Одинокий стяг

- Внимание! – Орикон вскинул руку, - Ульмо нам в помощь, давай! Шестеро эльфов выбили клинья из-под киля, застонали крепления, и корабль плавно и горделиво заскользил по стапелям. Замерли в едином восторге сердца, а мастер, побледнев от волнения, шептал молитву Валар, призывая благословения ветра и вод на свое новое детище. Сотни судов спустил на воду Орикон, и со многими расстался навсегда, но каждый раз переживал эти волшебные минуты, словно впервые. Разгладились суровые морщины меж бровей, кобальтовая синева волн колыхалась в распахнутых глазах, и всякий, кто взглянул бы сейчас на просветлевшее лицо, узрел бы отсвет истинного счастья. С гулким всплеском корабль врезался килем в холодную синь, взметнув тугие гребни, клином разошедшиеся в стороны. Стапели дымились растертым, почерневшим жиром. - Я нарекаю тебя «Ортелиан», - Орикон вернул себе твердость голоса, и эльфы разразились шквалом восторженных криков. Спуск судна на воду был праздником всегда и неизменно захватывал корабельщиков. Из восхищенного безмолвия Леголаса выдернул тычок в плечо. Мастер хмурился, сдерживая улыбку: - Не стой кипарисом, бездельник, поглазел, и будет. Марш собираться, сегодня войдешь в команду, что судно в Митлонд поведет, а то совсем на бережку распустился, – и Орикон снова пребольно, но вполне дружески огрел лихолесца меж лопаток. Леголас усмешливо поглядел мастеру вслед. В этом был весь Орикон. Он знал, что еще не выходивший в море Хирингель будет счастлив этой возможности, но не был бы Ориконом, если б не пожаловал эту честь под видом наказания. *** Это могло заставить забыть весь мир… Отлетели все тревоги и канули все скорби, сметенные крепким холодным ветром, рвущим из рук концы канатов. Бескрайний простор Великого моря с востока был отчеркнут от опушенного облаками неба полуразмытой линией горизонта, а с запада обрамлен изломанной чередой белых скал. Эта вольная ширь пробуждала в Леголасе странное, непривычное чувство собственной незначительности и суетности своих мелких личных катастроф. Эльфийские корабли не знали рифовой системы, они управлялись штурвалом и двумя большими парусами, из которых первый был прямоугольным, второй клинообразным, и площадь их можно было изменять с помощью нижнего поперечного бруса, поднимая или опуская его. Горделивый изгиб там, где другие суда, в том числе умбарские, несли прямой бушприт, сообщал судну поразительную маневренность, тайну которой знали лишь митлондские мастера. Эльфы были убеждены, что любой Квенди несет в глубинах души зов Великого моря, а потому постичь науку мореплавания способен без сомнения. До Митлонда было рукой подать. Если по суше верфи и город разделяло менее десяти лиг, то морем, с учетом прихотливой береговой линии, расстояние растягивалось лиг до двенадцати, и при попутном ветре суда проходили их за два часа. На корабле царил веселый гомон: - Поднимай парус! – махнул рукой Астал… …Эльфы бортовой качке не подвержены, однако первые несколько минут Леголасу казалось не так просто удержать равновесие на ходящей ходуном палубе. Но Астал, назначенный в этот короткий рейд кормчим, не дал ему размышлять об этом неудобстве, и вскоре лихолесец обращал внимание на покачивание судна не более чем на конский аллюр. Ему было попросту не до того… Пришло время учиться искусству подъема парусов. Парус поднимали вдвоем, и требовало это мастерства и слаженности движений. Первая попытка удержать парусный шкот в руках едва не стоила ему ободранных ладоней, а в перчатках руки теряли необходимую чувствительность. Астал подшучивал и уверял, что наука эта нехитрая, и Хирингелю придется ей