Одинокий стяг

Леголас стоял на корме корабля, глядя, как убегает назад клинообразная борозда, врезаясь прозрачными бурунами в киль идущего следом «Рофала». Ночные вахты были невообразимо скучны, но в ясную погоду всегда можно было потолковать с кормчим и тем скоротать время. А сейчас приходилось неотрывно следить за поврежденным судном, кое-как подлатанным командой, но худо слушающимся кормила и запросто могущим сойти с курса, а то и протаранить «Алькарин», не сбавив вовремя ход. Они быстро нашли «Рофал» и через два дня уже смогли тронуться в обратный путь. Вопреки опасениям Орикона, врагов на побережье им не встретилось. Места близ Эред Луин вообще поражали пустынностью, и кроме чаек да несметных, злобных москитов эльфы не видели на берегу ничего живого. Север Средиземья очень отличался от привычных Леголасу густых лесов да изобильных равнин центральных земель. Почти два дня подряд по левому борту тянулись одни и те же сумрачные фьорды, изрезавшие берег, словно грубая каменная бахрома. Скалы, то темно-серые, то кобальтово-синие, то почти черные, там укрытые небрежно наброшенными сосновыми вальтрапами, здесь опушенные вереском, тянулись лига за лигой, оглашаемые лишь мерным гулом прибоя, да заунывными криками чаек. Их холодное величие было не лишено особой, суровой красоты, и Леголас нередко засматривался на прихотливые каменные зигзаги, жалея, что под руками нет бумаги и пера. Путь был бы весьма любопытен, и даже приятен, если б не одно обстоятельство. Враждебность Лагора перешла грань прежней неприязни, превратившись в откровенную ненависть. Он уже не задирал Леголаса, не пытался ужалить резким словом или саркастическим замечанием, Лагор молчал, но везде и всюду Леголас чувствовал его тяжелый взгляд. На верфях ядовитого нолдо можно было просто не замечать, здесь же, на небольшом корабле посреди морской глади, эта нелепая вражда становилась обременительной не на шутку. Остальные не пытались вмешиваться, считая, что у Хирингеля и Лагора есть свои причины для раздора. Но лихолесец устал, и все больше укреплялся в мысли, что с Лагором пора выяснить отношения всерьез. Он, конечно, не стал бы затевать ссор на судне, но по прибытии на верфи разговор предстоял незамедлительно. … На палубу вышел Рандир, хмуро застегивая камзол. Подойдя к Леголасу, он оперся на борт и тоскливо обозрел морскую гладь. Рандиру не хотелось в порт, он всегда был более моряком, нежели корабельщиком. - Что за дивная ночь, Хирингель, - эльф глубоко вдохнул и мечтательно засмотрелся в небо, - не видеть бы земли еще несколько дней… - вдруг Рандир запнулся и снова втянул воздух. – Ты ничего не чуешь? - Дымом издали несет, - отозвался Леголас, тоже принюхавшись, - лесной пожар, не иначе, сосны горят. Рандир безразлично пожал плечами. Ему было мало дела до далеких безымянных лесов. К утру суда уже должны были достичь Гаваней. - Иди отдохни, Хирингель. Завтра Орикон, чего доброго, «Рофал» ремонтировать заставит, - эльф безнадежно покачал головой. Леголас ободряюще хлопнул Рандира по плечу и двинулся, было, прочь, как вдруг остановился: на горизонте, чуть восточней курса, ночное небо обагряло отдаленное дрожащее зарево. - Нартан, - окликнул он кормчего, - погляди! Эльф вскинул голову: - Пожар где-то. Да тебе-то что, потушат. Но Леголас продолжал вглядываться в ночь. Он хорошо уже знал эти берега, скалистые и безлесные… Что же так ярко пылает в этих каменистых местах? Страшное подозрение закралось в голову, быстро превращаясь в уверенность… И тут же, словно в ответ на его догадку, раздался крик Рандира: - Эру милосердный, верфи горят! Этот отчаянный вопль разнесся в тишине, сметая царящий над морем ночной покой. Эльфы, едва проснувшись, бросились к бортам, во всю зоркость острых своих глаз всматриваясь в стоящий над горизонтом багровый отблеск. Страшная весть быстро перепорхнула на «Рофал», и скоро шквал криков, молитв и ругани беспорядочно бушевал над двумя кораблями, команды которых могли лишь бессильно неистовствовать, не