Композитор

— Джексон, милый! — Добрый вечер, мадам Фабиан, — улыбнулся композитор, спускаясь к прибывшим хозяевам дома. — Луиза с поварами приготовили отменный ужин, и ты просто не посмеешь отказаться, — по-доброму произнесла женщина, за локоть провожая юношу к месту за столом. Джексон кивнул в благодарность и сел за свое место. Салфетка рядом стала практически удобной альтернативой нотным листам. За ужином выяснилось, что семья Бейль выезжала за пределы города по рабочим делам, а Арлет не стала упускать возможность выбраться за пределы родного дома — в суматохе занятий девушка теряла день за днем, не имея возможности уехать и в малейшее путешествие. Джексон наблюдал за ними вместе и за каждым по отдельности, потихоньку вырисовывая в голове окончательный портрет каждого. Прошло не так много времени, что он провел в этом доме, но притяжение к этим людям росло с небывалой скоростью. Они были приветливы, эмоционально открыты и, казалось, не терпели напряжения в доме вовсе — даже в отношении к прислуге каждый из Бейль был добр и учтив, вызывая желание работать как можно лучше на другом уровне, когда оно формируется наравне с безмолвным уважением где-то внутри. Джексон неосознанно раз за разом проводил связь между родным домом и этим, и в который раз с улыбкой соглашался, что все же не вернется. — Прошу меня извинить, но думаю, что должен идти, — композитор поднялся со своего места, учтиво кланяясь сидящим за столом. — Я определенно пожалею, если упущу музу на этот раз. — Но ты же практически не покушал! — возмутилась мадам Фабиан. — Клянусь, я в восторге от всего, что успел и не успел здесь попробовать… — Ну нет, так я тебя не отпущу, милый, — произнесла вошедшая Луиза. Луиза, пусть не была частым собеседником композитору, вызывала в нем теплеющие с каждым разом чувства уюта, и на безмолвном уровне несла в себе сердцевину этого дома. Однажды Джексон задумался и провел параллель между Луизой и парным молоком — такие же ощущения возникали при мыслях о ней. — Тогда… могу я взять с собой? Я с удовольствием перекушу, как только смогу отвлечься от работы, - сказал композитор, мысленно улыбаясь внезапно пришедшей в голову идее. — Конечно, юноша, для вас — все, что угодно! — раздался голос Луизы со стороны кухни, а затем женщина вошла в обеденный зал с полной тарелкой вкуснейшей еды в ней и вручила композитору. Джексон улыбнулся и вновь слабо поклонился, боясь перевернуть все то, что держал в руках.

***

Тишину, царящую в каждом углу второго этажа, нарушил глухой стук в дверь. Композитор медленно нажал на ручку, приоткрывая дверь, и заглянул в комнату. — Марк? Молодой человек сидел на кровати и сосредоточенно вчитывался в уже знакомые композитору ноты, но, услышав голос композитора, развернулся. — Да, проходите. — Нет, — строго произнес композитор. — Жду тебя в той музыкальной комнате прямо сейчас. — Джексон тут же сделал шаг назад и осторожно прикрыл за собой дверь, направляясь к нужному месту. Взглянув на часы, Марк усомнился, что им стоит проводить уроки в такое время, однако идти против просьбы композитора не стал — он, должно быть, знает, что делает. Ему понадобилась пара минут, чтобы собраться с мыслями, мысленно повторить все то, чему уделил половину вечера, взять нотные листы и двинуться в соседнюю комнату. Несмело войдя внутрь, молодой человек неосознанно выдохнул: — Вау, что здесь произошло? В комнате, до недавнего покрытой десятью слоями пыли, не осталось и намека на грязь или хлам — теперь она была больше похожа на обычную уютную музыкальную комнату, чуть меньшую, чем та, в которой привык работать композитор. — Я сказал, что был бы рад, если бы смог работать еще и в этой комнате — звукоизоляция здесь просто превосходная, не находишь? — улыбнулся композитор, сидя в кресле рядом с небольшим диванчиком, прямо напротив фортепиано. — Вот как. А про меня… — Нет, ни слова, — перебил Марка композитор. — Я лишь попросил очистить эту комнату для собственных занятий. Марк безмолвно кивнул, больше не задавая вопросов по этому поводу. Он прошел вперед, ближе к композитору, и протянул ему нотные листы. — Отлично, присаживайся, — кивнул композитор, доставая из кармана брюк смятые салфетки заметки. Марк подошел к инструменту, отодвигая стул, и стал продумывать каждый шаг плана, что выстраивал в голове часами ранее. — Нет, на диван. — Что? — удивился он. — Мы ведь… — На диван, говорю, садись, — повторил композитор. Молодой человек несмело поднялся и сел на диванчик, наблюдая за действиями композитора. Джексон в момент поднялся со своего места, в два шага преодолел расстояние до столика у стены, взял тарелку, полную вкусной еды, и вручил Марку в руки, оставляя приборы, завернутые в салфетку, рядом: — Кушай. — Что? — опешил молодой человек. — Разве мы не должны заниматься? — Должны, — ответил шатен. — Мы начнем сразу же, когда я увижу дно тарелки. Можешь считать это своим первым заданием. Марк нахмурился и перевел взгляд на тарелку в руках: — Почему вы решили, что должны меня кормить? — Я никогда не видел тебя на кухне или в обеденном зале, — начал композитор, усаживаясь на диван рядом с Марком. Пару секунд спустя он решил, что рамки его приличия не столь жесткие, потому устроился удобнее, складывая ноги по-турецки. — Да и, если подумать, вообще не видел в пределах первого этажа. — Я… — Марк, — выдохнул Джексон, поднимая взгляд на своего визави, — просто съешь это все и не говори мне ничего, пока не закончишь. Молодой человек вернулся к созерцанию еды на тарелке, а затем развернул приборы и потихоньку стал кушать. Шатен в это время сидел рядом, концентрируясь на кляксах, которые когда-то были нотами на смятом клочке салфетки, и пером дописывал моменты, которые упустил ранее. Взгляд то и дело отрывался от нужных записей и все время возвращался к молодому человеку, сосредоточенно поглощающем ужин. Джексон позволил себе отвлечься и бессовестно рассматривать Марка. Кажется, при первой встрече он окрестил его «красивым молодым человеком»? Нет. Лицо композитора озарила широкая, теплая улыбка: «Идеальный» Марк чувствовал на себе пристальный взгляд и в конце концов не выдержал, развернулся к композитору и с полными еды щеками предельно сурово произнес: — Что? — Нет, ничего, — кивнул композитор. — Просто ты очень милый. Кончики ушей Марка покраснели, а сам он на мгновение перестал жевать, вновь останавливая взгляд в полупустой тарелке.

