Больше всего оживляет беседу не ум, а взаимное доверие. Ларошфуко Ф.де
Практически всю дорогу до непосредственного места своей остановки Алексей Каренин проспал. Виды за окном его мало прельщали, тем более что они не отличались особенным разнообразием и с каждой новой поездкой приедались лишь сильнее, а попутчиков не было. Иногда Каренин читал или просчитывал что-то, касающееся рабочих планов, но странная тяжесть головы и вялость мысли не позволяли заниматься этим подолгу. Ослабленное здоровье, видно, наконец-то дало о себе знать, и мужчина воспользовался случаем хорошенько отдохнуть. К тому же, пусть он и не помнил в минуты пробуждения своих снов, но знал наверняка, что ему там было хорошо и спокойно. Попытки же выудить из сознания хотя бы крупицы информации завершились тем, что Алексей Александрович смутно припомнил, что во снах неизменно находился вместе со своим двойником. Как-то однозначно судить на эту тему он не мог, да и не слишком хотел - всё же внутренние переживания были ему обычно не настолько важны, как внешние события. Прибыв, наконец, в пункт назначения и с плохо скрываемым облегчением покинув поезд, Алексей Каренин ощутил, как истаявшие было силы с каждым глотком свежего воздуха возвращаются вновь. Вполне бодрой походкой он направился вдоль перрона, осматриваясь, пока нанятый по такому случаю носильщик доблестно вёз багаж. Украдкой Алексей Александрович глянул в ближайшее окно, но по ясной погоде так и не смог углядеть там не то что следов гостя, но и даже собственного лица. Весь день прошёл в необязательных хлопотах по части устройства. Только к позднему вечеру Каренин окончательно выдохнул, немного подумав, написал короткое письмо домой и отдал на отправку. А после этого плотно запер двери, зашторил окна и зажёг одинокую, но достаточно яркую свечу. Когда Алексей Александрович обернулся, двойник его, как мужчина незаметно даже для себя и надеялся, уже был виден. Алексей Игоревич сидел в кресле перед столом, на котором уже была разложена невесть откуда взявшаяся шахматная доска и расставлены по местам фигуры. Каренин кивком поприветствовал оппонента и опустился в кресло напротив, отставляя свечу так, чтобы она хорошо освещала доску. Оба Каренина при этом оказались как бы в полутени, что позволяло считать происходящее чем угодно: от осознанного сна и причуд разыгравшейся фантазии до реального воплощения в миру оных. Мужчины не спешили начинать партию. Каждый из них молча размышлял о чём-то, то ли ожидая собеседника, то ли просто наслаждаясь тишиной. Наконец Алексей Александрович аккуратно взял белую пешку и с тихим стуком переставил её в центр доски. И поднял взгляд: - Сколько времени прошло уже, как мы... видимся в подобном качестве друг другу? - осторожно начал он, разглядывая сосредоточенное лицо оппонента. Алексей Игоревич молчал, якобы раздумывая над ходом, и ответил только после того, как чёрная пешка сместилась на симметричную её белой подруге позицию: - Мне сложно судить, как сложно и отслеживать время. Иногда мне кажется, что прошёл час - а на деле уже сутки сменились. Впрочем, могу сказать иначе: достаточно давно для того, чтобы успеть привыкнуть к подобному положению. - Тогда кто ты? - судя по интонации, которым было выделено слово "кто", Алексей Александрович интересовался мыслями собеседника по данному вопросу. В конце концов, по его мнению, Алексей Игоревич изнутри был в состоянии смотреть на себя и выдвигать те или иные гипотезы. Гость на мгновение нахмурился и, к вящему удивлению оппонента, одним коротким ходом поставил шах. Впрочем, после урегулирования положения фигур, он всё-таки заговорил, и голос его звучал негромко и задумчиво: - Я так и не смог этого понять. Я ощущаю себя обыкновенным человеком, которого отчего-то никто не замечает. Я так же мыслю и чувствую, как любой другой человек. Я