обучиться сию минуту, если он хочет прийти в Митлонд дотемна и успеть насладиться радостями этого древнего, но столь веселого и шумного города. Гванур, держащий противоположный конец, изводился от волнения и давал массу ценных советов. Но тугая пенька змеей ускользала из рук, угол паруса бился, как живой, и, хотя удержать шкот Леголасу удавалось, закрепить его было задачей поистине головоломной. Морской узел он научился завязывать еще на верфи, но сейчас лихолесцу казалось, что он сроду не держал веревки в руках. Ну же… Обозлившись, порядком устав и сквернословя сквозь сжатые зубы, Леголас плавно и с силой потянул на себя шкот. Парус вздулся, и эльф физически ощутил, как мышцы левой руки готовы затрещать… Петля, продеть конец веревки, снова петля, затянуть… Еще немного…Парус разгладился, натянувшись симметрично и туго, желтоватое в лучах утреннего солнца полотнище, громко хлопнув, распростерло над кораблем герб Серебристых Гаваней. Слегка вздыбилась крутая лебединая шея «Ортелиана», и корабль понесся вперед, послушный штурвалу, и словно сам счастливый этой новообретенной свободой. Леголас опустил руки, борясь с недостойным желанием потереть слегка нывший бицепс, а по плечам уже хлопали ладони и кипели вокруг одобрительные возгласы, а громче всех бушевал неугомонный Астал, клявшийся, что первый свой парус Хирингель должен отметить добрым вином. В мутной дымке показались впереди мачты Митлонда… *** Солнце не поднялось в зенит, когда «Ортелиан» приблизился к порту. Еще издали глаз легко различал лес мачт, яркие пятна теребимых бризом стягов, а дальше в легком тумане лежал старинный город. Корабль, влекомый уверенной рукой кормчего, накренился в развороте, полоснув на ветру парусами, и неторопливо вошел в гавань. Бесчисленные корабли в живописном мозаичном порядке стояли на якорях. Здесь были величественные эльфийские «лебеди», и грубоватые нефы, вероятно, захваченные в свое время Гондором во время атак умбарских корсаров, простые рыбачьи барки и хищного вида драккары, что недолюбливал Орикон. Морские баталии были в Средиземье мало распространены, чаще всего для целей боевых корабль применялся лишь как транспорт, доставлявший воинов к месту битвы. Паруса белые или расписанные, свернутые, распущенные, создавали красочное панно, поражавшее диковатой и вольной красой даже привычный глаз. На отлогом берегу, обрамленном хаотично расположенными холмами, раскинулся Митлонд… Белый камень скал соседствовал с белым мрамором, острые пики темно-зеленых кипарисов слегка покачивались на ветру меж колоннад и монументальных фасадов. Митлонд жил гармонией и красотой. Здесь не было грозных башен, суровых бастионов и могучих крепостей, столь привычных Леголасу. Каждая линия изогнутых, убегавших вверх лестниц, каждый излом крыш дышал художественным вкусом и любовью. Это был самый древний… и самый мирный город, что видел в жизни лихолесец. Именно так, вероятно, и должны были выглядеть города Квенди. «Ортелиан» подошел к пристани, заскрипели крамболы, и якорь с плеском ушел под воду. Упали сходни, и команда ровным строем сошла на берег, где их уже ждал владыка Серебряных Гаваней Кэрдан. По традиции, он принимал корабль во флот Гаваней самолично, и эльфы верфей негласно считали это особой честью. Леголас, стоявший среди остальных, старался не глазеть на Старейшего эльфа, но против воли всматривался в точеные черты Кэрдана. Владыка был стар и необычайно юн. Высокий гладкий лоб странно гармонировал с почти серебряными волосами, поражающая статностью и силой фигура не ведала поступи веков, а устремленный куда-то вовнутрь взгляд серых глаз и усталая линия