имея возможности быстро достичь берега, и изнывая от тревоги и неизвестности. Что за несчастье поразило верфи? Опрокинутый на уголья чан со смолой? Не погашенный вовремя факел? Ответов не было, и оставалось лишь исходить отчаянием. - Эй! Нартан!!! – с «Рофала», перекрывая шум, донесся громовой рев кормчего Элианта, - оставьте нас! Доползем как-нибудь! Спешите туда, часа за три будете! Нартана не пришлось убеждать. Он махнул рукой в ответ: - Берегите себя! – на «Алькарине» мгновенно взвились паруса, забирая скуповатый ночной бриз, щелкнули стеньги, и корабль устремился вперед. Это были отчаянные часы. Эльфам казалось, что судно почти не движется, хотя «Рофал» давно остался позади. Белые скалы Линдона издевательски медленно проплывали слева. А зарево на горизонте все разгоралось. Нартан бранился, не скрывая чувств, смертельно-бледный Лагор смотрел на паруса так, словно хотел бы надуть их своим дыханием. И вдруг Манве сжалился. Бриз начал крепчать, желтоватое полотно заполоскалось, и туго выгнулось на реях. «Алькарин» понесся на юг. Все ближе и ближе. Лишь выдававшийся в море мыс мешал эльфам увидеть, что же происходило на берегу. Нартан слился с кормилом, идя знакомым ему, как коридор родного дома, фарватером. Поворот, и паруса наклонились, корпус взбил пенную борозду, «Алькарин» вышел из-за гряды скал, и перед потрясенными эльфами открылись верфи… Там царил ад… Сплошной огненный хаос бушевал среди судов, клубы дыма затягивали ночной воздух грязной кисеей, не давая разглядеть, что происходило на берегу. Стоящие на якорях корабли, ждущие ремонта, смены парусов, кренгования, были охвачены пламенем. Языки огня жадно лизали гладкие палубы, стройные борта. Со звонкими хлопками отлетали снасти, пламя гулко гудело в трюмах, вырываясь меж обнажавшихся шпангоутов. Паруса вздувались нарядными золотыми крыльями, рассыпаясь в оранжево-черные клочья. Вот с жалобным стоном рухнула мачта, проваливая горящую палубу и взметая фонтаны ярких искр. Адский, оглушительный рев огня перекрывал привычный шум прибоя. В немом ужасе смотрели корабельщики на свой гибнущий мир. Это был страшный сон, как иначе возможен был этот фантастический, красочный кошмар? - Где все? – вдруг раздался хриплый голос Хирингеля, - почему никто не тушит этот ужас? Его почти никто не слышал, слишком громок был гул пожара, слишком ошеломлены были эльфы. Но лихолесец повысил голос: - Нартан, нужно найти, как причалить. Это не просто пожар, там происходит что-то… другое. Нартан, отряхивая оцепенение, посмотрел на Хирингеля. - Сейчас… подойдем ближе к Мариль-Фалас и попробуем высадиться. Эру… что же это… - всегда энергичное, сейчас лицо эльфа было беспомощным, отблески огня плясали в испуганно распахнутых глазах. Повсюду вокруг были те же бледные лица, опустошенные взгляды, губы, едва сдерживающие дрожь. Лишь Леголас не терял головы. Быть может, он не был храбрее других. Но слишком часто видел он горящие селения, рушащиеся крепости, и душа давно отвыкла замирать при виде этих зрелищ. - Нартан, - лихолесец сжал плечи кормчего, - пожалуйста, соберись. Я не смогу провести корабль к скалам, ты же знаешь. А нам сейчас не до слез и молитв. Быть может, там сейчас гибнет кто-то из наших товарищей, а мы здесь стоим да глазеем. - Да, сейчас… - Нартан заозирался, ища то ли слова, то ли действия, не в силах отвести глаз от бушующего огня. Так больше было нельзя… Леголас сжал зубы и резко ткнул кормчего кулаком в плечо: - Нартан! Мы идем к Мариль-Фалас и высаживаемся, как угодно! Выполнять!! Этот грубый, властный окрик имел поразительную силу. Эльф дернулся, как от пощечины, и крепко обхватил ладонями кормило. Команда рассыпалась по судну, парусность уменьшили, и «Алькарин» двинулся к бухте. Выбитым из колеи корабельщикам был нужен лишь командир, и присутствие духа вернулось к ним незамедлительно, побудив к действиям. Судно обогнуло пылающий рейд, зашло за скалы, и тут… - Вот они! – Леголас указал вперед, - вот, чьих рук вся эта затея! Умбарские пираты! У