◆◇◆
— И, что вы собрались с ним делать? — спросил светловолосый парень, открывая железную дверь в какое-то подвальное помещение. В темноту комнаты от него пробиралась толстая полоска света, освещая тело темноволосого парня худощавого телосложения и с бледной кожей, который лежал на холодном полу, подтянув ноги к подбородку. — Позже решу, — ответил Виён, складывая руки на груди. — Когда он очнётся, тогда можно будет и повеселиться, — и немного раздражённо добавил: — Сколько эти недоумки вбухали в него этой хрени? Донгхюн мысленно хмыкнул. — Мне вот что интересно, — начал он, не убирая дежурной улыбки с лица. — Почему вы так за ним гоняетесь? Его долг ведь давно оплачен. — Это не твоё дело, шестёрка, — отрезал Ли, и тут же передумал. — Хотя, впрочем, какая разница... «Кто бы говорил, шестёрка» — про себя усмехнулся Чхве. — Он должен мне нечто важное, — продолжил мужчина, не задумываясь о том, что может думать парень рядом с ним. — Кое-что, что я не смог получить тогда. В тот раз он ускользнул, но в этот раз я получу то что хочу. Донгхюн присмотрелся к нему: глаза мафиози наполнялись чем-то немыслимым, когда он смотрел на мальчишку. Чем-то тягучим, липким и вязким. Чем-то настолько отвратительным, что казалось, взглянешь на его огрубевшее лицо — потонешь в этой грязи и никогда не отмоешься. Чхве еле сдержался, чтобы не поморщиться, но его суженные глаза сузились ещё больше, будто даже для него это было гадко. Он отвернулся, прослеживая за взглядом Виёна. Так было легче. — А что вы собираетесь делать с его друзьями? — спросил он. — Они наверняка его не оставят. Будут искать. И, раз им удавалось скрывать его целых два года, то они явно не так просты, как кажутся. — Это не важно. Только самоубийца будет связываться с Мафией. Донгхюн улыбнулся. — Уверены, что они не самоубийцы? — усмехнулся он так, будто знал что-то, чего не знал тот. — Если и так, если они пойдут сюда, готовые умереть, то действительно смогут стать помехой. Ведь самые опасные люди это те, кому не страшна смерть. Мафиози издал снисходительный смешок. — Ты слишком переоцениваешь людей. Я работал здесь годы, и люди определённо в девяноста процентов случаях перед лицом смерти готовы пожертвовать жизнью другого. — Но ведь остаются ещё десять процентов, — напомнил он. — Даже так, случай выпадения с ними очень мал. А даже если и попадуться, — он потянул тяжёлую дверь и закрыл ее с негромким массивным хлопком, оставляя парня без сознания лежать там одного, — то через моих людей им не пройти. Чхве не ответил, задумчивым взглядом сверля закрытую дверь.◆◇◆
— Что? Как это? — не понял Юнги. Другой Он стоял напротив, слегка улыбаясь. — А вот так. Просто, — он театрально развёл руками. — Ты не хочешь возвращаться туда. Тебе страшно, — приблизившись. — Страшно, что ты проснёшься, а там — пустота. Ещё хуже, чем здесь. — Это неправда, — возразил он. — Правда, — спокойно ответил Второй. — Но... мне надо назад. — Глупый... Но ведь Другая Часть Тебя так не думает, — снисходительно усмехнулся он. Казалось, выглядел он как и обычный Юнги, но аура у него была совсем другая: темнее, злее, что ли? Будто в его теле поселилось что-то чужеродное, демоническое. Но в то же время это было что-то, что всегда было при нём. Что-то привычное, что слилось теперь воедино и сейчас стояло перед ним. От него пахло прошлым. — Какая другая часть? — не понял Мин. В ответ тот улыбнулся. И его улыбку озарила тьма их собственного сознания. — Это я, — ответил он и ещё раз развёл руками, всё ещё продолжая манерно жестикулировать. — Я это ты. Ты это я. Мы оба