Композитор

Крыши невысоких домов и дороги постепенно утопали в невесомом океане желто-красных листьев, стараясь сохранить остатки тепла ушедшего лета. Глядя на все это, прогуливающиеся в парке малыши спешили раскидать груды листьев, что усиленно собирал дворник еще пару часов назад, прокружиться под листопадом и сделать «снежного ангела» (вероятно, его стоит назвать «листовым»), который никогда не получится красивым, но подарит массу эмоций и смеха, а позже и мысль родителям, вынужденным отстирывать перепачканные вещи: «Оно того стоило». Джексон кутается в теплый плед и направляется к выходу из комнаты, но задерживается у самой двери, разворачивается и достает еще один с полки. Дверь в комнату Марка открывается слишком резко, к чему хозяин, должно быть, никогда не привыкнет, оттого резко разворачивается, не скрывая удивленного взгляда. В проеме показывается голова улыбающегося младшего: — Бросай все и пойдем. Марк лишь открывает рот, но не произносит ни слова — композитор целенаправленно сбегает, ведь знает, что вероятнее всего услышит вежливый отказ, потому бессовестно не слушает и уходит, называя это своей «безотказной тактикой» и в который раз улыбается, когда видит немного озадаченного, но все же вышедшего к нему Туана. — Куда мы идем? — Туда, где я мечтал посидеть с самого своего приезда сюда. Они не спеша пробираются к выходу, и Джексон, кажется, даже заботится о том, чтобы их не заметили, оглядываясь по пути, о чем Марк задумывается, но тут же отгоняет мысли прочь. Перед порогом композитор замедляет шаг, разворачивает плед, что все время нес в руках, и накидывает на плечи Марка, сталкиваясь с его удивленным взглядом. Отвечать на него композитор желания не имеет. Местом, куда так давно хотел попасть младший, оказался небольшой сад на заднем дворе дома, в который вела узкая, неприметная тропинка. Джексон не знал, куда она приведет, но искренне, даже немного по-детски обрадовался — сад оказался поистине красивым, достойным того восторга. Он начинался незаметно, с аккуратных кустарников гортензии, уходя вглубь кустами дикой розы, пышных деревьев и беспорядочно рассаженных цветов. Сердце сада было запрятано за углом дома – справа от тропинки стояли мягкие качели с навесом, а прямо напротив — маленький, укрытый кустами миндаля искусственный каменный фонтанчик. — Как красиво, — прошептал композитор, обводя взглядом все вокруг. Марк повернул голову к Джексону и тепло, до морщинок у глаз улыбнулся, видя неподдельный восторг, сверкающий в глазах младшего. Сам он спокойно прошел вперед и сел на качели, плотнее кутаясь в мягкую ткань пледа, наблюдая за младшим. — Марк, здесь так красиво! — Повторяешься, — по-доброму произнес старший. — Да, но… кто занимается этим садом? Мадам Фабиан? — спросил композитор, подходя к фонтанчику, чтобы запустить пальцы в прохладную воду. Марк отрицательно покачал головой: — Нет, это творение мисье Ренарда, — произнес старший, наблюдая, как композитор возвращается и усаживается рядом. — Дядя Аделард хотел небольшой уютный сад, несколько месяцев потратил на поиски архитектора и еще больше на то, чтобы утвердить окончательный вариант проекта. Только вот сам он сюда не приходил уже больше года. Джексон удивился, не в силах понять, как можно игнорировать такую красоту, царящую на территории собственного дома. Место, в котором они сейчас находились, волшебным образом успокаивало. Так, словно сама душа отдыхает от всех тревог и сомнений; сад словно невидимой рукой смахивал остатки уходящего дня и усталость всех месяцев еще там, на тропинке, пуская в свое сердце лишь спокойствие и уют. Вода в фонтанчике неприятно холодила кожу, и Джексон перебирал ее одними кончиками пальцев, замерзая, но отчего-то не смея вынуть руку. В голову внезапно пришла шкодная мысль, которой композитор улыбнулся, а затем бросил краткий взгляд на парня, что сидел на медленно покачивающихся качелях и вглядывался куда-то в небо, словно выискивая среди облаков ответ на вопрос, что давно мучит. Зачерпнув ладошкой холодной воды, младший на секунду задумался о правильности своих действий, но тут же отбросил сомнения прочьи двинулся прямиком к старшему. — Ай, ты с ума сошел! — закричал Марк, ощущая капли колодной воды на