1. «его тело точно мрамор»
Весьма неудивительно, что человек, который с самого детства был побитым неудачником и безвольным слабаком, загорелся идеей обрести сверхсилу. Гиперкомпенсация в действии. Диппер сидит, сгорбившись, на краю незастеленной кровати. Его тело точно мрамор — стерильно-белая кожа с красноватыми прожилками и отметинами: Дип и раньше был калечным и весь в шрамах, а неудачные эксперименты с магией только усугубили положение дела. Диппер сидит, сгорбившись, и смотрит в пол. Мейбл нежится на другом конце постели и сонно разглядывает брата. — О чём думаешь? — спрашивает она. — О власти, — отвечает Диппер. Большую часть своей жизни он был болезным задохликом без опоры за спиной. Мейбл — ветреная гедонистка и не годится на эту роль, в ней самой нет внутреннего стержня, но она не страдает от этого. А других близких людей у Диппера нет и отныне не будет. — Мне дано всё, чтобы жить возвышенной жизнью, — говорит он, дёргая острыми плечами. — А я гибну в лени, разврате и мечтании. — Я хочу пить, — сипит Мейбл. — Конкретнее? — Воды. Диппер привстаёт и берёт с тумбочки пустой фужер, стоящий возле бутылки абсента и графина с морсом, а после щелчком пальца заполняет чистой водой. Со стороны это выглядит так, будто со дна бокала поднимается водоворот и тут же затихает, когда добирается до невидимой отметки. — Пей. Мейбл подползает к брату, принимает фужер и неторопливо пьёт прохладную родниковую воду. — Печально, что моих магических сил хватает только на такие дешёвые фокусы, — жалуется Диппер с кислым видом. — Мне не очень нравится стихия воды, но всё-таки хочется вызывать цунами и разрушать целые города, а не наливать воду в стаканы, как какой-то кран. — А я хочу стать вампиром, — признаётся Мейбл, свесив руку с фужером с края кровати. — Вампиром? — Ну да. Чтобы можно было пить кровь, людей там кромсать, по стенам и потолку бегать, как паучок. И ещё колдовать магию крови. Ну, из крови делать различные щиты, доспехи, мечи и кинжалы, полезное умение в бою. И в быту. — Ага, особенно в месячные, — язвит Диппер. — У тебя самое поганое чувство юмора во всём Гравити Фолз, — Мейбл роняет лицо на кровать, «расплескав» каштановые волосы. — Даже Сус лучше юморит, чем ты. Диппер некоторое время её разглядывает, а потом тянется к собственной подушке и достаёт из-под неё потёртый дневник с перевёрнутой пятиконечной звездой на обложке. Он открывает журнал и рассматривает форзац. Мейбл поднимает голову, косит взгляд и читает записку: «Сегодня я отрезал шестые пальцы на руках и начал третий дневник. Новая эра». — Две шестёрки, — замечает Мейбл. — А третья где? — Не твоего ума дело. — Интересно, куда этот хрыщ дел оба пальца? Собакам скормил? — Сомневаюсь. Мейбл вздыхает и смотрит своими бирюзовыми глазами грустно-грустно, как собака: — А я сомневаюсь, что человек, написавший это, был в адекватном уме. Скорее всего, он был конченым долбоёбом. — Заткнись, — шипит Диппер, упирает руку в затылок Мейбл и вдавливает её голову в кровать. — Просто заткнись. Сначала падает дневник, раскрываясь на странице с вампирами, а затем из хрупких рук выскальзывает пустой фужер и катится по полу. Опять этот журнал. Диппер сидит в большом кресле и читает этот журнал со звездой на обложке; Мейбл входит в просторный зал и держит тарелочку с яичным фланом в одной руке, а ложечку — в другой. Десерт выглядит маленьким, с полтора спичечных коробка. — Привет, братик, читаешь литературу? — спрашивает Мейбл, черпает флан порцией размером с ноготок и кокетливо суёт ложечку в рот, строя глазки. — Опять пришла из меня кровь пить, стерва? — хмурится Диппер. — Какой же ты душный, я не могу... Она плюхается на софу напротив кресла, закидывает ноги (чуть толще запястья Диппера) на подлокотник и ест флан маленькими порциями, настолько маленькими, что это похоже на издевательство над самим собой, на особый вид мазохизма. — Сладенько. — Мейбл прикрывает веки, смакуя вкус, а потом распахивает один глаз и стреляет взглядом в Диппера. — Не хочешь попробовать? Братишка кривит лицо и утыкается в книгу, а Мейбл продолжает с ложечкой на губах: — А может, ты хочешь попробовать меня? — Нет. Я выше этого. Он отвечает чуть резче, чем