Твое сердце не сковано льдом (ведь оно обжигает)

      Первый час за рулем Маюзуми проводит в диком напряжении, пока до него наконец не доходит, что Ниждимура был прав — вокруг на много километров одна только пустыня, дорога стелется ровной полосой. Все, что ему нужно делать, это жать на газ. Если бы модель машины Ниджимуры позволяла, он бы вообще на круиз-контроль поставил.       Сейчас, когда солнце уже село, наступает темнота. И эта ночь намного темнее любой из ночей на памяти Маюзуми. Он никогда не оказывался там, где нет уличного освещения, за пределами города, где единственным источником света может стать разве что редкая встречная машина.       Киеши отключился на заднем сидении, негромко похрапывая. Звук его дыхания хоть как-то разбавляет гробовую тишину. Ниджимура не спит, он не спал с самой заправки, и его молчание генерирует самую неловкую паузу в истории неловких пауз.       Ниджимура сидит, неподвижно застыв с абсолютно прямой спиной, он едва ли пошевелился хоть раз за минувшие часы. И поскольку он ничего не говорит, остается только гадать, о чем он думает.       В принципе, Маюзуми не имеет ничего против неловкого молчания. Если уж выбирать между неловким молчанием и неловким разговором, он бы без раздумий выбрал молчание. В основном именно поэтому последние часы они провели, не издав ни звука.       Но, оказывается, ночь в пустыне такая темная; эта темнота словно сгущает тишину в нечто осязаемое. Он знает, что Ниджимура все еще зол, но темнота вынуждает его нарушить молчание.       — И долго ты еще собираешься говниться?       — Спасибо за исключительную тактичность, — фыркает Ниджимура.       — Обращайся.       Ниджимура не меняет позу — он по-прежнему напряжен и неподвижен. Складывается впечатление, словно он изо всех сил старается не дать маске внешнего спокойствия развалиться на части.       — Это я виноват, — натянуто говорит Ниджимура, — они выслеживали меня, потому что все уроды должны умереть, и он оказался на прицеле у Скорпионов, потому что был со мной. Так же, как и ты.       — Ты не виноват, что они приняли его за твоего парня, — возражает Маюзуми.       — Еще как виноват. Иногда… на работе есть один тип, знаешь, из таких засранцев, гомофобствующих в силу врожденного снобизма. И иногда я специально действую ему на нервы, флиртуя с Теппеем… должно быть, утечка в Провидении.       — Возможно, но не обязательно. Ты говорил, что можешь их чувствовать, разве нет?       — У них есть последователи среди обычных людей.       Хм, это стоит принять к сведению. Маюзуми откладывает эту информацию на потом. Пока что он просто пожимает плечами:       — Все равно, завязывай давай с самокопанием.       — Ты так говоришь, словно это так просто, — резко бросает Ниджимура.       — Это просто. Никогда не видел особого смысла упиваться чувством вины и самобичеванием. По-моему, это пустая трата сил. И это в любом случае ничем не может помочь. Когда постоянно винишь себя за то, что творят другие, то когда ты действительно будешь виноват, твое признание вины уже гроша ломаного не будет стоить даже для тебя самого.       Ниджимура не отвечает, и снова повисает напряженная (если не сказать озлобленная) тишина.       Наверное, надо бы сбавить обороты. Он уже и так достал Ниджимуру куда сильнее, чем следовало. Но он не может удержаться и снова нарушает молчание.       — Тебе больно, когда ты используешь свои способности?       Он не отрывает взгляд от дороги; по обеим ее сторонам непроглядная темень, словно вокруг больше ничего не существует. Но он чувствует, когда Ниджимура смотрит на него, хотя не берется даже гадать, с каким выражением.       — Да, — хрипло говорит Ниджимура таким голосом, словно уже давно ждал, чтобы хоть кто-нибудь задал этот вопрос, словно это каким-то образом сбрасывает невыносимую тяжесть с его плеч.       — Каждый раз? — спрашивает Маюзуми.       — Да. Каждый раз. Это словно сгорать заживо. И неважно, сколько времени прошло. Я так и смог к этому привыкнуть, — Ниджимура наконец-то немного расслабляется, часть напряжения, в котором он находился с момента стычки со Скорпионами, уходит. — Как ты понял?       Маюзуми начинает неосознанно барабанить пальцами по рулю. Говорить с кем-то о себе в принципе не в его привычках, а с тех пор, как он начал работать на Масаоми, и подавно. Но, учитывая, насколько паршивый выдался у Ниджимуры денек, ответная откровенность кажется уместной.       — Когда моя бабушка была моложе, она попала в аварию. Она повредила спину, и полностью так и не восстановилась. Сколько я ее знал, она всегда двигалась словно через силу. Она меня пугала до усрачки, когда я был мелким — заводилась с полуоборота, но в остальное время была как глыба льда. Уже потом я узнал, что ее все время мучила боль. Каждый день своей жизни она проводила в агонии. Ты мне ее напомнил.       Ниджимура издает звук, средний между хмыканьем и шумным выдохом.       — Ты действительно наблюдательный, даже слишком. Знаешь, никто раньше не замечал. Даже другие проекты. А ведь среди Чудес есть кое-кто весьма внимательный. Впрочем, в их защиту стоить сказать, что они никогда особо не присматривались к Радугам.       — Значит, это касается не только тебя?       — Ну, это такая очень специфическая особенность, ее приберегли специально для проектов Радуги.       В голосе Ниджимуры звучит ирония, и она достаточно злая, чтобы дать понять, насколько тонок лед, по которому они ступают.       Маюзуми ни разу не говорил с Акаши про Тейко. Ни разу не спросил, каково это, быть спроектированным; и он сильно сомневается, что подобный разговор когда-нибудь состоится. Он знает о Тейко в общих чертах, в основном, исходя из той информации, которую ему предоставили в Акаши Индастриз после того, как он начал там работать, но и ее достаточно, чтобы у него были основания уточнить:       — Они специально так сделали? Ученые?       — Нет, скорее всего, так просто получилось, — говорит Ниджимура, и если честно, Маюзуми удивлен, что он вообще продолжает об этом говорить. — Но, видимо, выяснять, почему так вышло, и как это исправить, оказалось слишком сложно. Зачем вообще заморачиваться? Мы делали то, что от нас требовалось, так зачем тратить ресурсы на исправление того, что не представляло для них проблемы. Поэтому он не стали убирать боль. Ведь намного проще оказалось убрать все остальное. Лишить нас эмоций, желаний, способности сопереживать, осознавать себя. Все остальные Радуги были словно роботы, невозможно было понять, чувствуют ли они хоть что-то. Они были просто… пустыми. Бесчувственными и пустыми.       — Как Куроко, — говорит Маюзуми, слегка задетый нарисованной Ниджимурой картиной.       