Одинокий стяг

В необъятном дворе лихолесского замка царил сущий хаос. Топот множества копыт перемежался с разноголосым говором и смехом, звоном оружия и похрустыванием грязи, за ночь схваченной первым морозом и превратившейся в причудливый орнамент. Небо раскинулось стылой, ледяной лазурью. Мокрые ветки осеребрились искрящейся изморозью. Съежившиеся обрывки листвы, еще вчера столь неприглядные, сейчас походили на бронзовые колокольцы, сработанные искусным мастером в минуту озорства. Митлондский отряд отбывал на родину, и Лихолесье провожало гостей безоглядной щедростью ранней северной осени. А та спешила искупить вчерашнюю непогоду звонкой и радостной свежестью прозрачного воздуха и хрустальным глянцем инея, легкомысленно обсахарившего строгие линии башен и зубцов. Леголас, поминутно кем-то окликаемый и раздающий какие-то малосущественные распоряжения, пробивался сквозь толчею. Право, его занимали сейчас вовсе не государственные заботы. Лагор, любовно оглаживавший гриву коня, обернулся на зов, и широко улыбнулся. - А я уж думал, не подойдешь проститься, чином я не вышел, - поддразнил он, а глаза сияли чистым серебром, не омраченные и тенью прежней угрюмости. - Вот уж дуралей, - притворно огрызнулся Леголас, и бывшие недруги крепко обнялись. - Сколько раз тебя задушить хотел – и не упомню, а расставаться-то жаль, - Лагор все еще держал лихолесца за плечи, когда тот вдруг отвел борт плаща, запахнутого на груди нолдо, и подмигнул. - Не беда. Держу пари, скоро снова в гости пожалуешь. Скулы Лагора вспыхнули, и эльф торопливо укрыл суконным полотнищем трепетавшую на шнуре камзола розовую ленту. Леголас покачал головой, пряча улыбку. К чему розовый атлас? Разгладившееся лицо нолдо, непривычная открытость взгляда, то и дело обретавшего слегка отсутствующее выражение, лучше всяких иных знаков выдавали, что ершистый корабельщик счастлив… Суета у ворот и крики герольдов обличали, что там государь обменивается прощальными любезностями с царственным гостем. Туда успеется, придворные церемонии неторопливы в мирные времена… Сейчас же Леголас оглядывал красочный хоровод плащей и шлемов в поисках более скромной персоны… *** Ночь перед отъездом союзников была длинной, шумной и бестолковой, как это всегда бывает, ежели одного врага с честью отправили к Мелькору в пасть, нового еще не сыскалось, а посему непривычное чувство беспечности и бестревожности щедро рвется из души смехом и воинским удальством. Леголас не помнил, как промелькнули недели. Древний замок, отряхнув тягостные путы недавних темных дней, бушевал жизнью. Хмельной от счастья Трандуил измышлял все новые увеселения. Кэрдан, забывший о всегдашней своей величавой меланхолии, помолодевший в одночасье на многие века, все откладывал возвращение в Линдон. Празднества и охоты, потешные действа и пиры редкий день не оглашали Лихолесское королевство. Принц почти не видел своих митлондских друзей. Гванур, радушно принятый королем, наверстывал годы разлуки с родиной, пропадая в казармах, носясь верхом по окрестностям и без устали заводя приятелей. Где проводил дни Лагор? Об этом Леголас его не пытал, глядя в полные внутреннего света серые глаза. И лишь Росса, казалось, избегала принца. Она сдружилась с Гольвеном, привлеченная его лекарским мастерством и кротким нравом. Она подолгу гуляла с врачевателем, внимая его мягким наставлениям и засыпая его вопросами. При встречах с Леголасом, она была насмешлива и дружески-бесцеремонна, как и всегда, но некая странная нотка в ее голосе, незнакомая искра во взгляде неизменно оставляла у лихолесца ощущение некой не сказанной, невысказанной, недосказанной фразы. …Назавтра Кэрдан отправлялся с отрядом восвояси, а посему сегодняшний пир был задан с особым размахом. Но Леголасу не хотелось нынче ни песен, ни вина. Не уныние, избави Эру, владело принцем, но особое чувство сжимало сердце мягкой и теплой рукой. Сегодня он выпьет заздравную с друзьями, плечо примет прикосновение меча Кэрдана, как знак монаршей благодарности, и этим закончится, наконец, его безумная, невероятная одиссея, которую он начал столь беспечно, выезжая послом в Ривенделл перед войной. Неполных два года, что завихрили его в круговерти опасностей и авантюр, протащили сквозь пекло Хорнбурга, Пеленнора и Мораннона, разбили вдребезги его жизнь, грянули о дно и снова вознесли. Нелегка была наука… Леголас усмехнулся этим мыслям. Право, ему ли сокрушаться. Ведь не сломай он зеленой восковой печати в роханской таверне, не кренгуй борта, глотая то ли слезы, то ли желчь, не мечись плененным зверем по темнице Истималорова замка – разве умел бы он сейчас так сильно любить этот старинный гулкий замок? Разве так ярки были бы факелы, а менестрели так сладкозвучны? Да, наука была нелегка… Легкая фигура в сером атласе мелькнула у входа в залу. Леголас улыбнулся, вставая со скамьи, и двинулся навстречу Россе. Мелькор с наукой, не так