***

— Вот, держи, — шатен протянул Марку нотные листы, которые заполнял последние десять минут, перенося каждый расплывшийся элемент с салфетки на чистые листы. В этот раз он на совесть постарался и не оставил ни единой кляксы. — Она довольно простая. Сначала разбери все, что непонятно, затем можешь начинать играть. Думаю, тебе должно понравиться. Марк забрал из рук композитора ноты и опустил взгляд на содержимое: — Вы написали это только что? — Да, что-то не так? — поинтересовался Джексон. — Нет, просто… спасибо вам, — произнес Марк. Вопрос, ответ на который непременно заставил бы его кончики ушей вновь покраснеть, так и не был озвучен. Марк поднялся со своего места, прихватив карандаш, сел за фортепиано и принялся разбирать произведение. Джексон наблюдал за тем, как хмурился молодой человек, будучи крайне сосредоточенным на занятии, и думал, что ему, вероятно, очень трудно, но упрямства и трудолюбия в хрупком юноше было предостаточно, чтобы довести начатое до конца. — «Тебе», — негромко донеслось сзади. — Что? — Обращайся ко мне на «ты», — с улыбкой произнес шатен. — Не думаю, что ты сильно младше меня. — Хм… - выдохнул Марк, — это скорее банальное уважение и правило приличия. Я не привык обращаться на «ты» к людям. Едва заметный укор в словах молодого человека должен был задеть композитора, напоминая о бессовестном отношении к остальным и Марку в частности, но Джексон лишь улыбнулся, принимая его слова такими, какими они прозвучали. — И да, я практически готов поспорить, что вы.., — осекся молодой человек, — ты младше меня. — Сколько тебе лет? — спросил композитор, пристально глядя на Марка. — Двадцать пять. — Ты не шутишь?! — удивился композитор, неосознанно выпрямляясь на своем месте. — Да ты точно шутишь! Марк молчал, не в силах найти слов, чтобы ответить, однако позволил себе легкую улыбку — ошарашенный композитор на мгновение терял маску серьезного человека, превращаясь в наивного, искреннего ребенка. — Что ж… Хорошо, ты на два года старше, — сказал композитор, поджав губы и устремив взгляд под ноги. — Но это в любом случае не заставит меня обращаться к тебе на «вы». Марк улыбнулся своей маленькой победе, а затем вернулся к занятию. Осмыслив каждое движение, Марк легко коснулся кончиками пальцев клавиш и стал перебирать так, словно играет, но при этом не вытягивал ни звука из инструмента. Молодой человек хотел сыграть каждую ноту предельно правильно, только после этого создавать мелодию, и в этом был весь он: сосредоточенный, аккуратный, тот, кто продумывает каждую деталь прежде чем сделать и малейший шаг, иногда до жути педантичный Марк, который просто-напросто не любит ощущения состояния беспомощности и уязвимости. Он никогда серьезно не играл прежде и боялся допустить ошибку, даже понимая, что это абсолютно нормально, когда ты учишься. Услышав смелое начало, Джексон поднял взгляд на спину юноши. Композитор не ожидал слышать идеального исполнения мелодии, даже такой простой, как эта, однако нескрываемо удивился — Марк начал так, словно половину своей жизни играл именно эту мелодию. — Нет, Марк, подожди, — мягко произнес композитор и присел рядом со старшим. — Ты молодец, но не стоит усложнять себе задачу. Начни с одной руки, потом добавишь вторую. Так будет легче, пусть и немного дольше, — улыбнулся шатен. Марк послушно кивнул, сосредоточенно глядя на свои руки, и последовал совету композитора. Джексон, несмотря на свой своенравный характер, оказался замечательным учителем.