Письмо пишется и посылается как своего рода подарок. Деметрий
Стива Облонский с нескрываемым удивлением рассматривал собеседника. Мимо сновали коллеги, занятые работой и не обращавшие внимания на замерших подле окна мужчин. Алексей Каренин - а именно он минуту назад привлёк сюда Степана якобы для важного разговора на личную тему - придерживался бесстрастного образа, однако во взгляде и, казалось бы, незначительных жестах читалась лёгкая нервозность. - То есть, - тщательно подбирая слова, что само по себе намекало на крайнюю степень сосредоточенности, говорил Стива, - тебя интересует, какого мнения Долли об Анне? - и получив краткий кивок, рассеянно пожал плечами: - Даже не знаю, что на это сказать. Она любит свою сестру, не смотря ни на какой из её поступков... - Я не про то, - раздражённо дёрнул щекой мужчина, досадливо поморщившись. - Что она совершила и по каким причинам - дело её, и уж не нам о том судить. Но меня интересует, чтобы поспешные и продиктованные эмоциями поступки не завели её на дорогу страдания. Она отказалась от моих поддержки и покровительства, но это не значит, что я отказываюсь беспокоиться о ней. На этот раз шурин надолго замолчал, осознавая услышанное. Ему было непривычно наблюдать Каренина таким, но он понимал, что тот не лжёт и не актёрствует ради репутации "любящего мужа". А потому ответил честно: - Аня, мне думается, не совсем в порядке. Не знаю и знать не хочу, что у них за отношения с этим Вронским, но они точно не приносят ей умиротворения. Долли волнуется, и Китти тоже, но сделать ничего не могут. В свете она не появляется, безвылазно сидит в поместье у Алексея. Вот и всё, что мне известно. - В поместье, значит, - рассеянно протянул совсем другой Алексей, пощёлкивая пальцами. После чего более осмысленно обратился к Стиве: - А не подскажешь ли адрес? Почту туда доставляют?.. После разговора с братом законной супруги оба Каренина остались в некотором смятении. С одной стороны, их подозрения касательно душевного состояния Анны подтвердились. С другой, это не помогало понять, что следует предпринять и чем помочь. Пожалуй, они бы с гораздо большей радостью услышали подробный отчёт о том, как счастлива жена с другим мужчиной, чем корили теперь себя за то, что отпустили, что позволили ей этот ужасный побег. Адрес Каренин спросил по привычке, ведь чем-то необходимо было завершить разговор. Но теперь ему пришла смутная пока идея, как это можно было бы использовать. Со странной едва уловимой улыбкой на лице мужчина оправил одежду и чеканной походкой двинулся прочь. Анна дрожащими руками перебирала ткани. Ей опостылели эти юбки и блузы, хоть она не надевала и половины из них. В душе царил уже привычный раздрай, который женщина старалась не замечать. Пальцы ухватились за очередной подол и вытянули из горы раскладываемой одежды аккуратное чёрное платье. Память тут же пронзили ассоциации, вызванные им и теми событиями, чему оно оказалось свидетелем. Прижав прохладную ткань к груди, Анна закрыла глаза и постаралась вспомнить тот первый танец в объятиях Вронского. Фантазия услужливо дорисовывала детали, которых не доставала память, и лицо, обычно нахмуренное, разгладилось на минуту, возвратив себе толику прежних красоты и очарования. - Ах, как был он хорош тогда! - беззвучно шептали губы. - Интересно, танцует ли он всё ещё также самозабвенно? Не глядя ни на кого, кроме меня? Кроме... - ревностная мысль ядовитым уколом пронзила сознание: - Или он танцует с кем-то другим? Прямо сейчас? Где же он опять? Давешняя идиллия рассыпалась прахом. Распахнув глаза, женщина подскочила с места, отбрасывая куда-то в сторону платье, и, придержав юбку, почти бегом ринулась из комнаты. Алексей дома отсутствовал, он должен был отбыть по