могу ходить, говорить, перемещать вещи, - в подтверждение последнего он переставил коня и откинулся в кресле, потирая двумя пальцами переносицу. - А в некоторые моменты, когда я устаю, то мир вокруг начинает выглядеть зыбким и словно бы затянутым туманом... Точно бы со всех сторон меня окружает толстое стекло. - Очки? - уточнил Алексей Александрович, меж тем выводя из стартовой позиции слона и планируя его защиту. - Скорее витраж. Или бутылка, - мужчина пожал плечами. - В эти моменты стараюсь закрыть глаза и некоторое время ни о чём не думать. Отдохнуть. Обычно помогает. Правда, потом не сразу получается сориентироваться в том, что происходит вокруг - как я говорил, иногда само собой проходит гораздо больше времени, чем я ожидаю. - И ты всегда оказываешься возле меня? - Разумеется. Однажды я пытался уйти куда-то один, но даже не помню, к чему это привело. Если удалось - то данное событие не отложилось в моём сознании. И раз уж зашла речь о воспоминаниях... Ты ведь и сам был на моём месте. Например, когда я беседовал с Анной. Тебе этот опыт помог понять, что я из себя представляю? - Совершенно нет, - со вздохом ответил Алексей Александрович и опустил взгляд на доску. Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь стуком фигур о шахматную доску. Белые успели ловко провести рокировку, а чёрные выстроили внушительную линию обороны из четырёх идущих подряд пешек. Каждый из игроков делал вид, что целиком сосредоточен на игре, но у каждого вертелись в голове вопросы, нуждающиеся если не в ответах, то хотя бы в озвучивании. - Скажи, - осторожно начал на этот раз Алексей Игоревич, снимая с поля первую за партию жертву - белую пешку, - ты полагаешь моё существование проблемой, которую надо решить? - Я не думаю, что сформулировал бы это таким образом, - тактично отозвался Каренин, забирая ответным ходом чёрную фигуру. - Хотя я и уверен, что оставлять наше положение без изменений попросту рискованно. Не берусь судить ни о твоей природе, ни о моей, но, в конце концов, я способен оказываться на твоём месте, а потому мы в равных правах по отношению к этому миру. Нас двое - но тело, если верить многочисленным внешним свидетельствам, одно. И если оставить всё в таком виде, кто знает, к чему это может привести? Алексей Александрович переставил пешку и забрал чёрного слона. Двойник его удивлённо моргнул, пытаясь осознать столь неожиданную потерю. Сконцентрировав собственное внимание на речи собеседника, мужчина попросту не заметил, в сколь опасном положении оказалась его фигура, и теперь корил себя за ошибку. В комнате вновь повисло молчание, но оно вовсе не казалось гнетущим. Казалось, оба собеседника были отнюдь не прочь находиться в обществе друг друга даже не произнося ни слова. Они были понятны друг другу, и это позволяло расслабиться и вести себя в соответствии с желаниями, а не кем-то установленными нормами. Пока Алексей Александрович раздумывал, стоит ли ему увести своего слона из-под удара или, напротив, отправить его в атаку, провоцируя обмен, его овеществлённое отражение продолжило беседу: - Наверное, я немного боюсь того, что происходит со мной. Помню, сперва, только осознавая себя в этом виде, я хотел, чтобы всё оказалось дурным сном. Хотел проснуться, чтобы оно исчезло, я сам исчез. Я не понимал себя, не понимал творящегося в окружении и больше всего желал прекращения этой ситуации. И буду до конца откровенен, твоё поведение в те дни не слишком мне помогало... Алексей Александрович лишь усмехнулся, не перебивая, в ответ на это замечание, произнесённое с ироничной интонацией. Он прекрасно помнил, что в тот период и сам был охвачен неизъяснимым страхом и аналогичными желаниями. - И всё-таки время шло, - продолжал разливаться в тёмной комнате тихий глубокий голос, - положение моё меняться не собиралось, а я стал привыкать. Я