На пальцах

      Министерские работники ничем не отличаются от служителей закона в моём прошлом мире. Такие же чопорные, строгие и неустанно следующие уставу. В отличие от Минервы МакГонагалл, с которой ещё хоть как-то можно договориться и отступить от формальностей, эти люди требуют чёткого исполнения регламента и ни на какие уговоры идти не хотят.       Миссис Стеффердсон говорить со мной отказывается и жестко требует, чтобы я позвала вниз мать. А на все попытки отнекиваться, аргументируя тем, что Реган нет дома, она не ведёт и бровью. Только говорит уже не настолько мягко, как в самом начале, и даже немного угрожающе.       — Я прекрасно знаю, что ваша мать сейчас находится на втором этаже. И будет гораздо лучше, если вы позовёте её сами. Вы ещё не являетесь совершеннолетней ни по магическому законодательству, ни по магловскому, соответственно и ответственность за свою жизнь нести не можете. Мы в любом случае поговорим с вашей матерью, хотите вы того или нет.       Гости остаются ждать внизу, на том самом старом диване, где неделю назад брезгливо морщилась профессор трансфигурации, пока я отправляюсь наверх, воспылав явно мазохистскими наклонностями. Реган, ожидаемо, не приходит в восторг от ранней побудки, и я в очередной раз узнаю о себе много нового и далеко не самого приятного. Спуститься же к гостям женщина соглашается лишь после того, как я упоминаю о том, что они категорически отказываются уходить без разговора с ней, и если она не спустится, то вполне могут вломиться в её комнату. После такой аргументации Реган всё-таки встаёт с кровати, а я отчётливо понимаю, что вечером мои лопатки абсолютно точно получат несколько лишних ударов.       В отличие от аккуратных и ухоженных министерских работников моя мать смотрится натуральным беспризорником: помятая, всклокоченная, со следами от подушки на потасканном, опухшем лице. Но несмотря на внешний вид на гостей она смотрит со смесью брезгливости и высокомерия, слишком несуразном в текущей ситуации.       Хоть меня и не прогоняют из гостиной, но принять участие в разговоре так и не предлагают. Несмотря на явное недовольство моей матери, представители министерства стараются говорить вежливо и максимально безлично. Большую часть времени разговор ведёт мистер Уильямс, в то время как Маргарет Стеффердсон аккуратным почерком делает пометки на каком-то специальном бланке.       Мужчина мягко расспрашивает Реган, о планах на моё дальнейшее обучение, заранее заключенных договорах и контрактах в магловском мире, отношении ко всему необычному. После разговор переходит на саму школу магии, необходимость обучения маленьких волшебников управлению собственными силами и интеграции в магический мир, а заканчивается краткой справкой о магических контрактах, неисполнение которых может привести к смерти. На этом моменте мать даже не меняется в лице, зато я цепляюсь за каждое слово и впервые за всё время без спросу вклиниваюсь в разговор.       — Простите, но кто мог заключить контракт на моё обучение в магической школе, тем более оплатить далеко не маленькую сумму за все предстоящие годы?       Сотрудники министерства коротко переглядываются, глазами решая какие-то свои вопросы, и отвечает мне в этот раз миссис Стеффердсон.       — Контракт с Хогвартсом заключён неким Кианом Уайтом, одиннадцать лет назад. Сейчас на территории магической Британии нет ни одного человека с таким именем, а в министерских реестрах не существует такой фамилии. Именно из-за этого мы ведём беседу с вашими магловскими опекунами, а не рассматриваем возможность передачи опеки вашим магическим родственникам.       Реган большую часть разговора выглядит спокойной, вероятнее всего просто пропуская информацию мимо ушей, и когда ближе к концу беседы мистер Уильямс интересуется у неё согласием на обучение дочери в закрытом магическом интернате ожидаемо следует отрицательный ответ. Мужчина устало качает головой и достаёт из рукава тонкий прут, почти такой же, как демонстрировала профессор МакГонагалл.       — Маргарет, запротоколируй. Магловский опекун мисс Корнелл, Реган Корнелл, препятствует своей дочери в получении магического образования. Отказ от образования невозможен, так как это ведёт к нарушению магического контракта. Вследствие чего, после беседы, протокол которой прилагается, на основании пункта седьмого пятого параграфа об образовании, к мисс Реган Корнелл будет применена коррекция первой степени.       