беспросветны были эти месяцы, признайся, самозванец Хирингель. Росса не прятала сегодня глаз и не скрывалась в толпе, как предыдущие дни. Она почти бежала навстречу Леголасу, и огни факелов медными искрами играли в рыжеватых кудрях. - Доброго вечера, рыцарь… мой принц… - Росса подчеркнуто церемонно ответила на поклон лихолесца и звонко расхохоталась. – Не трудись, я в манерах не сильна. Ее глаза сияли бесхитростной радостью, растеряв недавнюю задумчивость, и уже не прятался на дне зрачков мучительный, невысказанный вопрос. Но ладони целительницы крепко охватили руки Леголаса: - Мне надобно несколько слов тебе сказать, не откажи в безделице. Слова эти, прозвучавшие с мягкой настойчивостью, всколыхнули в душе эльфа позабытый осадок тревоги, и он увлек девицу к распахнутым дверям пиршественной залы. Звуки кифар и смеха остались позади, Леголас вывел спутницу на озаренную луной площадку меж бастионных укреплений. Высеребренные лунным светом лесные просторы бестревожно колыхались на ночном зябком ветру. Накрытые кожухами катапульты казались спящими у крепостных зубцов животными. Одинокая фигура часового на башне поблескивала оплечьем кирасы. Росса свела у шеи опушенный соболем воротник блио, и замолчала, глядя куда-то вдаль. Леголас ждал, чувствуя, что вопросы не нужны. Словно собравшись с мыслями, Росса вскинула голову: - Рыцарь… Я лишь хотела поблагодарить тебя. Леголас покачал головой: - Не тебе меня благодарить. Победа над Дунландом и исцеление моего отца – за одни лишь эти две заслуги и я и Лихолесье в долгу перед тобой. Но Росса усмехнулась, и знакомые ведьминские искры заплясали в глазах. - Нет, Леголас. Не ищи добродетелей там, где живут другие чаяния. Ведь я пошла за Раменом не из любви к отцовскому делу, а движимая совсем иным родом сумасбродства. Ну а прочее… О Эру, Гванур тебе друг, Лагор и Рандир – соратники в том морском сражении, а кем тебе была я? Дочерью лекаря. И значит, именно дочерью лекаря я должна была идти за тобой. Росса замолчала, покусывая губы, взъерошила волосы и продолжила. - Я не могла остаться в ту ночь в Митлонде и ждать, когда яд в моей душе себя изживет. Я пошла за тобой, ища противоядия. Я прошла свой путь до конца, и нашла… - Росса говорила все быстрее, слова сыпались, как зерно из лопнувшего мешка, - … я нашла. И потому спасибо тебе, рыцарь, за твою корону, за гордость твоего стана и надменность взора. Спасибо за то… - Росса запнулась, Леголас смотрел на нее, смятенный этим потоком бессвязных слов, - … за то, что ты не Хирингель. Я любила его… Я любила Хирингеля, зная, чувствуя, что он не настоящий. Я любила больной и тягостной любовью того гордого оборванца с тоскливыми глазами и резким нравом, как любят завораживающий гобелен, зная, что шелк и бисер не станут живыми и теплыми. А вот ты - настоящий, принц Леголас. Ты разорвал неживой, недосягаемый холст, что не хотел ни моей любви, ни чьей-либо иной. Ты – не он. Ты дышишь и живешь, ты любишь и источаешь любовь. И любовь эта не для меня. Она принадлежала и принадлежит твоей настоящей жизни, а я – тому короткому и мучительному отрывку, который ты захочешь забыть… Потрясенный этой исповедью Леголас вскинул ладони: - Росса, Эру милосердный, прости слепого олуха, я и помыслить не мог… Росса схватила его за руку: - Погоди, не спорь. Ведь ты знаешь меня, рыцарь. Я не из тех, кто выставляет напоказ кровоточащие раны. Ты не мог и не должен был помышлять. Хирингель не был приспособлен для любви. Наверное, я вовсе не должна была говорить всего этого, я всегда говорю лишнее. Но Хирингель исчез, отпустив меня, и свобода эта делает меня счастливой и глупой. Я покинула дом в мужском платье, истерзавшись любовью к химере. Я вернусь в соболях, похваляясь подругам, что врачевала иноземного короля, и принц наливал мне вина. Пойдем, Леголас, потанцуем и посмеемся. Я исцелилась от своего недуга и хочу отпраздновать это… … Ночь мирно простирала над Лихолесьем вышитый алмазными стежками полог. Давно был потерян счет песням и бочонкам вина. Только принц не касался кубка, не смея притупить виноградным мороком чувство безграничного покоя и счастья, царящее в душе. *** - Прощай, моя леди, - Леголас склонился было к руке Россы, но потом по-братски поцеловал гладкий лоб девушки. Подсадив целительницу на коня, он в последний раз пожал тонкие, сильные пальцы, - счастливого пути! Росса улыбнулась, щуря на солнце глаза: - Прощай, и приезжай в Линдон снова. Кстати, - лицо девушки вдруг стало лукавым, - хоть ты и молчишь, я не запамятую Асталу наказать, чтоб он гнедого твоего со следующим посольством прислал. Леголас красноречиво прижал ладонь к груди, поклонился Россе и спешно бросился к коню. Владыки уже сидели верхом, а стало быть, пора было отправляться. Королевский двор сопровождал гостей до выезда на главную дорогу. Прозвучали команды десятников, затрубили рога, и блестящая кавалькада двинулась в ворота.