по-новому стал смотреть и на себя, и на людей вокруг, стал большее замечать и, как это ни странно, чувствовать. Я ещё помню, кем был прежде данного инцидента: видным министерским работником, примерным семьянином, воплощением строгости и спокойствия. Но был ли в то время хоть кто-нибудь, кому я мог бы открыть все свои мысли? Кому я мог бы доверить чувства, жизнь, судьбу? Брат, жена, сын... Они близки были мне и близки до сих пор. Но я в ответе за них, и не стал бы никогда отягощать собственными проблемами. Коллеги по работе? Выходцы из светских кружков? Разве мог я называть хоть кого-то другом? Но сейчас всё изменилось. Алексей Игоревич умолк, собираясь с мыслями и на время сосредотачиваясь на партии. Его оппонент так же не отвлекался от игры: он вынужденно держал в напряжении чёрного короля, понимая, что стоит ослабить позицию - и под угрозой уже окажутся его собственные фигуры. Наконец он аккуратно произнёс: - Сильно изменилось? - Значительно, - кивнул собеседник. - Сейчас у меня появился ты: человек, способный не просто услышать меня, но понять, что именно я вкладываю в речи. Человек настолько близкий, ввиду нашего специфического положения, что скрывать что-либо попросту не имеет смысла. Впервые в жизни мне есть, кому рассказать действительно обо всём. И есть, кого выслушать в ответ. Оборачиваясь отсюда на своё прошлое, я осознаю, что вряд ли бы когда-нибудь встретил подобного... друга? А потому я не жалею ни о чём. Я лишь боюсь... потерять всё то, что столь внезапно получил. Когда-то я хотел исчезнуть - а теперь, напротив, жажду остаться хотя бы в таком виде, чтобы не лишаться обретённого. Ты стал очень важен для меня, и дело вовсе даже не в том, что ты единственный меня видишь. И я надеюсь лишь, что всё это не прервётся так же внезапно, как началось. Если завтра я проснусь обычным собою, как мечтал поначалу, то точно уже никогда не смогу быть полноценно счастлив. Алексей Игоревич взялся за чёрную пешку, немного повертел её в пальцах, но, вместо планируемого хода, поставил обратно. Без единого шороха или скрипа пружин поднялся с кресла и подошёл к окну, прислоняясь к стене рядом, чтобы не было необходимости сильно сдвигать шторы. Алексей Александрович следил за ним, размышляя о прозвучавших словах - шахматная партия к этому моменту уже совершенно покинула его сознание. А думал Каренин о том, что собеседник его был целиком и абсолютно прав во всём. И что он сам испытывает нечто сходное. Потому мужчина поднялся следом за двойником и, встав чуть позади, привычным между ними жестом поддержки сжал пальцами чужое плечо. - Я понимаю тебя, - тихо сказал он, встретившись с оппонентом взглядом. - И сам бы желал чего угодно, но только не твоего исчезновения из моей жизни. Я привык к тебе. Я привык к взаимному пониманию и честности. Поэтому... давай вместе разбираться, как нам быть дальше. Но решать мы этот вопрос станем таким образом, чтобы никто из нас не исчез. Благодарная улыбка была ему ответом.* * *
Днём Алексей Каренин вёл классическую жизнь русского человека, отдыхающего заграницей: он гулял, посещал выставки, пересекался и общался со знакомыми, иногда заводил новые связи среди местных. А вечерами мужчина неизменно запирался в своих комнатах, занавешивал окна, чтобы точно никто не мог быть свидетелем происходящего, и общался со своим отражением. Каренины могли засиживаться с беседами до самых поздних часов. Они играли в шахматы или шашки, разбирали письма, читали книги. Всегда находились темы, которые им оказывалось интересно обсудить, будь то новое политическое увлечение, набиравшее моду в зарубежье, или же особенности влияния построения речи и интонаций на окружающих. Хотя во многом они и были похожи, часто в мелочах их взгляды и суждения различались, потому они учились друг у друга и с каждым новым разговором смотрели на