делам, и Анна помчалась к столику с почтой, надеясь написать ему. Однако тот, к удивлению, вовсе не пустовал: на ровной поверхности лежал обыкновенный с виду конверт, очевидно доставленный недавно. Либо отправитель не знал, когда Вронский отсутствует а когда нет, либо вовсе не заботился этим, адресуя послание кому-то иному. Вихрь несвязанных обрывков пролетел в её мыслях: что это, от кого, почему сейчас? Ей следовало бы, как пристало приличной любящей женщине, просто сделать то, ради чего она пришла сюда, и вернуться в собственные покои. Однако любопытство и ревность оказались сильнее, и Анна, бегло оглядевшись, схватила письмо, тут же пряча его в тяжёлых складках одежд. По дороге обратно в комнату Каренина размышляла об этом загадочном послании. Она решила, что если там не окажется ничего предосудительного, то просто возвратит его на место. Если поймёт, что это некое личное письмо Вронскому от какой-нибудь дамы, то сожжёт его, точно и не было. А если... В этот момент Анна проскользнула в спальню и плотно прикрыла за собой дверь. Ладонь тут же нащупала конверт, сердце отчего-то замерло в неизъяснимом предвкушении. Женщина нарочито медлительно подняла письмо на уровень глаз и развернула его, читая имя отправителя. Удар сердца. Пауза. Ещё удар. Почерком, который невозможно ей было не признать, на конверте значилось "А. Каренин". Несколько секунд звенящей тишины в голове сменились целыми потоком. Образы, один другого страшнее, вертелись калейдоскопом: "Чего он хочет? Зачем написал? Он собирается обличить меня за ту встречу в день рождения Серёжи? Он желает забрать меня? Почему?.." От ревности не осталось и следа, теперь Анна лишь боялась, что муж воспользуется законным правом и отнимет свою супругу у Вронского. Со смесью тревоги и слепой покорности судьбе женщина вскрыла конверт, но никакого письма внутри не обнаружила. Ни единой строчки - только по указанному адресату и становилось ясно, чьё оно и кому. На всякий случай осмотрев бумагу со всех сторон и не найдя более ничего интересного, Анна вынула аккуратно сложенный пополам лист, раскрыла его и уставилась на содержимое. Рисунок шахматного коня. Ей понадобилось ещё два удара сердца, чтобы осознать: это рисунок Серёжи. Анна ничего не понимала. Ни мотивов супруга, ни собственного отношения к нему. Но она крепко прижала к груди тонкий лист, как недавно прижимала чёрное платье, а по щекам её сами собою лились слёзы. Этой ночью она спала без кошмаров.* * *
Алексей Вронский замечал, что поведение Анны вновь меняется. Ещё какое-то время назад он - да смилуется Господь над ним за паскудные помыслы - тяготился обществом некогда сразившей его женщины. Каренина была ревнива и подозрительна, чем немало утомляла и иногда даже откровенно раздражала. Однако то ли его верность, наконец, была замечена, то ли какие-то личные занятия повлияли благотворно, но Анна стала гораздо спокойнее и даже милее. Она старательно обходила в беседах темы измен, перестала интересоваться его почтой и в целом вела себя доброжелательнее. Это радовало Вронского, хоть он не ведал причин и не пытался в них разобраться. Да, он мог бы поспрашивать у слуг, чем занимается Каренина в его отсутствие. И камердинер бы сообщил, что ей регулярно приходят письма, подписанные её юридическим мужем. А служанка могла добавить, что госпожа хранит эти письма в специальной шкатулке, которую прячет в шкафу между платьями. И, вероятно, такие обстоятельства могли бы взволновать Вронского, если даже не напугать. Но он не отличался чрезмерным любопытством, не стремился сейчас, как не стремился и прежде, докопаться до глубин чувств и мыслей Анны, был увлечён хозяйством и не ведал всего, что творилось у него под носом. Может, оно и к лучшему для них обоих.