***
Сон продлился недолго. Девушка проснулась уже в седьмом часу, алхимик же не спал совсем. Все это время он лёжа прислушивался к дыханию жены, которое раз в час тяжелело и учащалось, заставляя ее ресницы трепетать, а хрупкое тело – сжаться. Она выглядела такой маленькой и беззащитной в эти мгновения. Через несколько секунд все проходило, и Уинри снова мирно, ровно сопела на своей подушке. Пробудившись, девушка какое-то время неподвижно лежала на боку, поглаживая живот и то и дело морщась от неприятного давящего ощущения. – Может быть, все-таки стоит позвонить доктору? — чувствуя, как беспокойство внутри набирает силу, предложил Эд. – Нет, пока еще не время, — помотала головой Уинри, предпринимая неуклюжую попытку сесть. Все тело казалось ужасно тяжелым, словно было налито свинцом, от чего непреодолимо хотелось двигаться. — Я больше не могу лежать. Пожалуйста, помоги мне походить. Обхватив одной рукой спину жены, он помог девушке аккуратно подняться с кровати, и они принялись неторопливо, в абсолютной тишине, перемещаться из спальни в коридор и обратно. Похоже, это действительно немного помогало. Почувствовав приближающееся напряжение, Уинри дотронулась ладонью до поясницы. Сотрясающая волна острой боли вновь безжалостно захлестнула ее тело: живот сдавило точно тисками, и с каждой секундой это чувство только усиливалось, заставив девушку согнуться, припав лбом к мужскому плечу, и глухо простонать, обдав его своим сбивчивым дыханием. Она цеплялась за Эдварда, точно за спасательный круг, до хруста в суставах впиваясь пальцами в его предплечья. Зубы сомкнулись с невероятной силой. Ей вдруг показалось, что она тотчас рухнула бы на пол, если бы не крепкие руки, сострадательно, но уверенно поддерживающие ее. Девушка слышала, как, теряя ритм, безумно колотится сердце ее мужа. – Все в порядке, мне уже легче, — поняв, что схватка временно отступила, поспешила успокоить его Уинри. Девушка подняла голову и, глядя на Эда, улыбнулась. Вот только он лучше любого другого знал, насколько вымученно и неискренне это выражение любимого лица. Она страдала. И никто не был виноват в этом так, как он сам. Но голубые глаза не таили в себе ни капли упрека или ненависти, напротив, их переполняла нежность. Уинри любила, благодарила его за эти страдания, и от этого алхимику становилось тошно. Ему безумно хотелось защитить, избавить ее от тяжкого бремени, которое, по какой-то вселенской несправедливости, свалилось лишь на её хрупкие плечи, но он был бессилен против природы, от чего чувствовал себя жалким и беспомощным. – Думаю, мне стоит снова прилечь, — понимая, что ходить она больше не в состоянии, сказала девушка. Взбив подушки и сложив их в кучу, Эд помог жене удобно устроится на кровати. – Тебе что-нибудь нужно? — ласково спросил он. – Да, я безумно хочу пить. Здесь так душно… Открыв окно и принеся полный кувшин чистой воды, Эдвард расположился на краю постели рядом с Уинри. Он незамедлительно отзывался на любые ее просьбы, помогая перевернуться, лечь, поправить растрепанные волосы, растереть уставшую спину. Окруженная заботой и любовью, девушка не имела возможности даже на миг ощутить себя покинутой или несчастной. Рядом с мужем ей было так тепло и спокойно, что охваченная в минуты между схватками блаженной эйфорией, Уинри всерьез задумывалась о том, как было бы здорово, если бы Эд остался с ней до самого конца, гладил ее пальцы и убирал с глаз непослушные пряди. Но стоило только болевым ощущениям немного усилиться, как она мысленно хвалила себя за то, что не озвучила этих опрометчивых суждений и про себя отчаянно клялась, что подобная глупость больше не приблизится к ее разуму и на пушечный выстрел. Уинри с улыбкой старалась убеждать мужа, что ей вовсе не так больно, как может показаться на первый взгляд и что она ни капельки не боится того, что ей предстоит, а Эд, держа ее за руку и едва владея собой от тревожных переживаний, пытался делать вид, что верит и говорил с ней о чем угодно, лишь бы хоть как-то отвлечь бедняжку, которой из раза в раз все труднее становилось