Искусственное дыхание

— Полиция Детройта, что случилось? Голос ST300, одной из этих милых механических девчонок, которыми весь участок был набит ровно в тех областях, где требовался не профессионализм, а только лишь искусственное обаяние, неожиданно прозвучал холодно, будто бы обдав детектива Гэвина Рида северным ветром. Не то чтобы в самом деле прошло много времени с того момента, как Тина, проклиная старика Андерсона максимально цензурными словами, наконец выкатилась искать его, разобрав материалы дела о девиантах и, видимо, составив в своей смышлёной голове какую-то картинку. И, пусть внешне Гэвин тогда и рассмеялся ей в лицо, сказав, что найти Хэнка будет определённо труднее, чем верткую иглу в стоге сена, где-то внутри его кольнула гордость. Она появлялась никчёмным звуком кошачьего мурчания под сердцем всякий раз, когда его единственная, кажется, настоящая подруга, покрепче натягивала на макушку форменную фуражку и выезжала на дело. Гэвин хорошо помнил, сколько раз Тина вмешивалась в уличные разборки, порой рискуя собой. Помнил, как она, оказавшись без поддержки в ответственный момент, одна поехала на вызов с отдалённой от города лесопилки, а после продержала на мушке несколько часов придурка, что собирался отпилить своей жене голову, попутно делая всё, чтобы его заболтать. И уж тем более помнил, как именно интуиция Тины, заехавшей на заправку, помогла ей обратить внимание на девочку-подростка, что испуганно пряталась на пассажирском сидении соседствующей машины. Оказалось, что речь тогда шла о похищенной с целью выкупа дочери одного из нынешних держателей Киберлайф — хрупкая и перепуганная Шелли Тейт тряслась от паники, вжимаясь в Тину лицом и умоляя позвать отца. Вероятно, поэтому из раза в раз Гэвин гордился ей, пришедшей в полицию немногим позже него — он хорошо видел, как из пылкой, полной азарта и страсти девчушки она превратилась в мудрую и спокойную женщину, что всегда делит с ним перерывы на кофе и не огрызается в ответ на его шутки. Это было глупое чувство. Глупое, почти мальчишеское, но чертовски приятное, оно возникало каждый раз, когда перед глазами вставало её лицо, окутанное двойственным светом полицейских сигналов. Как если бы он увидел статью о своей подруге в одной из этих проклятых электронных газетёнок, которые один чёрт ведает, как листать, или по телевизионному репортажу, где она спокойно и уверенно болтает о чём-нибудь важном. Порой Гэвин задумывался об этом неприлично часто, и это совсем не угнетало. Должен же у него быть хотя бы один друг в этом логове сквернословящих праведников закона, ей-богу. Крис не считается, а Коллинз тем более. Ведь если второй из них находится в почти что отеческой позиции по личным причинам, то первый попросту терпит Гэвина и всю его остроту языка изо дня в день. Риду не раз говорили, что он слишком много возомнил о себе, уверенный, что его все любят и всё простят. Но он отлично знал, что все вокруг, кроме, разве что, Тины, лишь терпят его. Терпят наглость, неуместные остроты и смешки, порой откровенно хамское поведение и вечно развязный стиль «плохого копа» везде, где бы он ни появился. Неважно, будь речь об убийстве, что произошло в многодетной семье поздно ночью, или, быть может, о подростках, рассекающих по автостраде на папенькиной машине. Да хотя бы о посещении продуктового магазинчика в его районе поздно ночью. Везде Рид был одинаковым и одинаково плохим в самом привычном смысле этого слова. Он хорошо выучил, какое именно клеймо на него повешено из-за прямолинейного нрава, и решил, развязав руки, позволить себе ему соответствовать, раз уж так настойчиво требуют. Уводить последний сэндвич из автомата, напоследок стрельнув