губ выдавали многие и совсем не легкие тысячелетия жизни. Леголас спохватился, и, устыдившись собственного бесцеремонного любопытства, уже было собрался отвести глаза, когда взор Кэрдана остановился на его лице, и чуть дрогнули прямые брови в легком жесте удивления. Невольно вспыхнув, Леголас машинально поклонился и неприметно шагнул назад, затерявшись среди команды. После торжественной передачи судна владыке и многочисленных любезностей, корабельщики сочли деловую часть своего путешествия завершенной и веселой гурьбой повалили в трактир. Митлонд, столь претенциозный и величавый в великолепии своих колонн, резных пилястр и фонтанов, в портовой части был шумным и оживленным. Здесь толпился развеселый народ в неизменных легких серых плащах, здесь было не счесть лавок и мастерских, здесь оценивали жемчуг (что сразу напомнил Леголасу о Россе), изготовляли украшения, продавали ткани, вина и оружие, и жизнь бурлила, словно кипящий котел. - Хирингель! – звонкий оклик Гванура вырвал Леголаса из зачарованного созерцания длинного кинжала. Чеканная рукоятка лежала в ладони, словно влитая, солнечные блики метались по гладкой стали. Эльф восхищенно качнул кинжал в руке, описал запястьем полукруг, вслушавшись в свист рассекаемого лезвием воздуха. - Сейчас, погоди! – Леголас сунул руку в карман. Без этого чуда он отсюда не уйдет. Но Гванур уже стоял рядом: - Снова клинок? Да будет тебе, вояка, где ты врагов тут сыщешь? Или жаркое им за ужином резать будешь? – Зеленоглазый весельчак потянул лихолесца за рукав, - пойдем, трактир прямо за углом. Еще немного поколебавшись, Леголас положил кинжал на прилавок, поклялся себе вернуться в эту лавку и последовал за Гвануром. Его не оставляла легкая досада, но, вероятно, здесь его воинственные привычки и правда были неуместны. Трактир встретил их свежим запахом сосновых опилок и терпким ароматом вина. Широкие окна с массивными ставнями, обилие бочонков темного дуба и низкий потолок с основательно закопченными балками удивительно напоминали Рохан. Вероятно, трактиры во всех краях имеют общий дух. Здесь не хватало разве что белокурых девиц с полуобнаженными плечами, что со смехом разносили эль. Темное, почти черное вино полилось из бочонка. Хозяин трактира, шутник Ферен с цепким, «запоминающим» взглядом умных глаз поблагодарил господ корабельщиков за честь, поднял кружку за процветание Митлонда, и, поклонившись, отошел. Пирушка затянулась не на один час, и Леголас совсем оттаял душой среди хохота и песен. За первым бочонком последовал второй, а вскоре к команде присоединились и несколько митлондцев, между возлияниями введя корабельщиков в курс свежих новостей. - Вы назовете меня лжецом, судари, - щеголеватый нолдо с жемчужиной в ухе многозначительно щелкнул пальцами, - но в Гондоре снова неспокойно. Государь Элессар едва взошел на трон, а, поговаривают, его права уже спешат оспорить. Сотрапезникам до этого оказалось мало дела. Право, о суетливости и непостоянстве людей эльфы знали немало, хоть и не переставали удивляться им. Леголас же насторожился. - Но это, господа, не все, - Ферен вновь приблизился к столу, привлеченный шумом, - в Рохане снова замечены малочисленные отряды орков. Они не нападают и ведут себя совершенно мирно, строгим порядком продвигаясь куда-то на север, вероятно, ища убежищ. Север лежал далеко, орков эльфы бояться были не приучены, и новость так же потонула в смехе, лишь Леголас снова ощутил укол тревоги, впрочем, списав ее на привычную свою подозрительность. *** Возвращались на верфи уже затемно, в изрядном хмелю, по гладкой дороге приветливо светлеющей среди густых вересковых