Принц Х Царевич - 1

Церемония венчания по нихонскому обряду была проведена в саду, под большой яблоней, в кругу самых близких и доверенных лиц. Пересвет был рад этому обстоятельству — перед чужими людьми в таком наряде он был еще не готов появиться. Царь с царицей, утомленные долгими приготовлениями, заметно нервничавшие, обернулись к бегом несущимся, запыхавшимся послам, тянущим следом невесту в развевающихся белоснежных одеждах. И Пересвет увидел, что даже родители далеко не сразу опознали в нем родного сына! Наверное, он побледнел под слоем белил, до того странно и неуютно было ощущать на себе недоуменные взгляды отца и матери. — Сынок? — вырвалось у Василисы Никитичны. Но царь пихнул жену локтем. Заулыбался во все усы, (напомаженные и подкрученные по такому поводу), заорал на весь сад: — Дочурочка! Совсем обнихонилась ты у нас! Невеста! Красавица! А ведь, помнится, совсем недавно вот такусенькой крошкой была! На шее у меня сидела, ножки свесив, на загривок мне описалась!.. Пересвет вновь порадовался белилам: от возмущения покраснел, даже вымолвить ничего не смог в ответ на подобные несправедливые речи! Царь, сияя как поддельный пятак, взял невесту под ручку, торжественно повел к алтарю (к вынесенному из терема столику, на котором стояли свечи, ароматические курильницы, еще какая-то ерунда — и кувшинчик сакэ с тремя пиалками разного размера). Следом к алтарю подошел жених с крёстным. Дядька Патрикей картинно промокал платочком слёзки и хлюпал носом: будто родного сына, а не обретенного утром крестника женил! Ёширо как всегда был холоден и спокоен. Пересвет, стараясь особо не вертеть головой, скосил глаза, придирчиво оглядел будущего мужа с ног до головы. Черное короткое кимоно с широкими штанами, постоянные мечи на боку. А сверху просторное одеяние — хаори, синяя, как вечернее небо, с вышитыми золотом гербами на груди и на спине и с забавными завязками с белыми кисточками на уровне пояса. Волосы были как обычно собраны на затылке в высокий хвост. Но украшала пучок, вместо легкомысленных заколок, маленькая ажурная диадема с бриллиантами, напоминающая о статусе члена императорской фамилии. Несколько длинных цепочек с подвесками спускались вниз, смешиваясь с длинными прядями, чуть поблескивая среди густого шелка волос. Жених встал рядом с невестой перед алтарём, а Пересвет всё смотрел на эти цепочки в волосах, как зачарованный. Может быть, это действительно только сон? Может быть, это не он «невеста»? Вдруг сейчас над ними свершится таинство обряда и произойдет чудо — Ёширо превратится в прекрасную девушку из его мечты? А Пересвет проснется и обнаружит, что ничего этого не было? Что на дворе весна, а не середина лета. Что Войслава не сбежала на войну, а кадайцы не требуют вернуть долги… Пересвет сглотнул, во рту пересохло. В голове слегка шумело. Еще не хватает, чтобы невеста на свадьбе в обморок упала от переживаний! Пересвет вздрогнул, почувствовав, как рука стоявшего рядом принца скользнула под прохладный шелк, нашла среди широких складок рукава его ладонь. Пальцы тесно сплелись, Ёж чуть сжал его руку, ободряюще. Неужели принц тоже волнуется? Невозможно поверить… Пересвет пожал руку в ответ. Для церемонии нихонский монах поверх обычного самурайского наряда надел особые одежды (но куда ему до парчовых ряс патриарха — мешки какие-то рыжие, хламиды, ей богу!) и нахлобучил высокую узкую шапку с завязочками под подбородком, приняв совершенно глупый вид. Пересвет в другой раз посмеялся бы, да только сейчас было не до смеха… Монах старательно гундосил очистительные молитвы, размахивал священным посохом, украшенным колокольчиками и бумажными цветами. Даже пританцовывал в такт, напоминая косолапую утку. Толмач аккомпанировал на гуслях, негромко подпевая. Царь с царицей вздыхали поочередно и мечтали, чтобы этот безумный день поскорее закончился. Стоявшая за их спинами Забава откровенно подхихикивала, а Светополк не очень старательно давил ухмылку. Пересвет тоже поначалу мечтал, чтобы день свадьбы волшебным образом промелькнул одной минуткой, и можно было бы вздохнуть с облегчением. Тяжко замуж выходить, оказывается… Однако на душе стало малость полегче, когда настал черед церемониального сакэ. С песнопениями закруглились, и монах наполнил три чашечки, стоявшие на алтаре. Под речитатив благословений молодожёны осушили сначала первую, меньшую пиалу. Сперва пригубил принц и вежливо, с легким поклоном передал «суженой», чтобы будущая жена также сделала глоток и отдала обратно — и так расправились с пиалой в три приёма. Сакэ оказался приятным на вкус, с лёгким фруктовым оттенком. В пустом желудке сразу разлилось тепло. Настроение стало заметно выправляться. Пересвет с удивлением понял, что день не такой серый, как ему казалось: ветерок свеж, птички поют, а бриллианты в волосах жениха слепят радужным сверканием в солнечных зайчиках, пробивающихся сквозь зеленую листву яблони. За первой ритуальной чашечкой сразу пошла вторая — размером побольше, примерно с чайную чашку. Осушить свою половину в три глотка Пересвету показалось уже