глазами в следующего человека в очереди. Вслух и довольно громко обсуждать, какие, по его мнению, у того или иного свидетеля комплексы и проблемы. Или, на худой конец, просто вырывать работу из пальцев кого-то другого, как это и произошло сегодняшним поздним вечером. Пожалуй, даже слишком поздним, чтобы внезапно передумать и вместо родного дома в старом городе отправиться на дело. В конце концов, что его будет ждать дома? Вчерашние овощи, что он сам же и пытался тушить, вылизанные сериалы по телевидению и компания кошки Виктории, пушистой пятнистой засранки, что опять будет истошно вопить всю ночь. Ну, может быть, доведётся подсмотреть сделку наркоманов в соседнем дворе, но это уже из разряда везения. — Патруль к вам выехал. — отчеканила пластиковая милашка в стеклянной кабинке диспетчерской, уже потянувшись второй рукой в сторону сенсорной панели, на которой располагались доступные патрули. Она привычным, мёртвым до отвращения жестом сбросила вызов, не изменившись в своём смазливом личике ни на йоту, и уже было готовилась нажать заветный значок на панели, когда цепкая, слишком тёплая, почти раскалённая хватка остановила её, — Детектив Рид, что вы делаете? Я не могу выслать патруль. Мы можем упустить потенциальное ограбление. — Гони-ка мне адрес, болванка, как тебя там? — он торопливо пробежался глазами по её ключицам в поисках бейджа, но не отыскал ничего, кроме слепых цифр, обозначающих модель. Полупрозрачная панель задач для андроида-диспетчера пестрила бесконечными, скользящими белыми надписями, что сливались в один сплошной поток и не давали себя разобрать. — Хелен. — кротко ответила она, снова деликатно попытавшись освободить руку. На мгновение Гэвин взглянул в её глаза и не увидел там ничего, кроме глухой пустоты. Как если бы он пытался разговаривать с детской игрушкой. Хотя, по большому счёту, эти пластиковые куклы недалеко ушли, прячась по наиболее бесячим профессиям и неловко маяча на билбордах с красивыми, завышенными до неприличия ценниками, — Пожалуйста, прекратите препятствовать моей работе. — А ты прекрати стопорить мою, пока я тебе руку не выдернул и не выбросил нахрен отсюда. А что? Тебе наплевать, а мой день однозначно станет получше без твоего занудства. — разумеется, ни при каких обстоятельствах, кроме хтонически нахлынувшего красного гнева, как в кино, или при жизненной необходимости, он не стал бы этого делать по одной простой причине. А была она максимально прозаичной — штраф за порчу государственного андроида кусался, словно бешеный пёс, а Гэвин никогда не был расточительным, — Адрес мне, я туда сам поеду. Нечего кого попало посылать, когда по участку профессионал без дела шатается. — Авеню Лафайетт, 89. Карл Манфред и его андроид вернулись домой и видят в студии свет. Вероятно, ограбление, — отчеканила Хелен, пробивая вызов как прочитанный и воспринятый полицией. Её холодный, бездушный голос был отправлен в холодную пустоту, как если бы она рассказывала собственные технические характеристики в лицо своему же инженеру. — Вот, так гораздо лучше. И стоило твоё упрямство того? И правда никакой пользы, как от детей. Страшно представить, какой занозой в заднице стал бы этот новенький, которого нам обещали, — Гэвин закатил глаза, снисходительно усмехнувшись и медленно похлопав пластмассовую девушку в кабинке по щеке. Хелен не пошевелилась ни на йоту, даже не прищурилась. Торопливо прощупав себя на наличие табельного оружия, и, деловито развернувшись на пятках, Гэвин зашагал наружу, в сторону парковки служебных автомобилей, как вдруг негромкий, словно на мгновение дрогнувший от эфемерного волнения, дёрнувшийся кратким глитчем, голос Хелен, в этот раз чётко устремлённый