зарослей. Потрескивали в ночи четыре факела, веселое буйство уступило место умиротворенной болтовне и вспархивающему то и дело смеху. Уже пройдены были первые четыре лиги, Митлонд остался позади, и эльфов окружила летняя ночь, хлопотливо звенели цикады и сосны шептались в вышине. В кустах ворохнулась какая-то живая тварь, и Леголас расслабленно подумал, что лисы удивительно неуклюжи в этих краях, в Лихолесье они двигались, будто тени. А вот снова… Леголас невольно прислушался, как негромко скрежещут потревоженные ветки. Что за… И вдруг отшатнулся назад, удержав руками идущих рядом эльфов, а в полушаге впереди несколько острых предметов со знакомым свистом вылетели из кустов, тускло блеснув в свете факелов. Корабельщики застыли, ошеломленные, а из густой тени вереска выскочили около двух десятков темных фигур. Огни выхватили из темноты косматые меха грубых одеяний и молодые, угрюмые лица. Дунландцы… Это было неслыханно, буйные жители равнин никогда не осмеливались атаковать Митлонд… Но Леголас этого не знал, а потому, не тратя секунд на удивление, привычным движением вскинул руку за плечо… и не нащупал рукояти дагги. Безоружен… безоружен, как идиот, перед этими головорезами… И тут снова свист вспорол воздух, и прямо позади Леголаса кто-то с коротким стоном осел наземь… Раздумывать больше не приходилось, не ожидая новой атаки, лихолесец метнулся вперед. Их было много, они были вооружены, но этим грубым и довольно медлительным бойцам можно было помешать завладеть ситуацией. Удар сложенной ковшиком ладони по уху ближайшего заставил его оглушенно качнуться вправо, Леголас резко ударил падающего локтем в подбородок и обернулся к следующему, заносящему топор. Отклониться, пропуская тяжелое лезвие, рубануть ребром ладони в шею, ненадолго выводя из строя, а тем временем вслепую ударить сжатым кулаком назад, откуда слышится дыхание нового нападающего… Костяшки пальцев безошибочно врезались в хрустнувший нос, а с боков уже надвигались сразу двое. Лихолесец, недолго думая, сбил одного ударом ноги в живот и попытался из этого малоустойчивого положения настичь второго, но тот пригнулся, пропустив кулак эльфа над собой и взмахнул тяжелой булавой… Не успеть… Леголасу не хватало доли секунды, чтоб восстановить равновесие и уйти от удара… но дунландец вдруг рухнул наземь: позади него стоял Астал с дубиной первого упавшего. - Спасибо… - выдохнул Леголас и снова ринулся на противника. Эльфы за несколько секунд неравного боя успели стряхнуть хмель, и на дороге завязалась шумная драка. Дунландцев было вдвое больше, безоружные корабельщики оказались в кольце. Трудно было атаковать врага, противопоставляя топорам голые руки. Ах, как жалел Леголас сейчас о своих верных даггах… или о кинжале, что так неразумно оставил в лавке… Он сражался, беспощадно и яростно, а затуманенный пылом боя мозг вмещал лишь один вопрос: кто был тот, что упал у него за спиной, пораженный дротиком? Он не чувствовал боли, хотя пропустил уже несколько ударов, но как же неравны были силы… Идея озарила в кратчайший миг. Лихолесец увернулся от чьей-то дубины и подхватил два брошенных факела, ярко пылавших на утоптанной земле. Будь свят суровый наставник, не устававший повторять: «В руках воина и восковая свеча станет оружием». Сжав древки, словно рукояти любимых клинков, Леголас вклинился в свалку. Полыхающие факелы ожили в сильных руках, они чертили огненные дуги в воздухе, рассыпая снопы искр и сметая противников, чей инстинктивный страх перед огнем заставлял их бросаться врассыпную от разъяренного эльфа. Заполыхало чье-то одеяние, и дунландец, позабыв о бое, с воплями сдирал