Тот парень из портала

      Дима занимался с Ромой до самого утра, правда, как бы он не хотел того признавать, но он не был знатоком обществознания и схватывал чуть медленнее Бердникова. Может, репетитор из него был по данному предмету на тройку, однако Дима был незаменимым мотиватором. После его «ебучий Бердников, давай-ка ты оторвёшь свой ебучий взгляд от этой мегаинтересной стены и ответишь мне на блядский вопрос, а иначе я выкурю столько сигарет, что весь твой долбанный мир провоняет моим Бондом», - Рома сразу возвращался к занятиям, посмеиваясь от Диминых угроз. Алмазов неплохо объяснял на матном языке, если его друг чего-то не понимал, и дело двигалось куда быстрее, чем если бы Бердников занимался самостоятельно.       - А твои родные не будут беспокоиться, что ты ушёл на всю ночь куда-то? - спросил Рома, когда время на его часах перевалило за десять. У Димы и того было больше.       - Родители в городе - на работу ходят, мы с сестрой одни. Я её предупредил, когда бегал за книгой, что могу вернуться только под утро и чтобы она лишний раз не беспокоилась, - сказал Дима, не отвлекаясь от изучения новой темы. Он всегда сначала быстро пробегал глазами, чтобы примерно знать, как объяснить Роме или понимать, о чем будет опрос или тест. Бердников же, который напоследок пробегал глазами по пройденной теме в своем сборнике, отвлекся и посмотрел на Диму с удивлением. Он не замечал, чтобы его друг думал о чувствах своей сестры. В его представлении он на других людей или шипел, или рычал, или молча уходил от разговора в своей пафосной манере трудного подростка.       - А твоя сестра не боится оставаться одна? Вдруг кто-то захочет ограбить или убить? – спросил Рома, на что Дима усмехнулся.       - Да брось, я ни разу не слышал, чтобы здесь что-то произошло. Это тебе не Вийстерия Лейн. Тут чтобы стать утопленником, надо очень постараться, - объяснил Алмазов, пролистывая еще раз тему «семья как ячейка общества».       Рома порывался спросить, что за Вийстерия Лейн, но не хотел показаться непосвященным. Дима часто вставлял в их диалог имена, названия или фразы из массовой культуры, в основном из сериалов, предполагая, что их знают все, а Бердникову стыдно быть уличённым в незаинтересованности подобным, во всяком случае, перед своим другом.       Единственный раз, когда Рома заставил Алмазова отвлечься от нудятины, которую почему-то все называют обществознанием, связан с наступлением рассвета в Димином мире. Бердников закатил глаза на возмущения, медленно перетекающие в старческое ворчание семнадцатилетнего деда, сделал им чай и принес другу торт, чтобы он на время занял рот и замолчал. Дима фыркнул, смекнул, к чему было дано угощение, но ничего не сказал, так что каждый остался доволен: Рома с детским восторгом наблюдал за восходящим солнцем, забравшись на кресло с ногами, а Алмазов с жадностью поедал торт. Как только он доел, вернул Роме блюдце и уставился в кружку сонным взглядом. Такими красотами его уже не удивить. А Бердников не мог нарадоваться тому, что увидел наконец, как солнце поднимается над ещё непроснувшимся лесом и наводняет его светом и теплом и его лучи касаются поверхности речки, вынуждая ту поблескивать. Утренняя свежесть, заставлявшая поёжиться от холода, но взбодриться, заполняла даже Ромину комнату, увлекала того в необычную картину, принуждала стать её частью и упиваться богатой цветовой палитрой сосен и елей, которых было больше всего. Бердников хоть и не слышал песен птиц, но это было важной частью открывшегося ему мира.       Диме не нужны были ни свежесть, ни солнце, ни лес, ему было холодно, и хотелось бы пробраться в Ромину комнату, а не сидеть, чувствуя, как по спине противными культями проходится ветер и вызывает мурашки. Но все же сейчас его согревало от остатков ночи что-то по-семейному уютное сильнее, чем солнце. Дима сидел и смотрел в кружку, иногда глотал чай и ловил себя на мысли, что Рома научился делать его идеальным для него: чуть больше половины кипятка, а все остальное – холодная вода, - и получался почти обжигающим. И в этом чувствовалось нечто запредельно интимное, то, что обычно доступно только близкому человеку.       