ему в спину, произнёс. — Хам. — Ты что-то сказала? — окинув её презрительным взглядом, но не без ноток настороженности, вдруг ему это не послышалось, Гэвин чуть презрительно фыркнул, склоняясь скорее во второму. — Нет, детектив, — и правда, болванка сидела на своём месте, глядя на него сквозь полупрозрачный монитор пустыми безжизненными глазами детской куклы. Хотя, наверное, надо отдать должное — в мимике старых добрых «Барби» жизни определённо больше. Ведомый этой мыслью и чувством незначительной, но всё же победы, он уже толком и не помнил, как плюхнулся на водительское сиденье служебного автомобиля и сорвался по нужному адресу. Этот вызов сулил быть интересным, ведь там, в доме под номером 89 на авеню Лафайетт, все лица были ему знакомы. И ему было чертовски интересно, кто из членов этой сложной семейки влип в неприятности на этот раз. Хотя, надо признаться, Гэвин догадывался, кто именно. Лео Манфреда тошнило всякий раз, как он пытался поднять перебинтованную медиками голову и хотя бы одним взглядом окинуть то, что произошло, кажется, за считанные мгновения. Он слабо помнил, как ввалился в отцовский дом, ища убежища от панического страха перед хладнокровным искусственным убийцей, как вскрыл семейный бар и выпил несколько стаканов виски, чуть ли не плача от того, как сильно жгло горло. Как, не умея успокоиться, обыскал весь дом на предмет его постоянных обитателей — своего отца Карла Манфреда, известного далеко за пределами города, и его дрянной пластиковой болванки по имени Маркус. Насквозь искусственный, пустой, взявшийся из ниоткуда, он, вероятно, был чертовски хорошей заменой настоящему сыну — ни на шаг не отходил, всегда поддерживал беседы о том, что папе и в самом деле интересно, послушно учился и лицемерно заглядывал в рот. Ещё бы, ведь в нём нет собственной личности. А отец, жертва сублимации, готов пойти на всё, чтобы чувствовать себя важным. Их общение всегда было тошнотворно лицемерным зрелищем. Идеальное, вылизанное, как с открытки на День Отца, которого не бывает в нормальных семьях. Даже сейчас, лёжа на семейном диване и чувствуя в затылке рвущую, пульсирующую боль, Лео помнил наощупь отцовские картины — сухие, лишь недавно застывшие, они помогли бы ему забыться к чертям и перестать бояться. Что-то в разуме мгновенно выстроило тогда благоразумную цепочку, пусть и совершенно не этичную — продать часть того, что рано или поздно всё равно достанется ему, выручить денег и залечь на дно на какое-то время. Остатки красного льда в сознании мешали сосредоточиться и значительно ускоряли мир вокруг — он вертелся, как сломанная карусель, сжимая Лео в своих кристаллических пальцах, как ребёнок игрушку, и порой смачно ударяя головой об стенку. Так вышло и сегодня. Когда отец и Маркус слишком рано вернулись домой с очередного гниющего с головы фуршета. Когда Лео, не зная, чем защититься и как отгородиться от разочарованного взгляда из папиного инвалидного кресла, от равнодушного и пустого Маркуса, от мокрого кома в горле, перешёл в нападение. И когда в сердце поселился ужас, ведь андроид, что до этого долгие годы послушно впитывал любую брань, что прилетала в него, ограничиваясь лишь формальными предупреждениями, вдруг воспротивился. Обычно пустой и невозмутимый, как пляжный спасатель, всегда послушный, всегда внимательный и премерзко идеальный, Маркус загорелся жизнью. В то мгновение, когда Лео, решив выместить на нём все эмоции, скопившиеся за долгое время, весь страх, что он испытал сегодня, весь гнев, что пожирал его изнутри, изо дня в день проедая голову тем, насколько же он неблагодарный выродок, зелёные стеклянные глаза полыхнули гневом и жаждой справедливости так