самого входа в бухту стояли на якорях два узких умбарских нефа. Ни души не было видно на палубах. Леголас обернулся к соратникам: - Чего стоите? - рявкнул он, - эти твари подожгли наши корабли и сейчас, наверняка, убивают наших друзей! Взять оружие из трюма и на берег! Живо! Эльфов не нужно было подгонять. Теперь, когда поразившее их бедствие обрело причину и виновников, они уже не колебались. Якорь с плеском рухнул в воду, и уже через двадцать минут вся команда «Алькарина» стремглав неслась к верфям. Вот и поворот дороги, а вот и конюшня. У самой коновязи лежало чье-то тело, но борода обличала не-эльфа, а посему останавливаться никто не стал. Все рвались вперед, туда, где полыхало пламя, и слышались крики и лязг. Гигантским костром пылал склад такелажа, две опрокинутые бочки смолы разливались по земле огненными ручейками, а между пристанью и мастерскими кипел бой. Сколько людей вмещали эти два нефа? Верфи были буквально заполонены бородатыми, смуглыми головорезами, наступавшими на эльфов. Широкие кривые сабли свистели в воздухе, умбарцы теснили корабельщиков с искусством матерых бойцов, в тонкостях постигших искусство истребления. Но эльфов не стоило путать с мирными хоббитами. Они сражались насмерть, вооруженные кто мечом, а кто и просто корабельным топором, бывшим весьма грозным оружием в сильных руках. Леголас не оглядывался. Он привычно выхватил дагги, без которых уже не покидал верфей надолго с той памятной ночи, и ринулся в бой… Дагги визжали в руках, ненасытно упиваясь этой новой, непривычной кровью. Леголас всегда считал своими исконными врагами лишь орков, и убить человека для него было выбором нелегким. Смерть Гарта и сейчас еще тревожила его совесть. Все было так просто – оттеснить врага и изгнать с защищаемой земли. В этом и была победа. Но сейчас… он не собирался изгонять пиратов. Невозможно было отпустить этих варваров, ненавистных тварей, уничтоживших прекрасные детища эльфийских рук. Впервые за тысячи лет светлый эльф Леголас искал не победы, а лишь мести. Он увидел, как под широким лезвием сабли рухнул наземь Астал. А вон Гванур отчаянно рубится с каким-то здоровяком в синем камзоле. В давке раздавались вопли, проклятия, болезненные стоны, и рев пожара был неумолчным, гулким фоном этому беспорядочному гвалту. Путались под ногами размотанные бухты веревок, взвивались над головой взметенные ветром горящие лоскуты парусины. Полыхала мастерская, штабели свежеотесанных досок обратились в дымные, смолистые костры. Лагор оттеснял огромного умбарца от Астала, с мучительным кашлем зажимающего глубокую рану на груди. Нартан, бледный, с закушенной губой шел на противника с тяжелым топором, волоча одну ногу. То один эльф, то другой падали под ударами клинков. В багрово-дрожащем полусвете подчас трудно было отличить своих. Быть может, эта ночь должна была стать последней ночью митлондских верфей. Пираты, объятые жаждой убийств, опьяненные той особой эйфорией, какую вызывает в разрушителях порождаемый ими хаос, наседали на эльфов, вынужденных сражаться не лишь с врагом, но так же с владевшим ими ужасом от зрелища гибнущего вокруг милого им мирка. И вдруг… - Парни! – этот громкий зов нельзя было спутать ни с одним другим голосом. Орикон кликал своих корабельщиков, - док! Загоняйте туда мерзавцев! Крик на квенья пиратам было не понять, но эльфы поняли замысел мастера мгновенно. Хаотичная схватка неуловимо сменила облик: корабельщики, до того самозабвенно машущие оружием, начали стягиваться вместе и отступать к северной оконечности верфей, где меньше стояло судов. Пираты быстро заметили этот маневр и истолковали на свой лад: - Глядите, а остроухие-то струсили! – раздался чей-то глумливый крик, умбарцы разразились издевательскими восклицаниями и с удвоенной энергией начали теснить эльфов к северу. В ослепляющем ликовании той легкой и многокровной победы, они последовали за отступающими жертвами вдоль причала, и не заметили опасности даже тогда, когда под ногами их заскрипел дощатый