Эпоха интернационального джаза

Времени у них осталось — день и ночь. — Я рассказывала тебе про Дагду и его славного сына Оэнгуса? Сатин очень любит рассказывать сказки, а он — слушать. — Однажды Дагда разделил наши земли среди детей, но Оэнгусу ничего не досталось. Кеноби нравится рассказывать истории. Сатин уходит — на другой конец луга, острова, века — чтобы не слышать. — Тогда Оэнгус пришел накануне Самайна и попросил малость: остаться во дворце лишь на один день и одну ночь. Дагда согласился. Мифические племена… Как дети, думает Кеноби отстраненно. — ...Ты слушаешь? Перед рассветом Оэнгус заявил, что в Самайн ночь и день означают вечность, так как время уничтожается. Его полк ждут на большом острове для подавления мятежа, вспоминает Кеноби. А ведь скоро зима… — И Дагда признал справедливость, а Оэнгус получил дворец. Конец октября, кажется. — Красивая сказка. Сатин вскакивает. — Не сказочнее историй про вашего полубога. Кеноби хмурится и тоже встает. — Там все сложнее, — и замолкает. Иногда он забывает, что по сути, они лишь незнакомцы из разных миров. Она не верит, что скоро на ирландскую землю тоже спуститься христианская благодать. Если бы Кеноби знал, он ответил — осталось полвека. Но он, конечно, не знал. В этот раз Сатин никуда не уходит и просто смотрит на работающих в поле соплеменников. — А Самайн…? — Праздник сбора урожая. Лишь день и ночь.