Вы не знаете женщину до тех пор, пока не получили письма от нее. Леверсон А.
За окном простирался довольно поздний вечер. Серёжа, уставший за день от прогулок и учёбы, мирно и крепко спал в детской. Слуги, также завершившие повседневные дела, разошлись по собственным комнатам, не тревожа атмосферу общей сонливости. Дом был наполнен тишиной и ощущением мнимого спокойствия. Алексею Каренину же не спалось. Он сидел в холле и при неверном свете одинокой наполовину оплавленной свечи в десятый раз перечитывал убористые строки - и в десятый раз смысл их, очевидный, ускользал от сознания. "Вам он лишь послушен", "он вам не близок", "он вам не нужен"... Такие жестокие слова, написанные таким знакомым и, что бы ни происходило, всё равно где-то в глубине души до сих пор любимым почерком! Кроме тихого исполненного отчаяния вздоха в холле так и не раздалось ни звука. - Александр, - негромкий голос. И совершенно неясно, звучит он в подсознании или снаружи, рядом с ухом или же вокруг, везде, заполняя собой если не само пространство, так уж точно все мысли мужчины. Но не всё ли, говоря откровенно, равно? Алексей Александрович медленно оторвал тяжёлый взгляд от письма и встретился глазами со своим двойником. И невольно вздрогнул, увидев колкую холодность в точно помертвевших зрачках. Вмиг вспыхнуло понимание, насколько успел привязаться к сыну Алексей Игоревич, и насколько же по самому сердцу его резали чужие строки. А всё же сейчас гость из зазеркалья был больше озабочен состоянием Алексея Александровича, это легко читалось в упрямо сведённых бровях и изображавших ободряющую улыбку чуть поджатых губах. Двойник осторожно протянул руку, видно, надеясь коснуться плеча оппонента и тем выразить поддержку, но Каренин опередил его, порывисто обхватывая ладонь и прижимаясь холодными губами к тонким пальцам. - Ни за что! Слышишь? Ни за что мы его не отпустим. Её отпустили - и пусть, она взрослый человек, в том её выбор и её право. Но Серёжа... Серёжа ещё слишком мал. Слишком юн. И это попросту уничтожит его. Я не могу допустить, чтобы он, подобно Анне, медленно умирал во лжи и обмане. Я отвечаю за него. И... я не могу допустить, чтобы страдал ты. Не столь уж многое тебе открыто и доступно, а сын - он знает, понимает и принимает тебя. Таким, какой есть. Я не стану вас разделять и никому другому не позволю. Всё время этой пылкой речи, столь непохожей на обычно сдержанное поведение друга, Алексей Игоревич не шевелился, не отнимал руки и не отрывал глаз от лица напротив. И на последних словах его взгляд потеплел, а голос, чуть хриплый от волнения, произнёс: - Я верю тебе. Спасибо... До рассвета ни один из Карениных так и не лёг отдыхать. Возможно, сказалась общая напряжённость ситуации и психическая усталость, возможно - не позднее и не ранее время, зыбкое и серое, точно сумерки. Но строки ответного письма легли на пергамент жёстко и, вероятно, даже излишне обличительно. И чтобы не портить себе настроение ещё больше, запечатан конверт был без перечитывания и отложен на край стола в наивной попытке закрыть в нём же и взбудораженные чувства.* * *
Пробуждение выдалось не самым приятным для Алексея Александровича: голова гудела после недавних известий, премерзкая погода за окном лишь усугубляла настроение, а Алексей Игоревич загадочно отсутствовал. Мужчина бы заволновался, если бы у него хватало на это душевных сил - всё же его двойник давно уже не исчезал из поля зрения, и Каренин к такому положению вещей несколько попривык. Но сейчас он постарался успокоить себя тем, что всё происходящее находится в пределах нормы (насколько вообще беспокойство о существе из зеркального отражения, которого почти никто не видит, можно считать нормальным). Алексей Каренин искренне надеялся, что сегодня его никто не станет беспокоить. Однако мироздание решило по-своему, послав ему целую кипу разнообразных конвертов, будто бы в насмешку над тяжестью положения. Приглашение на обед от княгини Бетси, трепетное и исполненное сочувствия письмо от графини Лидии Ивановны, несколько рабочих документов и направлений да известие о том, что приходящий учитель Серёжи заболел. Первые два мужчина бегло просмотрел и убрал в дальний ящик, решив возвратиться к ним позднее. И будучи в глубине души уверенным, что не возвратится к ним, на самом-то деле, вовсе. А вот рабочие вопросы требовали ответа незамедлительно, чем Каренин и занялся, составляя необходимые формуляры. Короткая записка о болезни учителя всё это время лежала на краю стола и одним даже видом своим помогала быстрее расправиться с делами. - Серёжа проснулся, - Алексей Александрович даже не вздрогнул, когда за его спиной, где очевидно не было ни дверей, ни окон, раздался негромкий голос. Возможно, раньше явления двойника из ниоткуда и были неожиданностью, но мужчина давно уж привык воспринимать любую отражающую поверхность как потенциальный проход в странный иллюзорный мир. Задумываться об этом всерьёз было опасно, поскольку грозило не самыми приятными выводами с позиции логики и рационализма, и Каренин просто принимал всё как данность. Вывел последнюю строку, украсил подписью, поставил печать, уложил в конверт и заклеил - только после этого выпрямился, устало выдыхая и оборачиваясь: - Ты был у него? Я не видел тебя с момента пробуждения. - Да, - кивнул Алексей Игоревич. И после паузы добавил: - Прости, если это вызвало твоё волнение. Алексей Александрович чуть улыбнулся, качнув головой и похрустев пальцами. Вызвал помощника, передал ему письма на отправку, а сам, прихватив конверт от учителя, направился в детскую. Его отражение неслышно двигалось следом. Оба были молчаливы, поскольку чувствовали примерно сходное: их ожидал тяжёлый разговор, и уж точно не о болезни наставника. - Как - умерла?.. - в глазах Серёжи стояли слёзы. Он не мог поверить в то, что говорил ему отец. Отцы. Но ведь Алексей Каренин никогда не врёт, ведь так? Мужчина ничего не ответил, только лишь, тяжело вздохнув, отвернулся к окну. Пусть Анна и была жива физически, но для их дома она умерла. Глава дома ушёл, сообщив, что сегодня занятий не будет. И мальчик весь день думал, думал о том, что же происходит в их семье. Он не мог смириться с мыслью, что его мама мертва. Но вместе с тем не столько понимал, сколько чувствовал, что отчего-то она не может - или не хочет - жить с ним. С ними. И вечером Серёжа молился о ней и её здоровье, и давал клятву небесам, что придумает способ вернуть маму в семью, поможет ей очнуться от морока, чем бы тот ни был наслан, и снова полюбить папу. Даже не так: отцов. Ведь у них есть такие замечательные Каренины, разве можно быть знакомым с ними и не любить?