настил. Здесь, на хлипких досках, бой закипел с новой силой. Эльфы пытались окружить пиратов и заставить тех сбиться в толпу. В двух шагах на стапелях ярко пылал объятый пламенем недостроенный корабль, обдавая сражающихся беспощадным жаром. Нужно было спешить, подгнившее от морской воды дерево под множеством ног потрескивало все отчетливей. Еще немного, и эльфы попали бы в собственную ловушку. Последние взмахи мечей, последнее усилие… - Давай!! – разнесся над толпой крик Орикона, и эльфы бросились врассыпную к краям дока. Пираты едва успели опомниться и броситься вдогонку, когда около сорока топоров разом вгрызлись в доски настила, те с оглушительным треском подломились и рухнули вниз, в черноту дока, где эльфы ремонтировали пробитые борта судов. Те, что успели выбежать за пределы гибельного квадрата, в беспорядке заметались по краям зиявшего провала. Одни нагибались, пытаясь разглядеть, какая судьба постигла упавших. Другие с яростным воем вновь атаковали корабельщиков. Из темноты дока неслись крики, хрип и стоны. Оставшиеся несколько десятков пиратов, успевших избежать падения, сражались насмерть, понимая, что пощады ждать не приходится, и торопясь погибнуть с оружием в руках. Но Орикон еще не закончил своего боя. - Все сюда! – раздался его крик от стапелей, и эльфы рванулись на зов, - руби опоры! Леголас последовал взглядом за повелительным жестом мастера… и почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Орикон предлагал… нет, требовал обрушить в док, на головы упавших пиратов горящий корабль… Рядом, словно в ответ на эти мысли, раскатился среди грохота и треска крик Гванура: - Мастер, да ты с ума сошел! Это же живые люди! С каких пор эльфы орочьи трюки переняли? Зеленые глаза сверкали, отражая всполохи огня, кровь ручейком стекала из-под волос. Но Орикона было не сбить с толку: - Люди? – эльф обернулся, и покрытое копотью лицо исказилось, - это не люди, мальчишка! Это твари, чудовища, пришедшие убивать и крушить! Давай, милосердный Гванур, отпусти их живыми! И они помчатся в Митлонд истреблять наших спящих земляков! А мы будем смотреть на зарева еще и тех пожаров, и умиляться собственному великодушию! - Но Орикон… - Рубить опоры!!! Их надо остановить!!! Любой ценой!!! – губы мастера побелели от гнева. Вокруг него рушилась вся его жизнь, а Гванур предлагал пощадить виновников этого кошмара… Яростно взревев, он первый ринулся к стапелям с топором. Из провала показались руки. Уцелевшие пираты пытались выбраться. Леголас поколебался секунду, и понял – Орикон прав. В этом бою было не до высокой морали. Дагги нырнули в ножны, и лихолесец подобрал с земли топор. Огонь опалял лицо, трещали гладко вытесанные доски, шипела на бортах смола, и Леголас почувствовал слепящий гнев, глядя вот так, вплотную, как гибнет их вдохновенный труд. Топор замелькал в его руках, а вот присоединился и Нартан… Раз, два, три… еще несколько взмахов, и тяжко застонали подламывающиеся бревна, пылающая громада задрожала, и медленно начала оседать набок. Эльфы подтолкнули срубленные стапели топорищами, и горящее судно с грохотом, в вихре искр, рухнуло в док, погребя под собой пытавшихся выкарабкаться умбарцев. Взметнулись кверху вихри раскаленных угольков, волна страшного жара накрыла причал, и провал обратился в огнедышащий застенок ада. Почти две сотни умбарских головорезов встретили смерть на дне мирного дока на верфи митлондских эльфов. А на поверхности, среди разлетающихся головешек и клубов дыма, разгорелась последняя в ту ночь схватка. Пираты, оставшиеся в живых, охваченные ужасом и бешенством, сцепились с обидчиками из последних сил. Их оставалось мало. Из почти трехсотенной орды уцелело не больше тридцати человек. Один за другим они гибли, настигаемые разъяренными корабельщиками. Леголас сражался с могучим умбарцем. Этот рослый, закаленный в боях корсар нападал, как одержимый, неутомимо взмахивая саблей. Равно измотанные схваткой, противники, уже не чинясь тактикой, пытались смести друг друга грубым