надо тому, кто реально выше «этого». — Ну-ну. Ницшеанец-самоучка выше физиологии. Звучит самонадеянно и так... болезненно. — Шлюха-извращенка рассуждает о болезненности, спешите видеть. — Ну шлюха-извращенка будет повыше ницшеанца-самоучки. Знаешь, я тебе скажу, даже шлюхи-извращенки сильнее возвышаются над физиологией, чем такие уберменши, как ты. — Заткнись. — Ты как обычно. Некоторые вещи в этом мире никогда не меняются. Мейбл ест флан, который за всё время поедания уменьшился всего на четверть, а Диппер её хищно осматривает, стиснув зубы: — Тупая сука... Тупая сука в ответ порхает ресницами и облизывает ложку.***
Тёплый летний день. Мейбл гуляет с очередным ухажёром. Сегодня это — слащавый блондинчик с пони-тейлом и кожей, похожей на воск и цветом, и блеском. Дип старается не натыкаться на сестру, но та каждый раз, как нарочно, появляется в поле зрения. Солнечная, жизнерадостная. Она заливисто хохочет, пританцовывает при ходьбе, крепко держит парня за ручку и обнимается с ним — строит глазки. Блондинчик следит, разинув рот, и еле поспевает за Мейбл. «Мерзкое зрелище». «Шлюха разводит дебила». Диппер в целом презрительно относится к любви между людьми, считая её химией, вроде солей, и вообще ментальным аттракционом, дешёвым развлекаловом, лишённым возвышенного подтекста. Это мнение Диппера как типичного нигилиста-ницшеанца-социал-дарвиниста-мизантропа и просто интересной личности, погрязшей в декадансе и похоти. А Мейбл... Мейбл периодически стреляет в сторону Диппера взглядом — незаметно для новоиспечённого бойфренда, но заметно для самого Дипа. Даже если он сычует в грязной подворотне или залезает на крышу закрытого магазина матрасов, Мейбл находит его и многозначительно смотрит, быстро и резко, будто делает выпад шпагой. И этот взгляд... а-ля «ты следующий, братик». Сладострастный взгляд. Похотливый. Так проходит весь день, от обеда до ночи. Игра в кошки-мышки. В итоге Диппер натыкается на Мейбл, в этот раз без парня, и та сразу же заводит диалог: — Диппер, я сегодня приду поздно, мне надо с мальчиком побыть у него дома. — У него дома? — кривит губы Диппер. — Да, он страдает от бессонницы, мне нужно уложить его спать. — Сестрёнка усмехается. — Ты что, ревнуешь? — Нет, — рычит Диппер. — Ой, братик, не прибедняйся, я давно поняла, что ты куколд и тебя возбуждает моё поведение. Правда ведь? Понимаешь, я своего рода инженер человеческих душ. Я вижу тебя насквозь. — Жалко те души, которые ты инженерила. — Не испытывай жалость к самому себе, братик, ты же метишь на нового Атланта, — скалится Мейбл. — Тебе ещё плечи расправлять, а ты сутулишься. — Заткнись. — Если будешь хорошо себя вести, то я тебе разрешу посмотреть, как я трахаюсь с другим. — Я сам тебя уже, зачем мне смотреть на то, как кто-то пытается повторить мои подвиги? Хотя... трахнуть тебя — такой себе подвиг Геракла. Ты легкодоступная, даже монетку с асфальта поднять сложнее, чем овладеть тобою. — О, как заговорил мальчик. Кого цитируешь? Такую хрень даже ты сморозить не можешь, братик, это наверняка сказал какой-то рэпер или панк. Я не знала, что ты такое слушаешь. Диппер стискивает зубы и цедит: — Ты всегда такая стерва, когда не затраханная. Она улыбается нежно-нежно, как в американских фильмах любящие сестры улыбаются младшим братикам: — Не гуляй допоздна и ляг спать не позже двух часов ночи, я проверю. Мейбл ныряет куда-то в темноту и пропадает, оставив после себя запах конфет. Диппер думает, что неплохо было бы закурить, но вспоминает, что бросил как полгода. Что ж, бывают в жизни разочарования. Можно было бы подрочить и успокоиться, но на улице, в городе, делать такое — сомнительное занятие. Можно просто проветриться по пути домой. «Умная мысль». Диппер идёт по ночному городу в сторону особняка, как вдруг замечает в одной из подворотен бомжиху. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это Ленивая Сьюзан. Она орёт: — Мою еду украли гномы! Чёртовы гномы украли мой последний кусок пирога! Сьюзан кружится в истерическом танце, шатаясь туда-сюда, от стены до стены, и машет гнилой палкой в приступе бессильной злобы, а потом вовсе закидывает черенок внутрь подворотни, и он со свистом пропадает во тьме. «Хм... гномы?» Диппер спрашивает: — Чего случилось, старуха? Ленивая Сьюзан падает на четвереньки задом к Дипперу, но тут же торопливо поворачивается на все сто восемьдесят и смотрит на богатого мальчишку, как животное на хозяина. — Ой, мальчик! Ты не видел гномов? Они украли у меня кусок пирога! Это был очень хороший пирог, вишнёвый, я нашла его на помойке возле кафе Стэна... — Кафе Стэна... — шепчет Диппер. — Стэн — мой дядюшка. Точнее, прадядюшка... — Ого, у вас очень хорошее кафе! Оно моё любимое, там на помойке такие деликатесы бывают. Жалко, что мне не хватает денег, чтобы нормально там поесть, как обычный посетитель, милок! И ещё эти гномы... Будь они прокляты! — Гномы, значит. Сьюзан жалуется на свою нелегкую судьбу, так и не удосужившись встать на ноги, и её слова превращаются в шум, бессмысленное жужжание. Диппер достаёт из кармана ветровки правую руку и смотрит на неё. На ладони горит маленький синий огонёк, чуть больше, чем на горящей спичке. А почему бы и нет?.. — Вас больше не будут беспокоить гномы, миледи, — говорит Диппер. — А? — запинается Сьюзан, обрывая рассказ — В смысле? Диппер показывает ей расправленную ладонь, будто там у него что-то интересное, — и пламя тут же перепрыгивает с руки на волосы Слепой Сьюзан. Она не сразу понимает, в чём дело. А когда понимает, то пронзительно кричит; её руки вцепляются в причёску и рвут волосы, поглощённые огнем. Ленивая Сьюзан вскакивает на ноги и пускается в истеричный пляс, как чумная: это помрачение ума сильнее прошлого, женщина бьётся об стены, как шарик для пинбола, и терзает свою горящую голову. Огонь облизывает плечи, но не спускается ниже: силы не хватает. Сьюзан в порыве безумия срывает с головы большой клок тлеющих волос... с куском скальпеля. Который по цвету напоминает подгорелую печёную картошку. Пламя переходит на пальцы и обгладывает их до костей. Диппер стоит в стороне и наблюдает, как женщина падает на землю и корчится в муках. — Неплохо, — говорит он тоном, будто препарирует лягушку. Плечи обгорели совсем немного, в основном пострадала одежда, но вот голова — просто обугленный череп, окруженный аурой синего пламени. Как в фильме «Призрачный гонщик». Пальцы-кости правой руки сжимают пепел, бывший ранее волосами и скальпелем. Огонь стихает. Пахнет горелым мясом, мочой и почему-то кошками. Диппер выныривает из подворотни, переходит на другую сторону улицы и бросает на прощанье взгляд. Городские гномы уже терзают тело Слепой Сьюзан. Кто ест сразу, а кто — отрывает и прячет в укромном месте, и всё это сопровождается рычанием и драками. Звериное поведение. Какой-то гном даже избивает труп выброшенной палкой. Диппер молчит и идёт дальше. В тёплую. Летнюю. Ночь. Дядя Стэн — стареющий американский психопат, который за свою жизнь так и не убил ни одного нищеёба, хотя руки чесались, да ещё как, но бизнес был важнее. Выглядит как герой рекламных буклетов успешной жизни: очки в черепаховой оправе, дизайнерский костюм в классических тёмных тонах, начищенные до блеска туфли. Часы на запястье. Галстук-удавка на шее. Чудовище Франкенштейна, коллаж из глянцевых журналов. Старый хрыч редко удостаивает близнецов визитами в наследственный особняк. У Стэна есть кафе имени него, у Стэна есть магазин по продаже автомобилей. Стэн совладелец загородного клуба, что находится недалеко от Гравити Фолз и считается престижным, хотя имеет дурную славу: там пропало немало богатеев, причём при самых странных обстоятельствах. Последнего мажора, главу семейства Кордроев, нашли в луже крови, больше похожей на море... и полностью обескровленным. Труп был сухим, как мумия. А старший сын, отдыхающий вместе с отцом, исчез. Но несмотря на такие обширные владения, паучье логово находится в туристическом лохотроне «Хижине Чудес». Только не сегодня. — Вы не любите меня, я не люблю вас, — начинает Стэн, присаживаясь на кресло в зале. Близнецы занимают софу: Диппер со скучающим видом садится по-человечески, а Мейбл — на спинку, оперевшись ногами о подлокотник. Её тонкие ножки облачены в аптечно-белые чулки, которые даже белее, чем кожа Мей. Это выглядит так... аппетитно. Диппер еле сдерживается, чтобы не вцепиться в косточку на