Миссис Стеффердсон кивает, ставит свою роспись в одном из бланков и тоже достаёт палочку. Реган даже не успевает дёрнуться, когда маги в две руки начинают над ней колдовать. Мистер Уильямс колдует молча, изредка взмахивая палочкой, в то время как мадам почти не шевелит рукой, зато активно что-то нашептывает. Небо не развергается, нет вспышек молний, да и вообще всё действо проходит без спецэффектов, лишь под конец глаза матери будто подёргиваются дымкой и выражение лица становится скорее отрешённым, чем брезгливым как раньше.       — Мисс Корнелл, согласны ли вы на обучение своей дочери в закрытом магическом пансионе? — повторяет вопрос мужчина.       И в этот раз Реган кивает, после небольшой заминки. Она больше не обращает внимание на гостей, сидит как обухом по голове ударенная и совершенно пустым взглядом смотрит в одну точку.       — Маргарет, запиши, — снова начинает задиктовывать мистер Уильямс. — Первичная коррекция прошла успешно. Более серьёзное вмешательство не требуется. Психика маглы практически не пострадала, — добавляет он, после нескольких коротких взмахов палочкой.       Я боязливо ёжусь на последних словах и теперь смотрю на министерских сотрудников ещё более настороженно. Если им нет дела до психического состояния маглы после их вмешательства, то где гарантия того, что они ничего не сделают с несовершеннолетней маглорожденной.       Женщина явно видит моё замешательство и растягивает губы в максимально мягкой улыбке.       — Это было необходимо, — она говорит медленно, растягивая слова, как с ребёнком или душевнобольным человеком, которым, вполне возможно, теперь является моя мать. — Мы не имеем права забирать тебя в магический мир без согласия опекуна. И оставить просто так тоже не можем, из-за заключённого ранее контракта. Поверь, это самый безболезненный выход из сложившейся ситуации.       Я осторожно киваю, показывая что всё поняла, но всё равно продолжаю настороженно следить за посетителями. Они ещё что-то пишут в своих бумагах, ставят подписи на каких-то листах и изредка перекидываются парочкой фраз, понять содержимое которых мне так и не удаётся. Когда бумаги оказываются в новенькой картонной папке, с выведенным сверху пятизначным номером протокола, миссис Стэффердсон снова обращает на меня своё внимание.       — У вас есть какие-то вопросы, мисс Корнелл?       Повинуясь порыву, я чуть было не говорю «нет», желая как можно быстрее выпроводить неприятных посетителей за двери, но в последний момент всё-таки останавливаю себя и киваю. Я ни черта не знаю о магическом мире и понятия не имею, где достать всё то, что указано в приложенном к письму списке, оставленном в прошлый визит профессором МакГонагалл.       — Простите, я понятия не имею, где я могу закупиться всем необходимым по списку для школы. Да и как, собственно, в эту самую школу попасть. Не говоря уже о многих других нюансах, — и пусть мне и неловко говорить о таком, добавляю. — К тому же у моей семьи нет денег на всё это.       Женщина понятливо кивает, сохраняя на губах вежливую улыбку, и достаёт из кармана какую-то затрёпанную брошюрку, на несколько листов, резко увеличившуюся после взмаха палочкой.       — Это краткое руководство для маглорожденных волшебников и их семей по интеграции в магический мир. Тут имеется информация о магических поселениях Великобритании, устройстве нашего мира и министерства, а также способы связи с магловскими родственниками во время обучения в Хогвартсе и краткая информационная справка относительно самой школы, — рассказывает миссис Стеффердсон. — Также вам могут предоставить министерского сопровождающего на первый раз. Он подробно ответит на все интересующие вас вопросы, а также наглядно покажет всё необходимое для обучения в магической школе. Для этого необходимо оставить запрос в отделе магического образования или отправить его письменный вариант совиной почтой.       