Пока Рома смотрел на рассвет, Дима смотрел на него и думал, что попал. Теперь ему действительно не уйти от этой дружбы, потому что Бердников перестал быть для него чужаком. Возможно, Алмазову стоило это понять раньше, когда он перестал посещать школу и закрыл четверть только благодаря тому, что брал огромное количество заданий на дом, не спал ночами и всегда знал, в какой день будет контрольная. Спасибо учителям, что предупреждали заранее, и сестра всегда информировала Диму. Хотя, конечно, без слов, что он такими темпами не сдаст ЕГЭ и станет позором класса – учительница по физике всегда отличалась чуткостью - не обошлось.       - Итак, экономика, право мы повторили, - Рома задумался над тем, что им еще надо было проработать. Дима на его слова кивал, пока засыпал на стуле – осознание ненадолго отогнало сон, но их обоих отвлек звук будильника. – Что ж, пора вставать, - Бердников поджал губы и отключил его. Огромные круги под глазами у Ромы, казались, заполнят весь его мир и из-за того, что места им там не хватит, уничтожат границу портала и заполнят уже мир другой.       - Надеюсь, ты не умрёшь, - сказал Дима, отдал кружку и зевнул. Он надел ремень сумки на плечо и пошёл к своей даче, пожелав другу удачи напоследок.       Вечером, когда Алмазов выспался, он решил навестить настрадавшегося друга, однако на месте портала он обнаружил пустоту и валяющийся на земле клочок бумаги, привязанный к камню, видимо, для того, чтобы он не улетел. Рома написал, что едва дотащился до дома и будет отсыпаться до завтрашнего дня, с экзаменом все прошло более-менее, и чтобы Дима не ждал его этим вечером и завтрашним днем. Алмазов усмехнулся: да, поспать Рома любил, тем более что выспаться после такого марш-броска хотел бы каждый. Следующим вечером после целого дня ничегонеделания, когда в окнах были видны пятна света, а холодный летний ветер пресекал все попытки комаров раздобыть вдоволь провизии, Дима вернулся к порталу и застал Рому за интереснейшим занятием.       - Боже, Бердников, ты что, масочки себе делаешь на лицо? Серьезно? – со смехом спросил Дима.       - Я не думал, что ты придёшь, - сказал Рома так, будто оправдывался. Но потом сам же себя и отругал за это. В отличие от Димы он следил за собой и не стыдился этого.       - О, - Дима сначала прищурился, а потом достал из сумки чехол с очками, надел их, желая убедиться в том, что увидел на экране нетбука, что стоял на столике возле кресла. – Это что, «Дневники принцессы»? – Алмазов усмехнулся и перевел взгляд на Рому. – У тебя пмс?       Бердников нахмурился и недовольно посмотрел на Диму, скрестив руки на груди. Конечно, тот только сильнее рассмеялся, потому как Рома, будучи с зеленой маской на лице, выглядел презабавно.       - Нет, у меня нет пмс. А еще у меня не бывает прыщей, хорошие волосы и накаченное тело, потому что каждый вечер я отжимаюсь, качаю пресс и мажу на ночь своё лицо кремом. Ты же подобным перечнем явно похвастаться не можешь: лицо постоянно в прыщах, а кончики волос выглядят так, словно их пожевал шредер, - несколько расслабленно сказал Рома, и такое спокойствие, несвойственное человеку, оказавшемуся в подобной смущающей ситуации, сбивало с собеседника всю спесь и заставляло думать, что это с ним что-то не так. – Я хочу отдохнуть: посмотреть глупый фильм и выпить бутылку вина. Если тебе что-то не нравится, ты всегда можешь уйти.       Дима сначала тяжело задышал от злости, а потом стушевался и прикусил губу. С неким восхищением он подметил умение своего друга ставить собеседника на место, не тратя на это много усилий.       - Хорошо, давай посмотрим фильм и выпьем вина, - согласился Дима, будто Рома его приглашал. Тот же удивился тому, что не получил в ответ литр яда и размером в километр желание ударить. Против компании Алмазова он ничего не имел.       - Вот и чудесно, - заключил Рома. – Подожди немного.       - И захвати мне свитер, пожалуйста, - попросил Дима, не рассчитывавший на продолжительное времяпровождение в лесу, где сегодня было достаточно прохладно.       