сильно, что опалили душу. Этот взгляд было ни с чем не перепутать, и он был последним, что Лео увидел прежде, чем рухнуть на пол от толчка и удариться затылком обо что-то чертовски твёрдое. Медики сказали, что это был отцовский подъёмник, с помощью которого он писал. Огромная неловкая махина. Даже сейчас, едва ли в сознании, Лео хорошо помнил этот взгляд. Непредсказуемый, огненный, как у сорвавшегося с цепи сторожевого пса. Такого взгляда у андроидов не бывает. — Где папа? — слова, вырвавшиеся из горла навстречу медикам, прозвучали беспомощнее, чем он ожидал. Голова премерзко кружилась, и лица каких-то чересчур красивых девочек из прибывшей «скорой помощи» стремительно разъезжались, не собираясь в целую картинку. — Мистер Манфред госпитализирован. Сейчас с ним находится наш сотрудник. Вам не о чем беспокоиться, полиция уже здесь, а андроид устранён. Голоса медработников звучали глухо и невыразительно — кажется, и здесь андроиды, снова, всюду, до тошноты милые и правильные. Слово «устранён» прозвучало в голове выстрелом, ровно таким же, каким прибывший полицейский всадил пулю в голову Маркуса — та прошлась по касательной, выбила к чертям слуховой модуль, после чего сошедший с ума болванчик безжизненно рухнул на пол. Разум пытался торопливо сопоставить всё вместе, снова приведя Лео к выводу, что он всё опять испортил — вмешался, довёл отца до рецидива, только этого не хватало. Ведь он наверняка будет тосковать по своей игрушке, даже если Лео ненавидел ту всеми фибрами своей тощей души. Ведь одно дело когда андроид заменил тебя в работе, а совсем другое — в собственной семье. Лео понимал, почему так. Знал, что по большому счёту не имел с отцом, не видевшим его до 16-ти лет, ничего общего. Знал, что разочаровал его и стал воплощением его демонов. Знал, что нет смысла вмешиваться в жизнь того, кто ни разу не справился о тебе, лишь исправно пересылал пособие на содержание. Один глупый порыв, второй, третий — всё кончено. — Так-так, что тут у нас? — знакомый голос лукаво пробрался поверх тишины и впился в неё, как дворовый кот. Где-то возились криминалисты, склонившись над телом Маркуса, помечали каждый след синей крови, разбрызганной поблизости. Копы ворвались мгновенно, стоило Лео потерять сознание. Один выстрел, всего один, профессиональный и стальной, и уникальный подарочный андроид, аналогов которому нет, уже лежит на полу как мертвец. И теперь, лишь только заслышав этот голос, в голове Лео цепочка завершилась. Ведь такой выстрел мог произвести только его старый приятель из полицейского департамента, — И-и-и, ты снова в какой-то заднице, Манфред, поздравляю. На этот раз всё хуже обычного. Прогрессируешь. — Закрой рот, Гэвин. — выплюнул знакомое имя Лео, наконец полностью придя в себя. Кажется, даже голова уже почти не гудела, — Какого хрена без меня произошло? Куда все девались? — Это ты мне должен сказать. Я, вообще-то, приезжал на ограбление, а не на поехавшего девианта, который вырубил тебя и, кажется, метил на старика. — Рид был самым, пожалуй, неоднозначным копом на его памяти. Легко спускающий в трубу целое море мелких преступлений прямо под своим носом приятелям и соседям, он всё равно умудрялся бить рекорды продуктивности просто потому, что отлично чувствовал каждую потерю времени. Каждую упущенную минуту, потраченную зря, он ненавидел. Вероятно, поэтому ему до сих пор было интересно работать на своём месте. Даже сейчас, только что подстрелив андроида, он выглядел неуместно довольным. Полуулыбка одним уголком рта, прищуренные светлые глаза, привычная коричневая кожанка вкупе с каштановым вихром от уличного ветра. Да даже морщинки, невольно скопившиеся вокруг старого диагонального шрама