скрывать от него всю полноту своих терзаний. Между тем часы показывали уже пол-одиннадцатого. Схватки приходили все чаще и становились только болезненней, сливаясь в непрерывную, жмущую бока и раздирающую все тело му́ку. Каменеющий живот будто нещадно перетягивало тугим широким поясом и Уинри казалось, что это никогда не закончится. Но она, закрывая лицо руками, лишь глухо, сквозь сжатые губы, мыча, иной раз практически срываясь на вой. – Наверное, все же стоит позвонить бабушке, — перетерпев очередной приступ, тихо сказала девушка. Уинри окончательно осознала, что больше не сможет этого вынести и ей думалось, что если бабушка будет рядом, то она спокойно сможет отослать Эда заняться своими делами, только бы он не видел ее мучений. Он молча кивнул в ответ на просьбу жены и тут же поспешил на первый этаж.***
Бабуля Пинако примчалась уже через считанные минуты и, вымыв руки, без промедлений поднялась в спальню. – Как ты, Уинри? — подойдя к внучке, с трепетом в голосе спросила она. – Ничего, бабушка, все хорошо, — глядя на старушку по-детски взволнованным взглядом, она из последних сил боролась с собой, чтобы не отдаться во власть подкрадывающейся пытки, которая уже затаилась где-то поблизости, готовясь вот-вот снова атаковать ее тело. Невыносимая боль набирала силу, заставляя девушку сдавленно стонать, крепко сомкнув глаза и накрыв лицо скрещенными предплечьями. Минута – и все снова прошло, давая истерзанному организму небольшую передышку. – Давай-ка, моя хорошая, перевернись на спину, я тебя осмотрю. Чугунные конечности плохо слушались, но Уинри и сама чувствовала, что ей необходимо поменять положение. Подгадав удачный момент, девушка, сделав усилие, села. Но только она уперлась позвоночником в сложенные друг на друга подушки, как до ушей донесся едва ли различимый секундный хруст. Уинри тут же побледнела, широко распахнув глаза. – Бог ты мой! — всплеснула руками бабушка. — У нее отошли воды, — она обернулась и, посмотрев на Эдварда, который в эту самую секунду, не чувствуя себя, мысленно благодарил небеса за то, что бабуля оказалась здесь так вовремя, приказным тоном отдала ему несколько четких указаний. — Эд, быстро собери побольше полотенец и простыней. Позвони доктору, закипяти воду, приготовь мыло и спирт. И поживее! Парень, не медля ни секунды, пулей вылетел из комнаты. Подойдя к испуганной Уинри, бабушка ободряюще погладила ее плечи. – Потерпи, внученька, потерпи еще чуть-чуть, милая моя.***
Время в ожидании врача для всех в доме тянулись целую вечность. Схватки теперь стали просто ужасными: Уинри казалось, что все ее внутренние органы вот-вот разорвутся на части. Она протяжно и жалобно стонала, стараясь дышать как можно глубже. Беспокойные руки хаотично отрывались от кровати и блуждали по изнемогающим бокам, словно стараясь подпереть их и облегчить давящую тяжесть. Бабуля не отходила от нее ни на шаг, все время нагружая Эдварда какими-то дурацкими заданиями, каждый раз будто бы не нарочно что-то упуская и гоняя парня то с этажа на этаж, то из дома во двор, лишь бы сплавить его подальше от страдающей жены. Совесть не позволяла старушке просто взять и выставить будущего отца за дверь: Пинако отлично понимала, что оставить его одного сейчас ничем не лучше, чем бросить уморенную предродовыми муками Уинри. Миссис Фрипп прибыла около полудня. Девушка к тому времени уже не могла даже говорить. Она утратила всю свою волю сопротивляться нескончаемым схваткам. Осмотрев измученную и уставшую роженицу, госпожа Доррис сообщила, что все идет хорошо, и посоветовала девушке собраться с силами. – Еще немного – и будем рожать! — торжественно объявила она. — Мадам Пинако, мне, возможно, понадобится Ваша помощь. А Вам, молодой человек, — с добродушной улыбкой обратилась женщина к Эдварду. — Я настоятельно советую покинуть комнату. – Я никуда не уйду, — решительно заявил алхимик. – Эд, ты же обещал мне, — тут же воскликнула Уинри, умоляюще посмотрев на мужа. – А ну марш отсюда, — не желая затягивать всю эту дилемму, включилась в спор бабуля Пинако. — Ты