с себя горящие куски меха. Безжалостные сгустки пламени впивались в руки, заносящие топоры, горячо проносились у самого лица, грозя поджечь волосы, адской болью безошибочно жалили открытые участки тел. Дунландцы ослабили натиск. Это не были настоящие матерые воины, просто сборище молодых искателей сомнительных подвигов, и десять подвыпивших остроухих должны были стать легкой добычей. Но наступавший на них эльф с полубезумными глазами и двумя факелами в руках вовсе не казался мирным митлондским Квенди. Он умел и не боялся убивать… Казалось, исход боя был решен, как вдруг один из дунландцев незамысловато швырнул дубину Леголасу прямо под ноги, удар пришелся точно в колено, и эльф упал. Дунландец рванулся к нему: убить этого бойца, а с остальными можно будет сладить… Невозможно, немыслимо вернуться в селение побежденными… …Леголас увидел взлетающий над головой топор, швырнул один факел в чью-то косматую спину и молниеносно откатился в сторону. Лезвие с воем пронеслось мимо, и дунландец снова вскинул оружие, твердо намеренный добить упавшего врага. В полутьме сквозь спутанные волосы яростно сверкали глаза. Леголас взмахнул факелом, метя противнику в лицо, но древко переломилось под новым ударом топора, оставив в руке эльфа бесполезный обрубок. Снова откатившись вправо, Леголас раскинул руки, пытаясь нащупать что-то, что сошло б за оружие… хоть что-то… Еще один рывок по земле, топор отсек несколько золотистых прядей… и в этот момент ладонь нащупала валяющийся в пыли дротик. Леголас очередной раз увернулся, с силой ударил врага ногой под дых, рискуя самому уронить на себя топор, взметнулся на колени и всадил дротик по самое оперение в грудь дунландца. Тот пошатнулся, выронив оружие, и тяжко рухнул наземь. Бой прекратился, словно по волшебству. Эльфы и дунландцы отпрянули в стороны от первого убитого. Атакующие юнцы, самозабвенно и жестоко игравшие в воителей, ошеломленно смотрели на товарища. А Леголас снова взял факел и склонился над телом. Отвел спутанные волосы с бескровного лица и тихо вдохнул… Перед ним лежал Гарт. Мечтающий стать воином юный дурак, так нелепо павший от руки того, с кем недавно попрощался почти дружески… Вдруг темные ресницы дрогнули, открыв мутнеющие глаза, остановившиеся на ярко освещенном лице эльфа. Разомкнулись губы, исторгнув еле слышный хрип: - Ле-го-лас… - голова Гарта упала набок, и взгляд остекленел. Лихолесец, бледный, как мел, обернулся: - Забирайте своего и проваливайте… - коротко бросил он дунландцам, и те молча повиновались. А эльф уже метнулся к остальным, сгрудившимся вокруг кого-то, лежащего на земле. Без церемоний растолкав всех, Леголас пробился в центр круга: в пыли распростерся Гванур. Дротик торчал меж ребер, на камзоле расплылось темное пятно. Не веря глазам, Леголас опустился наземь, лихорадочно хватая холодные руки друга, безуспешно ища биение пульса у кромки рукавов. Кто-то уже прижимал ухо к неподвижной груди, кто-то тихо молился. Леголас не слышал, он стоял на коленях, прижав ладонь ко лбу Гванура, шепча целительский напев, и путая слова, чувствуя, как трескается ледяной панцирь невозмутимости, в который он облек себя с того дня, как перестал быть самим собой. Он упивался своими переживаниями, прятался за выдуманным прозвищем, не сознавая, как дорог стал ему этот невыносимый зеленоглазый насмешник. Он и не заметил, как обрел друга, не успел его оценить, не подпускал к себе ни на шаг ближе, и теперь этот друг уходил навсегда. Еще раз, снова попытаться, быть может, еще теплится искра жизни, которую можно раздуть… В сгустившейся предрассветной тьме потрескивали догоравшие факелы.