Pay 1, take 2

Лэнс не имел понятия, почему, но он обнаружил, что много думает о своем детстве последнее время. Что-то, что бы это ни было, заставляло его переживать свои воспоминания с необычной частотой; плавать в голосах его родителей и улыбках его братьев и сестер для некоторого горько-сладкого утешения; заставляло исследовать самые темные уголки самого себя. Он был в ностальгическом беспорядке. Чаще всего старые чувства возвращались, чтобы преследовать его и смущать до бесконечности. Они врывались в его голову, незваные и неуместные, и покидали, не преследуя какую-либо иную цель, кроме как оставить Лэнса погруженным в свои мысли и уязвимым. В этот раз это случилось, когда он был в постели. Он смотрел на приоткрытую дверь, через которую идеальная струя света пронзала темноту, и ничего не мог с этим поделать, но вспоминал, как однажды один из его передних зубов выпал и он потерял его на игровой площадке. Он потерял его через неделю после того, как он выпал. Лэнс направлялся в школу, чтобы похвастаться зубом перед каждым учителем и одноклассником, рассказывая все подробности процесса. Но, к сожалению, его работа была прервана, так и не начавшись, футбольным мячом, который оказался нацелен прямо на него и заставил зуб упасть прямо в канализацию. Лэнс был убит горем. Родители пытались утешить его, сказав, что El Ratoncito Perez не будет возражать, если он потеряет зуб, что он все равно положит ему монетку. Но Лэнса не удалось убедить. И в ту ночь, без монетки под подушкой, его нервы не дали ему заснуть. Он провел так всю ночь, лежа неподвижно, глаза сосредоточены только на проломе света, исходящего от двери. В ожидании. И он знал, что должен был попытаться уснуть, так как сказка гласила, что только спящие детки получат монету. Но это оказалось не так просто. Он прекрасно помнил, насколько шумной может быть тишина, как навострены и гиперчувствительны были его уши, распознавая капание с крана в детском туалете, тиканье каждых часов, слабый храп его отца, доносящийся из соседней комнаты; его воображение обмануло его, заставив поверить, что он услышал пару шагов в коридоре. Он никогда не думал, что сможет чувствовать себя так же тревожно снова, ожидая чей-то ночной визит. Он никогда не думал, что это воспоминание об El Ratoncito Perez нагрянет на него в космосе, из всех существующих мест. И все же он здесь, его теперь выросшее тело свернулось в клубок, нос выглядывал из-под одеяла, а глаза впились в щель между автоматическими дверями, ожидая, когда она станет шире, наконец откроется и принесет ему утешительный приз за что-то, что он потерял. Он делал вид, что спит. На всякий случай, если Кит решит появиться, он не хотел, чтобы его застали, уставившись в дверь, как олень на фары. Но он не думал, что это произойдет. Прошло несколько часов с тех пор, как Лэнс покинул кухню, и все остальные, вероятно, уже спали. И, как и прошлой ночью, Кит все еще не показал свое лицо в их комнате. На этот раз это имело гораздо больше смысла. Они оба сказали уродливые вещи, и скамейки в общей комнате наверняка казались более привлекательными, чем идея спать рядом с человеком, который назвал его никчемным одиночкой. Лэнс вздохнул, протирая руками лицо. У него было так много вопросов, так много нервов покалывало под его кожей. Он не мог по-настоящему себя винить за то, что сказал. Кит был не более, чем болью в заднице с тех пор, как они пересекли эту космическую дыру; он оставил Лэнса злым, неуверенным и с бабочками в животе. Даже их крики на кухне не позволили ему выйти из своей системы. Кит заслужил каждое из этих слов и даже больше, Лэнс был прав. И все же, он не мог не чувствовать себя ужасно неправильно. Как только лихорадочная холера остыла, как только его разум покинул