суть одной души и одного разума. Поэтому, да, — это, похоже, раздвоение личности у нас в голове. — И как мне выбраться отсюда? — немного растерянно спросил Юнги. — Никак. Забудь. Можно остаться здесь и не испытывать никаких трудностей. Так будет лучше. Юнги немного растерянно задумался. Он скользнул взглядом по парню, как капля воды похожего на него, разглядел крупную вязку тёплого свитера, взглянул на тощие коленки в синяках, выглядывающие из рваных брюк, и вернулся к лицу. Немного более знающий, пустой и будто повидавший что-то очень ужасное взгляд натолкнул его на мысль, которая, скорее всего, в обычной ситуации была бы глупой и бессмысленной, но сейчас, наверное, дело было в том, что они части одного сознания и их нерушимой связи. Поэтому, он вдруг понял: — Значит, я должен победить Тебя? Молчаливый взгляд исподлобья с другой стороны подтвердил это.◆◇◆
Донгхюн тяжело вздохнул и сел на один из больших ящиков, закинув ногу на ногу и сунув руки в карманы. Он не боялся. Нет, он много раз такое проделывал. В этом и состоялась его работа: искать и выносить мусор. Ему за это платят. И неплохо так платят. Сейчас ему просто надо было проследить за мальчишкой. Проще некуда. Через час придёт Виён со своими головорезами, и тогда начнётся веселье. Даже с личной неприязнью, не доверять одному из самых приближенных людей Босса, то есть ему, Чхве Донгхюну — будет неуважением. По крайней мере, в открытую. А поэтому мафиози пришлось успокоиться, и, скрепя зубами и усмиряя гордыню, доверить. А Чхве этой неприязнью просто упивался. Не в открытую, правда, потому что плохо для работы, но мысленно вполне можно. Он ещё раз тяжело вздохнул, косясь то на дверь выхода, то на дверь одного из складов, где был заперт Мин Юнги. Мин Юнги, который никак не хотел просыпаться. А ведь те парни не так уж много хлороформа использовали. Он сам проверял: не хватало ещё чтобы тот помер раньше времени. Хотя... Дзы-ынь. Он отвлёкся на жужжание телефона. Тот лежал рядом на ящиках, и при сообщениях вибрировал — он всё ещё ненавидел громкие рингтоны. Чхве взглянул ещё раз на закрытую дверь склада, прежде чем прочитать очередное сообщение от одного назойливого адресата. Он хотел получать удовольствие от работы. Он хотел повеселиться. Но пока что он ничего не мог сделать, кроме как ждать. Потому что Мин Юнги ещё на проснулся. А когда придёт Виён — то навряд ли будет ждать ещё.◆◇◆
— Ты уверен, что делаешь правильный выбор? — спросил двойник, когда Юнги пошёл на него. Он увернулся от удара и добавил: — Думаешь, это поможет? — Понятия не имею. Но это точно лучше, чем ничего, — ответил он, всё-таки врезая тому кулаком по скуле. Второй Он вытер кровь с губы тыльной стороной ладони и, похоже, принял бой. Человеческая сущность противоречива: выбирая между добром и злом, между своим счастьем и чужим, между силой и слабостью, никогда не знаешь, к чему приведёт твой выбор. Человек соткан из подобного. Это мудрость жизни — от этого не избавиться. Никогда. Можно только смириться и искать баланс. — Этот мир слишком жесток, — словно змея прошипел Другой, седлая его поясницу после нескольких минут недолгой драки. Его руки потянулись и обхватили его шею своими бледными длинными пальцами. Их Юнги видел каждый день. Он наклонился и прошептал, выдыхая ему прямо в покусанные тонкие губы: — Ты не спасёшь нас. Мин смотрит в чужие глаза. Нет — в свои. У того Его глаза тёмные, мёртвые и грустные. Пустые, но с огоньками гнева на весь мир. Тёмный выпрямился, сползая пальцами с горла вниз по рёбрам. — Хватит уже ныть, — процедил Юнги снизу