В отличии от шахмат, в жизни игра продолжается и после того, как закончилась партия. Азимов А.
Несколько секунд или минут Алексей Каренин молча созерцал шахматную доску, пока шум крови в его ушах становился всё больше подобен бегу горной реки. Однако Каренин не был бы собой, если бы не взялся строго, размеренно и точно бы по счёту дышать: медленный глубокий вдох и такой же выдох, пауза, вдох и выдох. Наконец ему удалось взять себя в руки и успокоить разбушевавшееся сердце. "Это всего лишь шахматы, - тут же включились в общую работу сознание и здравый смысл. - Я сам же их вчера тут разложил. Да, так и было... А иначе и не может быть". Самоувещевания звучали не слишком убедительно - хотя бы потому как Алексей Александрович не мог припомнить точного времени, когда якобы раскладывал эту партию - но действие так или иначе возымели. Мозг требовал разумных не связанных с мистикой объяснений происходящего... и он их получил. По истечении где-то пяти минут размеренного дыхания и одного стакана воды Каренин окончательно овладел собой. И взглянул на злополучную доску уже оценивающим взглядом, после чего, поддавшись интуитивному порыву, сдвинул на несколько клеток по диагонали белого ферзя. Кивнув самому себе, мужчина расположился за рабочим столом и погрузился в документы, напрочь позабыв об окружающих его странностях, и без того почти успешно игнорируемых рассудком. Заполнив все необходимые бланки и собрав увесистую папку для завтрашнего доклада, Алексей Каренин устало откинулся в кресле и прикрыл глаза. Час был уже поздний, и мужчина находился в сомнениях касательно ближайшего времяпровождения: предаться ли привычному чтению или лучше идти спать сразу? В конце концов, вспомнив давешнее своё состояние и собственную его трактовку, Алексей Александрович остановился на втором варианте и уверенно поднялся с кресла. Однако взгляд, скользнувший мимо обстановки, успел неосознанно зацепиться за что-то. Нахмурившись, Каренин медленно развернулся, обращаясь лицом к зеркалу, и в то же мгновение со сдавленным вздохом отшатнулся, невольно спотыкаясь и падая обратно в кресло. В отражении бесстрастной серебрёной поверхности Алексей Александрович отчётливо видел чужое лицо - тот самый образ из сна - и списать данное явление на происки разыгравшейся фантазии никак не мог. Несколько секунд они словно бы присматривались друг к другу, но затем раздался пронзительный звон распахивающихся оконных ставней и ворвавшиеся следом в кабинет грохот улицы и морозная свежесть. Каренин моментально подскочил, стремясь устранить непорядок. А пока он сражался со шторами и створками, странное видение из зеркала исчезло, оставив после себя только смятение чувств и сдвинутую чёрную ладью на шахматной доске. В растерянности стоя посреди кабинета, Алексей Александрович в который раз безуспешно пытался утихомирить душу. В конце концов он принял некоторое решение, взгляд его при этом потяжелел, а пальцы неконтролируемо сжались. Подхватив с кресла покрывало, Каренин уверенно пересёк отделявшее его от зеркала пространство и накинул ткань на источник столь неожиданных треволнений. Затем он занавесил шторы и хотел было уже убрать шахматы, но в последний момент всё-таки передумал. Немного изучил представившееся положение и сдвинул белого коня, лишая неизъяснимого противника пешки и организовывая угрозу королю. Он и сам не мог понять, чего ожидает от этого действия, а так же чему в итоге был бы рад: отсутствию каких-либо изменений или же очередному смещению чёрных фигур? Совершив этот нехитрый ритуал, Алексей Александрович отправился в спальню. Вот только мысли путались, никак не давая заснуть, пока он отчаянно пытался хоть за что-нибудь ухватиться. Метель за окном привычно бушевала, явно желая лишь усложнить Каренину попытки разобраться в себе самом и в происходящих вокруг его персоны странностях. Так и не сумев прийти хоть к какому-то логически обоснованному выводу касательно случившегося, Алексей Александрович перебрался в кресло, укрыл ноги пушистым пледом, зажёг свечу и всё же углубился в чтение. Впервые художественная, а не серьёзная политическая или экономическая литература пришлась ему в некотором роде по вкусу: живой слог, захватывающий сюжет и сторонние судьбы помогали полностью абстрагироваться от собственных переживаний, что было сейчас как нельзя более кстати. В итоге Каренин так и задремал в кресле, чем несказанно удивил пришедшего по утру камердинера, явно наблюдавшего подобное поведение со стороны весьма предсказуемого барина впервые. Разбудить он его, конечно, разбудил - а то как же, расписание превыше всего - но от вопроса не удержался. Но в ответ получил лишь долгий задумчивый взгляд и короткое "зачитался". Так Алексей Каренин признался самому себе в сложности и запутанности личного состояния, а слуги дома (по секрету, конечно же) получили от камердинера указания вдвойне внимательней и заботливей следить за господином.* * *