не так легко. Кириамэ едва заметно улыбался, передавая пиалу из рук в руки сосредоточенно запыхтевшей невесте. На третьей пиале, которая оказалась еще объёмистей, Пересвет поймал жениха на том, что тот отпивает совсем крошечные глоточки, тогда как невеста обязана вернуть пиалу монаху, осушенной до последней капли. Что это? Первая подлянка от муженька? Начались испытания семейной жизни? А как тут возразишь хоть словом, если братец из-за спины отца подзуживает и подзадоривает: «Сказано — в три глотка! Не мухлюй, сестричка, до донышка!» Пересвет справился — назло всем! Чуть не поперхнулся, но протолкнул в себя последнюю порцию одним махом. Братец радостно заорал, царица вздохнула с облегчением. А Кириамэ улыбнулся, опять только уголками губ. Он всё время церемонии с распитием сакэ не отрывал глаз от невесты и, похоже, гордился ее выдержкой. Ну что ж, тут и впрямь есть чем гордиться. Не всякая барышня осилила бы непривычный хмельной напиток. Да и Пересвет к выпивке был не приучен, так что не зря, выходит, они накануне потренировались! — А теперь молодая жена должна принести клятву верности! — заявил толмач, шустро раздавая всем присутствующим по стопочке. (Царь настороженно принюхался к нихонской бражке, облизнул усы в любопытстве.) — Я? — пролепетал Пересвет. Хоть бы заранее предупредили, что придется речь произносить! Все слова в голове спутались, язык к нёбу мгновенно прилип. — Э-э… Ну-у… В общем, обещаю быть примерной женой… Любить мужа… Не изменять, не лгать ему… Не ругать понапрасну. Не бить и не обижать… Последние слова царевич пробормотал так тихо, что, пожалуй, никто, кроме принца, не услышал. Ну и пусть. Жених ведь тоже всё равно ничего не разобрал — только взмахнул ресницами изумленно. — Горько-о! — заорал Светополк, поднимая чарку. — Закрепите брачные узы целомудренным поцелуем, — пояснил толмач замершей паре. — Целомудренным! — с хохотом подчеркнул царь. — Вы еще только наполовину венчанные! Сейчас в собор быстренько — а там и пирком за свадебку! — Ч-чего? Ц-целоваться еще надо? — опешил Пересвет. Совершенно вылетело из головы! А какая ж это свадьба, без лобзаний-то? Господи, прилюдно ведь придется?!.. Кириамэ, положив ладони на плечи, осторожно развернул и притянул к себе впавшую в ступор невесту. И нежно, легко прикоснулся губами к губам. Пересвет выдохнул: ну, такие невесомые поцелуи он, пожалуй, выдержит без особого душевного потрясения. — Муженёк у тебя красавчик! — шепнула ехидная Забава, подобравшись к царевичу. — С таким милашкой и целоваться не противно! Гляди, еще во вкус войдешь к вечеру, после пира-то! Меж тем все дружно подняли стопки и выпили за молодую пару. — Хорошо пошло! — крякнул царь. — А теперь едем венчаться по-нашенски! Хоть светило солнце, Пересвету всё казалось каким-то полуночным тягостным сном. После поцелуя губы под яркой помадой горели, словно обожженные… Царевич махнул на всё рукой и отдался на волю вихря событий, закружившего его в крепких объятиях, за шиворот ухватив волчьей хваткой, из которой не было никакой возможности вырваться. От судьбы не убежишь? Наконец-то Пересвет понял в полной мере, что означают эти слова. Сбежать невозможно. Сердце застучало, как сумасшедшее, при виде медленно, но неотвратимо приближающихся куполов собора. Неужели все невесты чувствуют то же самое? Просто пытка какая-то… И как же это род людской на земле до сих пор не пресёкся?.. Свадебный поезд оказался длиннее, чем собственно путь от царского терема до собора. Жених (верхом на своём черном жеребце) и невеста (в небольшом открытом возке, украшенном цветами и лентами), уже подъехали к белокаменному крыльцу, а гости (на тройках с бубенцами, которым и разогнаться было негде), всё заполняли и заполняли площадь, по периметру оцепленную торжественным караулом. Пока тащились к собору, Пересвет успел наслушаться всяческих поздравлений от горожан, праздничной толпой выстроившихся вдоль улиц. Ехавшего впереди жениха засыпали цветами и, не стесняясь, хулили в голос: — Счастья молодым! Дай бог здоровьечка и детишек полный дом! Припёрся иноземец за нашей царевишной, бесстыжие раскосые глазищи! Что ж дома-то не сиделось в своей Нихонии? Али девки там кончились? Но ругались незлобно, чисто для порядку. Возок невесты встречали жалобным роптанием: — Натерпится бедняжка за нехристем замужем! Увезут ее, болезную, в чужедальнюю сторонушку, родных берёзонек не увидит! Похоронят в неродной земле, в холодной могилке!.. А чуть успевали разглядеть накрашенное лицо «царевны» — шарахались прочь, втискивались в толпу задом, да суматошно лбы крестили: — Вот же ж уродилась красавица!! Не приведи боже ночью приснится! Не зря столько лет вторую царскую дочку за высокими стенами от чужих глаз прятали! С Войславой Берендеевной схожа, что ворона с журавушкой! Такую царевишну и нехристю не жалко отдать, пущай век на нее любуется! Хотя кто ж знает этих узкоглазых, может им такие больше всего по сердцу? Может, он поэтому за нею и припёрся через полмира? Пересвет понимал, что обижаться глупо, но не мог не дуться на подобные народные