и так уже достаточно сделал. Не на что тебе здесь смотреть. Бегом! Понимая, что даже если он не уйдет сам, его, скорее всего, выставят взашей, Эд, скрепя сердце, вышел из комнаты и, закрыв дверь, не нашел ничего лучше, как сесть прямо на пол, прислонившись затылком к прохладной стене. В голове и глазах было пусто. Лицо не выражало никаких эмоций. Он почти не дышал, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, но единственное, что улавливал слух – это лихорадочное биение его собственного сердца. Сознание, мысли, чувства алхимика – всё это по-прежнему продолжало находиться в спальне, откуда теперь еле слышно доносились беспомощные вздохи его изнеможённой жены, которая, будучи убежденной, что теперь Эдвард достаточно далеко, окончательно сдалась на милость своей благословенной пытки. Неожиданно дверь распахнулась и в коридор вышла бабушка, но Эд даже не нашел в себе сил посмотреть на нее. – Так ты здесь, — не особо удивившись, констатировала старушка. — Уинри отправила меня к тебе, — желая немного приободрить парня, улыбнулась она. – Зачем? — безэмоционально спросил алхимик. – Она беспокоится, говорит, что тебе сейчас компания нужнее, чем ей. Эд недовольно хмыкнул, поморщив лоб. – Почему я должен сидеть здесь? — он задал этот разъедающий душу вопрос, хотя глубоко внутри сам знал на него ответ. – И в самом деле, — согласилась бабуля. — Лучше спустись на первый этаж, а я буду время от времени сообщать тебе, как обстоят дела. – Нет уж, отсюда я точно нику… Его перебил раздавшийся за стеной мученический крик, от которого у Эдварда сердце застучало где-то под горлом, а ладони непроизвольно зажали уши. Какая-то часть его неумолимо требовала сию же секунду сорваться и сломя голову бежать прочь, но парень даже не шелохнулся, мысленно посылая к черту этот отвратительный порыв. В нем теперь смешались все возможные чувства: алхимик понимал, что эти мытарства должны скоро закончиться, и тогда в их с Уинри жизни наступит новый этап, который они оба с таким трепетом ждали и к которому так долго готовились. Но он совершенно не понимал: за что его горячо любимая жена прежде должна пройти все круги ада? Сейчас, за этой запертой дверью, она страдала. Страдала за них двоих. И он ничем не мог ей помочь, не мог даже просто быть рядом. Но таково было ее решение, о котором Уинри, даже теперь, мечась на кровати от боли, вынести которую за гранью возможностей человеческого тела, совершенно не жалела. Меньше всего она хотела, чтобы Эд видел ее в родовой агонии с красным, перекошенным лицом и безумными глазами, окровавленную и измазанную нечистотами, которые исторгает женский организм, производя на свет новую жизнь. Из ее груди теперь беспрестанно и отчаянно вырывались крики усталости и страха. В секунды особо сильной боли, от которой перекрывало дыхание и, теряя всякое представление о времени, угасал разум, она чувствовала, что еще немного – и она не сдержится, позовет мужа, прижмется к нему и разрыдаться у него на груди. Ей так нужен был рядом кто-то родной и близкий. Уинри знала: стоит только раз произнести его имя – и он тут же примчится, будет держать ее похолодевшую руку, обнимет, пожалеет ее. Вот только жалость – далеко не помощник в родах. Поэтому лучшее, что Эд мог сделать для жены сейчас – это ждать и верить в то, что она справится. А она обязательно справится, если только сможет пережить очередную затяжную схватку, заставляющую спину изогнуться дугой, а немеющие пальцы сминать простыни с такой силой, что белеют костяшки. – Нет, не могу больше… Не вынесу. Я умру, точно умру… Её длинные волосы взмокли, желтая сорочка темными пятнами прилипла к телу, а лоб покрылся испариной. Миссис Фрипп сидела подле нее на коленях, освежая лицо девушки прохладной влажной марлей и отвлекая ее какими-то несвязными рассказами, которые Уинри не слушала. Она лишь мысленно звала маму, вопрошая о том, когда это всё закончится. Так прошли еще два часа. Внезапно характер измотавших девушку терзаний стал меняться: резкая боль пронзила бедняжку изнутри, тело сотрясли спазмы. На