лодыжке, как какая-то шавка. — Но сейчас надеюсь на ваше понимание, — хрипит старик. — Знаете Тоби Решительного? Тоби Решительный — воистину храбрый журналист. Он пишет статьи не ради сенсаций, шумихи и денег, но ради правды и идеи. Тоби выглядит как уголовник: амбал, одетый словно реднек, с угрожающими татуировками, одна из которых — K.I.L.L. на костяшках правой руки. Тоби приехал издалека и никто не знает его прошлого. Скорее всего, на нём висит одно какое-то серьёзное преступление. Скорее всего, он кого-то убил, но кого и за что — неизвестно. В любом случае, Тоби своеобразный праведник в этом селе, только с кулаками, мутным прошлым и связями в полиции. — Он копает под меня, — говорит Стэн. — К тебе есть за что подкопаться? — язвит Диппер. — Слушай сюда, юнец. Назови мне хоть одного человека на этом ёбаном свете, к которому не за что подкопаться? — Ты. Мейбл хихикает. — Нет, — отвечает Стэн, снимает очки и начинает протирать специальной салфеткой. — Даже за мной есть грязь. Возможно, в другой реальности я просто мелкий мошенник, отсидевший в Колумбии и пустившийся в бега... но здесь я нувориш с хорошей репутацией. И как можно догадаться, разбогател я не совсем честными способами, которые мелким мошенничеством не назвать. И Тоби. Хочет. Копнуть. Туда. Он надевает очки и смотрит на близнецов. — Вы — одна из зацепок. Рано или поздно он выйдет на вас. И я прошу... не говорите с ним ни при каких обстоятельствах. Может, вам кажется, что вы ничего не знаете обо мне и о моём бизнесе. Но Тоби, сукин сын, вытянет из вас всё до последнего, и любая кроха может вывести его на другие контакты. Даже самая незначительная деталь. Диппер презирает Стэна. За то, что старик — трус, боящийся журналиста. За то, что старик — выходящий в расход вещист, одержимый шелестом денег и блеском драгоценностей. Его жизнь — счётчик банкнот, и когда все купюры будут пересчитаны, Стэн умрёт. От сердечного приступа, пули грабителя, удара Диппера — неважно. Жалкая личность. Его племянник живёт возвышенными целями и держит при себе книгу, которая хранит древние тайны и силу вселенского масштаба, а не банковские счета. Иногда деньги и власть не идут рука об руку. — Ты ссышься, что мы можем сдать тебя легавым? — ухмыляется Диппер. — Тоби — это кое-что похуже легавых, ты разве не понимаешь? Полиции плевать на мои махинации. Но Тоби может навести такого шуму, что он дойдёт до органов повыше, а там... а там уже вряд ли будет всем плевать. — А почему бы его не грохнуть? — спрашивает Мейбл, качая ножками. В комнате повисает тишина. Стэн сглатывает, и его лицо приобретает нервозное выражение. Счётчик банкнот. — Ты боишься Тоби? — спрашивает Мейбл. В денежной машине Стэна осталось мало купюр. — Ты думаешь, Тоби сам чистый? — гавкает старый. — Идиотка... Он бывший зэк. Он грохнул своего босса, заведующего изданием не последней величины. Он написал другому изданию компрометирующую статью на своего ебаного босса и убил его ночью того же дня, как эта статья вышла в печать. Конечно, я его боюсь. Он же ебнутый. У него патологическое бесстрашие. — Значит, он приехал в Гравити Фолз, потому что у него был волчий билет и ни одно нормальное издательство не взяло его бы на работу? — спрашивает Диппер. — Да. На работу его никто не берёт. Но вот его статьи... его статьи с радостью принимают. Дистанционно, через посредников. Никто прямо с ним не хочет контактировать. — Поня-я-ятно, — отвечает Мейбл. — Это всё? — спрашивает Диппер. Стэн затравленно смотрит на близнецов и кивает. Аудиенция окончена. Когда Стэн уезжает, близняшки идут гулять по городу. Прохладный вечер, тучи на небе, малое количество людей на улицах — всё гарантирует Дипперу и Мейбл хорошую, беззаботную прогулку. Но тут на повороте они сталкиваются с амбалом в грязной фланелевой рубашке, застиранных джинсах и берцах. У прохожего уставшее, но жёсткое лицо, с мужественной бородой и дорогими — по сравнению с остальным гардеробом — солнечными очками. И ещё в руках он держит исписанный блокнот и ручку. Тоби Решительный. — Вы близнецы Глифул? — спрашивает он стальным голосом. — Племянники Стэна. Диппер молчит, а Мейбл кокетливо отвечает: — Да-а-а, это мы! — Как хорошо, что я вас