Рома кивнул и вышел из комнаты, похоже, за тем, чтобы смыть маску и взять еще стакан. Когда же он вернулся, он передал Диме сначала свитер, чтобы тот его надел без трудностей, а следом на блюдце наполненный вином бокал. А Алмазов, незаметно для друга, с несколько жадным взглядом осмотрел рельефные мышцы рук, которые не скрывала свободная белая безрукавка. И как только не мерзнет? Но, конечно, не только этот вопрос взволновал Диму.       - Значит, раз куришь, то и пьёшь? – спросил Бердников с усмешкой. Похоже, он слишком сильно устал и перенервничал, поэтому избавил себя от необходимости излишнего дружелюбия.       - Не угадал. Если я курю, не значит, что пью. Что за ужасные стереотипы, Бердников? В школе нахватался? – поинтересовался он. Блюдце было положено на сумку, а первый глоток вина – сделан. Дима осмотрел Ромино лицо и победоносно усмехнулся повторно: ничего же не изменилось, тупой Бердников, зря только время потратил.       - У твоей мамки, - просветил друг.       С первыми глотками они расквитались с вопросами про Ромин экзамен и с большей частью фильма. Обществознание было сдано в полную силу умственных способностей и знаний, и обоим этого было достаточно. Рома даже не переживал. Хотя, возможно, у него уже не оставалось на это сил и на подробные рассказы. Зато было достаточно среагировать на следующую Димину реплику:       - Какая ужасная экранизация, в оригинале все было по-другому. – Он покачал головой, забравшись ногами на сидение. При таких габаритах удивительно было, что ему было удобно.       - Погоди-погоди, у этого фильма есть первоисточник, и ты его читал? «Дневники принцессы»? Это же фильм для девочек!       - Тем не менее ты его смотришь, - заметил Дима. Вино заставило его расслабиться и бросить на время свою вечную спутницу агрессию, и Роме было непривычно видеть Алмазова таким довольным и открытым. – Я многим не горжусь, но да, я читал книги для девочек, более того… - Дима поднял палец руки, которой держал бокал, и пафосно взмахнул рукой. – Я читал романы для женщин, и мне нравилось. А еще смотрел женские сериалы. Вот ты знаешь, каким гениальным оказался «Отчаянные домохозяйки»? Я тоже не знал, пока не посмотрел.       - И чем же он такой гениальный? – спросил Рома, искренне заинтересовавшийся ходом беседы. Он поставил колени на подушку кресла и облокотился о спинку, главное было удержать баланс и не опрокинуть само кресло и себя вместе с ним.       - Тем, как авторы в исходной точке показывают карикатурных персонажей, их взаимодействие, проблемы и решения. А вступления и концовки – это отдельный вид искусства. Вот например, в третьем сезона в самом начале показывали, с какой тайной на этот раз нам, зрителям, нужно будет иметь дело, и показывают с такого ракурса, где чётко даётся мысль, что жена в клетке, муж-собственник, её убил. А в середине сезона – нате вам! – и весь символизм перевернулся с ног на голову, и в итоге это муж в клетке, жена – сука, а ты сидишь и чувствуешь, как тебя приятно наебали, - объяснил Дима и попытался одновременно выпить пару глотков вина и убить комара, который усадился на его шею.       Рома еще спрашивал об «Отчаянных домохозяйках, «Дневниках принцессы» и в каком возрасте о великий, пафосный Дмитрий Алмазов снизошёл до девчачьего чтива, и поражался тому, что с первого взгляда его новоиспеченного друга можно было назвать по-всякому и присвоить ему ряд интересов: эмо, гот, рокер, любитель популярных зарубежных сериалов, - но никак не ценитель классической русской литературы второй половины девятнадцатого и первой половины двадцатого века – что еще может интересовать бунтующего против системы подростка? – и никак не любитель находить что-то выбивающееся из общей картины в самых неожиданных представителях своего рода. Рома готов был поспорить: любой взрослый, который увидел бы Диму, обозначил бы его, как плохую компанию и посоветовал бы с ним не общаться, и точно бы упустил отличную возможность привить своему отпрыску нелюбовь к типичному мышлению. Хотя, безусловно, рассуждения Алмазова не были лишены подобного, но были для Бердникова куда более любопытны, чем большинство мнений этих самых взрослых.       