Композитор

— Марк? Молодой человек удивился и даже не сумел этого скрыть, пожалуй, впервые в жизни не зная, что должен ответить. Джексон, замечая озадаченность на лице юноши, снисходительно улыбнулся, развернулся лицом к лицу Марка и, спрятав одну руку за спину, протянул вторую: — Прошу прощения за вторжение, моему любопытству нет предела, за что мне, право, ужасно стыдно. Джексон Ван, будем знакомы, — композитор поклонился и, взяв протянутую в ответ руку (все еще озадаченного) Марка, приблизил к губам и оставил легкий поцелуй на бледных костяшках. Молодой человек слишком резко выдернул руку, еще больше удивленный поступком композитора, но акцентировать внимание на этом не стал — возможно, в его родных краях так было принято. — Даже не поинтересуетесь, откуда я знаю ваше имя? — со скептичной усмешкой спросил композитор. — Не думаю, что это имеет значение. Скорее всего, Арлет рассказала, — ответил Марк, стараясь не встречать взгляд своего визави. В том, чтобы Джексон представлялся, надобности также не было — Марк знал о композиторе с самого его прибытия в дом, слышал обрывки разговоров с Арлет и мисс Фабиан и несколько раз проходил прямо за его спиной, оставаясь незамеченным (как и всегда). — Вот как, — Джексон мысленно отметил кое-что интересное и перевел взгляд на листы, согнутые под крепким хватом собственных пальцев, — ваших рук дело? Марк молчал и выглядел так, словно отвечать не собирался вовсе, однако в голове продумывал, что должен сказать, не вплетая личных деталей в ответ. — Никогда не слышал ничего подобного. Это потрясающе, — продолжал композитор, кажется, совсем не смущенный молчаливостью молодого человека напротив, вновь пробегаясь взглядом по листам. — Нет, не моих. Почему вы взяли их? Видимо, вы не из тех людей, кто заботится о понятии личных границ. — Ваша правда, — с ухмылкой произнес шатен. — И вы не собираетесь вернуть листы мне? — Возможно, немного позже, — Джексон завел руки за спину и нарочито невозмутимо принялся осматривать комнату. — Так вы играете на фортепиано, я прав? — Нет. Марк наблюдал за медленными перемещениями юноши, бесцеремонно осматривавшего его комнату в деталях, и решительно не понимал, что должен делать в этом случае. Молодой человек хотел бы выставить наглеца за дверь и больше никогда не впускать, но сама мысль об этом была абсурдной с самого начала — ни по каким параметрам ему этого не удалось бы. — Тогда вы скажите мне, кто автор этого произведения? Мне просто необходимо встретиться с этим человеком. — Нет. Джексон остановился. Марк отвечал на все кратко и откровенно не горел желанием продолжать беседу, но композитор был более чем настойчив, чтобы не бросить все на первой же неудавшейся минуте разговора. «Интересно» — Предположим. Что я должен сделать, чтобы заставить вас говорить? — Я знаю вас не настолько хорошо, чтобы рассказывать что-то настолько личное. К тому же… — О, я понял, — бросил композитор и сел на аккуратно застеленную кровать. — Что ж. Кто вы такой, Марк? Марк вопросительно изогнул бровь, оставляя вопрос юноши без ответа, и безмолвно внушал шатену мысль о том, что все, что он произносил, абсолютная чепуха, не достойная и краткого ответа. Джексон на мгновение задержал задумчивый взгляд на лице молодого человека, а затем продолжил: — Вы знаете достаточно много обо мне, но я — практически ничего о вас. — Нет, — уверенно произнес Марк. — Мне практически ничего не известно о вас, и я не понимаю, почему вам так интересна моя жизнь. Если вы считаете, что я отдам вам ноты сразу же… — Нет-нет, — Джексон отрицательно помахал рукой, перебивая в корне неверные суждения молодого человека. — Даже не думал об этом. Вы — первый человек в этом доме, кто поистине заинтересовал меня. Возможно, я решил так сразу же после слов Арлет. — Что она рассказала вам? Джексон мягко улыбнулся, глядя на Марка. Молодой человек старался выглядеть безразличным в разговоре даже когда проявлял неоспоримый интерес, хорошо скрытый за маской отчужденности. Удивительный. В нем совершенно не было лжи, но ни одну из тех эмоций, что были на его лице, нельзя было назвать искренней. Это пугало и одновременно разжигало интерес еще больше. — А что вы думаете она сказала мне? Марк перевел взгляд вниз, неосознанно прикусывая щеку — простейший вопрос, в котором не было ни единого намека, сильно смутил молодого человека. — Я не знаю. Возможно… нет, я не знаю. Мы не говорили с тех пор, как я оказался в этом доме. — Почему? — Потому… Зачем вам это знать? Я не собираюсь рассказывать о таком кому-то вроде вас. Джексон пристально наблюдал за молодым человеком напротив и