поле битвы, и ему удалось вырвать шипы, он не хотел ничего, кроме как вернуть ярость назад. Без ярости его сердце было уязвимой и легкой добычей для уныния и чувства вины. Он не хотел испытывать вину, Кит не заслуживал это. К этому времени Кит, наверное, уже крепко спал, без преследующих его воспоминаний об El Ratoncito Perez, тихо ненавидя Лэнса. Он услышал шум где-то в Замке, и его взгляд почти мгновенно вернулся на щель в двери. Там никого не было. Лэнсу нужно было прекратить размышлять и наконец, блять, заснуть, но мысли продолжали безостановочно жужжать в его затылке, словно разъяренная куча ос. У него было так много эмоций, которые нужно было куда-то деть, что на мгновение он подумал постучаться к Ханку. Но было бы несправедливо беспокоить его, так же как и неправильно было полагаться на бессознательный катарсис. Были некоторые чувства, с которыми он до сих пор не до конца смирился, и поделиться с кем-то его нерешенными мыслями ни к чему не привело бы, независимо от того, насколько он в этом нуждался. Были некоторые вопросы, которые он должен был обсудить сам с собой. Внезапно он сел, смаргивая сон. Он мог буквально обсудить это с собой. Встав, осторожно, чтобы не наступить на неиспользованный матрас на полу, Лэнс вышел из комнаты. Система освещения замка никогда не была полностью отключена, Аллура просто приглушила ее, чтобы они могли передвигаться во время чрезвычайной ситуации. Поэтому, когда он шел по коридору, у него не было серьезных проблем с достижением двери, которую он искал. Его собственная комната. Двери остальных уже были закрыты и оттуда доносились храпы. Кроме Пидж, конечно. Общеизвестно, что она не ложилась спать допоздна, играя в видеоигры, а теперь даже больше, когда в роли второго игрока была она сама. Нажатие консоли было единственным признаком жизни, который он слышал, пока не достиг конца коридора, поэтому Лэнс был немного удивлен, увидев тонкий желтый свет, льющийся из-под его двери. Хихикания. Изнутри доносились хихикания. Он глубоко вздохнул, рука застыла над кнопкой открытия двери, давая себе шанс пожалеть о своей решимости. Он думал, что совесть разбудить его двойника заставит его отступить. Но свет был включен, из комнаты доносились голоса и ничто не могло его остановить. Он должен был сделать это, у него не было никаких оправданий. — Хэй, Альфа Лэнс, это я — ты, — он открыл дверь, хихиканье стало громче. — Я хотел узнать… Но как только его взгляд упал на цель, что он искал, то понял, что у него было оправдание: Его взгляд немедленно зафиксировал два тела посередине комнаты, полураздетых и запутанных в простынях. Пучок-Кит лежал на спине с распущенными волосами без рубашки, смех постепенно стал угасать, как только он осознал, что у них есть зритель. Пара нетерпеливых темных губ проводила дорожку по его груди и животу, слишком сконцентрировавшись на своей работе, чтобы заметить открытую дверь. Только когда его жених подвинулся и пошевелил плечом, он понял, что его молодая версия стояла в дверном проеме с красными щеками и отвисшей челюстью. — Ой… Лэнс хотел бы, чтобы он мог сказать, будто все, что он сделал — быстро брошенный взгляд, что он немедленно отвернулся и закрыл глаза, выплевывая извинения. Но его голова застыла, а глаза широко открыты, зафиксированные и проклятые обнаженным изображением близости; спутанных ног, алых губ, покрасневшей кожи. Никогда он не видел двух людей так близко друг к другу. Никогда он не думал, что два тела могут занимать такое маленькое пространство, прижимаясь к костям друг друга, существуя, как одно. Никогда он не чувствовал себя таким голым, будучи полностью одетым. — Неудачно, не так ли? — Голос Альфы был ведром воды. Кипящей воды, сжигающей его до мозга костей. Не по рефлексу, а