комплименты. Между прочим, про ворону совсем зря! С Войславой они были похожи, как близнецы. Оттого, кстати, и конфуз весь этот вышел… Чтобы не шокировать публику, царевич мрачно завесился вуалевым вышитым покрывалом, набросив поверх шляпки-чепчика. Когда праздничный поезд наконец-то целиком втянулся на площадь, главные действующие лица ступили на землю — и грянули фанфары. Царь снова взял «дочку» под ручку и торжественно поднялся по белокаменным ступеням к распахнутым вратам храма. Принц со своим крёстным и с послами шел следом. Гости гурьбой толпились за их спинами, горя нетерпением поскорей покончить с официальной частью и перейти к банкету. У дверей их встречал патриарх Фёдор, в самых роскошных облачениях первосвященника, (какие только дважды в год из сундуков доставали, на первопрестольные праздники). Но с лицом белее собственной бороды. Пересвет не мог не ощутить некоего злорадного удовольствия: на свадьбе, оказалось, имелся человек, который нервничал даже больше невесты или ее родителей! Невеликое, но утешение. Его святейшество недовольно покачал головой: невеста должна входить в храм с открытым лицом! Велел откинуть вуаль — легкие полупрозрачные складки легли на плечи, — и тут же пожалел о просьбе. Узрев накрашенное лицо, отшатнулся назад и тихонько матюгнулся. Глянув на рожки, скромно выглядывавшие из-под шляпки, забормотал молитву, дрожащими перстами перекрестил дьявольское видение (заодно незаметно показал кулак царю). С обреченным вздохом махнул рукой всем входить. С неизбежностью позорного действа патриарх Фёдор смирился еще вчера. Пришлось смириться. Пересвет сам оказался свидетелем тайного совещания в государевом кабинете: — Двоих парней венчать?! — орал он, тряся седой бородой. — Да в своём ли ты уме, царь-батюшка?! — Грех велик, не спорю, — кивал мрачный, как грозовая туча, Берендей Иванович. — Думаешь, Федя, мне приятно сыном, как разменной пешкой, жертвовать? Да только взвесь по совести одно венчание — и заупокойные молебны, которые придется отслужить по всей земле нашей, когда кадайцы войной попрут, а нихонцы вместе с ними за компанию! Впрочем, можешь особо не кипятиться. Мне не важно, ты ли их будешь венчать али кто другой. Патриархом ведь любого нарядить можно. Вон, хоть деда Кондратия возьмем! А что? Старик он у нас представительный, батюшка важный получится! Названный мажордом сунул нос в щель в дверях, с готовностью на посох патриарший зыркнул, примериваясь. Отец Фёдор притих, праведный гнев укротил. Сегодня ради одного венчания с него митру снимут — а завтра вообще с места прогонят? Самодержцы, что с них возьмешь. Попыхтев в пышную бороду, буркнул: — Не ради нашей давней дружбы, государь, но ради мира на землях родины-матушки. Возьму грех на душу, исполню твоё повеление. Однако ежели не поможет сия афера международные отношения укрепить — и сам в схимники уйду, и тебя за богохульство отлучу, так и знай! На том и порешили. Перед венчанием следовало провести обручение. Перед обручением полагалось причастие… Патриарх покосился на невесту, пожевал ус. К жениху у него никаких претензий не имелось: на рассвете самолично окрестил, сам и причастил. А вот невеста… Чёрте что, а не невеста. Да и леший с ней! В конце концов, какие грехи могут быть у фактически не существующей девицы? Сплошная фикция, а не невеста! Ну, а царевичу Пересвету он после всего этого безобразия покаянную епитимью пропишет по первое число, дабы юную душеньку в соблазн не вводить. И всё же, несмотря на собранную в кулак решимость, отец Фёдор умудрился так напортачить при церемонии, что хоть добровольно в монастырь на хлеб и воду запирайся! Пока, согласно обычаю, трижды переменивал кольца с руки жениха на невестину и обратно — дважды выронил! Со звоном на весь храм! Да надевая, всякий раз не на тот палец попадал. Молодожёнам в четвертый раз поменяться самим пришлось — узкая рука принца показалась патриарху более женственной, и утопая в тяжких раздумьях, отец Фёдор ему, а не царевичу, надел золотой перстень с самоцветами. Тот самый, за которым молодожены к огненным змеям в логово наведывались. Жениха же обручили, как положено, кольцом серебряным. Правда, и тут без каверзы не обошлось. Накануне, на примерке, принц выбрал кольцо, выполненное в виде свернувшегося дракона — и от своего предпочтения отказываться упрямо не желал. Отец Фёдор уж ни на рожки невесты, ни на поганые ящеровые перстни смотреть спокойно не мог — не свадьба, а стыдобища. Сунув им в руки по витой медовой свечке, повел пару из притвора вглубь храма к аналою, украшенному лилиями и белыми розами. Родня и гости, негромко перешептываясь, разместились полукругом, на почтительном отдалении. Царица, расчувствовавшись, тихонько всхлипывала: — Что ж я, дура, наделала-то! Нет бы в своё время дочек нарожала побольше! Но всхлипы и шепотки заглушили голоса певчих, с упоением грянувших славословные гимны. Отцу Фёдору самому чуть не кричать пришлось, чтобы жених с невестой его услышали за хором: — Добровольно ли намереваетесь в брак вступить? — грозно воспросил, особо сурово