чувствовал, что весь он соткан из абсолютных противоречий своим же словам, в которых, как ребенок, запутался по рукам и ногам, не имея возможности выбраться. Джексон Ван — не лучший в мире психолог, он мало что понимал и никогда не стремился понять, но отчего-то цеплялся за скованного парня и был практически уверен в том, что сможет сделать что-то значимое для него. В один момент весь фальшивый официоз показался самой неправильной вещью на свете, но грани перехода на что-то большее попросту не существовало. Словно каждая брошенная ранее фраза априори была не на своем месте, не в своей форме и прикрытая вовсе не своим смыслом. — Ты выглядишь так, словно тебе нужен кто-то вроде меня. — Простите? — Человек. Друг. Слушатель. Называй, как тебе будет угодно. — Нет, — Марк вскипал с каждой секундой, что продолжал слушать композитора. — Вы ничего не знаете, ничего подобного мне не нужно. Уходите. — Не сейчас, — Джексон поднялся с кровати, оставив на подушках нотные листы, и подошел ближе к молодому человеку, останавливаясь в полуметре от него. — Дай мне шанс. — Для чего? — Марк смотрел прямо в глаза композитору, отчаянно стараясь ухватиться за любую мелочь, понять, что за всем последует, но лишь терялся все больше и больше. Он был потерян и застигнут врасплох, не имея возможности спрятаться или остаться в тени, как всегда делал, что ужасно пугало, но оставляло за собой ничтожно тонкую нить надежды и ожидания. — Потому что я хочу. — Не думаю, что этого достаточно, — едва слышно произнес Марк и развернулся, собираясь покинуть свою же комнату. — Зато я так думаю! — композитор схватил парня за запястье, несильно сжимая, и не позволил сделать и шагу в сторону двери. — Можешь ты просто довериться мне? Марк бы возмутился, вырвал руку из крепкой хватки композитора, послал бы все на свете к черту и ушел прочь, чтобы никогда больше не встречать никого из тех, с кем уже знаком в этой жизни. Но именно здесь, именно в этот момент желание преодолеть себя, свои дрянные принципы и привычки горело куда ярче. Возможно, ему давно нужен был слушатель. Достаточно промучившись от бесконечного одиночества, есть ли вероятность, что самоуверенный юноша перед ним был именно тем чертовым пинком от жизни? Раскрыться ему сродни уверенному шагу в пропасть без какой-либо гарантии на том, что под ногами окажется крепкий мост, что удержит на плаву. На противоположном берегу возможность изменить все, перебраться из места вечного заточения и наконец начать жить, и если так, Марк найдет в себе силы принять все это, только бы выбраться. Впрочем, в одном Марк не изменял себе никогда — он все так же хотел послать все к черту. — Что ж… - Марк выдохнул, осторожно вытянул руку из уже ослабевшего захвата композитора и присел на край кровати, поднимая с подушек нотные листы. — Моя мама написала это, едва мне исполнилось два года. Она играла её каждую ночь, как колыбельную, и я тогда успокаивался. Композитор заметно удивился и отчего-то погрустнел — в словах Марка не было ничего печального, но чувство, селящее беспокойство и грусть, заселило все вокруг. Он слепо хотел утешить юношу любым способом, не имея никаких оснований для этого. Странно? — Возможно, это покажется странным, но я уже и не помню ее звучания, — усмехнулся молодой человек. — Как-то раз я пытался научиться играть, но понял, что это совершенно не мое. Джексон задумался на мгновение, а затем произнес: — Хочешь, я научу тебя? Марк перевел взгляд, полный удивления, на композитора. — Серьезно? — Да, почему нет? Давай, — шатен подошел ближе, буквально ощущая удивленный взгляд глаз напротив, вновь схватил Марка за руку и повел на выход, а затем — к двери музыкальной комнаты, в которой проводил времени больше, чем в любом другом месте этого дома. — Нет, только не сюда! — Что, почему? — удивился композитор, но перечить не стал, полностью доверившись молодому человеку. — Здесь есть еще одно место, пойдемте, — тихо сказал Марк и потянул Джексона к той последней двери, куда композитор так и не успел попасть. Эта комната была очень похожа на комнату Марка, но даже не шла в сравнение из-за количества хлама и грязи повсюду. Словно здесь никто не был несколько лет, а прислуга всеми силами обходила место, не желая даже попытаться прибраться здесь. Слева у стены стоял старый, укрытый белой простыней, а сверху и громадным слоем пыли инструмент, который не чувствовал прикосновений человека, кажется, целую вечность. Марк пальцами подхватил ткань, стараясь не испачкать руки полностью, стянул ее с инструмента и оставил где-то у стены. — Он действительно рабочий? — спросил композитор, подходя