по своему собственному желанию, Лэнс наконец отвел взгляд в сторону. — О, блин, святой сыр… — он прочистил свое горло, пытаясь обрести свой голос. — Мне так жаль, я никогда бы не подумал, что вы будете… знаешь… Краем глаза он видел, как Пучок-Кит инстинктивно натягивает одеяло на ноги своего жениха, пряча его, как будто Лэнс не знает точно, что там. Он казался противоречивым, своего рода беспокойным, когда перешел в сидячее положение; как будто он не был уверен, должен ли чувствовать себя неловко или нет. Лэнс не мог его винить. — Неважно, все в порядке, — Альфа вел себя совершенно нетронутым ситуацией, разговаривая естественно и игриво, как обычно, когда он сел лицом к нарушителю. — Что привело тебя в пещеру любви, приятель? Лэнсу потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что он здесь делал. Он оглянул комнату, пытаясь занять себя, пока подбирал нужные слова. Там, где фотографическая память подсказывала ему, должна быть небольшая простая кровать, стояла абсурдно большая двуспальная, что оставляло мало места для передвижения по комнате. Освещение было тусклым, стены были покрыты картинами, а пол в смятой одежде. Слабый запах его крема для лица задерживался в воздухе. — Эм… На самом деле мне было интересно, могу ли я поговорить с тобой… — сказал он, разговаривая, скорее, с Лэнсом на одной из картин, чем с версией из плоти и костей. — Но я не хочу прерывать вас, знаете, что бы вы ни делали… — О нет, не беспокойся! Мы собирались просто лечь спать, — Лэнс на фотографии улыбался напротив огромного торта с синим «21». Он был в главной комнате и мог видеть, как Ханк и Кэти были слева от него, а Пучок-Кит целовал его в правую щеку. Его голову гордо украшал праздничный колпак, и он был одет в одежду, которую не узнавал. Но, по крайней мере, в одежде. — Мы никогда не трахаемся, когда на службе. Пучок-Кит фыркнул. — Ага, конечно. — Я просто пытаюсь подавать хороший пример ребенку, — Альфа щелкнул его по лбу, а Кит просто улыбнулся, когда принял спящее положение. — Отдохни, глупый. Лэнс никогда не думал, что его собственный голос может звучать так мягко. — Не хочешь, чтобы я подождал тебя? — Не, у тебя был долгий день, — длинные нежные пальцы зачесали прядь черных волос. — Я собираюсь поговорить с мини-мной, оставайся здесь и спи. Не было особого сопротивления этому указу. Лэнс оцепенело заметил, как его двойник быстро поцеловал в плечо своего жениха, встал и немного потянулся, прежде чем нашел свою одежду на полу. — Извини еще раз, — он почувствовал необходимость сказать, хотя явно не смотрел в его сторону. — Нет проблем, — Альфа приобнял его за плечо, выпровождая из комнаты. — Пойдем, малыш. — Я не малыш, мне восемнадцать! — Такой молодой и невинный… Прежде чем закрыть дверь, он выключил свет, и так называемая пещера любви, теперь не более чем статичная картина внутри дверного проема, исчезла во тьме одним щелчком. Лэнсу понадобилось несколько секунд, чтобы снова привыкнуть к холодному белому освещению замка, длинному и пустому коридору, столь противоположному сюрреалистическому теплу, которое было всего несколько секунд назад. — Ты выглядишь так, будто тебе нужно выпить, — внезапно его обняли за плечо, вытряхивая из своих мыслей. — Давай, пойдем на кухню. У меня есть идеальное лекарство от душевной боли. Он вздохнул, позволяя показать свои нервы, когда он, наконец, был наедине… с самим собой. — Это так очевидно? — О, мальчик, поверь мне, я знаю это лицо. Я точно распознаю, когда это душевная боль, — выражение лица Альфы упало, когда он смотрел на него, мягкое и невероятно уязвимое, но, несомненно, мудрое. — И я точно знаю, когда это связано с Китом. Закрыв глаза, Лэнс вздохнул. И позволил слепо вести себя по очень знакомым коридорам замка.

