Под слепым дождем

– Тем, может ты перестанешь пялиться в окно? – прошептал мне кто-то, ткнув под ребра шариковой ручкой. Я вскрикнул и резко дернулся, привлекая внимание всей группы, даже преподаватель удивленно воззрился на меня, замолчав. Тишина длилась несколько долгих секунд, пока лекция не возобновилась. Препод продолжил монотонно рассказывать об атомах и их зарядах, прикрыв глаза и потирая переносицу, от чего голос его звучал чуть приглушенно. Несколько студентов, сжав письменные принадлежности уже измученными от напряжения пальцами, старательно записывали слово в слово, чтобы потом кто-то нудно и нагло просил у них эти ценные, исчерченные неровным подчерком тетради, чтобы выучить все к зачету. Я раздраженно посмотрел на своего приятеля, который состроил невинное лицо, будто это не по его вине я только что опозорился на всю группу. Приставучесть Саши меня порой настолько напрягала, что хотелось послать его ко всем чертям, но воспитание не позволяло. Я даже не знаю, почему он прилип со своей дружбой именно ко мне, а ни к кому-либо другому. Может, именно из-за его дотошности у него и друзей то не было? Жаль только, что сам паренек этого не понимал, поэтому не стоило ждать изменений в его поведении. Наше общение началось с первого курса, когда я подсел к нему покрасневший после бега и выговора от лектора за опоздание. Я быстро протянул ему руку, чтобы хоть как-то представится, затем, выловил из спортивной сумки тетрадь и ручку, начал слушать, не обращая больше на соседа никакого внимания. Но сам Саша меня запомнил, от чего и пошло мое вынужденное с ним общение, ведь новый приятель всегда теперь садился возле меня. Робкий тычок вновь привлек мое внимание, но теперь реагировал я менее бурно: лишь скосил на него глаза. Саша продолжал давить мне в бок, пока я не отозвался: – Может, ты перестанешь это делать? – Прости, ты выглядел очень странным. О чем ты думал? – полюбопытствовал он, в своей извечной манере лезть в чужие дела. – Просто задумался, не бери в голову, – отмахнулся я. – А все же? – всегда он стремился разнюхать все, даже сейчас. – Вспомнил детство. – И все? – И все… – Странный ты, – после моего односложного ответа весь его интерес как в воду канул. Я лишь пожал плечами и снова отвернулся к окну, наблюдая за погодой. По небу расплывались грозовые тучи, раскрываясь, словно бутоны пышных цветков. А мне хотелось быть сейчас там, на свободе, а не томиться в закрытой душной аудитории. Слушать раскаты грома и гул ветра в проводах, а не скрип ручек. Я медленно собирал вещи в сумку под выжидающим взглядом Саши. Он мялся рядом, переступая с ноги на ногу и озабоченно поглядывая в окно, на свинцовое небо. Я лишь мысленно ухмылялся его беспокойству, специально медля, чтобы растянуть время. Когда мы уже направились к выходу из аудитории, Саша рванул вперед, даже не дожидаясь меня. Я же плелся следом, не стремясь нагнать приятеля. Тут ко мне шагнул преподаватель, аккуратно тронул за плечо и тихо промолвил: – Ведите себя сдержаннее, Артем, – затем отпустил меня, слегка подтолкнув к дверям. Саша встретил меня уже на улице. Он был сейчас более дерганный, ведь небо должно было вот-вот пролиться дождем, а, как я уже понял, приятель не любил такой вид душа. – Артем, ты на чем поедешь? – спросил он меня. – Я денег не взял, придется пешком, – врал я редко, но очень убедительно. Саша посмотрел на меня недоуменно, затем поднял глаза вверх. – Не беспокойся, со мной все будет в порядке, – я улыбнулся ему немного смущенно, словно не хотел обременять своими проблемами. – А, может, я за тебя заплачу? – голос его был каким-то заискивающим, он вроде как боялся больше не того, что я промокну, а возможности добираться домой в одиночестве. – Нет, ничего со мной не станется, до встречи, – лишь отмахнулся от него, поспешно сбегая с порожек и уходя прочь. – Пока! – крик Саши запоздало донесся мне в спину, но тут же был заглушен внезапным раскатом грома. Как я и думал, дождь застал меня на половине пути. Вначале капли падали редко, как-то скупо, но стихия быстро разыгралась, резко обрушиваясь потоком после первых робких попыток. Я лишь радостно улыбался, шлепая по быстро образовавшимся лужам. Прохожие проносились мимо меня, изредка бросая удивленные взгляды, но тут же исчезали в серой стене. Люди как муравьи суетились вокруг, пока ливень не загнал всех в укрытия, оставляя меня в полном одиночестве. Машины проносились мимо, широко распахнув от ужаса свои глаза-фары, а на прощание виляя красными вспышками. Я лишь усмехался им вслед, размышляя о том, что даже эти бездушные куски стали суеверно боятся стихии, ведомые своими хозяевами. Не знаю, может мои мысли могут показаться странными, но лично мне все равно. Домой я дошел не за привычные десять минут, а за все двадцать. Ввалившись в маленькую прихожую, забрызгав все водой, кинул прямо на пол сумку и, стянув кроссовки, радостный вбежал на кухню, где горел свет, да так и замер на пороге. Улыбка медленно сошла с лица. Кирилл сидел за столом, вертя в длинных пальцах почти полную кружку чая. Лицо его, обычно словно озаренное солнцем, было серым, губы прискорбно поджаты, ярко-голубые глаза потускнели, даже казалось, что золотистые волосы его потеряли все свои краски, свисая безжизненными прядями. – Что произошло? – спросил я без предисловий. – Мама хочет, чтобы я вернулся. Говорит, дедушка заболел, – его голос был тихим, еле слышным. Я сразу вспомнил его старика, которого последний раз видел четыре года назад, пока не уехал из деревни вместе с Кирой. Насколько мне не изменяет память, дед моего друга был истинно русским мужиком: под два метра ростом, широкоплечий гигант, со светлыми волосами, такими же, как у внука, крупными чертами лица и доброй улыбкой. Даже представить невозможно, чтобы этот человек болел. – Из-за дождя? – вдруг пришло в голову. Кира лишь кивнул: – Около двух недель назад попал под дождь, когда возвращался из соседнего поселка на телеге. Слег почти сразу. Мать сказала, что даже бредил во сне иногда, бабушку звал, словно видел ее, встретиться обещал. Мне почему-то стало как-то боязно, словно древние бабкины россказни про дожди возымели свое действо. Но больше всего меня напрягало то, что в тот день, в который предположительно и захворал дед Макар, я потащил друга гулять, прямо под дождем, в тот день я влюбился в него. Чувство вины горькой волной подступило к горлу, разлилось масляной несмываемой кляксой в душе. От волнения похолодели пальцы, а ноги подкосились, словно и не мои вовсе. Я рухнул на стул, до которого добрался лишь каким-то чудом. – Когда уезжаешь? – после затяжного молчания я наконец-таки смог разлепить пересохшие губы. – Завтра вечером, мне нужно будет еще купить кое-какие лекарства и взять пару отгулов. – Ты уверен? – я взглянул на него обеспокоенно. – Ты же вроде говорил, что машина что-то барахлит. – Думаю, эта колымага выдержит дорогу, не развалится, – хмыкнул он. – Не бойся, со мной все будет в порядке. Я лишь покачал головой, даже сам не зная почему. Лишь внутри что-то сжалось в знак протеста. Я просто не мог позволить Кириллу уехать, потому что слишком дорожил им, слишком любил.