Одинокий стяг

День клонился к закату, и Орикон, с рассвета разрывавшийся меж десятками неоконченных дел и неотложных забот, нетерпеливо поглядывал на чахоточно-румяный солнечный диск. Что за ненастная выдалась весна! Непрекращающиеся дожди изматывали своей издевательской настойчивостью. Утро могло цвести ясной лазурью, но уже к завтраку грязные тучи заволакивали горизонт, и начинал сеять мелкий частый дождь, готовый перейти в ливень, лишь только с ним смирятся и перестанут обращать внимание. Доски, конечно, не просыхали, ароматная древесина все отчетливей отдавала затхлой сыростью, стапели темнели, и на креплениях выступали неряшливые пятна ржавчины. Несколько судов должны были быть спущены на воду уже в мае, но до сих пор топорщились обнаженными ребрами шпангоутов, уже закрепленных на дейдвудах и не первую неделю ожидающих наружной обшивки. Один Эру знает, когда можно будет продолжить работу, и не придется ли чего доброго менять подгнившие детали. Орикон устало опустился на приземистую скамью у входа в мастерскую, вытянул ноги и глубоко вдохнул вечернюю прохладу. Он до трепета любил шум волн, смолистый запах дерева, и даже тяжелый дух тлена, иногда долетавший с моллюсковых отмелей. Его сильные руки были не по-эльфийски заскорузлыми от соли и смолы, каштановые волосы, небрежно убранные в косу, выцвели до оттенка старой пеньки. Орикон был словно многодетным отцом, нянчившим каждое бревно, пока оно не принимало лучшую из возможных форм, и могло служить рождению дивных судов, с горделиво изогнутым на манер лебединой шеи бушпритом. В Гаванях становилось все тише век от века. Эльфы искали мира и гармонии за морем, суда уходили на запад одно за другим. А Орикон с затаенной печалью смотрел на приморские сосны и изъеденные ветром скалы, на виднеющийся вдали порт, пестреющий частоколом мачт, и гнал от себя мысли, что оживленный и блистательный Митлонд однажды опустеет. Стихнут песни и смех, некому станет ловить жемчуг и ткать серебристо-серые плащи. Величественные колоннады и белые статуи обветшают. Митлонд превратится в памятник истории, обломок былой славы. И именно он, усердный корабельщик владыки Кэрдана, умело и прилежно роет могилу любимому городу. - Мастер Орикон, - послышался извиняющийся голос, выдергивая из раздумий, - к тебе гость пожаловал. Орикон встал, встряхивая головой. Право, эта меланхолия вовсе не ко времени. Перед ним смущенно топтался Дарион, сын местного ювелира, на шаг позади него стоял незнакомый эльф. Поймав благосклонную полуулыбку, парень исчез, и судостроитель взглянул на визитера. Тот поклонился с непринужденным изяществом: - Достойный мастер Орикон, прости, что прервал твой отдых. Могу ли я просить тебя об аудиенции? Корабельщик, редко имевший дело с незнакомцами, неловко кивнул, движением руки приглашая гостя в мастерскую. - Не обессудь, чужеземец, я давно не принимал гостей, и не могу похвалиться уютом. Мастерская мне и кабинет и гостиная. – Эльф слегка усмехнулся. – Но не след вести беседы на ветру. Гость молча поднял раскрытые ладони, словно отметая всякую неловкость, и Орикон заметил, что ладони эти отмечены мозолями от тетивы и рукояти меча. Стало быть, воин. Несколько секунд корабельщик потратил на то, чтоб бросить в еле тлеющий очаг полено, отряхнуть опилки с одежды, предложить незнакомцу подойти поближе к огню, а меж тем украдкой его рассмотреть. Визитер был высок и статен, пепельная грива давно не знала гребня, камзол, в прошлом, весьма недурной, носил следы долгих и тяжких скитаний. Рукава туники были грубо оборваны от самых плеч, обнажая мускулистые руки, на которых местами виднелись недавние ожоги. Внимательный взгляд темно-янтарных глаз, упрямый подбородок. Орикон почувствовал укол любопытства. Что нужно от честного корабельного мастера этому чужаку с внешностью авантюриста и осанкой вельможи? А гость тем временем прямо и открыто взглянул Орикону в глаза: - Мастер, я пришел с несколько самонадеянным желанием, и прошу твоего совета. Последний год я провел на войне… Орикон кивнул, Война