***

— Когда ты сказал, что мне нужно выпить, это оказалось не совсем то, что я представлял. Лэнс сидел за кухонным столом, терпеливо ожидая, пока наблюдал, как его старшее я наливает два больших стакана свежего молока. — Странно, учитывая, что у нас должно быть схожее мышление, — Альфа пододвинул ему один из стаканов по гладкой поверхности стола и чокнулся стаканами со своей младшей версией, прежде чем сел напротив него. — Предоставлено нашей прекрасной Калтенекер. Лэнс устало усмехнулся, подняв бокал, прежде чем сделать глоток. Непрерывный гул кухни заставлял его чувствовать странную легкость. Они никогда не сидели в тишине, всегда было чем отвлечься. Это было странно успокаивающе, и Лэнс был не совсем в порядке, чтобы удивляться этому. Тетя Лора всегда говорила ему, что в детстве у него были очень выразительные глаза, и до этого момента он никогда по-настоящему не понимал, что она имеет в виду. Альфа пристально и без видимого лукавства смотрел на него из-за своего стакана, его рот был полон молока, а вопросы висели на уголках губ. Теперь была его очередь говорить. Именно он вошел в его комнату в нечестивые часы, вытащил из постели от своего жениха и попросил поболтать. Самое меньшее, что он мог сейчас сделать, — просто говорить. — Он не ненавидит тебя, ты знаешь, — Альфа снова его обошел. Лэнс поднял глаза, слизывая молочные усы над губами. — Что? — Кит, — кухня на секунду перестала гудеть. — Он не ненавидит тебя. Лэнс прислонился к спинке кресла, плечи его были напряжены, а спина прямая, как метла. Он действительно не знал, с чего начать, потому что на самом деле не знал, что хотел сказать. Все, что он действительно понимал, было то, что что-то было не так. — Если он не ненавидит меня, то почему обращается со мной как с человеческим мусором? Альфа покачал головой, испустив долгий, напряженный вздох и скрестив руки на груди, почти защитно. — Он не очень хорошо ладит с людьми, ты же знаешь. — Да, но со мной все по-другому, он отталкивает меня! Он… — Лэнс щелкнул языком, негодующе пыхтя. — Он ведет себя так, будто ему физически больно быть рядом со мной. — Ему не больно от этого! Разве он не сел рядом с тобой за ужином недавно? — Он просто хотел выглядеть крутым и зрелым перед командой! Он даже не разговаривал со мной! Он просто сидел там и… ел? Я не знаю. Если бы он действительно хотел провести со мной время, то мог бы использовать, например, нашу гребаную общую комнату. Он хорош только тогда, когда рядом другие. Альфа гнусаво рассмеялся. — Ты действительно думаешь, что у него хватает социальных навыков, чтобы справиться с этим? — сказал он, шутливо закатывая глаза. — Кит гораздо проще, чем ты думаешь. Он хочет чего-то, он идет за этим. Он просто хотел посидеть рядом с тобой. Конец истории. Лэнс вздохнул, не зная, сердиться ему или страдать, и лицо его приняло довольно детское, надутое выражение. — В таком случае, он действительно не хотел проводить со мной время, — он кашлянул, обращаясь к своему отражению в стакане. — Когда мы были на этой планете Йогр-Зед сегодня, мы много разговаривали. Типа, действительно много. Это было реально классно и здорово, мы много шутили и я подумал: эй, это не так уж и плохо. Было хорошо, было приятно, я думал, что он тоже так себя чувствует. Но в мгновение ока он внезапно отворачивается и игнорирует меня до конца всей миссии. — Хмм, но, может, произошло что-то, что заставило его так себя вести? Какая-нибудь шутка? Что-то, что могло заставить его чувствовать себя странно? В течение следующих нескольких секунд гудение кухни достигло своей наивысшей ноты. Следующая полоса улик была компрометирующей не только для Кита, но и для Лэнса, и он не был уверен, стоит ли это того. Он сделал еще один жесткий, нечестивый глоток молока, чтобы проглотить свои слова, но они просто застряли у него в горле. — Что ж, — он прокашлялся. — У нас могло быть небольшое и не такое уж и неприятное соревнование взглядами… Лэнс никогда не видел, чтобы на чьём-либо лице так быстро возникала улыбка. — Ты собирался поцеловать его? Его рот широко раскрыт, брови нахмурены, а рука на груди. Он испустил самый