Под прощением понимается некоторая эмоция. Это неверно. Скорее это прекращение некоторой эмоции. Мердок А.
- И Вы не можете даже предположить, куда бы она могла направиться? - в голосе Алексея Каренина слышалось неприкрытое презрение. Вронский лишь нервно повел плечами, не размыкая скрещенных рук. С одной стороны, он испытывал раздражение на Анну, на её сегодняшнее поведение и на её мужа. С другой, он всё больше волновался, смутно предчувствуя беду - в конце концов, он всё ещё любил эту женщину, как бы ни успел охладить быт прежнюю страсть. И только поэтому мужчина проигнорировал издёвку, хмуро ответив: - Мы не ладили, бывало. В эти моменты она запиралась в своих покоях и никого не желала видеть. Нам не доводилось ссориться в... публичном месте. - Значит, она хочет уединиться? Но в такое время людей на улице и без того немного. Этого недостаточно, но может быть подсказкой, - задумчиво прокомментировал Алексей Игоревич. Оба Каренина понимали, что сейчас ведут себя довольно контрастно, а потому наверняка со стороны всё больше походят на сумасшедшего. Однако в сложившейся ситуации личная репутация оказалась далеко не на первом месте в приоритетах, и одному богу ведомо, что научило его такому взгляду на мир. - Подсказкой?.. - рассеянно уточнил Вронский, но его слов не услышали. Офицер понимал, что наблюдает нечто неестественное и странное, но никак не мог осознать, что же именно. - Она желает остаться наедине с собой. Осознать, осмыслить, пережить. Это сложно делать, находясь в непривычной обстановке, постоянно опасаясь, что появится кто-то посторонний, - подхватил рассуждение Алексей Александрович, с позиции логики стараясь описать чувства. - Вероятнее, она попытается отправиться туда, где ей комфортно находиться. В знакомое место, где не будет никого лишнего. - Домой. - Домой, - согласно кивнул реальный Каренин и соблаговолил обратить внимание на порядком удивлённого собеседника: - Как добирались вы с Анной сюда? Не думаю, что она в подобном настроении отправилась ко мне навестить сына. - На поезде, - Вронский, наконец, смог себе сказать, что конкретно ему чудится, и теперь пытался убедить внутренний голос в собственной трезвости. Ибо ему казалось, будто с губ Каренина срываются фразы двумя похожими, но всё-таки различающимися голосами. - Тогда нам путь на вокзал. И лучше бы поторопиться, - подвёл итог Алексей Игоревич, чуть нервно сжимая пальцы. Ему было знакомо это нерадостное предчувствие, пугающее и настораживающее, и он был бы счастлив ошибаться на его (и на свой) счёт. Увы, статистика говорила об обратном. Дорога не заняла много времени, но позднее, обдумывая произошедшее, Каренин корил себя за медлительность в суждениях и беседах с Вронским. Хотя и догадывался, что оскорблённая женщина убежала из театра задолго до того, как муж приметил одинокого офицера и заподозрил неладное. Они прибыли на вокзал вдвоём - или даже втроём, если вести счёт душам - как когда-то оказались у постели умирающей Анны, и эта аналогия не нравилась ни одному из них. Слышался грохот приближающегося поезда, из-за которого попытки докричаться не возымели успеха. Офицер порывался купить билет и ехать как можно скорее к себе, Алексей Александрович уже почти с ним согласился, успокаивая себя, что супруга просто успела на предыдущий рейс, как вдруг его кисть до боли сжали чужие пальцы. Мужчина удивлённо воззрился на двойника, только чтобы проследить взглядом за его второй - указывающей - рукой. И понял, почему на его лице читался ужас. Анна была здесь, на вокзале. Анна была внизу, на рельсах. И в этот момент Анну сбил поезд. Последние минуты тянулись ужасно долго, и вместе с тем никак не заканчивались. Решимость первого запала гасла, но сил подняться, уйти с путей уже не оставалось. Казалось, будто рельсы манили её, наливая тело своей свинцовой тяжестью. Она бы закашлялась, но воздуха и так не хватало в сдавленной немыми рыданиями груди. Нарастающий шум и стук колёс гремел в опустевшей голове набатом и звоном похоронных колоколов. И тут среди всего этого грома отдалённо донеслись голоса, знакомые голоса мужа и любовника, голоса Алексеев, создавших и сгубивших её жизнь. "Видно, призраки и видения приходят тем, кто вот-вот умер, - отстранённо подумалось ей. - Жаль, что тогда я не слышу Серёжу..." Анна, переборов слабость, всё же повернула голову - а вдруг и сын там, просто тихий слишком за железнодорожной песней? Но увидела лишь несколько силуэтов. В последний миг она поняла, что это не фантомы воспалённого сознания, а реальные люди. Она видела своего милого Алексея, всё ещё милого, всё ещё любимого - она не смогла бы ошибиться в этом, даже лишившись глаза. Она видела мужа, его застывшую в изумлении фигуру. А ещё она видела, что почему-то мужа держит за руку кто-то ещё, кто-то издалека ужасно похожий, словно у неё в глазах двоится. "Они нашли меня? Нашли!.. Может, они всё же лю..." Мысль оборвалась, так и не завершившись, и окончание её навеки скрылось под поездом.* * *
- Ты... уверен, что это не будет слишком обременительно? Я бы не хотел, чтобы она росла в трудной обстановке. Да, её прежнюю жизнь, наверное, следовало бы перекроить, но она ещё мала и, надеюсь, не вспомнит тягот. - Я буду счастлив заботиться о ней, как о своей дочери. Она и есть моя дочь, по закону, я имею в виду. - Хорошо. Очень хорошо. Пусть... пусть так. Так будет лучше для неё. - Куда ты теперь? - На фронт. Добровольцем. Война нынче, каждый боец на счету. - Желаешь искупление там отыскать или упокоение? - Не знаю. Может быть, то и другое. - Что ж. Тогда удачи. И прощай. - Прощай. И пока я не ушёл, можно последний вопрос? Я обещаю, что унесу ответ с собой в могилу. - Я верю. Спрашивай. - Кто ты? - А мы разве незнакомы? - Я думал... Мне казалось, что да. Но после той ночи и театра никак не могу поверить в это снова. - Я как-то задавал сыну вопрос: видел ли он что-либо странное в моём поведении? Во мне самом? Что это было и как он это объясняет? И Серёжа ответил мне, что временами я остаюсь просто собой, а временами - становлюсь всё ещё собой, но немного другим собой. Возможно, я не объяснил бы этого точнее. - Боюсь, я всё равно не понял. - Значит, поймёшь, когда придёт время. Считай это моим напутствием в дорогу: всегда лучше жить в мире с самим собой. - Спасибо. Прощай.