Колец, пронесшаяся безжалостным смерчем по доброй половине мирных земель Средиземья, и в Митлонде вызвала немало тревог. -… Судьба распорядилась так, что вернуться с этой войны мне оказалось некуда. А потому я отправился к морю, чтоб найти здесь новый путь. Корабельщик понимающе приподнял брови: - Ты жаждешь благости Валинора? Это верный путь для одинокой и раненой души, но в этом тебе поможет наш владыка, мудрый Кэрдан. Но гость, к удивлению Орикона, отрицательно качнул головой: - Я не стремлюсь в Валинор… Мастер, я хотел бы работать на верфях. Исполнимо ли мое желание? Корабельщик был немолод, даже для эльфа, и удивить его было не каждому по силам. Но, услышав эту просьбу, он на миг замолчал и сдвинул брови. Гость всем своим видом казался уместней на крепостной стене с луком, нежели на стапелях с топором. Зачем ему тяжкий труд кораблестроителя вместо лихой и бесшабашной солдатской доли? - Как твое имя, чужеземец? – медленно проговорил Орикон. В ответ губы гостя тронула чуть горькая усмешка: - Зови Хирингель. Мастер снова поймал взгляд гостя. Не издевается ли? Хирингель… «Искатель забав»… Но лицо эльфа не выражало и тени сарказма. Что ж, будем говорить без уверток. Орикон шагнул вперед: - На верфях всегда вдоволь работы, Хирингель. И работа эта тяжела, подчас тщетна и чревата многими скорбями. Мне больно за тебя, как за любого, кто лишился родного очага. Но я вижу, что ты и на собственных ногах стоишь твердо, и руки твои привычней к оружию, чем к камчатным салфеткам. Тебе будут рады в любом войске. Хирингель взглянул в камин, и на секунду показалось, что он сдерживает боль. - Я устал убивать, мастер Орикон. Я делал это слишком долго. Я хочу научиться создавать. Орикон сжал губы, подавляя скептическую гримасу. Похоже, он понял. Этот оборванец с царственной посадкой головы, вероятно, порвал с семьей. Отвоевал, набрался опыта, сыт по горло муштрой и экзерцицией, но домой сунуться не с руки. Скитаться по людям да гномам не станет ни один эльф. Вот и ищет белокурый ренегат спокойствия и сомнительной романтики. Но зря речи плести мастер был не охотник. Посмотрим, долго ли продержишься ты, искатель забав. Со свойственной ему бесцеремонностью Орикон взял эльфа за руки и пытливо их осмотрел. Огрубевшие ладони с длинными крепкими пальцами были далеки от нервной хрупкости. Хм… На верфях вечно не хватало рабочей силы. Что бы ни думали другие народы об эльфах Серых Гаваней, далеко не каждый из них рвался гнуть спину на пронизывающем ветру или под палящим солнцем. А уж одержимых, вроде самого Орикона, было и вовсе по пальцам перечесть. Да, пара рук будет совсем не лишней… И, что греха таить, поумерить самонадеянность у породистого вояки тоже было заманчиво. Однако он должен был предостеречь… - Хирингель, я знаю то томление, что терзает эльфа, услышавшего шум моря. Его роковая сила не более чем тема для стихов. Оно преодолимо, если не пойти на зов, и со временем угасает, хотя может иссушать сердце годами. А вот посвятив себя морю, ты скоро узнаешь, что оно не только прекрасно, могущественно и мудро. Оно жестоко, властно и своенравно. Ты можешь до крови стереть руки, вытесывая киль, кладя доски бортов, плетя рангоут. Ты можешь вложить в корабль свое вдохновение и полет самых смелых мыслей, сочинить его, словно балладу. Ты будешь плакать от счастья, спуская его на воду. А море усмехнется тебе в лицо и назавтра раскрошит дивное судно о неприметную скалу, прячущуюся в пучине. Море часто потешается над нами, мнящими себя его укротителями. Оно крадет друзей, в секунду смахивает в небытие месяцы работы, и что всего тяжелей – оно полонит душу. Ты можешь возненавидеть его, но оно тебя уже не отпустит. Ты будешь грезить его пеной и брызгами в любом краю, пока не сдашься и не вернешься к нему на поклон. Снова повисла короткая тишина, и вдруг глаза Хирингеля потеплели. - Ты грозишь мне безжалостным врагом, мастер, а твое лицо светится любовью к нему. Не зазорно продать душу господину, заслуживающему такое преклонение. Орикон сжал кулак, хотя лицо его не