по темечку. — Маленьким ругаться нехорошо. Техник обернулся, готовясь высказать непрошенному учителю всё, что думает, но насмешливо-грустные голубые глаза оказались неожиданно знакомыми. Кроме них облик как-то не складывался, зрению словно бы мешала какая-то плёнка, скрадывающая черты лица. — Тебя забыл спросить. Катись колбаской по Малой Спасской. Детская дразнилка, более культурная вариация простого и лаконичного адреса вырвалась сама. Всё же воспитание друга не прошло даром, хотя, как показала практика, знание обсцентной лексики никуда так и не ушло. Прохожий пожал плечами и пошёл себе дальше. Правда, недалеко. Егор даже не успел обернуться обратно к пристани, когда незнакомец крутанулся на каблуках и посмотрел на него в упор. А вот заговорив, обратился к спутнику. — Кау, сними «маску», пожалуйста. — Арта… — Пожалуйста. Потом подправишь ему память, если я ошибся. Маг, этот смуглый военный, с полумесяцем шрама на подбородке, что-то буркнул, но сделал пас руками. Егор широко раскрыл глаза и рот. Впрочем, нет, рот открылся сам. — Твою мать, Берг… Шведская ты рожа… — техник неуверенно шагнул вперёд, потом с криками, а главное, с кулаками кинулся на друга. — Макс! Паразит! Живой, сволочь ты везучая! Кауэссе только вздохнул и зажал пальцами переносицу. Только второго иномирца ему не хватало, а всё ведь так хорошо пошло… …С воплями радости, приправленными часто ругательствами и детскими прозвищами, двое молодых мужчин фактически кружились по пристани. Егор отчаянно ругался и трепыхался в излишне крепком объятии. — Кости, кости! Макс, ты меня задушишь! О, мои рёбра, я их только-только отремонтировал! Капитан послушно разомкнул руки, почти уронив техника. Голубые глаза сияли ликованием. — Одного нашёл. — Это ещё кто кого нашёл! — Как скажешь. Неважно. Теперь главное — найти Федю. Техник помрачнел, вспомнив о навигаторе. Губы предательски задрожали, пришлось отчаянно лохматить свои и без того всклокоченные волосы, украдкой их оттягивая. Боль должна была отрезвить и отвлечь от другой, более сильной и глубинной. — Макс… Он был на другом корабле. Я боюсь, он умер раньше нас. Его может тут просто не быть. Капитан упрямо сжал губы и мотнул головой. Ну нет уж! Егор здесь, с ним. Значит, и Басманов в этом мире. — Он здесь. И я его найду, благо возможности есть. Из-под земли достану, если понадобится, даром, что ли, у меня при дворе некроманты пасутся. Найду! Пусть только мне попробует не быть! Егор покачал головой и хотел возразить, но спутник капитана деликатно потянул Максима за рукав. — Артас, нам пора. Помнишь, что ты мне обещал завтра? — Я помню, помню, — Максим торопливо, но искренне и не зло сбросил руку мастера и сам притянул его ближе, широким жестом указывая на Егора. — Кау, познакомься, это Егор. Тот самый Егор, один из моих друзей. Нам нужно найти ещё одного во что бы то ни стало. Это как-то можно сделать? Ах, да! Егор, это Кауэссе, мой… Капитан запнулся, глядя на телепата, а тот ещё и хмыкнул эдак иронично, с подтекстом. Последнее время он капитану «враг», «Иуда», «изверг», «изувер», «дракон», «гад» и «мучение». Даром что он старше и несёт ответственность, спасает чью-то монаршию пятую точку от неприятностей. Максим смотрел в зелёно-жёлтые глаза долго, а потом сказал со всей искренностью, в принципе единственно возможной в его поведенческом репертуаре: — Он мой друг. Я, видишь ли, не очень удачно, м-м-м, переместился. — Как это — неудачно? — Егор вскинул бровь и оглядел друга с головы до пят. — Две руки, две ноги, одна голова. Рожа похожа, рост и телосложение тоже. Разве что коса у тебя, как у бабы… — Спасибо, я в курсе, — за косу стало обидно. Он сам плёл, сам! И расчёсывал тоже! Это было нелегко, но он справился, и даже Кауэссе не заставил переплетать, а тут всякие критиканы высовываются! — Но к косе прилагается титул кронпринца, отец-король, две сестры, четыре брата и Кау. И если бы не он, то мы бы, возможно, не увиделись. Кауэссе стрельнул глазами на подопечного. «Друг». Вот выдумают же некоторые… Но было приятно, вроде как оценили как человека, а не как шестерёнку отлаженного дворцового механизма. — Советую забыть старые имена. Тебе, Арта, повторяю это в тысяча первый раз. Как вас зовут, юноша? Егор обиделся. «Юноша»! На себя бы посмотрел, умник! — Меня уже представили. Его… — Нет, — Кауэссе даже головой отрицательно покачал. — Как вас зовут здесь? — Родерик. Какое это имеет значение? Мне не нравится это имя, я не буду… Телепат эдак проникновенно посмотрел на капитана. Боги, боги, сколько хлопот с этими иномирцами, особенно с этим рыжим. По нему даже видно, что он в разы запущеннее его подопечного. Тот хоть играет по правилам, а этот… Егор ещё возмущался, а Максим пытался его уговорить, когда телепат поморщился, чуть массируя виски. Он никогда не любил скоростные послания дворцового телепата, тот был слишком небрежен, а мысли его тяжелы и болезненны. Впрочем, послание ему понравилось ещё меньше. Он даже побледнел и схватился за локоть капитана. Тот тут же обернулся к нему и придержал, сильно, но аккуратно сжав ему предплечье. — Кау! Тебе плохо? Я могу помочь? Что-то случилось? — Да, — Кауэссе быстро взял себя в руки и выпрямился. Предстояло много тяжёлой работы. Очень много. — Совершено покушение на королевскую семью.