Алексей Александрович ощущал, как его сознание постепенно погружается в пучину домыслов и растерянности. Больше он не видел ни странных снов, ни явных отражений "двойника", однако на краю зрения в любом зеркале или стекле ему чудились чужие черты и чужой внимательный взгляд. Это нервировало, и Алексей Каренин распорядился занавесить все окна шторами, объясняя такое решение суровостью текущей зимы. Зеркала в личном кабинете и спальне так же были укрыты покрывалами или попросту вынесены в другие комнаты, на этот раз вовсе без объяснений. Каренин с целеустремлённой истовостью оберегал себя от любых дополнительных потрясений, послушно молился вечерами о сохранении души и благоразумия и считал дни до возвращения Анны. Ему всё ещё казалось, что с приездом супруги жизнь в доме наладится и потечёт по привычному руслу. Прочие обитатели дома между собой перешёптывались, конечно, но за порог странности поведения барина не выносили. А самым обеспокоенным выглядел, как ни удивительно, Серёжа. Он, казалось, впервые наблюдал какую-то другую сторону отца, доселе неизвестную ему. Мальчик отчаянно скучал по матери, но при этом ощущал и незнакомое прежде волнение за Каренина-старшего. Будучи от природы наблюдательным, хоть временами непоседливым и непослушным, Серёжа многое видел, а юный возраст помогал ему избегать самообмана. Он видел и осознавал, сколь явно его отец сторонится любых отражающих поверхностей. Он видел, с каким выражением покорной готовности мужчина покидает детские комнаты, сам отправляясь ко сну. Видел он и нервные вздрагивания всякий раз, как метель - неизменный спутник последних дней - давала о себе знать ударами в занавешенные стёкла. Вот только одного не знал Серёжа: что же со всем этим делать? И, как и его отец, смиренно ожидал возвращения матери, надеясь, что сможет поговорить обо всём с нею. Нянечке он настолько, всё же, не доверял. Но была в поведении Алексея Каренина и ещё одна странность, о которой вовсе никто не мог знать. Он так и не убрал шахматную доску в своём кабинете, временами продолжая переставлять на ней белые фигуры, тогда как чёрные неясным ему способом меняли положение самостоятельно. Поначалу мужчина пытался списывать это чуть ли не на происки камердинера или кого другого из слуг, но многочисленные проверки разрушили эту теорию до основания. Однажды Каренин попросту заперся в кабинете, придвинув к двери кресло и невольно задремав в нём. Когда же он проснулся, чёрные, по обыкновению, сделали свой ход, хотя положение мебели и самого Алексея Александровича оставалось неизменным. Загадки множились, и лучом света в этой бездне непонимания стало письмо Анны, предупреждавшее о её скором возвращении. "Неужели она тоже ощущает, что дома без неё разлад?" - успело пронестись в голове Каренина, прежде чем он принялся отдавать соответствующие распоряжения о подготовке комнат. А затем лично отправился в детскую, обрадовать известием сына. Алексей Александрович прекрасно понимал, насколько Серёжа близок с Анной и как ему не хватает матери в эти дни. Впрочем, Каренин-старший вряд ли мог знать, что одной из основных причин, тяготивших мальчику ожидание, являлось поведение самого главы семьи. Привычно формально поздоровавшись с учителем, занимавшимся с Серёжей, и спросив у того про успехи сына, Алексей Каренин присел возле мальчика и слегка улыбнулся, показывая тому разрезанный конверт: - Анна скоро возвращается, - пояснил он нахмурившемуся ребёнку. Серёжа удивлённо моргнул, потом перевёл недоверчивый взгляд с письма на лицо отца и, наконец убедившись в том, что сказанное правдиво, воскликнул от радости, буквально подпрыгивая на месте. "Ну, тише", - строго высказал ему Алексей Александрович, хотя глаза мужчины сами собой сверкали от каких-то внутренних предчувствий. И Серёжа видел это, а потому не принял увещевание всерьёз. Напротив, мальчишка неожиданно прижался к отцу и крепко его обнял, едва слышно прошептав: - Наконец-то приедет мама и вылечит папу. И мы все опять будем здоровы... По лицу старшего Каренина мелькнула тень. Он, естественно, расслышал слова сына, но постарался сделать вид, будто бы ничего не разобрал. Сам факт того, что Серёжа был уверен в существовании некой "болезни", отчасти испугал Алексея Александровича. И он впервые непроизвольно задумался: а насколько же на самом деле тяжело его состояние? И сколь оно заметно со стороны? Глаза сами собою устремились к гладкому полированному боку игрушечного поезда, но ничего кроме размытых фигур там не увидели. Мужчина вздохнул, погладил сына по голове, оставил учителю указание сегодня строго ребёнка не судить и поспешил покинуть комнату. Тяготы последних дней вновь обрушились на него, но стоило Каренину выпить кофе и перечитать письмо Анны, как на душе стало немного легче. И, пожалуй, впервые за последние дни Алексей Александрович укладывался спать не с тяжёлым предчувствием какой-то загадочной неотвратимости, а с предвкушением скорого успокоения. Ему снилось, что он лежит в постели. У окна, придерживая рукой одну штору, чтобы видеть происходившее на улице, стоял везде теперь мерещившийся мужчина. Гость ничего не говорил и даже не оборачивался, но в оконном отражении Алексей Александрович мог видеть его лицо. Лицо, на котором застыло выражение глубокого сочувствия и непонятной горечи.