Гости дожидаются пока я возьму в руки брошюрку и, стоит мне ненадолго отвлечься на мелкие печатные буквы, исчезают из нашей гостиной, только встав с дивана. А я запоздало понимаю, что вопрос о деньгах, а вернее их отсутствии, они проигнорировали напрочь. И я надеюсь позже расспросить об этом министерского сопровождающего. Вот только и тут упираюсь в новую стенку: чтобы этого министерского сопровождающего расспросить, его сначала надо запросить. Либо в самом министерстве, о расположении которого в брошюре не сказано ничего конкретного, либо совиной почтой, воспользоваться которой я тоже не могу ввиду отсутствия этой самой совы.       С губ срывается обречённый вздох, и я резко оборачиваюсь в сторону матери, опасаясь нарваться на её недовольство. Но она всё также сверлит безучастным взглядом старый буфет и мне на мгновение становится действительно не по себе от отсутствия какой-либо реакции.       Более тщательно брошюрку я изучаю уже у себя в комнате, с каждым прочитанным абзацем всё сильнее укрепляясь в желании побиться головой о ближайшую стену.       Относительно недалеко от нашего захолустья есть несколько магических поселений с магазинчиками, вот только ни котёл с телескопом, ни учебники, ни, самое главное, волшебную палочку, там не купишь. Собраться к школе можно только на Косой аллее, находящейся в Лондоне, как, впрочем, и сесть на поезд, отвозящий детей в школу. Сама школа находится в Шотландии, я живу недалеко от её границы, но из-за того, что поезд идёт без остановок, мне сначала придется тащиться почти через всю страну в Лондон, а потом на этом самом поезде ехать обратно.       Курс обмена магловского фунта к магическому галеону пять к одному и что-то мне подсказывает, что цены в магическом мире далеко не такие демократичные, как в нашей деревеньке. Я аккуратно пересчитываю наличность в жестяной банке: чуть меньше четырёх фунтов — даже не хватит на билет до Лондона. Обречённый вздох и хмурый взгляд похоже станут моими спутниками на ближайшее время.       На момент визита министерских работников как раз приходится начало каникул и после небольших размышлений, я решаю закупиться к школе непосредственно перед первым сентября, чтобы не тратить деньги на дополнительное путешествие до Лондона и обратно. Я продолжаю развозить газеты по утрам, помогаю соседям и сама занимаюсь в домашней балетной «студии» практически всё свободное время, большая часть которого уходит на растяжку и работу у станка, так как у меня даже нет нормальных пуантов, чтобы не бояться переломать себе ноги в попытке стать на пальцы. И нет ничего удивительного в том, что попав в этот мир и это тело во время репетиции своей сольной партии, я тут же запуталась в ногах и полетела на пол.       После того визита Реган резко меняется. Я будто и вовсе перестаю для неё существовать. Она больше не спускается в подвал во время моих тренировок, не хватается за палку, которой мне раньше нередко прилетало по лопаткам за любой промах, и подолгу просиживает в продавленном кресле глядя в никуда. «Психика маглы практически не пострадала» регулярно всплывает в голове при взгляде на мать. И я не знаю, как мне к этому относиться: расстраиваться из-за произошедшего или искренне радоваться, что после «коррекции первого уровня» женщина не стала натуральным овощем или буйным психопатом.       Впрочем, спустя какое-то время, я наконец понимаю, что единственный выход — это смириться. Смириться с состоянием матери, смириться с предстоящим обучением в магической школе, смириться с попаданием в этот мир, просто смириться…       Я ещё несколько раз пересчитываю наличность и судорожно подсчитываю в голове окончательную сумму к концу августа: если после покупки билета до Лондона оставшихся копеек хватит хотя бы на что-то одно из списка необходимого это уже будет огромной удачей. О покупке необходимых в закрытом пансионе средств личной гигиены, одежды и прочих мелочей я предпочитаю пока не думать.       В середине июля судьба ненадолго поворачивается ко мне тем местом, которое у любого нормального человека называлось бы лицом, и приподнимает уголки губ в подобии улыбки. Старушка Эбигейл из бакалейной лавки соглашается платить мне по пятнадцать пенсов в день за то, что я три раза в неделю после закрытия буду мыть витрины в её магазине.       