дрогнуло. Ответ всколыхнул легкое раздражение, словно бродяга со странным именем заглянул в его несгибаемую душу и тронул тщательно скрываемую, самую тонкую и звонкую струну. Но Хирингель попал в точку, и корабельщик вдруг понял, что не ему пытаться отвадить кого-то от своего лазурного, пенного бога. Не беда, бог сделает это и сам. - Если ты решил, будь по-твоему, попытай свои силы, - Орикон отбросил за спину выцветшую косу и выпрямился, - но будь готов к немалым тяготам. Привыкшему разрушать – созидать нелегко. - Благодарю тебя, мастер, - показалось ли корабельщику, или действительно в сдержанном голосе прозвучала глубокая искренность. - Благодарить ли меня, решишь через месяц. Возможно, ты станешь меня проклинать. Когда ты прибыл в Митлонд? - Два часа назад. У этого оборванца была поразительная способность давать сбивающие с толка ответы. Но Орикон не подал виду. - Ну, значит, тебе стоит немедля осмотреть верфи, пока еще не стемнело. Если до той поры не передумаешь – разместишься с нами. Все, кто работают здесь, живут прямо на верфях, к комфорту привычных нет. Тебе, надеюсь, доводилось спать на жестком тюфяке? - Доводилось и на голой земле, - опять эта еле слышная усмешка в спокойном тоне. Корабельщик распахнул дверь мастерской, и вовнутрь ворвался стылый вечерний бриз. - Вот и прекрасно, такая возможность у тебя тоже будет. И сразу подумай, сколько времени подряд ты способен есть только рыбу. Хирингель, похоже, уже невольно забавлялся нападками Орикона. - Не думаю, что это сложнее, чем несколько месяцев есть только черствый хлеб. Тут уже усмехнулся и корабельщик. Непробиваемое хладнокровие оборванца ему нравилось. - Тем лучше. Пойдем, я покажу тебе все, что успею. Орикон не собирался искать способов заинтересовать чужака. Преданный своему делу фанатически, он считал, что созданный для моря услышит его сам. Тот же, кто не услышал, просто не должен зря тратить время. Он стремительно шел вдоль стапелей, сначала отрывисто, а потом все более увлеченно описывая суда, названия снастей и инструментов. Он проводил рукой по крутым бортам недостроенных кораблей, как по плечам друзей. Пахнущие солью и обтрепанные канаты свивались в умелых ладонях в затейливые узлы, полотнища парусины он оглаживал, словно шелка бальных платьев. Верфи были огромны. Едва вытесанные кили, недостроенные суда, корабли, поврежденные непогодой, и просто вытащенные на берег для кренгования, все они были здесь. Порт Митлонда видел лишь белых лебедей, ослепительных в стройности своей и стремительной грации. Как наивны были песни, что складывали о легендарных Гаванях в Средиземье! Не чудо, не волшебство и не воля Валар, а лишь усердный, преданный труд создавал эти прекрасные корабли, бывшие для эльфов лучезарным символом пути в Благословенный край. … Было совсем темно, и ветер подвывал и шелестел среди снастей, когда Орикон и его спутник вернулись к мастерской. Эльф поглядывал на Хирингеля задумчиво и пытливо. Тот же выглядел ошеломленным, а на лице застыло странное выражение незащищенности. - Что скажешь? – нарушил молчание Орикон. Хирингель несколько секунд молчал, и вдруг вскинул на мастера вспыхнувшие глаза. - Я не стану кривить душой. Я шел сюда, ища новую жизнь, какой бы она ни была. А сейчас я знаю, что останусь здесь, каких бы трудов это ни стоило мне, Орикон. Корабельщик машинально провел пальцами по камзолу, стряхивая извечные опилки. Ему хотелось верить этому непонятному для него пришельцу. Ему всегда хотелось верить в эти слова… - Поздно уж, чужестранец. Мы поднимаемся с рассветом. Пойдем, покажу, где наш ночлег… И не поддавайся первому впечатлению, все теряют голову от этого места в первый раз, такое уж наше корабельное дело… колдовское. … Звезд почти не было видно. Шум моря, когда-то вызывающий внутри неясную, томительную дрожь, сейчас мягко ласкал слух. Хирингель… Зачем он выбрал это нелепое имя? Зачем оставил на себе тавром оскорбительный эпитет отца? Леголас прикрыл глаза и прижался лбом к гладко вытесанному наличнику окна. Неважно. Все будет завтра.