Его и самого едва ли можно назвать эмоциональным парнем, и ему всегда плохо удавалось находить общий язык с другими людьми. Для него это болезненная тема.       У тебя нет сердца. Ты человек вообще?       Он подавляет непрошенные воспоминания.       — Именно так. Они пытались дрессировать его по тому же принципу, что сработал для Радуги. Они опирались на свою любимую теорию — если причинить достаточно боли, все ненужные эмоции просто исчезнут.       Маюзуми не уверен, каким именно образом это сработало для Куроко. Не самым лучшим, по всей видимости.       — Почему ты отличаешься?       Ниджимура надолго замолкает. Маюзуми даже думает, что наконец-то нашел вопрос, на который он не хочет отвечать.       — Король, — неожиданно говорит он, — мое Поколение. Нас создали другими. У нас была псионическая связь друг с другом. Мы делили нашу боль. Что бы я ни чувствовал, они чувствовали то же самое. Наша боль была общей. Я отличаюсь из-за этой связи.       Маюзуми хватает ума не спрашивать, что случилось с Поколением Ниджимуры. Он в курсе, что от Тейко ничего не осталось.       — Я чувствовал их смерть, — глухо продолжает Ниджимура, заставляя Маюзуми поморщиться, потому что вот без этого знания он точно прекрасно обошелся бы. — Когда Тейко их убивали, я чувствовал это, как если бы они убивали меня. Иногда я все еще это чувствую.       Маюзуми нечего сказать в ответ. Любая попытка выразить сочувствие будет выглядеть жалко и бессмысленно.       — Другие Радуги, — начинает Ниджимура и запинается. Он смотрит в темноту за окном. Там невозможно что-то разглядеть, если только он не способен видеть в темноте (и кто знает, может и способен). — Возможно, они тоже чувствовали больше, чем показывали. Их это сжигало изнутри. Я был несправедлив к ним. Каждый день они послушно исполняли приказы Тейко, зная, сколько боли им это принесет. Я живу в другой стране, держусь как можно дальше от единственных людей из моего прошлого, лишь больше никогда не чувствовать эту боль. Но с моим счастьем, конечно же, должны существовать линии Наследия.       — Так зачем это делать? Зачем вообще использовать свои способности?       — А, так надо было позволить Скорпионам и дальше тебя пытать?       — Ну, как вариант, — говорит Маюзуми. А потом как-то резко все это наваливается на него — темнота, молчание, признания. Ему нужно отстраниться от этого. — Кстати, я чувствую себя обязанным заметить, что ты определенно знал заранее, на что способна линия Скорпионов, но не удосужился о ней упомянуть.       Ниджимура снова коротко выдыхает, но на этот раз в этом нет едва сдерживаемой агрессии.       — Ага, штатные охотники на уродов. Им нравится убивать ЭВО. И, кстати — да, ты тоже мне рассказал далеко не все. Так что, уж кто бы говорил.       — Да, но раз уж то, о чем я умолчал, не пыталось нас прикончить, у меня все еще есть полное моральное право на негодование.       Ниджимура посмеивается, и Маюзуми наконец-то чувствует, что снова может свободно дышать.       — Справедливо. Эй, сверни-ка на следующем съезде, ладно? Там есть мотель.       — Я попробую, но для этого маневра явно недостаточно способности ехать в одном направлении. И если мы разобьемся и все умрем, просто знай, это ты виноват.       — Постараюсь не погрязнуть в бесполезном самобичевании, — ухмыляется Ниджимура, и Маюзуми возвращает ему усмешку, пытаясь вписаться в поворот. ***       Несмотря на то, что он полностью измотан, нормально уснуть в этом зашарпанном мотеле у него не получается. Во-первых, он никогда не понимал прикола кроватей в западном стиле, а во-вторых — номер выглядит как место преступления, только трупа не хватает для полноты эффекта.       Он делает новую запись в блокноте и проверяет почту. Во входящих есть письмо с фейкового аккаунта, которым пользуется Масаоми. Маюзуми не должен связываться с Масаоми через электронную почту, но ему нужно написать Акане, чтобы на заправке подчистили бардак.       После отправки короткого отчета (еще он добавляет в своем блокноте: Скорпион — сильная боль от прикосновения (просто пиздануться, как больно!), когда обновляет свой список линий Наследия), он все же заставляет себя улечься спать. Так толком и не проснувшийся Киеши проиграл в камень-ножницы-бумага, поэтому он и Ниджимура теперь делят одну кровать, в то время как вторую Маюзуми занимает единолично. (Маюзуми так и сказал Ниджимуре - Ты. Не. Голосуешь. Потому что не предупредил насчет Скорпионов. Ниджимура только глаза закатил в ответ на эту откровенную спекуляцию его чувством вины).       В конце концов, Маюзуми засыпает. ***       — Меня сейчас стошнит, — говорит Маюзуми.       — На вкус не так уж плохо, — уверяет его слишком уж бодрый с утра пораньше Ниджимура. — Мне всего да побольше, — обращается он к официантке с лучезарной улыбкой и начинает насвистывать что-то веселенькое.       — Как оригинально, — закатывает она глаза в ответ.       Она принимает их заказ — Киеши и Ниджимура оба заказывают неприлично огромное количество еды, и каждый следующий пункт их заказа звучит еще более дико, чем предыдущий (пироженки и мясная подлива, вафли с шоколадной крошкой и картофельные оладушки; побольше масла, лука, майонеза, обжарить, порезать, покрошить. Еще немного, и их заказом можно будет вызывать сатану).       Маюзуми заказывает кофе и еще раз подчеркивает, насколько отвратительным находит это место.       — Изверг, не мешай нам веселиться, — говорит Ниджимура. — Нельзя просто взять и не заглянуть в Пряничный Домик, когда ты странник в поисках приключений. У приключений есть свои правила.       — Мы очень серьезно относимся к приключениям, — с готовностью подтверждает Киеши.       — То есть, у нас все же есть какой-то план? Или мы просто будем вслепую шарахаться по сомнительным углам?       Ниджимура принимает более серьезный вид, возможно, потому что все еще чувствует вину за вчерашнее происшествие.       — У меня есть человек в Нью-Мехико, который может дать нам точное месторасположение базы отступников…       — Постой-ка, ты что, не знаешь, где она?       — Я знаю, что это где-то в Колорадо! И встреча с моим человеком изначально была частью плана.       Маюзуми отказывается реагировать на это хоть как-то. Черта с два он будет предсказуемым.       — Поэтому мы добираемся до Колорадо самым долгим способом из всех возможных? Потому что сначала нам нужно попасть в Нью-Мехико?       — Это все потому что я хотел подольше наслаждаться твоей компанией, — с напускной скромностью потупив взгляд говорит Ниджимура.       Маюзуми упорно не ведется на подначку.       — Теперь мы можем сесть на самолет? Раз уж Наследие все равно нас отслеживает.       — Они нас не отследили, они сели нам на хвост в ЭлЭй, — поправляет его Ниджимура. — И теперь, когда они потеряли наш след, они уже не смогут снова нас найти.       — Ты знал, что они едут за нами? — на этот раз вопрос для разнообразия исходит от Киеши.       — Я видел их машину, но не думал… слушайте, когда дорога ведет всего в одну сторону, не так-то просто вычислить, едет ли кто-то за нами или просто в одном с нами направлении, ладно? В следующий раз я буду осторожнее.       Как же им не повезло, что из них троих только у Ниджимуры есть военная подготовка. Маюзуми уже устал жалеть, что не взял с собой Винсента и Райдера, и сам факт этих сожалений начинает его потихоньку пугать.       — Знаешь что, я лишаю тебя привилегий главного в машине. Ты принял слишком много хреновых решений, — объявляет Маюзуми. — С этого момента я выбираю музыку.       — Удачи тебе поймать здесь хоть одну станцию, — с издевкой роняет Ниджимура.       Маюзуми улыбается в ответ так, что позавидовал бы любой киношный злодей.       — О, не переживай. Я заранее записал пару дисков. ***       — Господи-боже-мой, на этом диске есть хоть что-то, кроме анимешных опенингов и эндингов?       — Нет, и не будет. А что такое? Если что, у меня есть еще два таких же.       — Да ты садист.       — Знал бы ты, сколько раз я уже это слышал. ***       В Нью-Мехико идет дождь.       По всему Нью-Мехико идет дождь.       Или так, или их преследует грозовой фронт. В Аризоне было настолько жарко, что холод и дождь в сочетании со шквальным ветром за окнами машины кажутся невозможными. Сложно поверить, что это та же самая страна. Впрочем, возможно, ему сложно в это поверить, потому что он никогда раньше не путешествовал даже в пределах собственной страны.       Они останавливаются на ночь в одном из отелей сети «Бест Вестерн», потому что Маюзуми не согласен ни на что чуть более низкого уровня. Но только когда администратор одаривает его странным взглядом в ответ на наличку, он осознает, что у низкопробных заведений, разбросанных между невзрачными городишками Аризоны, были свои преимущества. Расплачиваться наличными деньгами, скорее всего, непринято в большинстве приличных мест. Он объясняется с администратором на показательно ломанном английском, перемежая его бессвязными японскими словами, и в конце концов она кивает, удовлетворившись догадкой, что они, должно быть, туристы.       Ниджимура тут же исчезает, чтобы встретиться со своим загадочным контактным лицом.       — Ничего не выйдет, если вы будете со мной, — объясняет он, а потом отчаливает в ночь вместе с их единственным средством передвижения.       — Это немного напрягает, — озвучивает Маюзуми свои сомнения вслух, совсем не воодушевленный тем, что его бросили посреди незнакомого города где-то в Нью-Мехико.       — Можешь расслабиться, — говорит Киеши. — Деньги-то все равно у тебя.       — И то верно, — тут же светлеет лицом Маюзуми. ***       Конечно же, это означает, что он оказывается в номере отеля наедине с человеком, которого беззастенчиво использовал в своих собственных корыстных целях. Это неожиданно неловко, особенно в свете осознания, что Ниджимура все это время успешно разряжал обстановку. Возможно, потому что никакого чувства вины в отношении Ниджимуры Маюзуми не испытывал, ведь они с ним оба темнили и недоговаривали.       — Извини, — говорит он в конце концов, когда решает, что не хочет быть хрестоматийным мудаком. — За все это вранье.       — О, да не за что… Я ведь тоже кое о чем помалкивал.       Киеши выглядит так, словно извинение Маюзуми тронуло его до глубины души.       — Да, но только потому что Ниджимура тебя попросил. Мы тебя втянули во все это.       — Я не кисейная барышня, — с тенью раздражения в голосе говорит Киеши. — Я видел, куда лезу, и вам с Ниджимурой не за что себя…       Он обрывает сам себя, но Маюзуми не позволяет ему сменить тему.       — Ниджимура из тех, кто всегда во всем винит себя. Я убиваться по этому поводу не собираюсь. Просто решил извиниться. И кстати, тебе вовсе не обязательно было прикидываться спящим.       Киеши морщится.       — Ты заметил?       — У тебя изменился ритм дыхания.       — Я не… Я не прикидывался. Я спал. А потом я вроде проснулся, когда Шузо начал говорить. Но типа не до конца. Я не пытался подслушивать, и я действительно очень устал…       — Да, я понял, я тебе верю. Все нормально, — Маюзуми действительно ему верит. Он и сам бывал в подобном полусознательном состоянии, когда ты уже проснулся достаточно, чтобы понимать, что происходит вокруг, но еще недостаточно, чтобы принимать в происходящем участие.       И к слову говоря, он полагает, что наконец-то понял, что Киеши из себя представляет. Киеши честный человек, но он способен вести нечестную игру из соображений все той же чести. И наверняка потом чувствует себя из-за этого виноватым. Какой, должно быть, изматывающий образ мышления.       — Но ты прав. Ты тоже мне врал, и поэтому я забираю свое извинение обратно.       Сейчас он его просто дразнит, и Киеши легко парирует:       — Технически, я тебе ни разу не соврал.       — Ты соврал о том, почему остался в Америке, — не упускает Маюзуми шанса подцепить его.       — Шузо рассказал?       — Нет, просто я не слепой. Да и когда бы он успел? Ты был с нами постоянно.       Киеши вспыхивает и вид у него становится несчастнее некуда. Маюзуми снова чувствует себя неуютно.       — Я влюбился в ту же девушку, что и мой лучший друг, — с вызовом бросает Киеши.       — Хрень собачья, — говорит Маюзуми.       — Что? — опешивает Киеши.       — Я говорю, что это хрень собачья, — повторяет Маюзуми, снова думая о том, что определенно переобщался с Масаоми. — Они уже назначили день свадьбы? Они хоть встречаются? Нет? Тогда никто в здравом уме не станет сбегать в другую страну только лишь из-за этого.       — Ты меня не знаешь, — раздельно произносит Киеши.       В его голосе звучит ровно столько предупреждения, чтобы напомнить — в свое время он противостоял на равных Небуе Эйкичи и Марасакибаре Ацуши. С точки зрения грубой силы Маюзуми нечего ему противопоставить, Киеши намного крупнее и физически лучше развит, это факт.       — Это точно. Не знаю, — признает Маюзуми. — Но я знаю, что в первую очередь ты спортсмен с хорошо развитым чувством честной игры. И если вы с твоим лучшим другом влюбились в одну девушку, но ни у кого из вас не было с ней раньше отношений, мне что-то с трудом верится, что вам не пришло в голову побыть мужиками и просто предоставить даме право выбора.       — Это разрушило бы нашу дружбу, — возражает Киеши.       — А, точно. Ведь что может сохранить дружбу лучше, чем переезд в другую часть мира. Да, с твоей логикой не поспоришь.       У Киеши сжимаются кулаки. Не для того, чтобы ударить (как Маюзуми надеется), но как признак отчаянья и загнанности. (И, возможно, удар все же последует, так что Маюзуми на всякий случай едва заметно отступает в сторону двери).       