натиском. Одна из даг эльфа потерялась в суматохе, и теперь в левой руке он сжимал подобранный пиратский палаш, не слишком привычный, но от того не менее острый. Выпад, поворот, выпад!.. Лезвие сабли метнулось к горлу, и Леголас отбил его палашом, лишь жало клинка распороло камзол на груди. Корсар стремительно описал саблей дугу, но не рассчитал инерции тяжелого оружия в усталой руке, эльф снова отмахнул лезвие и в резком развороте ударил противника локтем в челюсть. Не давая ошеломленному пирату прийти в себя, Леголас ткнул его рукоятью дагги в живот и, не прерывая линии движения, ею же нанес удар в подбородок согнувшегося умбарца. Пират рухнул, а эльф занес над ним клинок… и вдруг увидел, как корсар ухмыляется разбитыми губами. - Давай, эльфик, бей… - хрипло проговорил пират, - недолго вам праздновать, остроухие умельцы… - и умбарец закашлялся, мучительно кривя губы. Леголас остановился и опустил оружие. Слова корсара заслуживали внимания. Эльф сорвал с плеч ремни от ножен и скрутил противнику руки. Корсара нужно было расспросить получше, похоже, это был еще не конец. Связав пирата, Леголас огляделся. Бой почти затих, там и сям раздавались отдельные взвизги клинков и брань. Кто-то уже склонялся над ранеными, кто-то пытался потушить остатки догоравших мастерских и складов. Жарко тлели в ночи угасающие горы погибших досок, бревен и парусины. Леголас, невольно забыв о пленнике, устремился к остальным. Тушить было нечего, но нужно было позаботиться о тех, кого можно было спасти… И о тех, кого спасти было нельзя, тоже. Гванур, закопченный и окровавленный, перевязывал изжелта-бледного Астала. Откуда-то раздавались напевы для остановки крови, кто-то со слезами в голосе умолял кого-то очнуться. В еще недавно упорядоченном и мирном месте царил чудовищный, невообразимый хаос. Непонятно было, за что хвататься, кому помогать, что делать первым долгом, и картину этой разрухи лишь неверно и трепетно освещали последние отблески пожара. И вдруг, перекрывая шум, треск и причитания, над верфями разнесся отчаянный вопль: - Отец!!! Нет! Отец!!! Леголас, вздрогнув, словно от удара, обернулся и замер. У самого причала стоял на коленях Лагор. Он сжимал в объятиях бездыханное тело… Леголас потряс головой. Что? А Лагор, раскачиваясь из стороны в сторону, как помешанный, надрывно и горько вопил: - Отец!! Нет!! Эру всемогущий… Ну сделай же что-нибудь!.. Отец!!! Тихо, не веря глазам своим и ушам, Леголас приблизился. Обезумевший Лагор запрокидывал искаженное лицо к небу, сжимая, сжимая до дрожи в объятиях Орикона. Раскрыты были неподвижные серые глаза, опалены выгоревшие волосы, упрямо сжата суровая линия рта. Широкая рана зияла у основания шеи. Бестрепетный корабельщик Орикон был мертв… И ершистый, заносчивый, невыносимый Лагор оплакивал его, называя отцом… Леголас устало сжал ладонями голову. Эру, сколько размышлений, недоумения, обид. А неистовая, ревнивая привязанность Лагора к мастеру объяснялась так просто… Поддавшись порыву, Леголас шагнул вперед и зачем-то протянул руку. - Лагор… - еле слышно прошептал он. А нолдо поднял полные боли и ужаса глаза, и вдруг взял протянутую руку, прижался к ней лбом и зашелся сухими, болезненными рыданиями. Ошеломленный лихолесец не отнимал руки, потрясенный этим бездонным горем. Неужели никто не знал? А Лагор бормотал что-то бессвязное: - …не знал… всегда ко всем… перед отплытием… ненавидел… - и снова захлебывался тяжкими рыданиями без слез. Леголас опустился на колени. Он ничего не говорил, Лагор все равно ничего не слышал. Это было невероятно, невозможно. Только теперь, глядя в мертвые глаза мастера, лихолесец воочию осознал, что верфи погибли. Пока был жив Орикон – жив был сам дух этого места. А сейчас верфи Митлонда лежали в руинах, и ничто уже не могло оспорить их гибели. Один за другим корабельщики подходили к Лагору. Никто не говорил ни слова, все бесшумно касались ладонью груди, отдавая последнюю дань уважения своему учителю, и исчезали, не смея тревожить Лагора в эти