встретил. Я — Тоби Решительный, местный журналист. У меня есть к вам разговор. Про вашего дядю Стэна. Вы не против? Близняшки переглядываются: Мейбл по-змеиному улыбается, Диппер не выражает никаких эмоций, но, кажется, они понимают друг друга. — А почему бы и нет, — говорит Диппер, — всегда приятно поговорить с такими интересными людьми, как вы. Только, я думаю, дядюшке лучше не знать о нашей встрече. — Вы такой сексуальный, — прикусывает нижнюю губу Мейбл. Тоби Решительный самодовольно скалится, обнажая массивные белоснежные зубы, и вены на его шее вздуваются. — Что за чудесные дети...2. «тут такой сильный запах крови»
— Знаешь, — подобострастно дышит Мейбл, — когда у меня во рту горячий, полный крови член... я еле сдерживаюсь, чтобы не укусить. Ты представить себе не можешь, каких волевых усилий мне это стоит. — Зачем мне эта информация? — спрашивает Диппер. Его отражение стоит за спиной зазеркальной Мейбл и прижимает к груди чёрный дневник, похожий на сатанинскую библию ЛаВея. От страниц книги веет холодом и пахнет сыростью. Двойники двойников. — Я поделилась с тобой моими переживаниями, — отвечает Мейбл. — Ты постоянно рассказываешь мне про свои параноидальные сверхценные идеи, так почему же мне не поделиться тем, что гложет душу? Перед ней стоят различные флаконы и палетки, карандаши, туши и помады, среди которых попадаются початый блистер и бутылочки с фармацевтическими наименованиями. Занни. Перкосет. Риталин. Транки. Аптека хорошо сочетается с нуарно-чёрными тенями для век. — То есть твою душу беспокоят... члены? — Да. Как и твою. Просто ты это сублимируешь в свои сверх-идеи о власти и всякой такой херне. Комплексуешь насчёт того, какой ты не-мужик... жертва книжек Паланика. Мейбл прихорашивается перед зеркалом, но не забывает кидать взгляды в сторону брата. Тот угрюмо молчит. — Я не знаю, кто такой Паланик, и мне похуй на его книги. У меня есть кое-что покруче любой дерьмовой книжки, прочитанной тобой за всю жизнь. — У тебя этот дневник вызывает эрекцию посильнее любого журнала «Playboy», братик. — Какая ты похотливая, — фыркает Диппер. — Всё сводишь к ебле. — Если бы тебя это так не бесило и одновременно не возбуждало, я бы с тобой обсуждала античную скульптуру, но увы, братик, ты сам виноват, что ебля тебя будоражит больше высокого искусства. Я не права? Она улыбается отражению Диппера, и оно вздрагивает, искажает лицо, будто попадает в кривое зеркало. Братик злится. Сильно-сильно злится. Братик выдерживает паузу, стискивает книжонку и произносит с хриплым надрывом в голосе: — Ты тянешь меня на дно. Мейбл наклеивает фальшивые ресницы и говорит: — Как скажешь. Диппер подходит к ней и кладёт руку на плечо; пальцы больно впиваются в сустав, но Мейбл не издаёт ни звука, даже не морщится. Брат шепчет: — Скоро я обрету силу. — Клёво. — Ты знаешь, кто убил Ленивую Сьюзан? — Её убили? — без интереса спрашивает Мейбл. — Её убил я. А ещё я грохну Стэна. Нет, лучше. Я собираюсь принести его в жертву. Именно его, старого маразматика... он заслужил мучительную смерть. — Прекрасно, братик, пре-крас-но, — говорит она и опрыскивает себя персиковыми духами. — Ты такой умный. У меня просто нет слов. Если бы я была такой умной, как ты, то я бы не выдержала тяжести интеллекта и убила себя... Мейбл смотрится в зеркало: чёрные тени, огромные театральные ресницы, алые губы. На ней платье в стиле готически-викторианской лолиты — оборки, рукава-фонарики и многослойные юбки. Бордовый верх и чёрный низ. На шее висит ироничный христианский крест, больше похожий на дизайнерскую побрякушку, чем на символ веры. В таком наряде Мейбл кажется ещё более худощавой, а кожа приобретает больнично-белоснежный тон. — Нравится? — прикусывают нижнюю губу Мейбл. — Сегодня я встречаюсь с каким-то испанцем, Русалдо, хотелось произвести на него впечатление... Как это называется на сленге? «Раздать стиля». Люблю давать. Диппер роняет дневник, толчком усаживает её на комод и прижимает к зеркалу, вцепившись в запястья. Флаконы, палетки и карандаши, баночки и блистер летят вниз, Мейбл провожает взглядом занакс, перк, риталин и транк — дары аптеки смешиваются с косметикой. Возможно, то и то испытывают на