Деньги тоненьким ручейком стекаются в заначку, буквально по капле падают в жестяную банку, служащую мне копилкой. Я постепенно перебираю свои немногочисленные пожитки, тщательно выбирая то, что ещё может служить хоть какое-то время, и выписываю на листок бумаги то, что либо годится только на свалку, либо и вовсе у меня не имеется. И первыми в этом списке идут пуанты. Я ещё понятия не имею как смогу всё это проворачивать, но забрасывать занятия балетом даже в магической школе не намерена. И сейчас, в одиннадцать, после многочисленных тренировок и сотен часов у станка тело наконец готово к тому, чтобы стать на пальцы. Я знаю, что у меня нет подходящего педагога, знаю что по первой это будет болезненно и довольно опасно, но отступать не намерена. Пусть это останется на уровне хобби, а жизнь заставит зарабатывать на кусок хлеба другим способом, даже осознание того, что я могу танцевать на пальцах будет в собственных глазах делать меня хоть немного особенней, не давать окончательно погрузиться в серость этого мира.       Время до конца августа бежит стремительно и незаметно. В один из дней я напрашиваюсь вместе с соседом, мистером Стэнли, в город и покупаю билет до Лондона на утренний поезд 31 августа. Женщина в окошке билетной кассы поначалу смотрит на меня крайне недоверчиво и даже не хочет продавать билет, но я делаю жалостливое лицо и бессовестно вру о том, что моя мать просто отошла ненадолго, для подтверждения тыча пальцем в какую-то даму около газетного киоска. Аргумент срабатывает не на сто процентов, но спустя ещё пару минут уговоров у меня на руках оказывается необходимое, а карман пустеет на треть всех имеющихся денег. Я даже успеваю купить себе пару невзрачных общих тетрадей, с маленьким пятнышком на обложке из-за которого мне нехотя скидывают пару пенсов. А потом меня снова подхватывает мистер Стэнли на своём стареньком пикапе и подкидывает почти до самых дверей дома.       За несколько дней до отъезда, когда вещи уже аккуратными стопками сложены на письменном столе, а я так и не смогла придумать, куда их сложить, на помощь неожиданно приходит ещё одна соседка, которой я нередко помогаю с её клумбами. В этот раз вместо привычных пятнадцати пенсов она выносит на порог дома старенький, слегка запыленный чемодан.       — Вряд ли Реган позаботится о чём-то подобном, — улыбается эта поистине святая женщина так, что вокруг ярких зеленых глаз собираются лучики морщинок. — Я уже не столь молода для путешествий. Так что пусть он лучше будет у тебя, чем и дальше собирать пыль на наших антресолях.       Я сдавленно шепчу слова благодарности и костяшками замазанных в земле пальцев стараюсь незаметно стереть выступившие в уголках глаз слёзы, оставляя на лице чёрные следы. Она в ответ лишь продолжает улыбаться и аккуратно стирает с моих щёк грязные дорожки белоснежным платком, приговаривая что-то о том, что это всё сущие мелочи.       Но благодаря этим мелочам на платформу в Лондоне я ступаю не как цыганёнок, обвешанный дюжиной баулов, а как вполне ухоженный ребёнок. Тёмные волосы кое-как убраны в высокую гульку и закреплены найденной дома в закромах ленточкой. От промозглого ветра кое-как спасает свитер, самый приличный в моём скудном гардеробе, а колени прикрыты тёмной плиссированной юбкой. Чемодан с непривычки оттягивает руки и я даже боюсь представить, что будет, когда туда добавятся ещё и книги с котлом и телескопом.       К странному и облупившемуся бару «Дырявый котёл», упомянутому в министерской брошюре, я добираюсь на метро. Как беженка сижу в движущемся вагоне прямо на собственном чемодане и придирчиво рассматриваю схему Лондонского метрополитена, нарисованную на противоположной стене. На меня несколько раз косятся прохожие, но тут же отводят взгляд, стоит хоть ненадолго встретиться с ними взглядом и невинно улыбнуться.       В баре дела обстоят не так радужно. Хоть в брошюрке и указано, как открыть проход на магическую улицу, но постучать по выделенным кирпичам нужно именно палочкой, которой у меня пока ещё нет. Бармен недовольно ворчит, когда я прошу его о помощи, чешет лысую черепушку, но проход всё-таки открывает. Кирпичи складываются в широкую арку медленно, будто неохотно, не желая впускать в свой мир чужака.       