зыркнув на царевича. — Не по принуждению ли согласились принять супружеские узы? У Пересвета дыхание перехватило. Он ойкнул тихонечко: пролившийся со свечки воск ожег дрогнувшие пальцы. Вот он — последний шанс! Заорать признание? Бухнуться в ноги батюшке Фёдору — он заступится, защитит, в крайнем случае в монастырь упечёт… Пересвет покосился на принца. Кириамэ вид имел… настороженный, что ли? Губы неприметно покусывал. Сквозь ледяную маску безразличия промелькнул… страх? Тоска? Одиночество? Нет, легкая тень сожаления во взгляде, всего лишь. Всё остальное царевичу почудилось. Встретившись с ним взглядом, Кириамэ опустил глаза, словно ему было безразлично, какое решение он сейчас примет. Пересвет мурашками под кимоно отсчитывал мгновения. Пауза затягивалась, весь собор с любопытством притих, ожидая ответа невесты. Даже певчие петь стали тише, прислушиваясь. — Нет, — выдавил из себя царевич. Голосок получился тоненький, как у нервной девицы. — Хочу замуж! Добровольно и без принуждения. По толпе пробежали снисходительные смешки. Патриарх насупленные брови скорбно расправил. Обратился и к жениху, для проформы: — Уверен ли в решении? Не обещался ли другой… гм… девице? — Уверен. Не обещался, — довольно чисто произнес принц. Робко из-под ресниц взглянул на Пересвета. Тот ободряюще кивнул — толмач отлично постарался, отрепетировали добросовестно, акцента было совершенно не заметно. Дальше пошли длинные молитвословия. Патриарх часто запинался и вздыхал, то гнусаво тянул, будто засыпал на ходу от тяжких мыслей и сомнений, то тараторил кое-как, без должного пафоса. Торопливо сунул молодым чмокнуть венцы венчальные, передал шаферу с подружкой — Забаве и Светополку, наказав держать над головами у жениха и невесты. Только с ростом свидетельницы не рассчитали — Забава одна из всего царского семейства была ниже Пересвета. Потому держать венец, как положено, у нее не получалось: то на цыпочки встанет, то золотой короной по голове съездит. Она попыталась приладить венец на шляпку, но он неудачно зацепился за рог причёски, повис набекрень. Цесаревна предприняла несколько неудачных попыток в прыжке исправить положение, а только хуже сделала. Пересвет, и без того оглушенный, едва вперед не рухнул от ее прыжков, чуть с аналоя священное писание не свёз. Но выстоял, молча снёс все надругательства. Великий князь Светополк за стараниями женушки наблюдал с ухмылкой. Когда надоело смотреть, сжалился: — Ладно скакать-то! Свободной рукой снял венец, велел перейти на свое место — принц пусть на вершок, но пониже царевича. Так и поменялись, ничтоже сумняшися. Да только и венцы перепутали. — Что ж вы вытворяете, окаянные! — возмущенно зашипел патриарх. — Всё путём, отче! — весело оскалился сорока зубами князь. — Валяй дальше! Не задерживай честных людей. Столы уже накрыты, медовуха стынет. Отец Фёдор тихонько чертыхнулся. Вытараторил, чтобы поскорее закончить, положенные молитвы… Вник, что по привычке испрашивает для пары у Высших сил кроме всех прочих благ еще и чадородие — осёкся. Украдкой трижды через плечо поплевал, чтобы не дай бог не сбылось! А то ведь мало ли чудес на свете случается?.. Устало приподнял со лба митру, утёр пот рукавом парчовой ризы. Служка, согласно расписанию церемонии, поднёс с поклоном большую чашу, изукрашенную самоцветами. И отец Фёдор машинально взял отхлебнуть вина… да вовремя опомнился, поспешно благословил вино — сунул в руки жениху, буркнув, чтобы тот повторял за ним слово в слово: — Я, Ёширо Патрикеевич, беру тебя, Пересвет… лана Берендеевна, в законные мужья… Тьфу! В жены! Вот тут, видно, толмач дал промашку, не разучили заранее! Сложные слова чуждой речи, да еще за хором голосящих певчих, ловились на слух с трудом. Поэтому Пересвет мог поклясться, что принц благополучно опустил и труднопроизносимые отчества, и последнюю оговорку совершенно запутавшегося первосвященника проигнорировал, а невесту назвал именем царевниного брата, то есть собственным именем Пересвета! Отпив глоток вина, Кириамэ передал чашу ему. Ошеломленный роковой путаницей, Пересвет сам ляпнул мимо сознания: — Я, Пересвет, беру тебя, Ёширо, в законные мужья… Отец Фёдор уж даже не пытался расслышать лепет молодоженов. Быстрей скомандовал, чтобы те допили вино в три приёма, трижды передав друг другу чашу. У Пересвета в голове только одна мысль засела: до чего же различные страны, Нихония и родное его Тридевятого царство, а такие одинаковые ритуалы!.. Вот только принц опять делал небольшие глотки — а ему, «невесте», пришлось под конец давиться сладким терпким вином, стараясь допить до последней капли. Пересвет даже чуть захмелел. Похоже, выпитое ранее сакэ в пустом желудке смешалось с кагором в горючую смесь, моментально ударив и в ноги, и в голову отдавшись. — Смотри, не спьянись! — хмыкнул братец Светополк, наклонившись к уху невесты. В ответ царевич громко икнул и покраснел маковым цветом. Еще пуще Пересвет залился краской, когда патриарх, соединив руки молодых, повел их вокруг аналоя. «Невеста» позорнейшим образом икал все три круга и ничего с собой