Одиночество - это изгнание в себя. Шойхер В.
Анне казалось, что муж её - Алексей Александрович - стал будто бы строже и сдержаннее, чем помнилось ей по прежней их спокойной семейной жизни. Она чувствовала эти перемены, но не могла объяснить их иной причиной, кроме как собственным углом зрения. Сейчас, испытывая в присутствии супруга невольные смущение и стыд, раз за разом в мыслях возвращаясь к другому образу и другому взгляду, Анна полагала, что Алексей Каренин на самом деле всегда и был таким, и только нынешнее её положение позволило увидеть данную правду. Каренина старалась вести себя привычно и не выказывать откровенно неуместных своих эмоций, но всё ж редко когда могла сдержать радостную улыбку при случайной встрече с Алексеем - другим Алексеем, Вронским. Она надеялась, что это останется незамеченным её супругом - и не прогадала. Казалось, Каренин и сам был в последние дни чрезмерно увлечён своими собственными измышлениями, а уж чего они касались помимо работы - то одному Богу ведомо. В остальном же, если стараться не принимать во внимание некоторую установившуюся отстранённость супругов друг от друга, их домашний быт шёл своим чередом. И особенно радовал Анну Серёжа, больше не пытавшийся говорить с нею о надуманных болезнях отца. Ребёнок даже стал гораздо спокойнее и веселее, словно невидимая тяжесть оставила, наконец, его мысли. Серёжа, будучи мальчиком сознательным, ощутимо беспокоился об отце - особенно после той мистической сцены в его кабинете. Но на утро, вопреки тайным опасениям, Алексей Александрович выглядел значительно лучше. Он вёл себя строже, чем обычно, но глаза выдавали всё те же эмоции. Точно бы Каренин запер себя за новой, более удобной и изящной маской - по крайней мере, так это представлялось ребёнку. И иногда ему казалось, будто из-под этой маски просвечивает кто-то ещё... Однако вовсе не внешне более опрятный вид послужил мальчишескому успокоению: отец Серёжи наконец-то перестал чураться зеркал. Даже напротив, временами Алексей Александрович останавливал долгий задумчивый взгляд на какой-либо из отражающих поверхностей и то ли ожидал чего-то, то ли просто забывал о существовании окружающего мира. И пусть происходящее было не менее странно, но Серёжа уже не видел во взгляде Каренина-старшего страха. А это вполне можно было счесть поводом для умиротворения.* * *
После состоявшейся беседы на какое-то время двойник вовсе пропал из поля зрения Алексея Александровича. Образ не приходил во снах, перестал мерещиться в зеркале и даже к шахматам не притрагивался. Впрочем, такое исчезновение не оставляло Каренину иллюзий: Алексей Игоревич, как он его теперь называл в мыслях, рано или поздно должен был объявиться. А пока мужчина сосредоточился на работе и домашних делах, хотя и довольно часто волей-неволей возвращался памятью к ночному разговору. Прежний иррациональный страх перед зазеркальным гостем сам собою растаял, сменившись почти что сочувствием. Временами Каренин даже пытался поставить себя на место двойника: а вдруг однажды и он, проснувшись по утру, осознает, что невидим для всех, а его жизнь при этом проживает кто-то сторонний? Такие картины создавались с трудом - всё-таки прежде Алексею Александровичу особенной нужды в тренировке фантазии не возникало - но и те представали по-своему жуткими. Дни текли один за одним, а двойник так и не появлялся. Каренин сам не замечал этого, но был взволнован, точно судьба и благополучие (насколько оно вообще возможно) этого призрака были ему важны так же, как благополучие семьи. Впрочем, сложно отыскать в мире хоть одно живое существо, которое было бы ближе и роднее тебе, нежели ты сам... Всё чаще Алексей Александрович стал подолгу заглядываться в зеркала, изучая своё лицо в попытке отыскать там чужие черты. Увы, тщетно. Оставаясь вечерами в одиночестве, когда его жена либо уже отправлялась спать, либо ещё была на очередном приёме, Каренин мог позволить себе размышлять обо всех этих таинственных обстоятельствах. Что, как и почему произошло оставалось для него загадкой, но зато он вполне способен был рассуждать о дальнейших планах, о возможностях и вероятностях. Ведь любую проблему необходимо решать, даже если проблема эта носит твоё собственное имя. Вскоре Алексей Александрович начал испытывать прежде мало знакомое ему чувство, а потому даже не пытался его опознать. Просто на работе он стал ещё молчаливее, на званых обедах и вечерах появлялся всё реже и проводил там меньше времени. Он практически перестал интересоваться светской беседой, а коллеги и гости дома не вызывали у него прежнего интереса. Алексей Александрович скучал, не ведая о том, по своему отражённому собеседнику. Он скучал по их игре: более удобного и приятного соперника в шахматах Каренин не встречал. Он скучал по его голосу: успокаивающему, несмотря на откровенно пугающее положение. Скучал он и по самой беседе: пусть разговаривали они толком всего раз, но впечатление от оппонента осталось до крайности благостное. И все эти глубоко обретающиеся внутренние переживания лишь сильнее отстраняли Каренина от прежней и обычной его жизни* * *