Улица действительно поражает: яркая, как ярмарка, и будто живая, она извивается, скалится стеклянными витринами и деревянными вывесками, грозится поглотить и переварить в своём нутре замешкавшегося прохожего. Я дёргаю головой, стараясь отогнать наваждения, и судорожно ищу взглядом большое белое здание, упомянутое как банк в министерской брошюре. По сравнению с остальными домишками здание гоблинского банка кажется величественным белым исполином. Оно надменно смотрит на окружающую мелюзгу чуть кривоватыми окнами и угрожающе обнажает клыки-колонны при входе. Банк стоит на самом конце улицы, как айсберг рассекая грязное течение брусчатки на два потока, и мне стоит неимоверных усилий протиснуться к нему через толпу таких же как и я, любителей купить что-то в самый последний момент, и при этом не выпустить из пальцев ручку тяжеленного чемодана. Я мельком обращаю внимание на стишок при входе и усиленно стараюсь не пялиться на зеленокожих уродцев в старинных сюртуках. Внутри банка посетители делятся на две группы: уверенные и странно одетые леди и джентльмены неторопливо решают свои вопросы у многочисленных стоек с зелеными клерками и тонкая, косая, как и всё на этой улице, очередь, тянущаяся к единственному окну, из нервных, по-магловски одетых граждан, нередко придерживающих за руку любопытную мелюзгу. Почти не раздумывая направляюсь именно к ним, занимая место за всклоченной леди в слишком коротком для магического мира платье. Рядом с ней нетерпеливо приплясывает мальчишка приблизительно моего возраста и то и дело косится в мою сторону, периодически открывая рот, чтобы что-то сказать, но по-видимому так и не решается. Женщина, спустя пару минут чужих выкрутасов, одёргивает ребёнка за руку и недовольно смотрит на меня, будто это именно я виновата в том, что её сын не может спокойно постоять на одном месте дольше секунды.       Очередь движется довольно медленно, и у цели я оказываюсь минут через пятнадцать. Окошко находится на уровне моего носа и мне приходится задирать голову, чтобы увидеть надменного зеленокожего клерка, выжидающе смотрящего на меня своими маленькими чёрными глазками. Почти пятнадцать фунтов мне удалось заработать за лето самой, ещё столько же я нашла оставленными на кухонном столе за день до отъезда, так что в окошко я отправляю целых девятнадцать фунтов, оставив себе семь на обратную дорогу, непредвиденные расходы и покупку одежды в магловском мире. Гоблин презрительно кривится, но всё-таки выдаёт три галлеона и горстку серебряных монеток, напоследок дёргая рукой, чтобы не задерживала очередь. Я поспешно сгребаю богатство в карман, благодарно киваю и, подхватив с пола чемодан, направляюсь к выходу.       Прямо на ступеньках банка останавливаюсь, просматривая список необходимого и уже в голове распределяя его содержимое в порядке важности. Первой идёт палочка, без которой мне вероятнее всего так и не удастся колдовать, затем, после недолгих размышлений я ставлю одну мантию и котёл с весами. Телескоп, флаконы и защитные перчатки отправляются прямо за ними, а вот на учебники и остальную часть формы я решаю оставить напоследок, если у меня ещё останутся деньги.       О самих магазинах и их содержимом в брошюрке не сказано ни слова, только упомянуто, что на Косой аллее они в принципе имеются. Я как слепой котёнок толкаюсь по улице в поисках хотя бы намёка на магазин, где можно купить волшебную палочку, чувствуя что ещё немного и руки точно отвалятся под тяжестью чемодана. Волшебная палочка на витрине под старой вывеской с облетевшей позолотой оказывается перед глазами в тот момент, когда я уже хочу бросить тяжеленный чемодан прямо на мостовую и хоть немного передохнуть. В самой лавке довольно темно, пыльно и слишком тихо, так что звон наддверного колокольчика раздаётся подобно раскатам грома. Я машинально ёжусь и прикрываюсь своим огромным чемоданом от неведомой напасти. Где-то с минуту ничего не происходит, только в ушах до сих пор стоит звон колокольчика, и когда я уже почти разворачиваюсь к выходу, решив плюнуть на всё, и поискать другой магазин, из глубины лавки резко появляется невысокий седой старичок, похожий на одуванчик белоснежным афро. Только глаза голубые, цепкие, холодные, несмотря на вежливую улыбку на губах и безобидный вид в целом.       — Вижу вы пришли за своей первой палочкой, мисс? — хорошо поставленная, заготовленная речь плавно слетает с сухих, тонких губ. — Вы обратились именно по адресу. Какой рукой вы колдуете?       — Я пока ещё не колдую, — машинально прерываю заранее придуманную речь.       