поделать не мог! Щеки пылали: вспомнилось название парчового нагрудника первосвященника, концом которого он накрыл их руки. «Епитрахиль»! Страшное слово! Зловещее! Слишком оно напоминало о предстоящей брачной ночи… Но наконец-то венчание подошло к концу. Ох, у Пересвета сердце упало куда-то в туфельки… Отец Фёдор отобрал у них свечи. И буркнул, отвернувшись к обвенчанным задом, чтобы не смотреть, не видеть безобразия: — Теперь целуйтесь!! Для принца не пришлось повторять дважды, без перевода сообразил. Робко поднял руку, скользнув по пылающей щеке невесты к шее, заставил чуть пригнуть голову (всё-таки в такие моменты разница в росте чувствовалась особо ощутимо). И прильнул к сладким от кагора губам. Пересвет смотрел на жениха очумело. Икнул. Моргнул. Еще раз икнул. Подумал, что всё же умудрился спьяниться, раз стоит столбом у всех на виду и не пытается ни отстраниться, ни сжать губы плотнее. Впрочем, что рыпаться, раз уж обвенчаны? Ёширо даже глаза прикрыл, столько вдохновения в скрепление уз вложил, столько чувств, доселе потаённых. Его губы касались губ царевича куда дольше положенного приличиями! (Патриарх глянул на них одним глазком — и за голову схватился, убежал в алтарь, земные поклоны бить. Пересвет отстраненно отметил донёсшиеся из-за иконостаса глухие удары, но они его совершенно не беспокоили.) Даже не имея опыта в таком деликатном занятии, Пересвет смог понять, что целуется Кириамэ мастерски. Наверное, такой поцелуй способен в один миг обольстить любую девушку, так чтобы ножка барышни взметнулась, как стрелка, вверх каблучком. У Пересвета не взметнулась. Но он к счастью и не был девушкой. Но коленки задрожали отчетливо. В императорском гареме натренировался, гад заморский? Зато икота пропала. Хоть какая-то польза. У царевича дыхания уже не хватало, в ушах шумело. Ведь это же первый настоящий поцелуй в его жизни… Он с любопытством прислушался к своим ощущениям. Если забыть, что он целуется с парнем, ощущения были прекрасные. Почему он раньше думал, что поцелуи — дело слюнявое и противное? Нисколько и не противное… Пересвет даже уж и не помнил, что на них смотрит толпа гостей и родни. Наплевать, свадьба же. И родители пусть таращатся, сколько угодно — сами виноваты… Звон в ушах гремел всё громче и громче. Губы принца становились всё требовательней, настаивая на полнейшей капитуляции и сатисфакции… «Горько! Горько!» — кричали гости во главе со Светополком. И Пересвет осознал, что это не в голове у него трезвонит, а на всех звонницах столицы благовест забили. Венчание закончилось, нужно во дворец возвращаться, все ждут с нетерпением застолья… Но жених, кажется, увлёкся и забыл обо всём на свете… А у царевича после вина в животе урчало от голода… Так вот для чего была задумана эта игра с вином и сакэ? Жених заранее позаботился, чтобы пугливая невеста не вырывалась? Вот подлая заморская натура! Ну сейчас он получит у царевича сатисфакцию и контрибуцию!! Под одобрительный гул толпы Пересвет взял инициативу в собственные руки, доселе буквально висевшие без дела: крепко обнял молодого мужа, притиснул к груди. И ладонью пониже пояса скользнул, да пальцы сжал по-хозяйски. Стиснул — и удивился округлой упругости. Талия тонкая, зад не жесткий, подержаться приятно… Сам очумел от собственной дерзости, мигом руку отдернул. Не ожидавший подобной диверсии от юной супруги, принц разорвал поцелуй и мягко отстранился. Заглянул в глаза затуманенным влажным взором, улыбнулся с недоверием, вопросительно. Ну хоть отлип, что царевичу и требовалось. — Сразу видно, кто в тереме хозяином будет! — заорал Светополк. Гости согласно загоготали. — Хорош друг дружку за попы лапать, попов пожалейте! Пировать пора! За столом нацелуетесь вдоволь! На пиру Светополк продолжил издеваться над меньшим братом. Чуть не под каждый тост орал истошно, аж на площади было слышно: «А брага-то палёная, небось? Горькая какая! Верно, гости любезные? Горько пить? Горько-о!!» И молодым всякий раз приходилось подниматься со своих почётных мест между царем и царицей — и угождать гостям, целоваться прилюдно. Пересвет краснел, бледнел, мечтал под стол спрятаться от чужих любопытных глаз. И ждал только, когда же народ наестся и напьется так, что о виновниках торжества забудут. Впрочем, после пира будет пытка хуже — брачная ночь. Представить страшно, чем всё обернется, если план царицы не сработает. Ведь все эти мучения для него могут легко закончиться смертью! Пересвет обмирал от этой мысли — и покорно подставлял губы для поцелуев. Хорошо хоть жених тоже, видать, застеснялся и фокусов, как в соборе, не вытворял. Чмокал прилично, без излишеств. Царский пир был горой. И, как следовало ожидать, затягивался. Гости, сволочи, веселились, не подозревая, что невеста грустна вовсе не из соблюдения традиций. (Девкам положено на свадьбе слёзы лить, что тут поделаешь!) Скоморохи оглушали песнями и частушками, гудели в дудки, прыгали и плясали, звеня бубенчиками на пёстрых лоскутных одёжках. Слуги сновали туда-сюда, сгибаясь под тяжестью жареных лебедей и кабанов. Бочки с