***
«Поснимал называется, — раздраженно думал Ваня, изредка поглядывая на Светло, — вот тебе и тет-а-тет. День и так не задался, так еще и этот припадочный навязался. А еще он… раздевается! Вот же сука, какой грязный прием!» — Трусы может оставишь? Мне не улыбается на твой зад любоваться. — Вот и сдерживай себя дядь, не для тебя стараюсь. Когда Арсений Сергеевич заходит в помещение, Рудбой пытается натянуто улыбнуться, а Светло приосанивается. У препода вид несколько ошарашенный, если не сказать напуганный. Арсений мысленно призывает все силы и всех богов, даже тех в которых не верит, а он не в каких не верит, дабы не сорваться и не сбежать прочь от этой странной картины. Два его студента, один сплошь забитый татуировками разных мастей, а другой — голый, и зачем-то в пуховике. О времена! О нравы! — Арсений Сергеевич вы проходите, скоро начнем уже — подает голос тот который татуированный, Арса аж всего передергивает. «Знать бы, что они начнут… или все-таки лучше не знать?! Вот тебе и портретная съемка, вот тебе конкурсная работа», сокрушается филолог. — Арсений Сергеевич, а я может, пока Иван тут все организовывает, вас развлеку светской беседой? Знаете, я тут недавно читал одну книгу, «Шатуны» называется, так вот… «А вот и пуховик подключился, да еще нашел что обсудить», — недовольно думает Арс, но вежливо кивает, мол, валяй Ванечка, ни в чем себе не отказывай. Фотограф на какое-то время пропал из поля зрения и притих, и Арсений начал всерьез опасаться, что это затишье — перед бурей. Зато второй его студент тем временем заливался соловьем, не подозревая, что все мысли преподавателя заняты рассмотрением возможных и не слишком позорных вариантов побега. «Вот мелкая дрянь, — думает Ваня, — учили его позировать так что-ли». Ванечка вертится перед зеркалом, попутно распинаясь про какую-то не то книгу, не то статью, Ваня не слишком вникал, да еще так складно рассказывает, Арсений вон замер даже, заслушался. «Лишь бы не засмотрелся, — мелькает на задворках сознания, — А ноги у мелкой дряни красивые, прям как надо ноги. И щиколотки тонкие такие…» Ванечка легонько стучит ногой по штативу, привлекая внимания, и Ваня с облегчением видит, что трусы тот все-таки оставил. — Земля вызывает Рудбоя! Ты фоторужьё то свое расчехлил? Вопреки логике Рудбой краснеет, отворачивается и даже (немыслимо!) не может придумать ответную остроту. Неловко. Но Светло кажется даже не замечает этого конфуза, ну еще бы, дорвался столько внимания и все ему, тьфу ты. С горем пополам Иван собирается, устанавливает камеру, худо-бедно выставляет свет. Обычно у него этот процесс отлажен до автоматизма, но сегодня он в очевидном раздрае. И хорошо что очевидно это только ему одному. Когда он поднимает глаза, в студии их уже двое. Фотограф и модель. Та, которая в пуховике.***
Университет шумит как улей, Мирон несколько отвык от русской речи, да и в целом привык к размеренности и степенному шествию студентов по коридорам Оксфорда. Но в данном случае шум даже не напрягает, а как-то освежает что-ли? Найти Ваню не должно составить труда, хотя он и понятия не имеет где именно искать, надеется на неформальную внешность парня. Мда друг называется, а ведь мог бы и встретить, между прочим. Взгляд выцепляет из толпы высоченную фигуру, и это она еще сутулится. Черт, а парень то симпатичный какой. Как Вано вообще на препода умудрился запасть, при таком раскладе?! Мирон подходит ближе, надевает самую обезоруживающую (это не только его мнение, честно) из своих улыбок и немного игриво (он надеется что так) начинает: — Привет, мне очень нужна помощь. Ты случайно не знаешь Ивана Евстигнеева? Волосы розовые… — А у меня что на лице написано, что я всех пидорасов в округе знаю? Мирон, мягко говоря, теряется от такого откровенного хамства, доброжелательность сменяется подступающим раздражением, зато по лицу напротив прочитать ничего совершенно невозможно. — А ты всегда такой приветливый? Или только мне так повезло? — Попустись жид, вот что за нация, во всем-то вы особенные. «Вот это я фартовый, думает Мирон. — Мало того что он гомофоб, так еще и антисемит. Комбо блять». — Ладно расслабься, хипстер твой поди в продленке остался, вместе с моим дебиком. Им там обычно дяденька учитель материал пройденный, который они «не поняли» по сто пятому кругу объясняет, святой человек! Лицо парня становится карикатурно серьезным и он торопливо крестится, а потом зачем-то крестит и Мирона, а затем продолжает: — Твой то хоть не притворяется, правда дурак. Мирон не знает, насколько серьезным можно считать этот разговор и должен ли он обидеться за Ваньку. «Успеется», — думает он и предпринимает еще одну попытку: — Может проводишь до кабинета? Если конечно не занят. — Отчего же не проводить заблудшую душу, чай не зверь какой. Тебя как звать кудрявый? «Нет ну это уже ни в какие рамки, ну были кудри, наследственность мать ее, но ведь срезал же еще полгода назад», — Мирон инстиктивно потянулся к волосам, но вовремя себя одернул. Или не вовремя, вон этот как ухмыляется. «Странный малый, но красивый черт». — Я Мирон, а ты? — Вячеслав Валерьевич, но ты жидок можешь звать Славкой. А может и не гомофоб, поди знай.