сквозь зубы. Юнги, сидящий сверху, рассмеялся. — Я и не ною, — с нескрываемым раздражением и каплей снисхождения, словно объясняет это глупому ребёнку, проговорил он. — Это и есть жизнь. Какая она есть. Оно тебе надо? Даже этот парень, Чимин... Уверен, что он тебя не бросит, как только наиграется? — наклоняясь. — Сложно ли ему будет найти другую красивую, послушную игрушку, когда ты ему надоешь? — шепча в ухо. Он поднялся, глядя в растерянные глаза напротив, и усмехнулся. Его пальцы прошлись вниз и наполовину задрали свитер, открывая взору покрытую синяками в некоторых местах кожу. — Но даже боль, что он тебе причиняет, — скользя рукой вниз, к тазобедренной выпирающей косточке и самому бедру, — ты всё принимаешь, — наклоняясь и проводя влажным языком по заживающему укусу на шее. — Даже больше... Тебе это нравится. Юнги резко сбросил его с себя, оказываясь сверху, между раздвинутых ног. Он потянулся руками к бледной шее, обхватывая её пальцами и надавливая под кадыком. — Бесполезно, — сказал Другой Он, совершенно не сопротивляясь. — От правды не убежишь. ...И от меня тоже. — Заткнись! — крикнул Юнги, надавливая сильнее. Глаза почему-то обожгло. Второй Юнги безэмоционально взглянул на слезу, упавшую на его бледную щёку. Она не чувствовалась. Это было не реально. Но почему-то игры разума решили сыграть плохую шутку, и она показалась горячей, а потом стала холодной, скатившись вниз с его щеки. Казалось, что это именно он, тот, который внизу, плакал. Внутри каждой души вечно идёт борьба с тёмными сущностями. Ты или подавишь её, либо она подавит тебя. Это грех и слабости, это желание и жадность. Это и есть человек. Эта сущность сейчас была прямо перед ним. С его лицом и внешностью, она захватывала разум и побеждала. — Видишь, тебе меня не убить, — сказал он, не обращая внимания на душащие его руки и не изменившись в лице, спокойно протягивая руку к плачущему лицу сверху и мягко касаясь его щеки. Юнги отпустил его шею, скатываясь вниз и сжимая ткань◆◇◆
Чимин откинулся на спинку сидения автомобиля и попытался расслабиться. Нужно было ждать звонка, но вот терпением Пак никогда не отличался. Сколько себя помнит: если хотел что-то сделать — делал, если хотел что-то получить — брал. Как можно скорее и лучше сейчас. И не важно, какой ценой. Пожалуй, это у ненавистного отца он всё-таки понабрался. Хотя, мать тоже была такая же, даже при том, что была абсолютной его противоположностью во взглядах на жизнь. Например, к материальным ценностям вроде денег она относилась легкомысленно, даже слишком, либо вообще забывая о наличии у себя кругленькой суммы, либо тратя всё разом; в отличии от отца, который был бережливый до жадности. Чимин до сих пор помнит, когда она покупала кучу ненужного, но милого барахла и себе и Чимину, а отец злился, но сделать ничего не мог. Он усмехнулся своим мыслям, на секунду забывая о пытливом ожидании и ёрзая. В кармане что-то небольшое и твёрдое неприятно упёрлось в ногу. Он немного удивлённо достал предмет: флешка. Небольшая и забавная, в форме вытянутого овсяного печенья. Юнги отдал ему его перед тем, как уйти из кафе. Впрочем, время у него ещё есть. А где-то недалеко был небольшой ноутбук, которым он почти никогда не пользовался, — потому что дома стоял мощный новенький компьютер. Он достал небольшой гаджет с соседнего сидения, всё ещё перед этим бегло проверив мобильник на наличие сообщений или звонков, и надел наушники. Вставив флешку и кликая на открывшееся окно, он щёлкнул по единственной иконке с музыкальным файлом, названной, по-видимому, из рандомных