винами, брагой, медовухой, горилкой пустели — и заменялись на полные в мгновение ока. Все были оживлены и радостны. Даже ближние бояре, ни о чем не подозревавшие, добродушно подшучивали над царём, как же вовремя у него нашлась в закромах запасная дочурка-красавица. Берендей Иванович кивал и сосредоточенно напивался. Примеру отца целеустремленно следовали старшие царевичи. Как от членов семьи, от них не могли сокрыть истинное положение дел. Из своих городов, выданных им для управления, прибыли только двое братьев. Явились, скрепя сердце, чтобы узреть позор семейства. Трое других, получив приглашения с сопроводительным письмом от Василисы Никитичны, срочно заболели и слегли с острым воспалением фамильной чести. Лучезар и Светозар Берендеевичи нашли в себе силы приехать — до последнего не верили, что родители способны пойти на такие отчаянные меры. Хотели собственными глазами убедиться, что это не шутка. И теперь заливали бороды вином, хлебая братину за братиной и оплакивая меньшого непутёвого братца, как покойника. От горючих слёз царевичей-богатырей, ревущих в обнимку, будто пьяные медведи, Пересвету делалось совершенно муторно. По сравнению с ними, донимавший его Светополк казался просто шутом гороховым. От него, по крайней мере, хоть какая-то польза была. Как было условлено, в подходящий момент Светополк пристал к Ёширо с шуточками, от которых подвыпившие бояре загоготали, точно бурлаки в кабаке. Толмач, тоже изрядно надегустировавшися, переводил, давясь хохотом. От непристойных намёков, прямым образом касающихся невесты и предстоящей ночи, хотелось вскочить и дать разошедшемуся братцу в морду. Но Пересвет сдержался — ведь не девка, в самом деле, за добродетель свою переживать? Скрипя зубами, царевич украдкой накапал в чарку отвлекшегося жениха сильнейшее снотворное зелье. По плану царицы, именно это зелье и должно было спасти «честь невесты»… Однако отравителем Пересвет оказался никудышным. Конечно, принц, с малолетства приученный к коварным сюрпризам от императорских придворных, заметил нехитрые манипуляции. Поэтому он только сделал вид, будто пьет за здоровье молодой жены, а вино ловко выплеснул под стол. На попытку опоить мстительно ответил тем же: капнул в чарку царевича своё особое снадобье (флакончик не зря завалялся в рукаве). И толмачу своему подмигнул неприметно. — А почему отсутствует Пересвет Берендеевич? — закончив рассыпаться поздравлениями и наилучшими пожеланиями, стал допытываться толмач. — Пропустил свадьбу любимой сестры! Как неприятно! Пересвет (который раз за сегодня?) густо покраснел, сравнявшись цветом со своим алым кимоно. (По традиции невесту после венчания переодели. Ну и правильно, весьма практичный обычай — на красном расписном шелке пятна не так заметны, как на белом.) — Я… э-э… — замямлил царевич. — У братишки живот заболел. — Ляпнул первое пришедшее на ум оправдание. — Видно, вчерашним сакэ отравился. — Не может быть! — изумился толмач. — Я сам выбирал для их высочеств! Лучший сорт, отменный вкус! Я должен провести экспертизу. Пойду проведаю его высочество и заберу бутылку. — Там ничего не осталось! Мы всё выпили, — поспешил Пересвет. Толмач замер, осмысливая случайно вырвавшееся «мы». — Мне прямо так братец и сказал! — поправился царевич. Схватился за чарку, словно утопающий за соломинку: — Ваше здоровье! Кампай! Толмач засиял, как сахарный пряник. Чокнулись. Выпили. Посол откланялся. А Пересвет обернулся к супругу. (Боже, слово-то какое страшное! А надо привыкать…) Встретив безмятежный лучащийся взгляд, полный нежности, со смешинками-искорками, прячущимися под густыми ресницами… Пересвет не понял, что случилось с принцем. Отчего он вдруг стал таким красивым? Когда царевич на него смотрел — вокруг словно радуга сияла!.. — Горько! Горько! — снова загрохотали над длинными столами. Пересвет облизнул губы. Первым вскочил с места — и, схватив мужа за шиворот, рывком поднял к себе. И впился поцелуем. — Ого-о!.. — степным ветерком пролетело над обомлевшими столами. — И — раз! — начал отчет Светополк, а Забава от хихиканья с лавки под стол уползла. — И два! И три! — Четыре! — грянули гости воодушевленным хором. — Пять!.. Кириамэ не вырывался. Обвил шею «супруги» руками, предоставляя внезапно обезумевшему от страсти царевичу полную волю. И тот своей свободой воспользовался самозабвенно! Об орущих непонятные цифры гостях позабыл. О потерявших дар речи родителях. Обо всём на свете! И что это за сумасшествие на него нашло, он не знал и не думал — ему было плевать. Целоваться так целоваться! Все вон как дружно просят — не отказываться же! Тем более, это так сладко, оказывается… Ну и пусть принц не девица — зато парень он хороший! Кириамэ запросил воздуха на счете «сорок девять». Гости кричать притомились, заскучали, обзавидовались. Пришлось царевичу его отпустить. Сев на место, Пересвет весело подмигнул царю-батюшке, нервно жевавшему ус. И подтянул к себе поближе блюдо с гусём в яблоках. Целый день ведь крошки во рту не было! И хоть который час сидели за ломящимся столом, а ни кусочка в горло не