Анна в очередной раз отправилась на приглашённый вечер, и Алексей Александрович после работы решил лично последовать за нею. Он всё ещё надеялся, что сможет отыскать где-нибудь возможность проявить заинтересованность. К сожалению, пока все попытки отвлечься от занимавших дум о мистике оканчивались провалом. В гостиную к княгине Бетси Каренин вошёл установившейся у него в последнее время строгой почти чеканной походкой. Окинув равнодушным взглядом зал, отметив присутствие супруги и тот факт, что она занята беседой с Вронским и не нуждается в его компании, Алексей Александрович занял место за столом. Сердце его на мгновение кольнуло разочарование - в стекле мужчина видел только собственный взгляд - но на лице и в поведении это никоим образом не отразилось. Каренин поздоровался и включился в разговор с княгиней, не слишком концентрируясь на нём. Вечер проходил как обычно, Алексей Александрович даже почти увлёкся своим монологом, так как тот касался работы - того немногого, что всегда всерьёз могло его заинтересовать. Однако поведение гостей вскоре стало вызывать некоторые подозрения, а до слуха его в один момент долетел обрывок фразы: "это становится неприлично" шептал кому-то неизвестный женский голос. Каренин позволил себе ещё раз осмотреться - и внезапное осознание накрыло его с головой. Все эти общественные взгляды и шёпот напрямую касались его самого, так как были устремлены к точно бы уединившимся за отдельным столом Анне и Вронскому. Алексей Александрович невольно растерялся. Будучи погружён в проблемы собственные, он вовсе перестал присматриваться даже к близким людям. И теперь, столкнувшись с жизненной реальностью, не мог даже понять, что именно он видит и как следует на это реагировать. У Каренина не было подготовлено специальных моделей поведения для подобных случаев, а потому он попытался на время выкинуть происходящее из головы и вновь увлечься разговором. Однако затея не удалась. Алексей Каренин спешно покинул вечер, и уже в карете сомнения вновь настигли его. Впервые за последнее время он напрочь забыл о двойнике, пытаясь хоть как-то уложить в голове то, чему стал свидетелем. Каренин не признавал ревности - ревность как унижала его собственное достоинство, так и обижала доверие супруги. Но общественное мнение с самого детства было для Алексея весьма важным, а потому он привык считаться с ним и как минимум оглядываться на него. А общество видело происходящее таким образом, будто Анна вела себя до крайности неприлично. Такое осуждение бросало тень сразу на всю семью Карениных, и это, прямо скажем, не слишком обнадёживало её главу. Алексей Александрович думал о том, что следует поговорить с Анной, как-то донести до неё неуместность подобного поведения - но не мог придумать подходящих слов. Да ещё и Вронский этот! Некстати всплыла в памяти казавшаяся уже такой давней сцена: зимнее солнце, перрон, гомон высаживающихся с поезда пассажиров... И двойник, с презрительной недоброжелательностью отворачивающийся от молодого офицера. Алексей Александрович понимал, что всё это как-то связано между собой, но собрать картину воедино никак не мог. "А я упрекал её в тот день за излишнюю отстранённость и мечтательность, - не без горечи отметил Каренин, наблюдая в окно приближение стен родного дома. - Теперь же сам не замечал очевидных для окружения перемен". Всё ещё пребывая в несколько растрёпанном душевном состоянии, Алексей Александрович поднялся в свой кабинет, устало опустился в кресло и прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, что удавалось ему сейчас с трудом. И тут он ощутил чью-то тёплую ладонь, опустившуюся на плечо, и на мгновение сжавшиеся в жесте поддержки пальцы. Из-за спины раздался негромкий, красивый, до дрожи узнаваемый голос: - Кто-то в свете указал тебе на Вронского и Анну?