чисел и букв. Файл открылся, и... По телу Чимина прошли мурашки. Музыка поначалу плавно лилась из наушников, и, как и вся музыка при первом прослушивании, в первые пару секунд показалась чужеродной. Однако, ноты ускорялись, аккорды шли один за другим, поднимая стук сердца на новый уровень. Музыка сменялась интенсивной и нежной, спокойной. Говорят, стук сердца при прослушивании музыки идёт в том же ритме, что и бит мелодии, — сердце Чимина вдруг почувствовало себя на американских горках. Чимин был танцором, он мог чувствовать музыку на одном ритме, но... Это было что-то немного другое. Казалось, что она наполняет его лёгкие, его вены и мозг, проникает в самые сокровенные, самые глубокие уголки его человеческой души. Он не разбирался в тонкостях музыки так же хорошо, как музыканты, но он точно мог сказать, что эта песня — его. Это он. Даже без лирики он смог это понять: Юнги написал песню с него. И необъяснимо, но он смог передать всю его душу, характер, маниакальные замашки и даже печальные мысли и обманчивую сладость, что видят в нём неглубокие и поверхностные люди, — те, что их окружают, — те, для которых натянутой безобразной улыбки достаточно, чтобы поверить в невинность «золотого мальчика» Пак Чимина. Чимин не был невинным. Чимин не хотел, чтобы его таким считали. Чимин не хотел быть не настоящим. Возможно, он был не идеален. Возможно, он ненормальный для других людей. Возможно, он никогда не оправдает ожидания своего отца. Но он будет собой. Он снял наушники. — Хах... — усмехнулся он, улыбаясь; слеза скатилась по его щеке и упала куда-то вниз. Он плакал. Где-то на соседнем сидении завибрировал телефон. Пришло сообщение.◆◇◆
Юнги лежал спиной на полу, бессмысленным взглядом всё еще уставившись в потолок. Или в его отсутствие. Потому что кроме них двоих здесь ничего не было. Разве так должно выглядеть чьё-то сознание? Пустота. Другой Юнги стоял там же над ним на расстоянии метра, и печально смотрел на него. Опустив голову, знакомым до боли голосом он разрушил тишину: — Ты такой же, как я. Мы не можем ничего сделать. Мы можем только кричать и лить слёзы. Эта фраза настолько лишала надежды, что буквально впивалась в мозг острыми иглами, ломая его волю; однако, его голос прозвучал спокойно, даже ласково, словно разговаривал он с больной собакой. Он не звучал печально, скорее так, будто это просто общепринятый факт. И от этого становилось только хуже. Юнги моргнул и закрыл уши ладонями, зажмуривая глаза. — Не поможет, — сказал другой Он. — Я часть твоего сознания. Ты будешь слышать меня, что бы ты ни делал. Юнги тяжело вздохнул и опустил руки, прикрывая глаза. Он погрузился ещё глубже в себя, чтобы хотя бы попытаться отрезвить разум. Ему нужно было это, чтобы не сойти с ума. Когда он их открыл, то был уже более спокойным, будто смирился со всем, или не совсем осознавал, что происходит и что он говорит. Его голос звучал ровно и негромко, будто со слегка печальной улыбкой, но он не улыбался — только смотрел на несуществующий потолок; немного помедлив, будто решаясь на что-то, он неожиданно начал: — Мне было тяжело... — сказал он. — Эти шрамы... Это был единственный способ контролировать моё тело... ведь больше я вообще ничего не мог контролировать... — чуть сбитый вздох. — Отец отказался от меня, когда я решил посвятить свою жизнь музыке, а друзья остались в другом городе. Мне не куда было податься, — он рассказывал это, в то время как единственные мышцы, шевелившиеся на его лице — были губы и медленно моргающие глаза; тёмный Юнги молча слушал его спокойный голос, повествующий