лезло. Зато теперь вдруг аппетит разыгрался! Жрать захотелось просто зверски! Только примерился отвернуть жирную ножку… Как действие дурмана вдруг закончилось. Пересвет со всем красочным ужасом внезапно понял, что именно мгновение назад вытворял с покрасневшими, припухшими губами принца… И, уронив голову на руки, тихонько зарыдал, с подвыванием. — Сынок, — тронула его за плечо Василиса Никитична. — Мама! — провыла «невеста». — Мне так хреново-о-о!.. — Сынок, выпей водички, — умершим голосом проговорила царица. Оторвав голову от шелковых рукавов, царевич не глядя схватил чарку. Стуча зубами, выпил… И это оказалась не вода, а сладкое вино с чарующим привкусом. — Сынок, ты как? — прошелестела царица, уже державшаяся за сердце. — Да вроде ничего, — шмыгнул носом Пересвет, проморгавшись. И впрямь, чего это на него нашло? Истерит, как беременная девица. А с одних поцелуев не отяжелеешь, он в книжках читал… Пересвет пару секунд обдумывал эту мысль — и она показалась ему настолько забавной, что на хихиканье прорвало. Царевич еще приложился к чарке. Вправду же — чего ему рыдать вздумалось, если тут так весело? А Кириамэ сидит чинно, внимательно смотрит прямо перед собой на скатерть и чему-то мечтательно улыбается. Чему бы это? Пересвету жуть как интересно стало!! Пошатнувшись, подвинул плечом мужа и в недоумении уставился туда же. Ничего там не было. Один глаз прищурил, другой… Скатерть как скатерть, белая. — Ты как? Дайджёба, нэ? — спросил Пересвет принца. Тот поднял на него свои сапфировые глаза… И царевич, сам не сознавая, потянулся за поцелуем. Но принц почему-то уклонился. Положил руку ему на локоть, покачал головой. (Шелковый хвост мотнулся, цепочки в волосах блеснули — Пересвет зачарованно проследил глазами за подвесками. Никогда не видел ничего соблазнительней…) Кириамэ кинул лукавый взгляд, улыбнулся многообещающе — мол, не торопись, успеем все, что захочешь. Пересвет оторвался от созерцания подвесок, непонимающе похлопал глазами. — А Пересветланочка-то наша Берендеевна во вкус вошла! Как я и предсказывал! С таким муженьком-лапочкой разохотилась! — заржал Светополк. На царевича будто ушат ледяной воды плеснули. Пересвет рванулся, развернулся к матери, которая тем временем сосредоточенно капала себе в рюмку с водой успокоительные капли, беззвучно шевеля губами — то ли капли считала, то ли молитву читала. — Мама!! — взвыл Пересвет, брызжа злыми слезами. — Мне дурно! Можно, я в обморок упаду?! — Нельзя, сынок, — прошелестела царица. — Вот, выпей. Она отдала ему свою рюмку, которую он осушил залпом. Поморщился, занюхал печёным яблочком от гуся. — Потерпи, пожалуйста, еще немножко. На нас кадайцы смотрят. И верно. За одним из столов, что были приставлены поперёк к царскому, сидели представители кадайской делегации. Там, за тем столом, вообще много иноземцев сидело. Варяги уже с рогатыми шлемами набекрень дремали в блюдах с салатами. Франкийцы самозабвенно дегустировали вина. Эллины распевали песни, обнявшись за плечи. Царьгородцы оживленно подсчитывали на клочке салфетки, черкая огрызком карандаша, во сколько золотых обошелся царской казне сегодняшний пир. И только кадайцы сидели, будто на похоронах: точно колья проглотив, уставились на молодоженов и глазами не моргали. У Пересвета от вида восточных послов мурашки под кимоно заплясали. — У-у, нехристи, — пробормотал он. — Да удавитесь вы от зависти на нашу любовь не фиктивную! Царевич придвинулся вместе со своим стулом поближе к жениху. Тихонько похлопал по плечу, а едва тот обернулся — обхватил руками, прижал к себе и чмокнул в щеку. Кириамэ из объятий вырываться не стал, не закочевряжился. Под рукой поудобней устроился, притулился, голову к плечу склонил. Украдкой зевнул, рот ладошкой прикрыв. Пересвет точно собственными ушами услышал, как заскрипели зубы кадайцев. Глазки их раскосые еще пуще прищурились от злобы. Ёширо снова зевнул. Потёр переносицу пальцами, будто глаза слипались. Пересвет замер: неужто сонное зелье на супруга подействовало? Свободной рукой помаячил матери. — Слава тебе, господи, — вздохнула царица. — И то верно. Час уж поздний. Попировали — пора и честь знать. Впрочем, гостей никто выпроваживать не собирался. Молодых в опочивальню проводили. Царь с царицей отбыли. А гости продолжили пировать в своё удовольствие — до самого утра. Ну, во всяком случае, те продолжили, в ком здоровья и выдержки хватило. Те же, кто не осилил царского радушия, благополучно отоспались на лавках или под столами. До дверей празднично убранной опочивальни молодожёнов отконвоировали два сводных женских хора дворцовой прислуги: хор веселых нянек-бабусек и хор печальных девушек. Бабуськи кудахтали речитативом, радуясь непонятно чему. Девушки гундосо выводили основную мелодию провожальной песни, печалясь вполне конкретному и понятному обстоятельству — заниматься генеральной уборкой после пира предстояло именно им. Царица строго шикала на нянек и горничных, чтобы громко не голосили. Но куда там! Увлекшись ритуальным причитанием, грянули так, что стекла задрожали. Не удивительно, что