страшные минуты. Знал ли кто-то из них его тайну? Быть может, кто-то и знал. Но все молчали, сейчас было не время для разговоров. Вдруг Лагор поднял голову, и на лихолесца глянули совершенно осмысленные глаза: - Хирингель… - голос его прозвучал глухо, - оставь меня… с ним… Не бойся, я ничего не выкину. Я никогда не мог быть с ним наедине, никогда не мог говорить с ним напрямую о том, что мне хотелось сказать. А сейчас у меня, наконец, есть время. Пусть он уже и не слышит меня. Леголас молча кивнул и отошел. - Хирингель… - послышалось вслед, - …спасибо. Лихолесец шел назад, туда, где оставил своего пленника. Смерть Орикона прибавила еще один камень к грузу счета, что был теперь у эльфа к умбарцам. Подойдя к пирату, Леголас вздернул его за ворот камзола и усадил, оперев спиной о полуобгоревший столб. - Принесите воды, - попросил он кого-то, проходившего мимо. Эльфы меж тем приметили живого корсара и начали стягиваться к нему, угрожающе переговариваясь. Леголас принял из чьих-то рук ковш и выплеснул в лицо пленнику: - Ты слышишь меня? – спокойно поинтересовался он. Корсар фыркнул, отплевываясь от воды, и кивнул. Прояснившиеся темные глаза настороженно скользили по стоящим вокруг корабельщикам. Он знал, что его едва ли ждут добрые вести. А Леголас так же спокойно и неторопливо вынул из-за пояса узкий кинжал. - Пират Умбара. Мы обвиняем тебя в нападении, поджогах, убийствах и иных злодеяниях. Наши клинки уже сыты вашей гнилой кровью, и казним мы тебя на ваш, пиратский лад. Однако ты можешь купить смерть быструю и достойную. Эльф сделал паузу. Корсар шевельнул кустистыми бровями, исподлобья глядя на врага: - Продолжай, остроухий. Чего ты хочешь? Леголас пристально поглядел пленнику в глаза: - Ты расскажешь мне, кто вас послал, и что еще запланировано вами, я не верю, что нападение на верфи – просто разбойничий набег. Корсар ухмыльнулся: - Вы, эльфы, наивны, словно дети. С чего ты решил, что я начну с тобой откровенничать? Леголас придвинулся ближе и хищным жестом коснулся острия кинжала. - Это я решил по очень простой причине. Ты же не идиот. И едва ли захочешь, чтоб я сейчас располосовал тебя заживо на оружейные ремни вот этим превосходным лезвием. Корсар, не отрываясь, следил, как длинный палец эльфа выжидательно постукивает по острию. И вдруг снова усмехнулся: - Ты блефуешь, остроухий. Вы не пытаете пленных, мне с эльфами знаться не впервой. Леголас улыбнулся уголком рта, и на щеке обозначился шрам: - Посмотри вокруг. Посмотри на эти руины, пожарища, тела наших товарищей. А теперь посмотри мне в глаза, и еще раз повтори свою тираду. Корсар сжал губы, и повисла тишина. Он понял. Через несколько секунд умбарец заговорил, и на сей раз в его голосе сквозила еле уловимая тревога: - Ты лжешь. Я знаю вас. Вы не способны на истязания. Вы – первые сыны Эру, первородное добро. - Да! Да, Моргот побери! – Леголас оскалился, - я – первородное добро. И я знаю лишь один способ защиты добра – истреблять зло. Говори, тварь, говори, или еще до рассвета ты полностью пересмотришь свои представления об эльфах! Корсар молчал, злоба и неуверенность гнездились на дне зрачков. Леголас резко схватил пленника за волосы, намотал на кулак нечёсаную черную копну и прижал острие кинжала к мочке уха корсара, украшенной массивной серьгой. Пират в упор посмотрел в янтарные глаза, по-тигриному поблескивающие в багровых отсветах, и скрипнул зубами: - Ладно… Убери клинок… Но пусть все остальные отойдут… Леголас медленно обернулся: - Я сам с ним разберусь. Идите, друзья… … Час спустя лихолесец вошел в один из немногих уцелевших шатров, где корабельщики устроили лазарет. Ему нужно было многое рассказать, и еще больше нужно было предпринять, но с чего начать разговор, когда на дымящихся развалинах верфей некому толком его слушать? Над горизонтом занялись первые жемчужные краски зари. Леголас невесело усмехнулся. Он выстроил было для себя новый мир – и вот он тоже рухнул. Придется снова начинать сначала. Но на сей раз он был не одинок.