буквально о своём отчаянии и решении о смерти с пугающе выгоревшим спокойствием. Он чуть помедлил и продолжил, договаривая: — Тогда... В тот день... Мне было так плохо и больно... После тех ребят, мои крохи надежды, которые я с таким трудом отскоблил, были растоптаны. Поэтому, я... — Решил, что умереть будет проще, чем жить? — Да. Повисла небольшая тишина; застывшие эмоции как будто всё ещё витали в этом тёмном несуществующем воздухе. — Ясно... Ему не нужно было всё это говорить — его сознание и без того уже всё это знало. Но он должен был сказать это вслух. Ему нужно было это сделать. Он сказал это для себя. А поэтому другой Он поддерживал разговор, даже если знал всё это так же хорошо, как и он. Тогда, ненадолго задумавшись, Юнги неожиданно предложил, и его безжизненный голос всё-таки слегка окрасился эмоциями: — Тогда... что, если я не буду тебя останавливать? На лице тёмного Юнги проступило недоумение. — Хочешь сдаться? — Нет. Второй Юнги чуть наклонил голову вбок. — Тогда что ты собираешься сделать? Юнги вспомнил серёжки, которые лежали как-то у Хосока дома. Серёжки принадлежали его сестре, и выглядели как инкрустация Инь и Янь. Напоминали о пандах и Намджуне. О Намджуне — потому что тот сам был похож на неуклюжего медведя временами, да и подобные рассуждения были как раз в его манере. Юнги любил с ним разговаривать. С Намджуном вообще можно было разговаривать до бесконечности. — Серёжки были чёрно-белые, — пробормотал про себя он, а потом уже громче спросил: — Знаешь эту философию о том, что чтобы поддерживать равновесие, нужно сочетать в себе и чёрное, и белое? — А? — Если я приму тебя, то смогу проснуться? По лицу его Тени волной прошли эмоции, и в конце концов остановились на растерянном испуге. Юнги медленно встал на ноги, делая несколько шагов в его направлении. Немного несмело поначалу, но, выбора у него не было. Хотя, вообще-то, он вдруг просто начал понимать, что делать. Да и терять ему сейчас нечего. Как там Сокджин говорил? Слушать своё сердце? Так вроде говорят? Второй Он попытался сохранить холод, но всё равно невольно попятился назад, когда Мин подошёл совсем близко. — Что ты... — Хватит, — Юнги схватил его за руку, останавливая. — Просто... Всё хорошо... — он поднял руку, соскальзывая по запястью вверх и прикладывая её к другой такой же. Ладонь к ладони. Сбитые розовато-красные костяшки и длинные бледные пальцы переплелись. — Не надо, — почти отчаянно шепчет Тёмная сторона. — Давай отомстим им... — Хорошо, — легко улыбается Юнги, прикрывая глаза. И обнимает худые плечи. Темнота начала исчезать. Юнги открыл глаза. Чимин?... Слегка обеспокоенное, но всё ещё серьёзное лицо младшего было действительно первым, что он увидел. Размыто, правда, он сначала вообще ничего не осознал. Немного позже сквозь проступающую ясность мира он увидел парней, и... полицейских? Те уводили каких-то устрашающего вида людей; кто-то один разговаривал по рации. — Эй, Юнги очнулся, — взволнованно заметил Сокджин, вместе с остальными разговаривающий с одним из полицейских. — Конечно, хрен вы от меня избавитесь, — скорее по привычке хрипло отозвался Мин, попытавшись привстать на руках, и тут же падая. Чимин, находившийся рядом, подхватил его, удерживая за плечи на весу. Юнги как-то смутно взглянул на него, и, не задумываясь о слабости, бросился вперёд, полулёжа обхватывая того за туловище и зарываясь носом в чёрную ткань водолазки. Пак не удержался и повалился назад, падая на холодный пол, но, садясь обратно, всё-таки обнял его за плечи; он зыркнул было на глумящегося над ним Хосока, но