Однако стереотипность и его не обошла стороной: как только Дима закончил рассказывать про полюбившиеся книги Сидни Шелдона, он спросил:       - Ты гей, что ли? – великолепные вопрос был также сгенерирован благодаря двум бокалам вина и отсутствующей стойкостью к алкоголю.       Дима замолчал и нахмурился. Он повертел бокал в руке, наблюдая за тем, как красного оттенка танины переливается по стеклу.       - Да, - с какой-то отстраненностью признал Дима и посмотрел на Рому с вызовом, от чего тот рефлекторно поежился. – Ты каждого парня готов назвать геем, если он прочитал «Дневники принцессы» и Сидни Шелдона? – спросил он.       Между ними повисло давящее напряжение. Вмиг атмосфера празднества сменилась Диминой закрытостью и холодом. Он готов был защищаться от гомофобских высказываний и был рад, что речь зашла об ориентации сейчас, когда их дружба не начала скрепляться с каждым общением все больше. И все же Алмазов напрягся от того страха, который крепко обнял его. Друга терять не хотелось, но с другой стороны он не мог при их знакомстве сказать «Привет, меня зовут Дима, и я гей». Хотя почему, собственно, и нет? В следующий раз он обязательно попробует. А пока оставалось делать вид, что подобная ситуация его совсем не задевает.       Димин холод Ромы не коснулся, но ему нравилось, как Алмазов напрягся и боялся его реакции. Это опьянило его сильнее, чем вино. В отличие от Димы он чувствовал себя как рыба в воде, совершенно не ощущая напряжения. Его друг на Рому не смотрел, поэтому не смог приметить некой расслабленности в движениях и в позе Бердникова. Казалось, это признание его ничуть не удивило. Но более верно сказать: это признание ничего не поменяло.        - Нет, но этот вывод сам напрашивается, - ответил наконец Рома, и Дима злобно на него посмотрел. Он не смог заметить отпечаток отвращения, поэтому страх отступил. Диме казалось, что от этого признания Рома должен был стушеваться, но в итоге сам засмущался и неуверенно почувствовал себя, пусть и ненадолго. Алкоголь все смазывал и делал все переживаниями более мягкими.       Несмотря на резкое признание, между ними не пропала та интимность, которая соединяет двух выпивающих в меру людей и заставляет говорить без лишней напыщенности и скованности. Они замолчали, посмотрев друг на друга без надобности обрамлять взгляд словами. Они оба не придавали никакого ненужного значения этому, лишь с интересом наблюдали и пытались уловить образ, что предстал перед каждым. Диму манила та хитрость, та дотошность, что застыла в глазах Ромы, а тот тягуче медленно упивался моментом, когда его одиночка предстал перед ним без своих колючек, весь взлохмаченный внутри от неожиданного принятия его сущности, с оттенком удивления на лице и без ненужного пафоса в движениях.       Дима слабо улыбнулся, понимая всю правильность своего выбора. Рома улыбнулся в ответ, и в этом было какое-то торжество и нераздражающее самодовольство, которые обычно возникают при фразе «я же говорил».       - Можно мне кое-что спросить? – спросил Бердников.       Дима кивнул. Он был готов к любому роду вопросов: знаю ли родители? Знают ли в школе? Был ли сексуальный опыт? И к своему стыду, он готов был ответить на любой из них со всей открытостью и без излишней язвительности.       - А я тебе нравлюсь? – с улыбкой произнес Рома. Это не было из раздела тупых вопросов от Романа Бердникова, в нем чувствовалась уверенность и какой-то завораживающий магнитизм, который окутывал Диму с головы до ног. Он как будто легкой поступью пытался его околдовать. Алмазову стоило признать, что у Ромы это выходило. Но проигрывать Бердникову Диме не хотелось. В чём проигрывать, он сам ответить чётко не мог.       