глубокий возмущенный вздох, который только могли выдержать его лёгкие. — Эмм, конечно нет?! — он практически хрипел, почти встав со своего места. — Я бы никогда!.. и даже если гипотетически собирался, он бы не заметил. — Поверь мне, он заметил, — хихикнул Альфа. — Откуда тебе знать?! — Мы не такие незаметные, как нам кажется, — сказал он. — Имеет смысл, что Кит убежал, как почувствовал сексуальное напряжение. Он не очень хорошо справляется с подобным. Лэнс откинул голову назад, ведя себя сытым по горло и капризным, когда на самом деле ему просто нужно было оправдание, чтобы перестать пялиться на другого себя. — Может, я просто его напугал. — Не. Ты просто смутил его. — Смутил? Кита? — он тут же выпрямился, раздувая представление из своего несогласия. — Ага, конечно. — Он самый неловкий человек в мире! Поверь мне, я знаю о чем говорю, я его муж. — Нет! Ты не его муж! — он цокнул. — Ты муж Кита с пучком! Мой Кит другой, он всегда один, он относится ко всем как к дерьму! Он злой и самовлюбленный! Он не заботится ни о ком, кроме… — Был ли он самовлюбленным, когда спас Широ? Лэнс икнул, слова отступали вниз по его диафрагме. Он никогда не думал, что его голос может звучать так громко. — Эм, нет, но… — Был ли он самовлюбленным, когда вступил в Клинки Мармора? Когда он почти врезался в корабль на Накзела? Лэнс не ответил. Альфа перестал хмуриться, глубоко вздохнул и поднес руку к своему подбородку, почесав щетину. — Смотри, у наших Китов могут быть некоторые различия, но нет никакого способа, чтобы существовали вселенные, в которых он плохой человек, — его взгляд был таким мощным и интенсивным, что заставлял Лэнса отвести его собственный взгляд в пол. — Он немного грубоват и к нему бывает трудно обратиться, я понимаю это. Но у этого есть свои причины, учитывая, через что он прошел. — Что ты имеешь в виду? Бровь Альфы немного вздернулась. — Ты не знаешь? — его рот печально скривился, когда Лэнс отрицательно покачал головой. — Кита бросили в детстве. Информация не дошла до его ушей. Слова застряли там, тяжелые и громкие, пульсирующие. — Что? — Он осиротел в детстве, даже не встретил свою маму и не слышал никаких новостей о своем отце с того времени. Он едва помнит, каково иметь семью, не говоря уже о доме. Эта концепция была такой далекой, незнакомой по сравнению с опытом Лэнса, что казалась несовместимой с его системой. Она просто не загружалась в его мозг. Он не мог представить это, не мог понять это. Но каким-то образом он мог почувствовать. Он стиснул челюсть, обливаясь холодным потом и вцепившись пальцами в стул. — Я… Я знал о его маме, но никогда не думал, что… — Почему, как ты думаешь, он оказался в одиночестве в той хижине, когда его исключили? Гарнизон — все, что у него было, он не мог больше никуда пойти. Лэнс чувствовал себя отвратительно. — Я понятия не имел… — Вот почему он иногда ведет себя так отчужденно; он не очень хорош с людьми и боится, что его бросят. — Альфа сказал само собой разумеющееся. — Всякий раз, когда он чувствует, что слишком эмоционально вовлечен в отношениях с кем-то, он отталкивает их. Лэнс погрузил свое лицо в ладонь в попытке устранить тяжесть с век, но это оказалось не очень успешно. Осознания накатывали, щипая его внутренности, кусая и терзая его, пока позади не осталось ничего, кроме чувства вины. Теперь все имело смысл. Он все еще был зол на Кита, но еще более он был зол на себя. Нежеланное жужжание кухни вновь вернулось, напомнив им о густой тишине. Но на этот раз Лэнс не мог заставить себя это услышать. — Я просто… не понимаю, — сказал он после слишком долгой паузы. Альфа смотрел на него молча, они оба смирились; с их вывернутыми наружу грубыми скелетами из шкафа они больше не могли стыдиться. — Как ты справляешься с этим? Я имею в виду, я всегда думал, что если когда-нибудь найду свою пару от носка, это будет кто-то, знаешь… более экспрессивный. Мы оба знаем, что мы довольно любвеобильные, мы не можем отрицать это. Тебе не грустно, что твой собственный парень не возвращает тебе столько, сколько даешь ему ты? Он не осознавал, что сжимал свою кофту, пока не закончил говорить. Альфа издал