тут же отвернулся, решив игнорировать. В тот момент, Юнги понял, что именно удержало его в этом мире. Что не позволлило закрыться в своём сознании и позволило жить: Намджун, немного нервно разговаривающий с полицейским и что-то активно ему объясняющий, Сокджин, обеспокоенно хлопочущий что-то рядом, ака волнующаяся мамочка, Хосок, явно дразнящий Чимина за его спиной, и этот чёртов, Пак, блять, Чимин. Это его спасение. Поэтому ему не нужна бросившая его семья, в которой умерла мать, а отец отказался от собственного сына, просто решившего следовать своей мечте. Его семья была здесь. И состояла из этих парней, и даже, блять, из надоедливого Тэхёна с ребяческим Чонгуком. Чон усмехнулся, глядя на них: он ещё никогда не видел, чтобы Пак вот так в открытую проявлял к кому-то нежность. Может быть, скрытую иногда, по отношению к друзьям, в стиле «это-не-я-цундере-это-вы-слишком-много-хотите». Если задуматься, то Чимин действительно иногда был одинок. Одинок в своих мыслях, одинок в своих самокопаниях и решениях. Одинок в своей судьбе. Не то что бы он вдруг перестал или перестанет вдруг быть резко таким. Нет. Он ведь всё ещё останется собой. Будет всё ещё пытаться решить все свои проблемы самостоятельно и, если надо, не слушать других. Просто, Хосок надеется, что он начнёт понимать, что ему не надо всегда решать всё в одиночку. Юнги тоже часто переоценивает себя. Но он знает, когда остановиться. Юнги умеет ценить то, что у него есть, потому что знает, что такое терять. Если бы у Чона спросили пару месяцев назад, что они так хорошо и крепко сойдутся, то он бы рассмеялся ему в лицо, потому что ну что за бред? Серьёзно! Поэтому сейчас он смотрит на счастливо переругивающихся, уже отцепившихся друг от друга парней, глумится одними глазами над Паком, который игнорирует его, но всё равно недовольно косится, и не может сдержать ехидной, и чуть-чуть счастливой улыбки. Похоже, всё не может быть так же, как до того, как Мин пошёл в школу. Но может быть лучше.◆◇◆
Долговязый парень в чёрном пальто докурил сигарету и потушил её о столб, наблюдая за уезжавшими полицейскими машинами с мигающей сиреной. Он отошёл достаточно далеко, чтобы не попасться им на глаза и не выглядеть подозрительно, и сейчас стоял под крышей у входа в какой-то магазинчик. Всё прошло по плану: в нужный момент, то есть, когда Виён и его свита подходили к складам, он отправил короткое сообщение Пак Чимину, и он вызвал полицейских; они быстро приехали, застали мафиози с поличным и, естественно, упекли на долгий срок. На верхушке прознали, что Ли незаконно и без ведома Мафии торговал наркотиками, а все деньги прибирал к себе. Так как занимался этим он уже долгое время, было решено не разглашать это и не портить репутацию компетентности Мафии, а по-тихому и без убийств избавиться от него. А уже потом, когда он выйдет, Босс решит, что с ним делать. Если бы Чхве сказали одним словом описать этого человека, которого он только что упёк за решётку, то он бы просто сказал: «отвратительный». Даже у него, бывалого мафиози, он вызвал просто одним своим видом, аурой, манерами, такое притупившиеся в ходе работы чувство, как отвращение. Хотел трахнуть мальчишку. Серьёзно? И ради этого тот поднял на уши всех своих головорезов, наплёв что-то про огромный долг? Как жалко он себя показал. Мафиози должен быть беспощаден. Но и осторожен — нельзя выходить за рамки и привлекать внимание полиции. А уж тем более продавать наркотики без ведома самого главного. Задание Донгхюна было: «вынести мусор». Он его выполнил. Теперь надо доложить начальству.