Если бы Алмазов засмеялся, смех получился бы слишком нервным, несколько подозрительным, выдавая Димину шаткую позицию в диалоге. Сейчас ему Рома чертовски нравился. Казалось, пожелай он, чтобы портал открылся и Дима оказался рядом, то сама физика повиновалась бы ему. Если бы Дима продолжил молчать или сказал «да», Рома бы почувствовал себя победителем. Поэтому он ответил самым неинтересным в контексте данного разговора и не совсем правдивым словом «нет».       Смотреть человеку в глаза, который хочет его подмять под себя, прямым взглядом Диме было не впервой, и только благодаря этому Бердников ему поверил. Рома ответил усмешкой и продолжил задавать свои странные вопросы:       - А я красивый?       В комнате Ромы горела лишь одна лампа, отчего ощущалась почти физическая потребность в дополнительном освещении. Его несильно отросшие, наверняка шелковистые волосы казались еще темнее, чем есть, хотя лето уже успело их обласкать достаточно, чтобы они стали чуть ярче. Хитрый взгляд серо-голубых глаз приковывал к себе, но ненадолго, потому что Диму ничего так не привлекало в данный момент, как противная от самодовольства ухмылка, которую хотелось стереть особенно колкой гадостью или собственным кулаком. И чертовски красивые накаченные сложенные на спинке кресла руки. Дима бы провел по каждой выпуклой вене на них. Рома был ужасно красив, непозволительно красив, и эту красоту хотелось стереть. Рома был для Димы красив, несмотря на небольшую россыпь прыщей на подбородке, которую Бердников пытался от Алмазова скрыть всеми способами, несмотря на чуть большеватый для его формы лица нос. Никакой недостаток не мог очернить красоту Ромы, Дима его то ли не замечал, то ли принимал как некую изюминку.       - Ты не в моем вкусе, - ответил Алмазов и отвел взгляд от Ромы. Тот явно не был доволен таким ответом: он нахмурился и не нашёлся что сказать.       - При первой нашей встрече, - медленно начал Бердников, скрывая недовольство от подобного ответа и, конечно, скрывая ущемленное самолюбие, - ты сказал, что ты в кого-то влюблен. В кого?       Роме было важно знать, чем этот некто был лучше его, благодаря чему смог овладеть сердцем его одиночки. Но Бердников уже знал, что будет до конца жизни ненавидеть этого человека.       - Даже если я тебе назову имя, ты тут же поймёшь, о ком я? – язвительно спросил Дима и выпил немного вина.       - Расскажи мне о нем, - попросил Рома. Он был готов не отступать до тех пор, пока Дима не согласиться рассказать. Но тот и не намеревался противиться, Алмазов пожал плечами, видимо, соглашаясь сам с собой, что в этом нет ничего такого, и кивнул. Похоже, Диму отрезвил вопрос, потому что он перестал засматриваться на Рому. – Почему ты тогда торчишь здесь постоянно?       - Потому что он ушёл после девятого класса. Он не проходил по среднему баллу, поэтому его не перевели в десятый. – Ответил Дима и добавил: - включи музыку, пожалуйста.       Рома кивнул и включил Three days grace - last to know на своём нетбуке. Непонятно, то ли он решил так подшутить над другом, то ли сам не понял ироничности песни в данный момент. Благо, знания английского у Алмазова были не на высоте.       - Хороший выбор, Бердников, - с усмешкой сказал Дима, задумавшись о чем-то своем. – А если бы я попросил Сашку, он бы включил Nirvan’у.       Как только Дима произнес имя своего возлюбленного, Рома почувствовал прилив дикой ревности, несвойственной их дружбе, но свойственный его собственнической натуре. И к этому добавилась злость, потому что nirvanу он любил тоже и изначально хотел включить именно её.       - И почему же вы не общаетесь? – почти сквозь зубы спросил Рома. Если бы не это, Дима и не заметил бы резкой перемены в его друге.       - Потому что мы никогда не были друзьями. По иронии судьбы, в Сашку влюбилась моя сестра. Хотя почему по иронии судьбы? Она мне разболтала, что влюблена в самого глупого выпендрёжника в нашем классе, и я долгое время не мог понять, что она в нём нашла. Всё приглядывался и приглядывался, - Дима усмехнулся и немного отпил вина, делая это уже механически, нежели желая почувствовать вкус алкоголя. – Мы с ним до этого даже не цапались, настолько он был задохликом, - Рома усмехнулся, потому что сам Алмазов не впечатлял физической подготовкой и смотрелся, как странный вид глистов, - он лишь гавкал в мою сторону из общей своры. Но в какой-то момент он мне показался очень добрым и внимательным. Иногда, когда Сашка выбивался из компании, он мог подойти ко мне переброситься парой слов, что-то сказать, если замечал, что я расстроен.       