мир всё шире и многообразней. К беседам касательно взаимного положения оба по негласной договорённости старались не возвращаться, решив, что раз уж столько времени всё происходило именно таким образом - то с чего же что-то должно поменяться? Несколько раз обсуждали семейные вопросы, и тогда выяснилось, что Алексей Александрович всё ещё надеется на благоразумие жены, а вот Алексей Игоревич хоть и уважает память о своём к ней прежнем отношении, но гораздо сильнее ценит ребёнка и полагает важным по возвращении уделять ему больше внимания. По его же наставлению в письмах домой неизменно вставлялись строки, которые затем няня или сама Анна прочитывали Серёже. Домашние этого знать не могли, но сам мальчишка был твёрдо уверен в том, кто именно обращается к нему в письмах, и втайне радовался такому положению вещей. Что же до Анны, то в моменты чтения писем она испытывала странную смесь вины и сожаления: она видела, как искренне улыбается Серёжа этим словам, выведенным на бумаге аккуратным знакомым почерком, и лишь острее чувствовала себя падшей женщиной. Но удержаться от соблазна снова встретиться с любимым не могла, а в объятиях Вронского легко позабыть о любых не касающихся её строках. За время отпуска оба Каренина успели окончательно проникнуться друг другом и даже не представляли себе, как жили прежде. Всегда пребывая вместе, они научились ловко "меняться местами": любой в окружении и не подозревал, что беседующий с ним человек на самом деле ведёт два диалога единовременно. Эта взаимная гармония значительно умиротворяла двойников, и со стороны могло казаться, точно отпуск действительно помог Каренину со здоровьем. Он стал значительно живее, собраннее, стал больше увлекаться и интересоваться, чем в прежней жизни. Создавалось ощущение, будто бы он помолодел. Но, как говорится, всему приходит конец - и данный отпуск не стал исключением. По истечение установленного срока Каренины собрали сумки, всю дорогу иронизируя друг над другом (оба имели привычку держать вещи в строгом порядке, но представления об оном имели различное, а потому пожитки успели изрядно перепутаться и почти потеряться в комнатах), и отправились на вокзал. Алексей Александрович уже и отвык наблюдать своего двойника в зеркальных поверхностях: нынче Алексей Игоревич всё время находился в своём условно телесном обличье и, похоже что, нисколько этим не тяготился. А стёкла, напротив, стали отображать им вовсе неожиданную картину: одного мужчину, неуловимо похожего на них обоих разом. И когда оба Каренина взяли каждый по сумке, то в зеркале они наблюдали человека, спокойно несущего в руках весь их багаж. Алексей Игоревич тогда отметил, что немного забавно видеть, как они с Алексеем Александровичем смотрятся с точки зрения сторонних наблюдателей. Собеседник его ничего на это замечание не сказал, но в мыслях согласился. На этот раз в дороге Алексей Каренин практически не спал. Чтобы не смущать соседей в купе, он достал бумагу и карандаш: таким образом - письменно - мужчины могли спокойно общаться, не рискуя быть в этом уличёнными. Каренин возвратился домой действительно отдохнувшим и полным сил, обрадовав своим видом всю прислугу: жители дома давно уж не видели барина столь бодрым и приветливым. Анна в это время должна была жить на даче, а потому глава семьи с большим удовольствием продолжил с ней письменное общение, не решаясь пока встречаться лично: вот так, на дистанции, надежда на сохранение супружеской идиллии ещё могла жить. Вот только в первом же письме, пришедшем от них, были неровным почерком няни добавлены в конце слова от Серёжи: "Папа, когда вы приедете к нам? Я был бы рад вас видеть". Для любого это "вы" смотрелось лишь проявлением уважения от молодого человека, но оба Каренина читали в нём совершенно иное. И не могли, разумеется, игнорировать подобную просьбу.