на носу. Всё было так же, как и при последней их встрече. А особенно эта нелепая гордость в глазах, словно у ребёнка, просящего похвалы, — Твой папка в больнице, говорят, стабилен. Он жуть как испугался и хватанулся за сердце. А девианта я пристрелил лично, вон он, валяется. Я бы на твоём месте похлопотал о новой кукле. И да, кстати об этом, теперь по всем правилам я должен узнать, какого хрена случилось. Во всех подробностях и с самого начала, Лео, и чтобы без твоего виляния жопой. Говорить будешь? — Буду я, буду, отвали, — весь вид этого дома внушал сейчас ужас и отвращение. Все эти странные чучела, искусственные канарейки, люстра с пухлыми мелкими ангелами, буквально на всё было невыносимо смотреть, — только не здесь. Пошли отсюда. Я хочу выпить. — Мистер Манфред, вы только что получили травму головы. — голос пластиковой медсестрички прозвучал в этот момент настолько внезапно, что Лео захотел прибить её на месте, — Как медицинский работник, я не имею права позволить вам пить алкоголь во избежание… — Катись отсюда, кукла. — оборвал её на полуслове Гэвин, нарочито похлопав более худощавого приятеля по плечу, — Под мою ответственность. Медленно, но верно они удалялись прочь от всего этого дня. От мерзкого послевкусия собственной вины Лео, от смерти Маркуса и нового рецидива отца, который где-то там, в больнице. Что-то внутри Лео понимало, что ездить к нему сейчас — лишь сыпать соль на рану. Лишь мучить и его и себя просто так, ведь разговоров об ожившей игрушке будет не избежать. Поэтому, наверное, сделать что-то общественно-полезное хотя бы раз в жизни, и помочь следствию, Лео избрал для себя верным решением. А ошибся он или нет, покажет только время. В конце концов, именно со временем его отдельные дурные решения превратились в неразрывную, ржавую, мерзко скрипящую цепь, тянущуюся за ним, как кандалы. — …а потом у него глаза так сверкнули, я думал, что он меня на месте убьёт. Понимаешь, андроиды так не смотрят. Я этого Маркуса сто раз видел, он всегда так странно пялился, будто нет в башке ничего. Всё тупил куда-то в сторону. А в тот момент, когда он меня за куртку схватил, он точно злился. По-людски злился. Я реально думал, что всё, конец. Совершенно рядовой бар, каких в Детройте в последнее время развелось неприлично много. Сквозной, одним выходом касающийся блестящей от дождя улицы, а вторым запутанных дворов, он пропускал через себя сотни людей ежедневно, и теперь, поздней ночью, здесь нашли приют эти двое. Лео, игнорируя пульсирующую головную боль, пил какую-то химическую дрянь с едким вкусом фейхоа из алюминиевой банки, а Гэвин, молча презирая его предпочтения в алкоголе, попросил светлого нефильтрованного, дабы комфортно вести диалог. Лео для него был удобным свидетелем — доверял, не боялся, выкладывал начистоту и порой даже сбалтывал откровенно лишнее, как и сегодня. Он разболтал всё до капли, о ссоре с отцом накануне, о попытке украсть картины, о том, как сам начал нападать на девианта Маркуса прежде, чем тот сорвался с цепи. И, надо признаться, кое-что в этом рассказе, выбившееся из общего плана, привлекло внимание цепкого до деталей детектива. Что-то, что заставило его чуть хрустнуть пальцами и прищуриться. — Чёртовы девианты. Никакого спасения. Ты был прав, мы из-за них окажемся скоро в полной жопе. Слушай, Гэв, — Лео торопливо сделал глоток, прижмурившись от едкого спирта в химозном напитке, и понизил голос, — могу я рассказать кое-что, если ты обещаешь, что не сдашь меня своим? Как всегда. — Я весь во внимании. — продемонстрировав заинтересованность, Рид торопливо склонился поближе, дабы не привлекать внимание бармена. Нетерепение сочилось чуть ли не из ушей, это