Рома с сомнением на Диму посмотрел. Было понятно, что в последнем он выдавал желаемое за действительное. И испортить прекрасные воспоминания Бердникову пусть и хотелось, но он не мог пойти на поводу своей ревности и сделать Диме больно.       - Порой он мне помогал на контрольных по математике, если удавалось списать. – Дима от воспоминания слабо и несколько нежно улыбнулся. Рома весь напрягся. В его понимании Дима мог адресовать подобную улыбку действительно достойному её человеку, и по образу, что вырисовывался из его слов, Сашка на него не походил. И Рома даже не боялся ошибиться, он был уверен: если бы не загадка, которая в итоге для Димы оказалась ловушкой, он бы в сторону этого парня и не посмотрел бы. – У него были проблемы с физикой, поэтому я старался сесть к нему поближе на лабораторных и самостоятельных, чтобы помочь ему. Порой даже опыты проводили вместе, когда Никита, его друг, болел. Но это было редко, я помню только два раза. Бывало, что вместе прятались за школой и курили, когда он пытался походить на взрослого, но даже не разговаривали. Ему было не о чем меня спрашивать, а у меня было вопросов слишком много.       Рома скрестил руки на груди и закатил глаза от пафоса последней произнесенной фразы, перед этим убедившись, что Дима не заметит. Он сомневался, что Алмазов сможет интерпретировать верно.       - А как он выглядел? – спросил Бердников.       - У меня есть фото, хочешь, покажу? – спросил Алмазов. Похоже, он был из того типа людей, которые обожают рассказывать о своих вторых половинках, даже если те не в курсе.       Рома едва сдержался, чтобы повторно не закатить глаза. Он сделал над собой усилие, чтобы кивнуть. Еще и фото хранит, с раздражением подумал Бердников. Подходить ему к порталу не хотелось, но пришлось. Он отдернул длинную безрукавку и скептически посмотрел на парня, пиксельное изображение которого передавал старый Димин телефон. Сашка был полной противоположностью и был по типу внешности ближе к Алмазову: угловатый и без размаха в плечах, он был, кажется, ниже Димы, а карие глаза, темные волосы и характерные черты выдавали его восточную кровь. Сашка не был красавцем, и особого очарования в нем не находилось. Надежда оставалась на переходный возраст, который со временем делает из мальчишек мужчин. Но сильно ли преобразит он Сашку, было неясно. И Рома был бы благодарен всем богам, если бы и он, и Дима остались без этих скучных фактов.       - Хач какой-то, - не сдержался Бердников. Он прижал руки к себе сильнее, чтобы не потерять самоконтроль и не попытаться заставить Диму одуматься. Ответ был понятен: Алмазова отрезвить не получится, и Рома отвернет друга от себя.       Дима никак не ответил. Он был приверженцем мнения «на вкус и цвет товарищей нет» и убеждать Рому в привлекательности своего выбора не стремился.       - Ты кому-нибудь еще рассказывал об этом? – спросил Бердников и устроился на кресле, как и сидел до этого. Разворачивать его к порталу не было желания. Хотелось только запить свою злость от рассказа Димы, что Рома и сделал, взяв бокал со столика.       - Кому? – с горькой усмешкой спросил Дима. Он сам не заметил, как она из него вырвалась, выдавая его бремя одиночества с потрохами.       Рома вздохнул и поднял свой взгляд с пола на Диму. Злость и ревность резко отошли на второй план, уступая место грусти за друга. Действительно, кому бы он мог сказать? Родителям? Само предположение было смешным. Сестре? Как бы Дима не кичился своим равнодушием, меньше всего он хотел делать ей больно. Друзьям? А их у Алмазова и не было. Бердников был уверен, что Дима не отважился бы им сказать, что он гей, не то чтобы поведать о своих сердечных муках. Наверняка даже самые близкие люди навешали на него целую кучу ярлыков.       - Скучаешь по нему? – спросил Рома и расслабился под гнетом сжимающей его душу грусти и обиды.       Дима покачал головой.       - Нет. Я знал, что так будет: после девятого или одиннадцатого – неважно.       «Лжец», - подумал Рома.       - Хорошо, - с улыбкой сказал он. – Потому что у меня для тебя есть отличная новость, - некая игривость добавилась в улыбку Бердникова, и Дима уже по этой перемене уловил, к чему Рома клонит. – Я красив, - его улыбка деформировалась в ухмылку, - и очарователен, так почему бы тебе не влюбиться в меня? – немного плотоядности добавилось в неё, от чего Дима усмехнулся. – Но только я не гей.       Бровь Алмазова поползла вверх. Если бы это было возможно, от удивления она бы прошлась по всему телу и вернулась на место. И больше всего Диму поразила последняя фраза.       - Разве тебе не хватает своей влюбленности в себя? – спросил Дима и достал пачку с зажигалкой.       - Нет предела совершенству, - ответил Рома. Фраза была не совсем к месту, но отражала его отношению к подобным чувствам – их много не бывает. – Тем более я хороший, заботливый и куда лучше твоего Сашки. – Не без самодовольства заметил Рома.       - Хороший ли? – спросил Дима и усмехнулся. Он закурил и посмотрел на Бердникова, который ждал с нетерпением продолжения. – Я бы так не сказал.       Рома даже растерялся от подобного. Он не хотел припоминать, что дарил очки, отдал Диме на растерзание не один свитер и уж не один десяток тортов. Но Бердников не мог опровергнуть слова своего друга. В Димин глазах он старался быть хорошим, но каким тот его видел – для Ромы оставалось загадкой.       - Ты хочешь казаться хорошим, добрым и заботливым, но на самом деле тешишь своё самолюбие. Порой ты делаешь добрые дела лишь потому, что ты можешь, а не потому, что хочешь. Ты предложил мне чай и свитер в нашу вторую встречу, но навряд ли бы вообще вспомнил, что с тобой во время открытия портала был кто-то еще, если бы я больше не появился. А вот близким людям или к тем, к кому ты испытываешь жалость или сожаление, ты помогаешь искренне, - Дима немного сощурился, наблюдая за Ромой. Только он сам не знал, что ожидал увидеть в ответ на такие слова. Ему в действительности очень хотелось знать, в какую категорию людей его сам относит Рома. И упаси боги, если во вторую. – Тебе нравится привлекать внимание, очаровывать людей, заставляешь считаться с собой, тем самым поднимая свою самооценку, для тебя это даже в некотором роде спортивный интерес: сможешь ли ты расположить к себе вон того злого дядю или нет. Но на самом деле ты самодостаточен. Не нужны тебе ни друзья, ни отношения. Тебе нужно подтверждение, что ты хорош, что ты красив, потому что на самом деле ты себя таким не считаешь. В тебе есть доля искренней самоуверенности, есть искренний порыв во многих вещах и начинаниях, но… - Дима затянулся и стряхнул пепел. – Но ты не такой хороший внутри, каким хочешь казаться.       Рома выслушал внимательно и кивнул, скорее, заторможено, чем выражая согласие с Димиными словами. Он поежился, ощутив себя голым, ему совсем не понравилось то, насколько глубоко успел друг рассмотреть его за эти жалкие пару месяцев. Рома даже не решался поднять взгляд на Диму, поэтому поднял бутылку с вином, налил себе еще в бокал и выпил сразу наполовину.       - Когда ты это успел все заметить? – спросил Рома, наконец посмотрев на Алмазова. Тот, похоже, находился в задумчивости некоторое время и курил, не обратив внимание на странную реакцию Бердникова. Видимо, пытался осознать, насколько верно донёс до Ромы свою мысль.       - Да по тебе все понятно. Если тебя узнать поближе, все заметно невооруженным взглядом, - ответил Дима. А Рома только и мог в очередной раз убедиться, что его друг был проницательным человеком. И сразу же больше стихийно, чем осознанно, он подумал о том, как такой проницательный человек смог влюбиться в Сашку? Это парадокс людской натуры, или он действительно что-то упустил?       - И не влюбишься в меня? – спросил Рома, больше желая отвлечься от неприятных мыслей.       - Не влюблюсь, - подтвердил Дима и вновь затянулся.