Мужчина на секунду недовольно поджимает губы, но тут же возвращает на лицо безлично вежливую улыбку.       — Я имел в виду, маглорожденная мисс, вы правша или левша?       Я же его обращение пропускаю мимо ушей и послушно отвечаю «левша», а после начинается настоящий цирк. Сначала вокруг меня сама собой начинает, точно змея, виться измерительная лента, и я изо всех сил сдерживаюсь от желания отшатнуться, особенно когда сантиметр зачем-то измеряет объём головы. Когда тканевая полоска пытается обернуться вокруг шеи и мне кажется, что она явно хочет меня придушить, я наконец отмираю и с громким писком хватаю эту мерзость пальцами. Хозяин лавки недовольно качает головой, но свою живую линейку всё же отзывает, взамен предлагая взять в руки первую палочку. Палочки в руке сменяют одна другую, а я теряюсь среди шума разрушений и беспрерывной, сумбурной лекции о древесинах и сердцевинах главного инструмента магов. С каждым новым взрывом, с каждым выдернутым с корнем ящиком из стеллажа или разбитой вазой, безумная улыбка продавца становится всё шире, а я с ужасом представляю, какой чек мне выпишут после. И будет хорошо, если мне просто придется его отрабатывать все следующие каникулы и ещё пару лет после. Кто знает, может в магическом мире разрешено рабство.       Восемнадцатая или двадцатая по счёту палочка удобно ложится в ладонь и даже не пытается ничего разрушать, вместо этого выпуская наружу маленький сноп золотистых искр. Мистер Олливандер, как он представляется в процессе лекции, довольно улыбается и выдаёт новую порцию информации:       — Граб и волос единорога, девять дюймов, идеальная для целеустремлённых людей, уже выбравших себе одну единственную страсть, — мужчина говорит одухотворённо, будто о живом существе, и чувствуя тепло, бегущее от светлой древесины по всему телу, мне ни на минуту не хочется выпускать её из пальцев. Вот только следующие слова заставляют неожиданно жёстко рухнуть из мира мечтаний обратно на землю. — С вас шесть галлеонов, мисс. Желаете приобрести что-нибудь ещё: набор по уходу за палочкой или кобуру?       Я отрицательно качаю головой и нехотя выпускаю ставшее за несколько мгновений родным древко из ладони. На секунду мне даже кажется, что она сама вот-вот полетит мне обратно в руку, но я лишь ожесточённо дёргаю головой, отгоняя наваждение. Продавец недовольно косится на возвращённую на прилавок палочку и переводит свои холодные голубые глаза обратно на меня.       — Что-то не так, мисс?       Под этим леденяще холодным взглядом нестерпимо хочется сжаться в комок и заскулить, как побитой собаке, но я только машинально отступаю назад, снова сжимая в ледяных пальцах ручку своего чемодана.       — Простите, сэр, но у меня нет таких денег.       — Тогда какого дракла вы мне голову морочите?! — его лицо становится ещё более суровым и мне даже кажется, что ещё немного, и он точно меня проклянёт.       Я покидаю магазин в спешке, пячусь спиной вперёд, ещё несколько раз повторяя «простите», и едва не лечу с нескольких ступенек на крыльце. Настроение и без того не шибко хорошее падает окончательно. В животе начинает урчать от голода, и я в очередной раз обречённо оглядываю улицу, в поисках какой-нибудь пекарни или дешёвой забегаловки. Но взгляд цепляет только кафе мороженного, отнюдь не дешёвое, судя по сидящим на летней террасе посетителям.       Волшебные палочки Джимми Кидделла попадаются на глаза раньше, чем продуктовая лавка, и несмотря на страх, сжимающий лёгкие в тугой узел, решаю попробовать снова. Тут тоже пыльно, не особо ухоженно, но продавец за прилавком появляется довольно быстро, ещё до того, как я успеваю накрутить себя окончательно. Он значительно моложе Олливандера и улыбается более искренне из-под густых коричневых усов.       — За палочкой, мисс? — голос мужчины тоже оказывается гораздо более тёплым и радушным, будто он действительно рад видеть меня в своей лавке.       — Да. Только я могу выделить на её покупку не более двух галлеонов, — сразу предупреждаю я, опасаясь повторения прошлого опыта.       Но вопреки опасениям улыбка на губах мужчины остаётся такой же тёплой и доброжелательной, а тёмно-карие глаза чуть щурятся, собирая в уголках гармошку из морщинок.       — Вижу вы уже были у Гаррика Олливандера? — усмехается он в усы и, дождавшись кивка в ответ, продолжает. — Не волнуйтесь, мисс. Мы вполне сможем подобрать вам палочку за такие деньги. К сожалению, я не могу ручаться за то, что она будет вам подходить идеально — некоторые сердцевины стоят довольно дорого и, возможно, нам придётся найти какой-то более менее подходящий аналог, но для обучения в школе и простого колдовства даже такой палочки будет вполне достаточно.       Облегчённый вздох сам собой срывается с губ, и я не сразу замечаю, что тоже улыбаюсь мужчине в ответ. Пусть ещё немного неуверенно, но довольно искренне.       — Я левша. В магазине Олливандера по его словам мне подошла палочка из граба с волосом единорога, девять дюймов кажется.       — Что ж, это значительно всё упрощает, — мужчина задумчиво проводит рукой по усам, а после разворачивается к множественным полкам и ящикам. — У меня довольно мало палочек с сердцевиной из волоса единорога. Хоть они и универсальны, но стоят непомерно дорого из-за того, что являются существами четвёртого класса опасности. Зато я около полугода назад получил неплохие сердцевины с частной конюшни, разводящих крылатых лошадей. У меня есть чудесная палочка из граба с пером абраксанского коня. Возможно, она тоже вам подойдёт.       Я киваю головой и осторожно принимаю из рук мистера Киддела простую светлую палочку. Она лежит в руке не особо охотно, будто присматривается и всё ещё раздумывает, позволять пользоваться собой или нет. За взмахом, к счастью, не следует никаких разрушений, но и тёплого отклика я от неё тоже почти не ощущаю.       — Вы сможете ей колдовать, но это будет довольно неприятно для вас обеих, — подтверждает мои мысли мужчина, снова задумчиво возвращаясь к полкам.       Я пробую ещё несколько палочек из граба с разной сердцевиной, но все они не дают нужного результата, поэтому спустя ещё несколько неудачных попыток уже с палочками из других пород дерева, в руках наконец хоть немного теплеет палочка из сосны с пером гранианского крылатого коня. Хозяин лавки, будто извиняясь, разводит руками.       — Вряд ли у нас получится подобрать вам что-то более подходящее, не выходя за рамки бюджета. Эта красавица и так стоит два галлеона четыре сикля. Берёте?       Тяжело вздыхаю и отсчитываю из кармана озвученную сумму, с ужасом представляя скольким придется пожертвовать из оставшегося списка покупок. Эта палочка не вызывает такого тепла и привязанности как грабовая из магазина Олливандера, но хотя бы довольно охотно отзывается на прикосновения и во время проб даже выпускает в воздух несколько серебристых искр. Мистер Кидделл неожиданно заворачивает мне в подарок самые простые ножны, будто бы извиняясь за то, что ему приходится брать с ребёнка такие деньги. Я тут же прячу покупки в чемодан и, поблагодарив на прощание, возвращаюсь на улицу.       В кармане сиротливо звякает галлеон, окруженный десятком маленьких сиклей, а желудок продолжает бурчать, требуя еды, но я упрямо толкаюсь со своим огромным чемоданом дальше по улице, пытаясь хотя бы до темноты разобраться с покупками. Мельком заглядываю в магазин некой мадам Малкин и, только взглянув на ценники, с тяжёлым сердцем отправляюсь искать подобие комиссионного магазина. Искомая лавка на удивление находится довольно быстро, будто невидимый ангел-хранитель, насмотревшись на мои мучения, всё-таки спускается с небес и теперь водит за руку, чтобы я окончательно не потерялась. В магазине старьёвщика, цены пусть и ниже, но на всё оставшееся в моём и так урезанном списке денег всё равно не хватает. Я покупаю относительно приличную мантию, чуть великоватые перчатки из драконьей кожи, с каким-то пятном и несколькими царапинами на тыльной стороне, и довольно приличные весы с телескопом. Полный комплект книг за первый курс даже в весьма плачевном состоянии стоит целый галлеон, и я решаю просто забить на них, понадеявшись на школьную библиотеку и собственную память во время уроков. Котёл в лавке старьёвщика тоже купить не удаётся, как, впрочем, и колбы, и оставшиеся деньги я трачу на самые дешёвые принадлежности в магазине для зельеваров, дорогу к которому мне по доброте душевной указывает дедушка-старьёвщик.       