было видно невооружённым глазом, — Как обычно, ты анонимен. Бояться нечего, валяй. — Помнишь ту точку, на которой мы с тобой встретились в первый раз? — получив в ответ торопливый кивок, Лео выдохнул и продолжил, — Мы с Майклом мотались туда совсем недавно, сам понимаешь, зачем. Не надо так смотреть, да, она снова действует, там снова кладут закладки. Не это важно. Когда мы туда приехали, он пошёл первым, а я остался у машины. И он прокричал что-то про то, что поймал настоящего девианта. Того, что показывали по телеку, андроида-домохозяйку. Как их там по номеру, я не помню. Белёсого такого. — Того, что девчонке угрожал? — сердце Гэвина, кажется, чуть ли не на глазах вспыхнуло спичкой при одном только намёке на возможность поймать эту пластиковую звезду репортажей. — Наверное. Если я правильно его понял. Я ему сказал не связываться, но он не послушал, стал его бить, они громко шумели. А потом откуда-то со стороны поля, где большой маркет с магазином «Киберлайф», как из ниоткуда, возник ещё один. Я таких никогда не видел, у него даже форма была не как у всех, почти официальный костюм. Он подошёл и просто так, молча, взял и Майклу в башку не меньше пяти пуль всадил. Я сам не помню, как сбежал оттуда, да и лица его не различил, дождь был, да и далековато. Пиздец как испугался. Думал, что на волоске нахожусь. Они же вычислять умеют, лица запоминать. Поехал к отцу, а тут вот это всё. Кошмар какой-то. — Об этом ещё кто-нибудь знает, кроме меня? Там кто-то уже был? — Нет. Только ты и в курсе. Скорее всего, там Майкл до сих пор валяется с простреленной башкой. Не знаю, зачем тебе это рассказал, но девиантами вроде вы там тоже занимаетесь. Может, будет полезно, если эти два кретина в розыске. Хочу, чтобы их поймали. — Вот что, Лео. — слегка хрустнув плечами, Гэвин улыбнулся настолько доброжелательно, насколько позволял темперамент, чувствуя, что друг волнуется сильнее, чем всегда. Лео и без того был нервным парнем, и ни к чему было выбивать его из колеи окончательно, — Как насчёт бросить пить это говно из банки и показать мне дорогу туда, чтобы мы как следует все осмотрели? — Оставь в покое мою банку, не ты покупал и не тебе выбрасывать. — фыркнул в ответ младший Манфред, пытаясь изобразить на своём лице давно забытое чувство собственного достоинства. Впрочем, взгляд побитого пса выдавал его истинное состояние, — Поедем. Хоть сейчас. — Тогда допивай эту хрень и бери куртку. Нас ждёт дело. Буквально за мгновение детская любознательность в глазах Гэвина сменилась хищническим, лисьим желанием прознать всё и вся о том, что случилось на покинутой миром наркоманской точке, которая, кажется, слыла закрытой и заброшенной. А всё потому, что теперь, кажется, он располагает той информацией, к которой никак не смогут прийти никакие его соратники. Ни Хэнк, ни Крис, ни даже Тина, что теперь тоже занимается этим делом. Голову Гэвина Рида посетила крамольная мысль — успеть на место преступления, о котором никто не знает, и получить карт-бланш, выйдя на след девиантов и раскопав их суть первым. Быть может, это и не особенно этично, правильно и уж тем более профессионально, но сейчас всё это отошло куда-то на восьмой план, скрывшись за двумя последними решительными глотками пива и замолкнув. Он крепко схватил одевшегося Лео за жилистое плечо, игнорируя возмущение, и направился к машине. Голову буравила новая идея фикс — успеть первым и показать себя лучшим, чем старик Андерсон. Утереть нос всем, кто не принимал его всерьёз, и избавить город от гниющей язвы, девиации. Да, за такое ему, пожалуй, и в самом деле могли бы дать звание сержанта. И Гэвина, ведомого этой сочной мыслью, не могло остановить совершенно ничто.