животных, думает Мей. На бедных свинюшках, кисках и пёсиках: накрашивают, пичкают таблами и смотрят, как животные предаются гламурному декадансу. Wow, it's literally me. — Ты сама меня спровоцировала, — тяжело дышит Диппер. — Смотри, ничего не растопчи, а то будет ата-та. Мейбл совсем не переживает. Ей даже весело. Член братика упирается в бедро. — Твоя мания величия иногда даёт сбой из-за твоего болезненного либидо, — говорит Мейбл. — Это так мило. Диппер кусает в шею; Мей кратко стонет и просит: — Угомонись, я наряжалась не для того, чтобы ты запорол результат своим недотрахом. Брат отпускает одно запястье и лапает её грудь; Мейбл, воспользовавшись моментом, хватает Диппера за горло и сжимает. — Мне повторить? Она улыбается. Братик корчится, шаркает ногами по полу и не выглядит весёлым. Он задыхается. А рука Мейбл даже не вздрагивает: держит так, словно стальная, как у робота. — То, что ты замочил какую-то бомжиху и подумал об убийстве старика, не делает тебя всесильным, — мягко напоминает Мей. — Братик. Диппер падает вслед за косметикой и медикаментами. — Ты жалок. Она улыбается. Брат ощупывает горло и переводит дыхание, а после нашаривает среди сора любимый дневник и прижимает к себе, как ребёнка. — Мне пора. — Мейбл встаёт, аккуратно обходит беспорядок и берёт компактную сумочку Луи Ви. — Убери за собой, хорошо? Чмоки-чмоки, скоро буду, зай. Бросив взгляд на прощание, она замечает, как Диппер встаёт и со всей силы ударяет отражение себя. Зеркало покрывается трещинами и брызгает стеклом — слезами двойника, что находится по ту сторону и собирает осколки разбитого лица. Символично. Иронично. — Тупая сука! — орёт братик. Облизнувшись при виде красного на костяшках, Мейбл уходит. Он реально принёс старика в жертву. Стэн лежит и дышит. Кожа на груди и животе разрезана в форме буквы I и распахнута, как отвороты смокинга; мышцы сорваны, а грудная клетка разбита, лишь рёбра торчат острыми обломками. Но сердце бьётся; диафрагма вздувается. Стэн дышит. Его тело полностью парализовано, но жизнь ещё теплится в нём — как птица, что стоит в полном ступоре перед открытой дверцей клетки. Старик агонизирует в круге с мистическими знаками, одетый в брендовый костюм, запятнанный кровью. Пиджак и рубашка растёгнуты и раскрыты, поэтому кажется, что кожа — такой же элемент одежды. Здесь только дикий лес Гравити Фолз. Никакой цивилизации. Некому помочь главному магнату села, никто не услышит криков о помощи — да и никто их не издаст, ведь, метафорически говоря, у Стэна «нет рта». Ситуация, как в том фантастическом рассказе... Диппер стоит, окровавленный и с ритуальным ножом в руке. Взгляд — безумный. Братик словно яндере из аниме, и Мейбл это кажется по-своему умилительным. — Я стану всесильным, — издаёт истеричные вопли Дипперс. С клинка стекает красное и капает на землю. Почва всё впитывает. — Теперь счётная машинка Стэна заглохла, — хихикает Диппер. — Старый хрыч пробарыжил всю свою жизнь — и умер жалким накопителем... Так... много... крови. Диппер поднимает с травы, покрытой свежей росой, дневник и открывает на нужной странице. — Я вызову демона, — говорит он. — Его зовут Уилл. Дует холодный ветер, пригибая верхушки деревьев. Пахнет кровью и цветами. Брат читает письмена на неизвестном языке, теперь его голос — не истерично-визгливый, а охрипший, будто он курит с четырёх лет. Чёртов ницшеанец-самоучка. Новый Атлант. Ошибки прошлого его ничему не учат. Стэн издаёт нечеловеческий вопль; из его груди поднимается голубая аура, которая постепенно приобретает очертания треугольника. Окрылённый успехом, Диппер ускоряется. Он выдаёт строки, как скороговорки. Запах крови усиливается. Деревья гнутся всё ниже и ниже. Верхушками — к кругу. У треугольника появляются контуры рук, ножек, цилиндра и тросточки. Сердце Стэна бьётся все быстрее, точно от наркотиков. И вот — у фигуры открывается глаз... Без зрачка. Он постепенно зарождается где-то в глубине глазного яблока, как новая галактика, но тут кровь Стэна взмывает в воздух, сливается в шпагу — и пронзает Диппера на полуслове. Прямо в живот. Магическое оружие расплёскивается о траву вместе с фонтаном, хлестнувшим из раны. Книга выпадает из рук. Заклинание