Совершенно неожиданно напряжение рассеивается. Киеши вздыхает и криво усмехается.       — Ага. Ты прав. И мне жаль, что я тебя недооценил, Маюзуми-сан. Ты интересный человек.       Маюзуми правда хотел бы, чтобы люди перестали ему это говорить. Но зато, по крайней мере, его не будут бить.       — Я влюбился в своего лучшего друга.       Маюзуми не сводит с него глаз, удивленный, что Киеши вообще снова заговорил. Киеши прямо встречает его взгляд, всем своим давая понять, что сам решил признаться. Что его вовсе не вынудили.       — Так значит, не девушка?       — Не значит, — грустно улыбается Киеши. — Девушка тоже. Я влюблен в них обоих.       — Ясно, — говорит Маюзуми. Если Киеши думает, что может шокировать его своим предположительно непристойным признанием, он действительно понятия не имеет, что означало быть в основном составе команды Ракузан. Маюзуми потерял способность удивляться чему либо годы назад. — Ну так позови их на свидание. В чем вообще проблема?       Это определенна не та реакция, на которую рассчитывал Киеши.       — Ты издеваешься?       — Нет? Уж прости, мои познания в области полигамных отношений носят исключительно теоретический характер, но я прочел много занятных статей. Могу скинуть тебе пару ссылок, если хочешь…       — Это не смешно, — зло обрывает его Киеши.       — Так я и не смеюсь. Это не общепринятые отношения, можешь мне поверить, но и не то чтобы такие уж необычные. — Он замолкает, когда осознает, насколько мучительна для Киеши эта тема, и проклинает себя за собственную бестактность.       Он пробует еще раз:       — Все в порядке, ясно? Так тоже можно.       Руки Киеши снова сжимаются в кулаки, а на нижней челюсти проступают желваки. Он не смотрит на Маюзуми, когда говорит:       — Так я им и скажу, да? Давайте встречаться все вместе. Давайте все вместе пойдем на свидание, давайте целовать друг друга, мы втроем, потому что так тоже можно и все в порядке. Никто и глазом не моргнет. А потом я просто расскажу все моим дедушке с бабушкой — добрейшим людям, которые приняли и вырастили меня — что я хочу встречаться с девушкой и парнем одновременно, и ничего, если они придут к нам на обед? Все в порядке, дедуля, бабуля, так тоже можно.       Маюзуми еще ни разу не видел его настолько озлобленным. Горечь и боль в его голосе режут слух. Маюзуми не отвечает, потому что понятия не имеет, что тут можно сказать. Не то чтобы существовали какие-то слова, способные помочь в подобной ситуации.       — Ты что, не понимаешь — тут не будет счастливого конца. Даже если я смогу каким-то образом убедить их встречаться со мной, сделать так, чтобы мы были счастливы именно так, как я хочу, практически невозможно.       — Это будет непросто, — не отрицает Маюзуми. — Но ничего невозможного.       Киеши устремляет на него неподвижный взгляд.       — Ты сам стал бы встречаться одновременно с двумя людьми?       Это один из тех неловких вопросов, на которые почти нереально ответить честно.       — Я не имею ничего против самой идеи, — осторожно пробует Маюзуми. Но этого недостаточно. Киеши только что вывернул перед ним душу наизнанку, меньшее, что Маюзуми может сделать, это ответить ему тем же. — Я асексуален, так что, лично я ни с кем не стал бы встречаться, никогда, но если бы теоретически была такая возможность, если бы существовали два гипотетических человека, с которыми я бы захотел связать свою жизнь, у меня не возникло бы проблем с идеей полигамных отношений.       — Ты асексуален? — переспрашивает Киеши.       Он звучит сбитым с толку, и Маюзуми понимает, что не обойдется без объяснений.       — Я не чувствую полового влечения.       — О. Повезло.       Вот оно. Именно такие ответы бесят больше всего, когда Маюзуми рассказывает о своей асексуальности. О, как тебе повезло! Вот бы и мне так! Но Киеши подкупающе искренен в своих словах, и Маюзуми понимает, что будь у Киеши выбор, он бы и правда с удовольствием отказался от своих желаний, учитывая куда они его завели. Так что, на этот раз Маюзуми спускает все на тормозах.       — Да, я тоже так всегда думал, — и это правда. Романтика звучит как что-то, состоящее из бесконечной головной боли. И если бы у него самого был выбор, Маюзуми выбирал бы свою асексуальность каждый раз. — Послушай, я не пытаюсь быть мудаком. Для разнообразия. Но ты не можешь и дальше так продолжать. Это просто жалко.       Киеши молчит, как человек, который думает, что, возможно, так ему и надо.       Маюзуми совсем не такой человек. Он не душевный парень, готовый быть жилеткой, в которую можно поплакать. И если бы он не чувствовал себя необъяснимо виноватым перед Киеши, он бы прекратил этот разговор прямо сейчас.       — Существует множество болезненных и неправильных способов проявлять свою любовь, — медленно произносит Маюзуми, и Киеши морщится. — Нет, послушай. Любовь может быть неправильной, но твой случай не такой. Ты хочешь, чтобы вы трое были счастливы, и в этом нет ничего неправильного.       — Просто интереса ради, какой смысл ты вкладываешь в понятие «неправильной» любви?       Маюзуми отводит взгляд.       — Когда счастлив только кто-то один, — его лимит искренности почти исчерпан, так что Маюзуми пожимает плечами. — Ну, и ты сам знаешь, когда дело касается детей и еще если против воли.       — Спасибо, — говорит Киеши. И через несколько секунд повторяет уже совсем другим тоном. — Спасибо тебе.       — Это была разовая акция, — сразу проясняет Маюзуми. — Я не буду твоим беспристрастным экспертом в делах сердечных, мне хватило этого бреда с Акаши. Сама по себе ирония этих ситуаций меня уже напрягает.       — Но ты даешь такие хорошие советы, — воодушевленно говорит Киеши. — Из тебя получился бы отличный психотерапевт.       — Нет, не-а, сеанс окончен, — отрезает Маюзуми, а потом он укладывается на свою кровать в абсолютной уверенности, что на сегодня с него хватит взаимодействия с родом людским. ***       Ночью он лежит без сна и вслушивается в звук дождя.       Ниджимура еще не вернулся, и Маюзуми не уверен, должно ли его это беспокоить.       Мыслями он все время возвращается к Ушиде Саори. Наверное, поэтому он все никак не может уснуть. Мысли о Саори всегда задевали в его душе что-то, из-за чего уснуть становилось невозможно. В каком-то смысле, это из-за Саори он очутился в непонятном отеле посреди Нью-Мехико — сна ни в одном глазу, за окном только шум дождя. Ведь из-за Саори он в школе согласился поменять стиль игры, согласился стать игроком, которого хотел видеть в команде Акаши.       Саори стала причиной много чего в его жизни, отстраненно думает он.       Они выросли вместе, типичные лучшие друзья детства. А потом в средней школе она сказала:        — Я люблю тебя, Чихиро, давай встречаться.       