хриплый звук, и Лэнс взглянул вверх, ожидая обнаружить его обиженным. Если честно, он был бы обижен на его месте. Поэтому он на самом деле очень удивился, когда увидел, что тот нежно улыбается. — Знаешь? Прекрасная особенность интровертов в том, что когда они наконец раскрываются перед тобой, ты чувствуешь себя так, будто тебя допустили в один из самых ВИП-эксклюзивных уголков рая, — сказал он, и Лэнс был уверен, что это одна из самых нежнейших шуток, которые он когда-либо слышал. — Кит не расхаживает, показывая всем подряд свою мягкую сторону. Но когда он это делает с тобой… — он выдохнул. — Тебе лучше держаться за свою дорогую жизнь. — Он неловкий? — Он интенсивный, — его руки соединились в безмолвной молитве. — Кто-то может подумать, что он заикается и все в таком духе, но нет, он просто выпаливает смущающие вещи, как будто это самое естественное, что можно было сказать! Знаешь, что он сказал мне прямо перед нашим первым поцелуем? — Лэнс покачал головой. — «Я смотрю на тебя и я дома». — Разве это не фраза из «В поисках Немо»? — Он действительно старался, хорошо? — Альфа закусил губу, казалось, погруженный в свои мысли. — Дело в том, что он не апатичный кусок гранита, как ты думаешь. Он может быть очень милым. Лэнс не знает, верит ли он этим словам, но он верил в задержанное дыхание в его голосе, в блеск его глаз, в искренность его улыбки. Этот человек был по уши влюблен, а Лэнс определенно ревновал. — Как вы двое сошлись? — спросил он, чувствуя поступающее тепло от стыда. — Это произошло в гарнизоне? Вы были друзьями? — Хм-м, да, типа того. Сначала я терпеть его не мог, потому что у него была позиция, о которой я мечтал — он был боевым пилотом. Я помню, как читал его имя в списках и был типа: Кит Когане? Кто такой, блять, Кит Когане? Я был готов ударить его прямо в лицо… ровно до того момента, как встретил его, — Лэнс внимательно слушал, напуганный тем, как рассказ, казалось, в точности совпадал с его историей. — Затем я был типа: окей, хорошо. Этот чувак симпатичный, но он все еще понтуется, так что я надеру ему задницу. Но он продолжал надирать задницу мне, а я становился только злее. Он был моим соперником, моей мотивацией… верно? Может быть, именно по этому я последовал за ним. Последние слова звучали как фальшивые ноты в его собственной истории. — Что ты имеешь в виду, говоря, что последовал за ним? — Когда я обнаружил, что его выгнали, я был немного поражен. Конечно, я почувствовал удовлетворение, так как продвинулся до класса боевых пилотов, но слухи не давали мне спать по ночам… Так что однажды я просто улизнул и пошел искать его… Лэнс попытался представить ситуацию. Вылазки из гарнизона — рискованное и сложное дело. Хижина Кита была очень далеко. То, что тот совершил, безрассудно, импульсивно и совершенно глупо. Что-то, что определенно сделал бы Лэнс. Так почему он не сделал это? —…когда он впервые увидел меня там, я не шучу, он пришел в бешенство. Он кричал на меня два часа подряд. Я сказал, что мне было любопытно, почему его исключили, он ответил, что я идиот, мы обзывали друг друга некоторое время… как обычно. Он явно не собирался сказать мне то, за чем я пришел, а только капризничал, так что я хотел уйти, но я ведь не мог показаться в гарнизоне средь бела дня. Поэтому мне пришлось ждать ночи. Он же помнил одну ночь, длинную и бессонную, в которой размышлял о глупых вещах. В которой он рассматривал, почти как развлечение для самого себя, возможность сделать что-то настолько рискованное. Он думал о плане; все, что ему нужно было сделать, это встать до восхода солнца и быть очень осторожным. Это было возможно, безумно и лихорадочно захватывающе; это казалось осуществимым. Идеи не давали ему уснуть часами, пока истощение, наконец, не ломало его. Однако, когда он проснулся на следующее утро, движущая энергия пропала. —…Мало чем можно было заняться посреди песчаного ада, поэтому мы все время разговаривали. В какой-то момент он даже раскрыл мне некоторые из своих расследований и подозрений; рассказал странные вещи, которые происходили в гарнизоне. И Широ. Мы много говорили о Широ. Мы болтали часами