фоне этого все предыдущие мучения показались Уинри легкими покалываниями: ей хотелось кричать до разрыва голосовых связок. Мышцы поясницы отвердели, натягивая каждый нерв смертной му́кой и заставляя все мускулы живота и ног каменеть в напряжении. Неподвижно сидящий под дверью Эд слышал, как госпожа Доррис, обратившись к его жене, сообщила о том, что схватки закончились и начались потуги, и теперь ей придётся как следует постараться, чтобы помочь малышу скорее появиться на свет. И без того надсадное ожидание теперь стало ещё более тягостным. Всхлипы роженицы, сперва глухие, мало-помалу становились громче и разносились по всему дому, перерастая в жалобы на бессилие и усталость. Бабуля Пинако уже оставила всяческие попытки убедить сгорбленного и поджавшего под себя ноги Эдварда занять себя чем-то более полезным, чем самобичевание: он ни за что не желал ни на миллиметр сдвигаться со своего места раньше, чем ему позволят вернуться в комнату. Алхимик судорожно сминал край рубашки, стараясь хоть немного совладать с тем, что происходило в его голове, где теперь бились только переживания и страх. Он понятия не имел, что именно сейчас происходит там, за стеной, и не мог думать ни о чем другом. Эд был абсолютно уверен лишь в одном: если с Уинри или ребенком что-нибудь случится – он этого не перенесет. Это было известно ему наверняка. Следующий час проходил для него будто в тумане: он слышал подбадривающие крики миссис Фрипп, убеждающие Уинри, что она молодец и осталась еще самая малость, отчаянные, пронзительные вопли и всхлипы девушки, которые так раздирали ему сердце, что оно уже практически не билось. Краем глаза он заметил поднимающуюся по лестнице с тазиком теплой воды бабулю, которая через миг скрылась за дверью спальни, а после снова присоединилась к нему, не говоря ни слова. В один момент все стихло. Эд обеспокоенно выпрямил спину и всем своим существом вслушался в происходящее за стеной. Он даже не сразу поверил своим ушам, когда до них донёсся надрывистый детский плач, который из раза в раз становился всё громче и увереннее. Алхимик мгновенно оживился: он был готов сию секунду ворваться в спальню, но дверь заслонила собой низенькая старушка, чудом успев перехватить на его лице эту едва созревшую мысль. – Терпение, папаша, терпение, — улыбнулась она, сама при этом протискиваясь в слегка приоткрытый дверной проем. — Тебя позовут, как только будет можно. А до тех пор побудь еще здесь. Пока госпожа Доррис осматривала и обмывала крепкого новорожденного малыша, бабуля Пинако помогла выбившейся из сил внучке сменить сорочку и собрала окровавленные полотенца и простыни. Прошло еще полчаса, прежде чем бабушка, в компании доктора, покинула комнату, вынося какие-то тазики с месивом из всевозможных тряпок. – Ну что ж, поздравляю, — полным радости голосом, сказала миссис Фрипп, глядя на измученного ожиданием молодого человека. По ее взгляду было понятно, что теперь все кончено и он может смело проходить в спальню. На кровати, прислонившись спиной к подушкам, полусидя лежала Уинри. Её руки, те самые руки, которые были созданы для того, чтобы дарить жизнь, теперь бережно качали маленький свёрток. – Смотри, Томас, наш папа пришёл, — тихо сказала она. Эд замер на пороге и, лишенный дара речи, пристально вглядывался в черты её, казалось бы, известного ему до каждой ямочки, лица: алхимик сразу же заметил, что в его дорогой жене что-то изменилось, но никак не мог понять, что именно. На первый взгляд Уинри была прежней: те же длинные, взъерошенные солнечные волосы, большие, сверкающие, будто самые драгоценные камни, глаза, под которыми легкой синевой отпечаталась усталость, тонкие губы, украшенные такой счастливой улыбкой... Глядя на на неё Эдвард ощутил такой прилив радости, что прежние переживания рассеялись словно дым. Он вдруг понял, что это не она изменилась, что-то изменилось в нем самом. Эд столько лет свято верил, что любил эту порой несносную девушку настолько сильно, насколько только было возможно. А сейчас с потрясением понял, как глубоко ошибался. В