сонливость с принца слетела, аки пух с одуванчика. Пока хор, набившись в спальню всем коллективом, выводил бесконечный мотив с припевом и притопом, другие служанки, обделенные музыкальными способностями, в смежном будуаре, отгородившись ширмами, вытряхнули отчаянно трусившего царевича из кимоно, расшпилили причёску и нарядили в оборчатую ночнушку. После, как положено, загнали в брачную постель под одеяло, устроив на пышно взбитых подушках. Меж тем Ёширо не торопился. Умывшись, отпустил своего слугу. Из одежды только гербовую хаори снял. Мечи от пояса отцепил, на прикроватный столик связкой кинул. На свою половину кровати, на краешек, сел. Волосы распустил, стал гребешком расчесывать. Горничные рты поразевали, с мотива вразнобой посбивались, во все глаза глядючи. — Подите к лешему все прочь! — сквозь зубы зашипел Пересвет из-под одеяла. — Всю ночь тут галдеть собрались? Вон, кому сказано! Бабуськи понимающе захихикали, девиц тычками выгнали. Последней покинула спальню царица. Обернулась на пороге, перекрестила брачное ложе — и двери за собой затворила. Пересвет сглотнул. Теперь его жизнь была в его собственных руках. Ёширо положил гребешок на столик. Обернулся к «суженой», взглянул вопросительно. «Спать не хочет, — пронеслось в голове Пересвета с лихорадочной скоростью. — Это плохо. Но не нападет, это хорошо.» Царевич стрелой вылетел из-под одеяла, супруг даже и пальцем не успел шевельнуть. — Дорогой! Не желаешь ли выпить, закусить? — прощебетал Пересвет, пытаясь изобразить заботливую женушку. Плюхнул на кровать заранее приготовленный столик-поднос. (Удобная штуковина для ленивых лежебок, кстати. Царица таких столиков большую партию заказала у кадайцев. Красное дерево, лаковые миниатюры — дорогая вещица. Вот ведь, и за нее теперь Пересвету, выходит, тоже приходится расплачиваться?) Принц не отказался. Вольготно устроился, облокотившись на высокие подушки. Выпил одну стопку, вторую, третью… Пересвет подливал ему еще и еще — половину графина споил! Только к его ужасу крепчайшая снотворная настойка совершенно не действовала — у принца сна ни в одном глазу! Точнее, напротив — с каждым глотком в сапфировых омутах всё откровенней чертенята игрались. Пересвету стало страшно. Что делать, он не знал. План царицы летел под хвост к чертям собачьим. Еще немножко ему жить оставалось. Прощай, буйная головушка дурная! Мечи вострые вон лежат, по другую сторону кровати, принцу только руку протянуть. — Может, еще рюмашечку? — робко предложил Пересвет. — Мо ий дэс, домо, — мотнул головой Кириамэ. [хватит, благодарю] Стопку поставил. Отобрал у задрожавшего царевича столик, убрал с постели, чтобы не мешал. «Погибну во цвете лет! — пронеслось в мыслях Пересвета. — Щас зарубит-загубит, в первую же брачную ночь! Так не мужчиной и помру.» Обойдя кровать, Кириамэ подошел к царевичу. Взял его руки в свои. Взгляд смурной, затуманенный, но дыхание спокойно. «Может, сейчас подействует? Вырубится?» — на донышке трусливого сердца всё еще трепетала искорка надежды. Пересвет мечтал, как ни о чем в жизни никогда больше не мечтал: не в эту, так в следующую секунду снотворное зелье сработает — и принц свалится, сморенный лошадиной дозой. Но Ёширо твердо стоял на ногах. Соединил их ладони вместе, правую с левой, левую с правой. Сцепил-сплёл пальцы. — Отпусти, — сказал Пересвет, рыпнулся вырваться. Но муж держал крепко. Сопротивление царевича было беспомощным барахтаньем. Ёширо толкнул его на постель, сел сверху, оседлав бедра, придавив. — Отпусти! — задергался, запаниковал Пересвет. При своей внешней хрупкости принц на поверку оказался на удивление сильным. И страшно упрямым. Пересвету не удавалось сбросить его с себя. И запрокинутые руки, прижатые — просто впечатанные в постель, — уверенности в своем положении не добавляли. — Отпусти! — шипел он. — По-хорошему прошу! Ёширо нависал над ним на вытянутых руках, смотрел внимательно, не мигая, точно пытаясь проникнуть взглядом в глубь смущенного сознания. Или зачаровать до состояния невменяемости. Черта с два Пересвет теперь будет заглядываться на сапфировые очи! На ресницы, на волосы, которые сейчас волной падают вниз, легкими касаниями ласкаясь к щеке… Ёширо стал медленно нагибаться. Поцеловать хочет? — понял Пересвет, взмок ледяной испариной под ночнушкой, замотал головой. Одно дело публичные лобзания ради блага родины. Но целоваться наедине царевича совсем не прельщало! — По-человечески не понимаешь, что ли?! Губы принца промахнулись — в последнее мгновение до поцелуя. Сухо мазнули по щеке. Дыхание обожгло ухо: — Понимаю. Отстранился. Отпустил. Пересвет вскочил, сел, потирая запястья после железной хватки. — Да что ж ты делаешь-то! — матюгнулся в сердцах царевич. — Гад заморский. Ты… Погоди. Ты что же, по-нашему понимаешь? Он рот разинул от удивления. Принц не смог удержаться — рванул назад, припал губами к губам… Пересвет отпихнул его от себя, так что тот отлетел к изголовью, подушки посыпались на пол. — Совсем сдурел?! — заорал царевич в сердцах. Бросился прочь из спальни, с грохотом захлопнув дверь.