из-за ничего: говорили о семье, о друзьях, школе, о чем угодно. И когда наконец пришло время уходить, я внезапно почувствовал, что не хочу. Лэнс проиграл гордости и улыбнулся. Трудно было этого не сделать, так как его мама, очевидно, не лгала, когда сказала, что у него заразительная улыбка. Альфа был страстный и влюбленный — смертельная комбинация — и он, казалось, счастлив быть поглощенным этим. Намного счастливее, чем сам Лэнс, с его одинокими ночами и подушкой, которая устала от объятий. — Ого, получается, это все из-за одного момента, — выдохнул он, говоря в основном самому себе. — Однажды ночью одно единственное решение было принято иначе… и это изменило все. — Полагаю, да, — Альфа откинулся на спинку стула, сузив глаза с целенаправленным огоньком озорства и уставившись так, словно знал все гораздо лучше. Лэнсу не понравился этот взгляд. — Но действительно ли это изменило все? — О чем ты? — спросил он, уже защищаясь. — Я имею в виду, да, тот день, который я провел с ним в пустыне, заставил меня осознать, что у меня были кое-какие чувства… но если все между нашими вселенными по большей части одинаковое, то ты должен, по крайней мере, испытывать какое-то влечение еще со времен гарнизона… верно? Настрой Лэнса сдержать все в себе не продержался так долго, как он хотел. Что-то внутри него треснуло, почти как суставы, и прежде чем он успел совладать с собой, его тело стало расслабленным и покорно упало на столешницу. Напряженность в воздухе резко прервалась, как только слова вырвались из горла, в котором они пульсировали слишком сильно, чтобы он мог держать их под контролем. — Его глаза гребаного фиолетового цвета! — застонал он, схватившись за голову в абсолютном поражении. — Я знаю, хорошо?! — Альфа тут же подхватил его. — А его кожа так естественно красива? Типа, какого черта? — О боже, да! Он продал свою душу дьяволу или что?! Она безупречна! — А еще он делает эту штуку со своим носом, когда хмурится… ты понимаешь, о чем я? — Да! Эту самую штуку! Бля, я думал, что единственный, кто заметил это. — Ну, технически, так и есть. Мы оба, — они вздохнули, уставившись друг на друга, заведомо беспомощные. — Потому что мы любим его. Лэнс позволил себе почувствовать тоску. Не до конца позволил, но впервые не отрицал ее. — И что я должен сделать? — спросил он, уродливые симптомы любви начали прорастать. — Я не думаю, что он… он никогда не захочет… Нежная хватка на плече оборвала его. Он поднял голову и увидел Альфу, тут же пожелав, чтобы он смог утащить кусочек этой заразительной улыбки. Она была успокаивающей и зрелой; непохожая на любую из улыбок, которые Лэнс когда-либо представлял со своей стороны. И она работала. Это охладило его двигатели. — Иди поговори с ним, — это был приказ, не было места для возражений. — Я не могу сейчас… он, должно быть, спит. Альфа фыркнул. — Я тебя умоляю, если я что-то и знаю о Ките, так это то, что даже малейшие неприятности не дадут ему уснуть ни на мгновение, — сказал он, отпуская его плечо. — И, учитывая, что сегодня произошло между вами, я уверен, что он должен бодрствовать. Лэнс встал, немного покачнувшись, все еще неуверенный. — Но что я должен сказать? — Все, что у тебя на сердце! Пришло время сиять, любовник-Лэнс! Глубоко вдохнув, Лэнс одним махом допил оставшееся молоко из своего стакана и вытер рот рукавом, пытаясь очистить свой разум. — Хорошо, я сделаю это! — сказал он, поворачиваясь, чтобы уйти, прежде, чем он об этом пожалеет. — Я не могу бояться маллетов вечно! — Вот этой настрой! — Альфа громко ударил по столу позади него. Было два часа ночи по Земному времени, Красный Лев все еще отсутствовал, кухня гудела, а Кит не спал, находясь в одиночестве где-то в замке. Он знал, что должен сделать это; он знал, что ему нужно поговорить с ним. Он сомневался, что у него хватит смелости подойти к тому, если он не воспользуется нынешним импульсом. Прежде чем он выбежал, он снова повернулся лицом к своему двойнику. И подарил тому благодарную, искреннюю улыбку, которую он действительно заслужил. — Спасибо за бодрый разговор. Альфа просто улыбнулся, снова подняв стакан. — Иди найди его, лев.