действительности он мог любить её ещё сильнее. Настолько, насколько это было невозможно. Это чувство бурлило, кипело в нем, выходя за пределы его собственного понимания, разливаясь на лице какой-то глуповатой улыбкой. – Он такой забавный, — усмехнулась Уинри, глядя на младенца. — Сморщенный, сердитый. Пока еще даже не скажешь, на кого похож, но, — она подняла взгляд на мужа. — У него твои глаза. Эд больше не мог стоять на месте, ноги сами понесли его к жене и сыну. Опустившись рядом с Уинри на край кровати, он, затаив дыхание, с любопытством попытался заглянуть в серый тканевый сверток. – Хочешь подержать? — улыбаясь, спросила девушка. К алхимику всё еще не вернулась способность говорить, поэтому он только бодро кивнул, рассмешив жену тем, что даже не знал, как ему теперь лучше сесть или повернуться. – Вот, это сюда, а это вот так, — помогая Эдварду принять правильное положение, сказала Уинри. Она неторопливо опустила малыша на его руки, и теперь Эд мог как следует рассмотреть его: маленький морщинистый лобик, мягкие щечки, острый носик. Том смотрел на отца своими большими золотыми глазками, которые моргали необычно медленно, скрываясь под пухлыми веками и корчил милые рожицы, напоминающие широкие беззубые улыбки. Мальчик бойко махал своими крохотными ножками и ручками. Эдварду непреодолимо захотелось потрогать эту малюсенькую ладошку; как только он осторожно коснулся подушечкой ее теплой поверхности, цепкие пальчики сразу же сомкнулись в крепкий кулачок и Томас растянул розовые губы в очередной смешной улыбке, словно желая сказать: «Смотри, как я могу, папа». Эд вдруг испытал какую-то гордость: этот маленький человек, который едва успел приди в этот огромный мир, уже был таким сильным и уже мог подарить столько счастья. И этот маленький человек – их с Уинри сын. Она наблюдала за своими мужчинами, прижавшись щекой к плечу мужа и улыбалась до боли в скулах, поправляя пеленку под мягким, усеянным коротенькими золотистыми волосиками затылком. – И всё-таки, люди потрясающие, — прошептал алхимик. Он повернул голову и трепетно коснулся губами макушки жены. — Нет, не люди… Это ты, Уинри. Ты потрясающая. От этих слов еще белёсое от пережитых страданий лицо залилось румянцем, который был особенно хорошо заметен на порозовевших щеках. – Что? Я? — удивленно посмотрев на мужа, переспросила она. — Почему? – Ты сделала то, над чем ученые безуспешно трудятся веками. – Опять ты за своё, — негромко возмутилась девушка. Она вздохнула и, улыбнувшись, снова уперлась лбом мужу в плечо. — Если бы не ты, что бы я смогла? На душе у Уинри сейчас было так светло, что она, должно быть, сидела бы так целую вечность, если бы не желание спать. Роды отняли у нее все силы. Приподняв голову, она вдруг заметила, что Том, сомкнув глазки и прижавшись к широкой груди отца, похоже, тоже уснул. – Я отнесу его в кроватку, а ты ложись и отдыхай, — шёпотом сказал Эд. – А если он проснется? — встревоженно спросила девушка. – Мы с бабушкой уж как-нибудь справимся. Не беспокойся и просто поспи. Он уложил в колыбель крохотное спящее тельце, а затем помог Уинри поудобнее разлечься на просторной кровати, положив ей под голову мягкие подушки. Сам он опустился в широкое кресло рядом с малышом и, вытянув ноги, приковал взгляд к моментально заснувшей девушке. И всё-таки что-то в ней изменилось. Она по-настоящему расцвела. Эд слышал, как в кроватке сопит их новорожденный сын, видел, как улыбается во сне его любимая женщина, которая буквально час назад, подарила ему величайшее чудо из всех возможных, а говорила об этом так, словно это было чем-то простым и незатейливым. «Вот поэтому ты и потрясающая, — про себя рассуждал он. — Мы с Алом столько трудились, исколесили полмира пытаясь найти доказательства того, что закон равноценного обмена – полная чушь. А ответ на самом деле всегда был прямо у меня перед глазами. Чёрт... — откинув голову на спинку кресла и сомкнув тяжелеющие веки, он невольно усмехнулся. — А ведь и вправду: как бы много я тебе не отдал – ты всегда возвращаешь мне в тысячу раз больше».