остаётся недочитанным. Глаз треугольника расширяется и ударяет брата голубым лучом, похожим на лазерный. Воняет горелым. По телу мгновенно проходит электрический ток. Это. Было. Лишним. Существо испаряется в атмосфере; Стэн выгибается в спине и навсегда замирает в такой неестественной для покойника позе. Мейбл вскрикивает и рвётся к брату: — Я не ожидала, что оно атакует тебя тоже. Прости. Это я помешала тебе провести блядский ритуал. Так... надо. Диппер выглядит неважно. Мейбл берёт на руки его худощавое тельце и кладёт на колени. — П-помоги мне... — просит он. Тут такой сильный запах крови. Он перебивает и захламляет все остальные чувства и желания. — Братик, — сочувственно улыбается Мейбл. — Помнишь, я тебе говорила, что хочу быть вампиром? Нет ответа. — На деле я всё это время уже была вампиром, — говорит Мейбл. — Как ты думаешь, почему я часто меняла парней? Почему у меня с ними были короткие отношения? Она нежно гладит братика по волосам и произносит: — Они были моей едой. Диппер выдавливает из себя: — Помоги... мне... Мейбл улыбается шире и обнажает клыки. Нечеловеческие клыки. — Я сейчас так перевозбуждена и голодна... Тут просто нереально пахнет кровью. Это сводит меня с ума. Она говорит: — Я хочу испить твоей крови, братик. Она поднимает безвольное тельце поближе ко рту и шепчет в самую шею: — Тебя уже не спасти. — Т-тупая... сссука, — хрипит Диппер. — В-вамп... Мейбл поудобнее обхватывает зубами сонную артерию — и надкусывает: кровь брызгает, как сок из свежего фрукта, как шампанское из бутылки. Брат вздрагивает и обмякает. Красное льётся через край рта и измазывает подбородок, а некоторые струйки даже стекают по шее и закатываются за воротник. Экстаз. Мейбл стоит: на коленях, с телом брата на руках и измазанными губами. Взгляд — нуарно-драматичный. Платье — готически-викторианская лолита: оборки, рукава-фонарики, многослойные юбки. И дизайнерский крестик, окроплённый алым. Стыдно. Но приятно до дрожи в ногах.***
До того, как Диппер тонет в пучине сверхценных идей о всемогуществе, он ищет смысл жизни в защите сестры. Полтора года назад. Он проходит мимо группы малознакомых парней маргинальной наружности и слышит от них знакомые слова. Мейбл... ...Глифул... ...шлюха. Эти слова не идут друг за другом, образовывая столь простую конструкцию; нет, они окружены ворохом информационного мусора, но всё равно связываются между собой, как красными нитями. Диппер находит себя в ступоре. Он стоит несколько минут посреди тесного переулка и вникает в пустой трёп каких-то факбоев, человечьих детей среднего класса, которые не ценят то, что дают им родители, и уподобляются выблядкам из гетто. Подростки замечают, что их подслушивают. — Эй, пацан, — окликивает Диппера самый красноречивый, «дипломат» с чёлкой. — Ты что завис? Знаешь эту богатую сучку, Мейбл Глифул? Ты её новый ёбырь? Или... только мечтаешь? Парень говорит это без особого юмора, но с задором и ухмылкой; его товарищи-шакалы хихикают. — Ты что, влюблён в неё? — добавляет он. — Я её брат, — наконец выдавливает из себя Диппер и оборачивается. Дипломат осматривает его и издаёт задумчивое «хм»: — А что, похож. Даже слишком. Глифул не говорила о том, что у неё есть такой смазливый братик. — Мы близняшки, — зачем-то добавляет Диппер. — О! Охуеть. Тогда ещё страннее. Скрывать такой факт биографии... мутная эта Глифул. Она что, стыдится тебя? — последние слова трепло произносит еле сдерживая смех. Товарищи-шакалы подтявкивают ему в такт. — Суки, — только и отвечает Диппер — и бросается в атаку. Тупо и прямо, без тактики и стратегии. На таран. У него нет ни единого шанса выйти из этой потасовки победителем: он слаб, не умеет драться да и боится, а противников несколько и они явно не пренебрегают походами в спортзал. Он просто бросается и надеется нанести хоть один удар в эту самодовольную морду. Его сбивают с ног пинком в живот. Диппер корчится пополам и распластывается по грязному асфальту; кишки будто перемолоты блендером и залиты кислотой, почему-то сложно дышать. Фигуры обступают его. Самая высокая — тот самый «дипломат» — говорит: — Ну что, пацан. Респект тебе за то, что полез за родную кровь пиздиться. Но это не