ближе к инструменту. Клавиши, в отличие от всего остального, были в полном порядке и едва ли не сверкали, создавая контраст со всем вокруг. — Не знаю, но я уверен, что как-то его настраивали, после этого здесь никто не играл. Джексон провел кончиками пальцев по белым клавишам, останавливаясь на «Ля» первой октавы, и несколько раз ощутимо ударил по клавише, разрезая тишину, осевшую в комнате, настойчивым звуком. — Немного плавает, но не страшно, для тренировок сойдет, — улыбнулся композитор Марку, стоящему прямо за его спиной. — Присядь пока, если найдешь место. Марк улыбнулся и спорить не стал, тут же убегая из комнаты. Джексон был поглощен тестированием фортепиано и не заметил, как молодой человек вернулся с двумя стульями и нотными листами, зажатыми меж пальцев. — Благодарю. Разложив листы на подставку, композитор вновь пробежался взглядом по нотам и провел пальцами по клавишам, словно стараясь воспроизвести мелодию, не касаясь их. Марк сидел рядом и с интересом наблюдал сначала за движениями, а потом и за выражением лица композитора — за инструментом Джексон становился серьезным, каким не был (на памяти Марка) никогда. Через мгновение из-под его пальцев полилась мелодия, от которой сердце Марка пропустило болезненный удар, затем еще один, и еще, и еще. Молодой человек не двигался, кажется, даже не моргал, когда перед глазами картины из детства менялись одна за другой, а внутри поднимался настоящий ураган. Счастье, ностальгия, любовь, тоска и злость смешались в один большой ком, подошедший к самому горлу, до боли сдавливающий что-то глубоко внутри. Джексон играл не так, как когда-то мать Марка, это не было чем-то худшим или лучшим, было по-другому — с другими чувствами, эмоциями и силой. Композитор словно старался превзойти себя, проиграть все до идеала, в то время как мама Марка желала проникнуть в сердце сына, успокоить взволнованного ребенка и каждой нотой выразить свою огромную любовь к нему. Когда последний аккорд закончил свое звучание, композитор убрал руки с клавиш на колени, раскрыл глаза и обернулся к Марку, все так же неподвижно сидящему рядом. — Вау. Теперь я еще больше влюблен в эту мелодию! Марк, ты… Марк? Молодой человек сидел в пол-оборота к композитору, не моргал и, кажется, даже не дышал. Он медленно повернул голову в сторону Джексона, затем перевел на него взгляд и старался вспомнить, что тот только что произнес. — Все в порядке? — Да, конечно. Это… да, это было прекрасно, спасибо вам, Джексон. Джексон улыбнулся. Слышать свое собственное имя из уст молодого человека было очень непривычно, неожиданно, но оттого не менее приятно. — Когда начнем занятия? — улыбнулся композитор. — Я… Я далек от музыки, правда, к тому же... — Нет, все совсем не так! — возмутился шатен. — Ты знаешь, насколько прекрасны твои пальцы? Марк смутился и отвел взгляд сначала в сторону, а затем на свои руки, сложенные в замок на коленях. В голове неосознанно всплыло воспоминание о недавнем поцелуе композитора. Все-таки он предпочел считать это жестом вежливости. Кончики ушей молодого человека покраснели, что не скрылось от взгляда композитора — этот парнишка казался ему чертовски милым. — Принимаю молчание за согласие. Тогда приступим? — с улыбкой спросил композитор. Марк открыл рот в попытке сказать что-либо в протест, но был остановлен громким голосом юноши: — Подсаживайся ближе, я не укушу, — кивнул он, — обещаю. Марк послушно подвинул свой стул и сел плечо-к-плечу с Джексоном, останавливая взгляд на монохромных клавишах инструмента. — Думаю, для начала стоило бы узнать, чем ты уже владеешь, — начал композитор, — помимо своих прекрасных пальцев, — усмехнулся он. Марк вновь смущенно отвел взгляд, стараясь не концентрироваться на намеках словах своего временного учителя, затем выпрямил спину и расправил плечи, ровно устраиваясь за инструментом. — Теория, нотная грамота? — Знаком. — тихим, но уверенным голосом произнес Марк. — В таком случае… Внезапно дом заполнился голосами пришедших людей. Марк резко обернулся к двери. — Ох, я… я должен идти, — произнес молодой человек, быстро поднимаясь со своего места. — Что, почему? — удивился композитор. Внезапная смена настроения Марка озадачила его не меньше. — Не хочу, чтобы они видели нас. Мы можем продолжить в другой раз? — Но когда? — Не знаю, — тихо произнес Марк, все ближе подходя к выходу из комнаты. — Вы можете прийти ко мне в комнату практически в любое время. Марк вышел из комнаты, осторожно прикрывая за собой дверь, и оставил композитора наедине со своими мыслями и догадками. Подумать ему действительно было о чем в этот момент.