А он ответил:       — О, боже, нет.       Потом ему пришлось объяснить, что он не хотел встречаться вообще ни с кем. Ее ответом был вопрос:        — Ты гей?       И Маюзуми стоило бы подумать несколько раз, прежде чем предельно честно сказать ей, что он действительно не хочет быть с кем-то — не хочет никого целовать, не хочет ни с кем встречаться.       — Так не бывает, — сказала она. — Однажды ты захочешь влюбиться. Ты разве не собираешься когда-нибудь жениться?       Она не совсем поняла, о чем он говорил, когда он ответил, что нет, вот уж чего в его планах точно никогда не будет. Точно так же, как не до конца поверила, когда он сказал ей, что не гей. Он был абсолютно уверен даже тогда, еще в средней школе, что чувствуй он хоть каплю интереса к своему полу, ему хватило бы самокритичности признать это; но его не привлекал вообще никто.       Она все пыталась найти для себя объяснение — может, кто-то домогался его в детстве? Может, дело в какой-то скрытой травме? — но была вынуждена отступиться, когда он осадил ее:        — Господи-боже, Саори, ты была со мной, когда я был ребенком, похоже было, что меня обижали?       В детстве они виделись почти каждый день, она знала его родителей, знала практически всех его родных и знакомых. Ей пришлось признать, что не было в его жизни никакого переломного момента, определившего бы событие, из-которого он потерял интерес к отношениям с другими людьми. В детстве Маюзуми мало чем отличался от себя нынешнего.       Они уже не были так близки после этого. А к моменту перехода в старшую школу их едва можно было назвать хорошими знакомыми. Она начала тусоваться с крутой компанией, а он начал уходить на крышу школы в обеденный перерыв, где можно было спокойно читать в тишине. И если бы ее бывший не заделался сталкером и не начал отравлять ей жизнь, вряд ли бы их пути еще хоть раз пересеклись.       Но Хаяши преследовал ее.       Маюзуми видел, как она теряла в весе, видел, как скрывала под слоями косметики синяки на лице и руках, видел ее нервный срыв посреди урока, показавшийся для всех беспричинным, слышал как ее новые друзья шептались за ее спиной, что она свихнулась.       Он должен был что-то сказать.       — Почему ты не расскажешь учителям о Хаяши?       Саори вздрогнула, но отрицать не стала.       — Я пыталась. Они ничего не сделают.       — Но он тебя бьет.       — Он меня любит, — сказала она с горечью. — И я должна быть польщена, а не корчить из себя недотрогу.       Она резко повернулась в его сторону и попыталась поцеловать, но это было так неожиданно, что он отшатнулся и не удержался на ногах, шлепнувшись на землю. Она опустилась на колени следом, вцепилась в его рубашку.       — Чихиро, помоги мне!       — Как?! — не понял он, все еще слишком ошеломленный этим неудавшимся поцелуем.       — Просто… будь моим парнем. Только для вида! Чтобы он отстал. Или… побей его, или я не знаю. Сделай что-нибудь, пусть он оставит меня в покое.       Она начала всхлипывать, и Маюзуми еще никогда не ощущал себя настолько беспомощным. Он словно к месту примерз.       — Я не могу. Саори, я ничем не могу помочь. Я не…       Она встала, с силой его толкнув.       — У тебя нет сердца. Ты человек вообще?       — Саори! — крикнул он ей вслед, но она ушла, не оглядываясь.       Он не стал больше к ней подходить, потому что действительно ничем толком не мог помочь.       Вскоре после этого мутант с красными волосами потребовал, чтобы Маюзуми сменил стиль игры. И он отказался, сказал, что у него есть гордость, но правда была в том, что он не хотел. Он не хотел в основной состав, и в баскетбол ирал не ради популярности.       Но потом этот самый мутант Приказал Хаяши отвалить. Маюзуми был там, когда это произошло, потому что Акаши сделал это в спортзале, когда там был весь класс Маюзуми.       — Ты больше не подойдешь к этой девушке, — отдал Акаши Приказ. — Ты больше никогда с ней не заговоришь. И если я узнаю, что ты снова преследуешь любую другую девушку, ты об этом пожалеешь. Ты понял меня?       Маюзуми не додумался попросить Акаши о помощи, даже зная, что раньше он уже использовал Приказ, чтобы отвадить от школы какого-то дрочилу, который приставал к первогодкам. Может быть, если бы он попросил Акаши помочь, он бы не чувствовал себя у него в долгу. Но Акаши добровольно сделал то, что Маюзуми сделать не мог, и после этого Маюзуми согласился войти в команду. Он даже прочел книгу о перенаправлении внимания в магических фокусах, все, чтобы лучше понять Куроко.       И вот, куда его это привело. В богом забытый отель, к бессоннице в дождливую ночь. ***       Его телефон звонит, и это становится неожиданностью. Звонок с неизвестного номера, и обычно это означает, что звонит Масаоми. Но Масаоми не стал бы ему сейчас звонить, он сам установил это правило.       — Алло? — рискует он ответить по-английски.       — Привет! — радостно откликается Ниджимура. — Тут такая забавная история получилась. Меня похитили. Не мог бы ты заплатить за меня выкуп? Пожалуйста?       — Боже, — говорит Маюзуми.       — Да ничего такого, — торопливо пускается Ниджимура в объяснения. — Не надо звать армию спасения и все в таком духе. Просто мои связные считают, что их усилия должны быть вознаграждены. С чем я на все сто согласен! Я полностью готов оплатить любые расходы, которые они сочтут необходимыми…       — То есть, ты готов позволить мне оплатить любые расходы, — уточняет Маюзуми.       — …само собой. Но мне не особо-то тут доверяют. Так что. Может, ты и твои деньги заглянете к нам на огонек? ***       Маюзуми выбирается из такси с недовольным выражением на лице. Мокнуть под дождем — удовольствие ниже среднего.       Он поспешно направляется к дверям склада — который определенно выглядит как место, просто созданное для выкупа заложников — и мимолетно думает о том, что, возможно, было бы все же не лишним позвонить Акане.       (По телефону Ниджимура звучал настолько беззаботно, что у Маюзуми сложилось впечатление, будто ему и правда ничего не угрожает. Но он все равно оставил записку с номером телефона для Киеши на случай, если тот проснется до того, как они оба вернутся).       Его приветствуют ножом у горла, как только он переступает порог.       — Привет, — раздается низкий голос у самого уха. — Надеюсь, ты принес деньги.       — Харука! — восклицает другой голос, и его обладательница попадает в поле зрения Маюзуми первой — невысокая миловидная девушка со светлыми волосами и карими глазами. У нее голубая лента в волосах, и выглядит она безобидной старшеклассницей. — Не будь злюкой.       — Я не злюка, — Харука вполне дружелюбно приобнимает его за плечи. — Просто не люблю ходить вокруг да около. Ты же не думаешь, что я злюка, правда, мистер Маюзуми?       