отменяет того факта, что твоя сестрёнка шалава. Смазливая, но шалава. К тому же ты пытался быкануть на нас... по законам улицы надо тебя профилактически пошпынять. Ничего личного, чисто для проформы, о'кей? Они даже не дожидаются ответа. Первый пинок прилетает в спину и выбивает остатки кислорода из лёгких. Остальные удары быстро сливаются в сплошное море боли, состоящее из приливов и отливов: становится то легче, то хуже; отморозки расгораются, некоторые сбрасывают ветровки, бомберы, кофты — и если продолжить аналогию, то начинается шторм. Шторм насилия, шторм мучений. Всякое такое. Как не назови, а лучше не станет. Дипломат шипит: — Всё! Хватит. Это просто пацан, чего вы на него набросились, как на какого-то врага народа. Пускай лежит. — Он нагибается, уперев руки в колени, и говорит: — Мальчик, приляг, поспи. Заживёт как на собаке. Ну чё, гудбай. Я, кстати, Робби, если захочешь отомстить — ищи на кладбище. Они уходят неровным строем; Диппер слышит, как их шаги удаляются. Пахнет слякотью и мусором. Во рту кровь. Кислая. Диппер лежит, как побитая шавка, и рассуждает. О всяком таком. О социал-дарвинизме, сильных-слабых, законах животного мира, перекладываемых на человеческое общество. Он часто так мыслит. Это не первый раз, когда его мешают с грязью. К вечеру он поднимается и идёт домой. Его встречает Мейбл. Шокированная, она сразу же начинает обхаживать Диппера: укладывает на кровать, раздевает, оказывает первую помощь. Обещает приготовить что-то вкусное, если кулинарные навыки не подведут. И только потом она спрашивает дрожащим голосом: — Братик, за что тебя так? Кто тебя так? И Диппер рассказывает. Всё. Маска сострадания пропадает с лица Мейбл. Теперь она выглядит грустной: — Тебе не стоило так делать. — Почему? — искреннее недоумевает Диппер. — Я ценю твой поступок, но... я не та, за кого нужно заступаться. Просто... просто мне не нужна была твоя помощь. — П-почему? — уже более эмоционально спрашивает Диппер и привстаёт на кровати. — Во-первых, — отвечает Мейбл, укладывая его назад, — потому что я шлюха. — Не говори так! Ладно я-то ничтожество, но ты... — Во-вторых, потому что это был мой парень. — П-парень?.. — В-третьих, — Мейбл заглядывает в его глаза, — потому что я сама могу постоять за себя, братик. Я сильнее тебя. Ты даже не можешь представить насколько. Если тебе кажется, что ты увидел силу, то ты ошибаешься. Это не сила. Это её суррогат. Диппер выслушивает её и чувствует себя абсолютно разбитым. Кажется, он даже начинает плакать. Когда его избивали — он терпел и сдерживал слёзы в себе. Но сейчас ему становится так плохо и мерзко... Какое же он чмо. — Защищать тебя, — признаётся Дип, — было моим смыслом жизни. — Сочувствую, братик. — Теперь... мне к тебе относится, как к шлюхе? Мейбл выглядит ещё более печальной и отвечает: — Как хочешь. Если честно, мне плевать. Чуть позже он пользуется сестрой так, как последней блядью. Она даже не сопротивляется, только наблюдает за действиями Диппера с апатичным взглядом и дыханием чуть чаще обычного. Она говорит: «Ты всё схватываешь на лету, но понимаешь извращённо, по-своему». В будущем она признается, что ей тебе приятно заниматься сексом с братом и ощущать себя грязной и аморальной — но это не отменяет того факта, что у Дипперса болезненное либидо, болезненное восприятие мира и воспалённый мозг. «Мнение шлюхи не учитывается», — ответит он. И вот сейчас. Диппер лежит на руках Мейбл и чувствует, как постепенно умирает. Он просит о помощи, но знает, что не получит её. Его сестра — вампир. Ха-ха... так логично. Она просто другого биологического вида, который находится над человеком. Тигры едят антилоп, кровопийцы — людей. Диппер считает это справедливым. Иначе быть не может. Он вспоминает прошлое, но не проводит параллелей, просто прибавляет к текущей ситуации. И становится максимально тошно. Как тогда. Господи, даже не факт, что этот монстр — его родная сестра. С биологической точки зрения. — Т-тупая... сссука, — хрипит он. — В-вамп... Мейбл нежно касается его шеи, и клыки упираются в кожу. Небо такое большое, думает Диппер. Он вспоминает принцип трёх С, которому следовал всю сознательную жизнь. Сильный. Съедает. Слабого.