Когда с изрядно потяжелевшим чемоданом и громко урчащим желудком я возвращаюсь в магловский Лондон, солнце уже почти скрывается за крышами домов. Привычная для Лондона морось неприятными холодными лапами забирается под свитер, заставляя поёжиться. С помощью прохожих спустя полчаса я добираюсь до некого подобия танцевального магазина при небольшой студии, захватив по дороге ещё тёплую булочку в небольшой пекарне, и с трепетом беру в руки пуанты. Вероятнее всего мне их не хватит на весь учебный год, да и носок вскоре станет слишком мягким, но возможно мне удастся что-нибудь придумать с помощью магии. Именно этим я утешаю себя, отдавая почти полтора фунта за единственную пару танцевальных туфель. Женщина на кассе смотрит как-то жалостливо понимающе, но к счастью никак не комментирует происходящее.       В комиссионный я попадаю буквально за сорок минут до закрытия. Я шустро сную между полками и вешалками, оставив чемодан прямо посреди прохода, чтобы не терять его из виду. Несколько трикотажных кофт на запах, юбки, блузы, бельё и тёплое пальто. Что-то удаётся отыскать почти новое, что-то просто выглядит прилично. Немного посомневавшись, беру ещё и тёплое шерстяное платье, вероятнее всего слишком короткое для магического мира, но от того не менее прелестное. В отличие от магического мира, в магловской комиссионке цены не кусаются и в кармане, несмотря на отложенные на обратную дорогу деньги, даже остаётся с десяток шиллингов, которые я могу потратить на средства личной гигиены и недостающие канцтовары. В отличие от комиссионки, мол работает аж до двенадцати и за последующие полчаса я придирчиво складываю в железную корзину самые дешёвые бутылки шампуней, тюбики зубной пасты и кусок хозяйственного мыла. На всякий случай беру пачку бумаги, шариковые ручки, простые карандаши, ластики и ещё несколько толстых общих тетрадей. Судорожно подсчитываю оставшуюся наличность — вроде хватает. В последний момент добавляю в корзину ещё пару булочек на ужин и завтрак и бутылку воды. Плотная кассирша тщательно записывает в толстую учётную книгу покупки и оставляет у себя всю оставшуюся у меня свободную наличность.       На вокзал я добираюсь уже затемно. Несколько раз теряюсь по дороге, но не смотря на преследующий по пятам страх, так и не попадаю в неприятности. Видимо ангел-хранитель всё ещё не вернулся обратно на небеса и продолжает неустанно бдить над моим бренным телом. Ночевать в зале ожидания довольно страшно. Ночевать на вокзале чужого города одной одиннадцатилетней девочке полнейшее самоубийство. Я сижу в самом углу на своём чемодане, зябко кутаясь в чуть великоватый свитер, и дёргаюсь от каждого шороха. В глаза будто пригоршню песка насыпали, и я то и дело тру их руками, так что кожа вокруг наверняка сильно краснеет. Спать хочется до одури. Я регулярно клюю носом, вздрагивая всем телом, когда голова резко падает на грудь или тело в дрёме начинает заваливаться на бок, и снова возвращаюсь в вертикальное положение, скрывая широкие зевки в окоченевших, гудящих от усталости ладонях. Несколько раз мимо меня неторопливо прогуливаются полисмены и в один из таких проходов, когда внимание мужчины в форме становится слишком явным и навязчивым я бессовестно вру о том, что мать отошла в туалет и вот-вот придёт наш ночной поезд. Его такой ответ вероятнее всего устраивает и больше расспросами меня не донимают.       К тому моменту, как утро вовсю вступает в свои права, а я подхожу к разделительной колонне, описанной в министерской брошюрке, чувствую себя настолько замученной и разбитой, что хочется лечь прямо тут на грязном перроне. Руки болят от крепатуры, и я с трудом тащу изрядно потяжелевший за вчерашний вечер чемодан. На магической платформе пускает клубы дыма красный паровоз, который я бы непременно рассмотрела, будь хоть немного в лучшем состоянии. Двери в вагонах ещё закрыты, но спустя пять минут сами одновременно распахиваются. Я кое-как затаскиваю чемодан в первый попавшийся вагон, захожу в третье или четвёртое по счёту купе и, устроив вещи на багажной полке и закрыв дверь на щеколду, растягиваюсь во всю длину сидения. Глаза слипаются почти мгновенно, ещё до того, как из приоткрытого окна слышатся первые голоса.       Надеюсь маги не умеют своей указкой открывать замки, а если всё-таки умеют, то пусть им хватит совести и благоразумия не делать ничего плохого спящему ребёнку…