У нее выбеленные до соломенного цвета волосы и внушающие опасения серебристого цвета глаза, но она мило улыбается, хотя и не выпускает из рук нож (пусть даже этот нож больше и не направлен на Маюзуми).       Рука на его плечах достаточно расслабленна, чтобы Маюзуми мог при желании вывернуться, ну, или, по крайней мере, чтобы у него было такое чувство. Что-то подсказывает ему, что маневр, который он провернул с Ви, тут не сработает. Он всерьез подозревает, что эти девочки не станут его недооценивать, как сделали Скорпионы.       — Нет, конечно, но вежливость никто не отменял, — откликается Маюзуми. — Ты могла бы для начала спросить о погоде.       — Как там погода? — с готовностью интересуется та блондинка, что пониже ростом.       — Просто кошмар, — сообщает Маюзуми. — Вам не рановато ли заниматься вымогательством, юные леди?       — Вымогательство — какое ужасное слово.       — Зато в точку, — говорит Харука, не отлипая от Маюзуми. — Так ты принес деньги?       — Принес, но вы не особо-то вдавались в подробности относительно количества, и, кстати, Ниджимура, у твоего молчания есть какие-то вразумительные причины? Что-то я не вижу кляпа у тебя во рту.       — Вы так славно общались, — скромно подает голос привязанный к стулу Ниджимура. Рядом с ним стоит третья девушка, явно готовая к чему угодно. Она единственная хранит молчание, просто наблюдает за происходящим с безразличием в голубых глазах. Она довольно хорошенькая, с длинными темными волосами, придающими ей вид классической «ямато-надэсико»* — именно тот тип девушки, который Маюзуми всегда находил эстетически идеальным.       — То есть, к тебе не примотали бомбу, ничего такого? — уточняет Маюзуми.       — Насколько мне известно, нет, — подтверждает Ниджимура.       — Мы бы ни за что не причинили Шузо вреда, — искренне заверяет мелкая блондинка. Маюзуми полагает, что она тут у них главная, судя по тому, как две другие позволяют ей задавать тон. — Он все-таки наш старый друг. Я — Рику, с Харукой ты уже знаком, а это Рейко, она там не дает Шузо заскучать.       — Приятно познакомиться, — говорит Маюзуми. — Я бы представился, но, похоже, вы уже и так в курсе, кто я такой.       — О, да. Шузо нам все о тебе рассказал.       — Например, что ты мажорчик, — радостно подхватывает Харука.       — Я такого не говорил! — оправдывается Ниджимура, когда Маюзуми награждает его выразительным взглядом. — Я только сказал, что ты работаешь в Акаши Индастриз, а дальше они уже сами додумали.       — В общем, если ты не против, мы хотим миллион долларов, — улыбается Рику.       — Ха! — вырывается у Маюзуми. — А я-то как его хочу, — теперь он уже лучше понимает динамику их взаимоотношений, и ясно ему одно — если бы Ниджимура считал их врагами, уже сам попытался бы слинять. — Если бы у меня в кармане завалялся миллион долларов, вряд ли бы я вообще работал. К сожалению, хотя платят мне прилично, пусть даже незаслуженно, но все же не настолько прилично. Могу дать вам пятьсот баксов.       — У твоего босса есть такие деньги, — говорит Рику все с той же милой улыбкой.       — И я, конечно же, мог бы с ним связаться, но все это займет время, и денег вы не увидите как минимум неделю. А вы, как я понимаю, заинтересованы в наличке прямо сейчас, — идет Маюзуми на откровенный блеф.       — Ладно, — отступает Рику. — Десять штук.       — Все еще намного больше, чем у меня есть при себе, — продолжает нагло врать Маюзуми. На самом деле, десять тысяч — это ровно та сумма, которой он располагает, но он не собирается так просто с ней расставаться. К тому же… — Я что-то не уверен, что оно того стоит. Вы ведь просто дадите нам координаты, правильно? Красная цена этой сделке — штука.       — А еще мы вернем твоего друга в целости и сохранности, — напоминает Харука.       — Тысяча двести за координаты, и можете оставить Ниджимуру себе.       — Эй!       — Восемь тысяч, — пробует Рику торговаться.       — Шесть, и это последнее предложение.       Рику размышляет с секунду и кивает.       — Ладно, по рукам. Рей?       Рейко послушно освобождает Ниджимуру, тот трет запястья и бросает на нее осуждающий взгляд.       — Не круто. Разве так обращаются с практически членом семьи?       Рейко пожимает плечами и ровно отвечает:       — Они — моя семья.       — Я знаю, — тепло улыбается ей Ниджимура.       Харука наконец-то отстраняется, когда Маюзуми начинает выуживать из карманов наличность.       — Так что между вами двумя такое? В первый раз вижу Шузо с кем-то еще. Вы встречаетесь, или что?       — Я в крайней степени асексуален, — честно отвечает Маюзуми, слишком вымотанный последними событиями, чтобы изобретать какие-то отмазки, и передает ей в руки деньги. — А он и без того обходится мне слишком дорого.       — Что есть, то есть, — смеется Харука. ***       Как только они разбираются с пересчитыванием купюр и передачей координат, приходит время по-семейному теплого прощания Ниджимуры с его предполагаемыми похитительницами.       Рику наклоняет голову и спрашивает:       — Ты когда-нибудь был в Веракрусе?       — В Мексике? — уточняет Ниджимура. — Не приходилось как-то. Я недолго жил в Тихуане, но южнее ни разу не забирался.       — Думаю, тебе стоит там побывать.       — Это еще зачем? — спрашивает он.       Она пожимает плечами.       — Интуиция.       — Знаешь, предложение все еще в силе, — меняет Ниджимура тему.       В улыбке Рику хрупкость, на которую больно смотреть.       — Мы знаем, Шузо. Но все хорошо. Тебе не надо нас спасать.       Они исчезают за пеленой дождя.       Маюзуми забирается на пассажирское сиденье, громко хлопая дверью.       — Что ж, это было весьма познавательно! — заявляет Ниджимура, как только оказывается в машине и начинает пристегиваться. — Спасибо, что спас меня, Чихиро.       Маюзуми ничего не говорит.       — Я и не подозревал о твоей асексуальности, прикольно. Ты случайно не аромантик в придачу? — Маюзуми молча пялится на него в ответ. — Потому что есть, разница, знаешь ли, если ты аромантик, то ты…       — Я знаю, — обрывает его Маюзуми. — И — да. Впрочем, лично я считаю, что разницы нет, и искать ее тупо.       — Ну, не совсем. Если разобраться, то становится очевидно…       — Даже если я рассказал о своей асексуальности, это вовсе не означает, что теперь мы будем обсуждать мою личную жизнь.       В салоне машины в который раз повисает неловкая тишина.       — Ты на меня злишься, — уже совсем другим тоном говорит Ниджимура.       — Потрясающая наблюдательность, — хмыкает Маюзуми.       — В свою защиту должен заметить, что тебя очень сложно прочесть.       — Ты собираешься заводить машину? — резко бросает Маюзуми.       — Нет, — спокойно отвечает Ниджимура. — Ты злишься, а нам завтра предстоит долгая дорога, и я не верю в благополучный исход путешествий в одной машине с людьми, которые на меня злятся.       — Отлично. Доберусь до Колорадо своим ходом.       Маюзуми начинает открывать дверь, но Ниджимура успевает схватить его за запястье, не позволяя выйти. У него крепкая хватка, но это как раз не удивительно.       — Чихиро, не глупи. Просто поговори со мной. Я готов извиниться, но мне надо понимать, за что я извиняюсь…       — Я не люблю, когда мной манипулируют, — обрывает его Маюзуми. — И я не твой личный горшочек с золотом, что бы ты там себе ни вообразил.       — Ты злишься, потому что тебе пришлось им заплатить? — спрашивает Ниджимура таким тоном, словно для него это откровение.       Маюзуми снова громыхает дверью, захлопывая ее, потому что действительно ненавидит мокнуть.       — Так, ладно, давай проясним для тебя этот момент. Я не идиот. Ты явно их знал, и знал очень хорошо. Ты мог бы запросто сам от них свалить, и я сильно сомневаюсь, что им бы удалось тебя связать против твоей воли. Если тебе нужны были деньги, надо было просто сказать, и желательно до того, как ты решил проебаться в неизвестном направлении, вместо того, чтобы вытаскивать меня посреди ночи из кровати ради хренова представления.       Ниджимура молча впитывает каждое слово.       Маюзуми слегка потряхивает от ярости.       Он знает, что думали все в Ракузан. Знает, что думал о нем каждый игрок, с которым когда-либо сталкивался Ракузан на площадке. Все они думали, что он у Акаши Сейджуро на побегушках, что он его ручная марионетка, что он прогнулся под нужды Акаши, отказавшись от собственного стиля. И так оно по сути и было, но это был его выбор. Точно как и сейчас. Масаоми сослал его на это тупое задание, но Маюзуми сам согласился. Он совсем не против побыть пешкой в чужой игре, но только на своих условиях.       — У Рейко сердце Радуги, — тихо говорит Ниджимура. — Мое единственное преимущество при столкновении с обладателями суперсил, это способность их обнулить. Но если они привычны к присутствию Радуги, это уже не срабатывает так хорошо, как мне хотелось бы.       Маюзуми меряет его долгим взглядом, не купившись на эту полуправду.       — В Рику есть часть от Золотого проекта, а Харука Серебряная — Серебряная, созданная из Синего, Фиолетового и Оранжевого проектов. Не стоит их недооценивать. Но, да. Я хотел им заплатить, и я не сопротивлялся им всерьез. И я должен был тебе сказать с самого начала, что хотел дать им денег. Извини. Больше такое не повторится.       — Это точно. Не повторится.       Маюзуми снова берется за ручку двери, потому что он сыт по горло этой херней. У него есть координаты, дальше он обойдется без Ниджимуры.       — Они не свободны, — быстро добавляет Ниджимура, заставляя Маюзуми вздрогнуть.       — Что?       — Они не свободны. Они не сбежали вместе с другими детьми, когда Второе Тейко было раскрыто, их уже успели продать. Какая-то организация сейчас ими владеет. Какая-то американская компания, которая любит покупать людей со сверхспособностями и заставлять их выполнять для себя всю грязную работу.       — Что? Это… Как называется эта компания? Масаоми должен знать название, чтобы помочь.       — Они сказали, что не хотят, чтобы их спасали, — говорит Ниджимура. — Ты их слышал. Я годами хотел им помочь, да только все без толку.       — Масаоми все равно должен знать.       — Почему ты так уверен, что он уже не знает?       Этого вопроса достаточно, чтобы заставить его замолчать на какое-то время. Потому что Масаоми почти наверняка знает о существовании этой компании — как минимум. Он знал о Наследии, в конце концов, невзирая даже на тот факт, что организация не оставляла никаких цифровых следов. Но вряд ли он знает о детях. В этом Маюзуми точно уверен. Масаоми, конечно, засранец, но детей обижать никому не позволит.       — Он может помочь, — повторяет Маюзуми.       — Когда мы вернемся, я предоставлю тебе всю информацию, которая у меня есть.       — Прям вот всю.       — Я расскажу тебе все, что знаю, — твердо говорит Ниджимура. Но его взгляду понятно, что он прекрасно осознает, что именно предлагает, и, гори оно синим пламенем, что хрена с два Маюзуми откажется от такого предложения он тоже знает.       Это бесит Маюзуми просто до припадка, потому что он прямо видит эти ниточки, за которые его снова дергают, но деваться ему на этот раз некуда. Ему действительно нужно получить эту информацию.       — Договорились, — он расслабленно откидывается на спинку сиденья, всем своим видом давая понять, что передумал выскакивать из машины. — Теперь отпусти.       Ниджимура переводит взгляд на свою руку, как будто он напрочь забыл, что до сих пор держит Маюзуми.       — Извини.       Он наконец-то заводит машину и везет их обратно в отель.       — Почему у них всех японские имена? — от нечего делать спрашивает Маюзуми, и это больше мысли вслух на самом деле. — Они даже близко не похожи на японок.       — Хм? А, ты про этих троих? Без понятия. Каждый раз, когда я их вижу, у них новые имена.       — Ясно.       — Я тоже так делал, — как бы между прочим сообщает Ниджимура.       — Менял имя?       — Да, когда только сбежал. Я выбирал разные фамилии. Я знал, что у людей должны быть имена и фамилии, но тогда еще не видел взаимосвязи между этнической принадлежностью и фамилией. Я долго жил под именем Шузо Фернандес, не понимая, почему люди так странно на меня поглядывают.       Маюзуми не удерживается от улыбки, хотя его раздражение по-прежнему никуда не делось.       — Значит, всегда «Шузо»?       — Да, — серьезно подтверждает Ниджимура. — Мое Поколение подобрало себе имена. Мы были единственным Поколением, которое так сделало.       И Тейко это явно пришлось не по вкусу, без труда складывает Маюзуми два и два.       — Как давно ты «Ниджимура»?       — С тех пор, как Чудеса сбежали и выбрали себе имена. Фамилии, вроде Мурасакибара и Куроко, и Кисе; и я просто подумал, что Ниджимура мне подходит, так как-то и прижилось.       Они почти возле отеля, когда Ниджимура говорит:       — Так что, тебе стоит называть меня Шузо. Это единственное имя, которое всегда было по-настоящему моим.       Маюзуми ничего не отвечает. ***       Колорадо утопает в зелени, и эта страна уже сидит у Маюзуми в печенках. Бред какой-то. После всех этих мытарств он на все сто уверен, что напрочь лишен духа странствий.       Атмосфера в машине подавленная, но все же далекая от неуютности. Киеши, похоже, уже сделал выводы по поводу того, что произошло прошлой ночью, и с расспросами не напирает.       — Так что, у тебя есть какой-нибудь план действий? — спрашивает Маюзуми. — Или мы собираемся шататься туда-сюда-обратно по месту прибытия и цепляться к каждому встречному, типа «эй, чувак, не ты ли случайно сбежал из древнего культа психов с суперсилами?»       — Кстати, неплохое начало для твоей вступительной речи, — замечает Ниджимура. — Дашь мне потом знать, сработало ли.       — Моей речи? — переспрашивает Маюзуми.       — Ну, не моей же, я ведь говорил, что не могу сам с ними встретиться, они меня не подпустят.       — И, выбирая между мной и Киеши, меня что, не так жалко?       — Нет, выбирая между тобой и Киеши, у тебя выше уровень сопротивляемости.       Маюзуми выгибает брови.       — Некоторые люди, ну, ты знаешь, — светским тоном вещает Ниджимура, — могут сопротивляться воздействию способностей…       — Да, я знаю, — прерывает Маюзуми это пространное вступление. — Люди с геном R1-HK1, который отвечает за относительную сопротивляемость псионическому воздействию. И, да, у меня есть этот ген. Масаоми меня протестировал.       — Ой, да ну нахуй! — выпаливает Ниджимура. — Еще раз — что за ген?       — R1-HK1       — И с каких это пор у него есть название?       — С тех пор, как Масаоми открыл его полгода назад. Он сказал, что раз первый его обнаружил, то сам его и назовет.       — Так вот, как работает наука, — заинтригованно комментирует Киеши.       — Это практически бесполезно, — говорит Маюзуми. — «Относительная сопротивляемость» — это далеко не иммунитет. Мне только интересно, откуда ты знал, что у меня она есть.       — Ну, я не знал, что она генетическая, — признается Ниджимура, встряхнув головой. — Я догадался из-за Скорпионов. Обычно люди теряют сознание от боли.       — Меня вырубило напрочь, когда меня первый раз коснулись, — вставляет Киеши.       Маюзуми меряет его взглядом и думает о степени преданности (или мазохизма, без разницы), удерживающей его рядом с Ниджимурой даже после такого опыта.       — Если коротко и по существу — бесполезно, — резюмирует Маюзуми. — И я тогда просто охренел от боли.       — Если коротко и по существу — ты все равно оказался способен помочь в бою. Относительная сопротивляемость куда полезнее, чем ты думаешь, не стоит от нее так просто отмахиваться.       — Звучит как-то снисходительно, когда это говорит тот, у кого есть настоящий иммунитет к чужим способностям.       — Я обнуляю способности, нет у меня никакого иммунитета, — поправляет Ниджимура.       — Какая разница? Способности в любом случае на тебя не действуют.       — Разница в том, что это моя способность. И она тоже относится к псионическому типу, помнишь?       — Хм-м. Значит ли это, что под твоим обнулением моя сопротивляемость будет работать точно так же?       — Не потеряй эту мысль, — ухмыляется Ниджимура. ***       — Никого больше не смущает отсутствие признаков цивилизации вокруг? — интересуется Маюзуми.       — Не особо. Одним словом — дорога, — откликается Киеши.       — Да, но мы должны быть почти на месте. А еще мне надо отлить.       — Могу свернуть на обочину, — предлагает Ниджимура.       — Я не какое-то животное, — вперивает Маюзуми взгляд ему в затылок.       — О, нет. Ты — настоящая корпоративная принцесса.       — Наша экскурсия оплачивается этой принцессой, не забыл? — с угрозой в голосе напоминает Маюзуми.       — Это знак, что если тут свернуть, то через двадцать километров мы попадем в какой-то потерянный навигатором городок? — внезапно спрашивает Ниджимура.       — Да, да, это именно он, — подтверждает Маюзуми, когда они проезжают единственный на много километров вокруг признак того, что цивилизация все-таки оставила свой след в этой глуши. ***       Маюзуми кидается к магазинчику на заправке со скоростью, близкой к скорости света, мысленно уже придя к нехитрой мудрости, что лучше бы лопнула его совесть, чем мочевой пузырь.       А потом, подавшись исключительно желанию оправдать свое посещение местного санузла, Маюзуми решает что-нибудь купить, и останавливает выбор на бутылке воды.       — А ты явно не из этих мест, — говорит кассирша. Она надувает пузырь из своей жвачки и с громким хлопком его лопает. Она невысокая, с восточными чертами лица (Маюзуми отказывается думать, что она тоже может оказаться японкой), и во взгляде, которым она его оглядывает, сквозит такая откровенная враждебность, что это просто нелепо, если вдуматься.       — Я тут проездом, — отвечает ей Маюзуми.       Она приспускает очки и смотрит ему в глаза поверх стекол.       — Правда? Так ты тут просто мимо проезжал?       — Нет, я здесь на тайном задании и должен найти перебежчиков суперсекретного наследственного культа, — признается Маюзуми, внезапно чувствуя себя необъяснимо вымотанным.       — Да ладно! С ума спятить. Ты террорист, что ли, или правительственный агент?       — Частное лицо, — отвечает Маюзуми, в голове у него абсолютно пусто.       — Эх. Зуб даю, не из американской конторы. Акаши Индастриз?       — Да, все верно.       — Ты тут один?       — Нет, со мной друзья.       — И они тоже из АИ?       — Нет, — Маюзуми ощущает укол вины. — Нет, я не должен…       — Да все путем, — быстро говорит девушка. — Забей. Что тебе нужно от отступников? Хочешь купить псионика?       — Нет, мне нужна только информация.       — Какой отстой, чувак. И все?       — И, возможно, их помощь, — добавляет Маюзуми. А потом хмурится. — О чем мы говорили?       — Ты спрашивал дорогу, — она поправляет очки. — Поворот налево и дальше не сворачивая по трассе до Дэнвера.       — Спасибо, — благодарит Маюзуми и выходит из магазинчика со своей бутылкой воды. ***       Он забирается на заднее сиденье, пока Киеши и Ниджимура спорят, куда ехать дальше.       — Налево, а потом все время прямо, — говорит Маюзуми без всякой задней мысли.       Ниджимура делает паузу.       — И что это за маршрут?       — Трасса на Дэнвер.       Ниджимура даже моргать перестает.       — И с хрена ли нам ехать в Дэнвер?       — Я не уверен, — Маюзуми хмурится. Он смотрит вниз, на свои руки, и видит бутылку воды. Он не уверен, почему она у него в руках.       — Чихиро? У тебя все хорошо?       — Да. Нет, — Маюзуми пытается воскресить в памяти последнее, что с ним происходило. — Ты ведь знаешь, что у меня есть определенная сопротивляемость псионическому воздействию?       — Ген R1-HK1, — говорит Ниджимура. — Да, мы это обсуждали всего пару часов назад.       — Что ж, — изо всех сил старается Маюзуми сохранять спокойствие. — Думаю, кто-то только что подтер мне память.       — Вот, срань, — выдыхает Ниджимура. — Ты наверное наткнулся на кого-то из Раков.       — На кого? — переспрашивает Киеши.       — Они вроде как гипнотизируют, чтобы вызнать правду, а потом стирают память о своем присутствии.       — Вот про это, как бы, тоже стоило упомянуть заранее, — осторожно замечает Киеши.       Маюзуми думает, что сейчас, наверное, самое время психануть.       — Есть и хорошие новости — это означает, что мы в нужном месте.