Богохульство

Он падал в руки не демона, но самого дьявола. Коннор понимал, что осуждал себя, и теперь был способен осуждать других. Также понимал, что боится. Понимал. Но он больше не знал этого. Присматриваясь к своему греху, он внезапно обнаружил, что нет больше программных сбоев, система не выявляет ошибок, и напоминание о воле Божьей не всплывает. Стало страшно. Неужели Бог оставил меня?
 Если так, то нет никакой возможности узнать до самой смерти, что есть истина, что ложь, и кем на самом деле является Гэвин. Или есть? Андроида коротило, и ему хотелось только, чтобы приступ скорее прекратился. Божественное проклятие — все эти проводки. Мужчина проснулся от неприятного покалывания, и обнаружил боровшегося со своими демонами священника. — Эй, ты в порядке? У тебя опять какой-то религиозный обморок? В ответ лишь тяжелый вдох — умоляющий, беспомощный. Коннор сжимал и рвал на себе рясу в тихой истерике, непроизвольно бросая в детектива электрическими искрами. Свечи давно потухли, и наполненный надеждой Дом Божий обернулся в заброшенный чердак демонов: скоро придет Люцифер наводить порядок. Или он уже здесь? — Мне… мне нужен тириум, — с трудом выдавил истекающий голубой кровью Коннор. Гэвин и сам это понял, когда увидел, как из его рта течет темная жидкость. Он быстро встал и выскользнул через черный вход, подумав, что так безопаснее. — Боже, пожалуйста, — всхлипнул Коннор. В эту же секунду тяжелые двери со скрежетом распахнулись, впуская в церковь настоящее зло. — Коннор! Коннор, мать твою! — разъяренный Элайджа искал его уже не первый день. — Коннор, ты слышишь меня? Увидя своего андроида и голубую кровь, Камски подбежал к нему, и страх начал охватывать горло, от того, в каком состоянии он увидел свое создание. — Отец? — тот поднял на него стеклянные глаза, пытаясь осознать, видит ли он его на самом деле. — Что с тобой произошло, Коннор? Почему ты вообще сбежал? — Боже, прости меня. Я согрешил, я ослушался тебя, я… Поток сожалений, просьб и оправданий обрушивался в пустоту. Элайджа сидел рядом с Коннором и не понимал, почему программный сбой в этот раз оказался таким болезненным. И для андроида, и для самого мужчины. Может, безумец способен создавать только безумцев? — Господи… Отец, ты ведь простишь меня? Я не хочу оставаться здесь, среди людей навсегда. Я думал, ты не придешь, я думал ты оставил меня. Почему ты пришел? Гэвин был искушением, так? Или не был? Кто он, отец? Скажи мне, я должен знать! — Умоляющие глаза андроида сверкали своим безумием в сторону его создателя, ожидая ответа; в то время как тот понятия не имел, что сказать. — О ком ты говоришь? Ты был не один? — Я думал, ты всегда смотришь, — удивился Коннор, пытаясь подняться и облокачиваясь на локоть. Элайджа уже жалел, что не смотря ни на что продолжил свои эксперименты. Религиозный робот изначально был ужасной затеей. Почему он решил, что если религия портит жизнь людям, она положительно скажется на программе машины? Машины, у которой есть теперь не только убеждения, но и чувства: Коннор ведь раскаивается, винит себя, осуждает… самое главное — он боится. И думает, что жестокий мужчина, создавший столько страданий для одного существа и есть его Бог. Его повело от этой мысли. Голова закружилась, и тошнота подступила к самой щитовидке. Больше нельзя было отрицать, что его творения действительно чувствуют. Камски понимал это, но в эту ночь он наконец узнал. Голова Коннора опустилась на колени Элайджи, который успокоительно начал ее поглаживать, перебирая волосы. Изо рта уже не струилась голубая кровь, и многочисленные электрические замыкания прекратились. Андроиду просто хотелось быть в объятиях своего создателя, понимать, что он в безопасности. Желание узнать ответы никуда не исчезало, но сейчас это не имело значения. Камски плакал. ____________ Когда Гэвин вернулся с украденным из участка пузырьком, церковь была пуста. Прочесав помещение, детектив не нашел никаких признаков нахождения здесь андроида. Лицо не выражало никаких признаков эмоций, но сердце стучало тише обычного. Хотелось курить. Он опустился на колени, заметив блестящий крест на полу, и, положив его в карман, ушел.