лице. Кожа покрывалась мурашками с молниеносной скоростью. Джексон звонко смеялся, усаживаясь рядом, и сильнее кутался в теплый плед. Марк злился редко, но метко — младший впервые видел настолько эмоционального старшего и думал, что не знает о нем совершенно ничего, но и расстраиваться не спешил. Он непременно хочет увидеть все стороны молодого человека, что сидел рядом с ним; композитор осознавал, что времени для этого потребуется так много, что и загадывать не стоит, оттого улыбался еще ярче — каждая минута обещает быть лучше предыдущей в разы. — Обижаешься? Марк сидел спокойно, не поднимая глаз на младшего. Он пальцами перебирал плед, уже не чувствуя злости, но отчего-то ощущая нежелание улыбнуться в ответ — проще простого сказать: «Нет, все в порядке» и завести новую тему для разговора, но ему хотелось быть честным с младшим до конца, пусть даже в пустяковых вопросах. Молодой человек легко поддавался грусти, но крайне редко, отбирая для того самые веские причины. Джексон был одной из таких. — Джексон, — тихо начал старший, нервно перебирая короткие ворсинки пледа. Младший молча смотрел на Марка, слегка подаваясь вперед, словно желая заглянуть тому в глаза. — Ты здесь без малого три недели, но практически все время находишься со мной. Не пойми меня неправильно, мне, правда, приятно, но ведь ты здесь не для этого? Джексон как-то грустно улыбнулся и утвердительно покачал головой, возвращаясь в удобное положение. — Да, мне действительно стоило бы подумать о своей основной задаче. Но мне сложно, правда сложно сфокусироваться на чем-то другом, когда то, что вызывает у меня гораздо больше интереса, всегда рядом. Марк повернул голову к композитору и удивленно, с долей страха и чего-то еще, непонятного им обоим, смотрел прямо в глаза. — Это ни в коем случае не упрек в твою сторону, не подумай, — улыбнулся композитор. — Просто я таков, с самого детства и до сих пор. Все самое важное для меня всегда будет на первом месте, пусть даже конкурирует с музыкой. Джексон поднял глаза на Марка и на мгновение столкнулся с ним взглядом — его глаза блестели, словно в них кто-то рассыпал звездную пыль; младший замолчал, позволив себе утонуть во взгляде напротив совсем ненадолго. Марк, ощутив внезапно устоявшуюся тишину, поспешил отвернуться и сосредоточиться на чем-то другом (на чем угодно). За три недели, проведенные вместе, Джексон понял одну важную деталь — Марк мастак в скрытии эмоций, но про краснеющие ушки, позорно выдающие его смущение, всегда забывал. Немногим позже младший раскроет для себя гораздо больше забавных и милых причуд молодого человека. — Я уверен, что мадам Фабиан в скором времени спросит об моих успехах в написании мелодии для Арлет, и, честно признаться, я впервые нахожусь в таком тупике, — немного грустно, но все с той же теплотой улыбаясь, сказал композитор. — Возьми мою, — тихо промолвил старший, но заложил в голосе уверенность, с которой даже композитор спорить не смог. Марк не сомневался в своем решении, теперь не сомневался. — Ты ведь не шутишь сейчас? — удивился Джексон, ошарашенно глядя на молодого человека рядом. Марк лишь отрицательно покачал головой, а на его лице появилась едва заметная улыбка. — Это… Марк, я понимаю, как для тебя важна эта мелодия, потому даже не смел думать о том, чтобы просить отдать ее мне. И я знать не знаю, как тебя благодарить. — Брось, — Марк развернулся к композитору и поставил локти на колени, подбородком упираясь в сложенные в замок руки. — Я практически уверен, что она была бы рада, если бы ее произведение попало в руки к такому талантливому композитору. — Спасибо, Марк.

***

Сидя вечером в своей комнате, Джексон методично перебирал свои старые записи, вспоминал историю каждой из них и из раза в раз приходил к выводу, что ничего лучше, чем то, что отдал ему Марк, он не найдет. Джексон Ван — выдающийся композитор, впервые познавший тяготы творческого кризиса. Он не мучил его так, как мучит других творческих людей, Джексон знал, откуда чувство берет корни и то, как преодолеть его, но при всем знании лишь улыбался и отрицательно кивал головой. Кризис исчезнет, стоит Джексону уехать из этого дома, разбив границы очерченных сроков. Грустная улыбка несла в себе лишь один смысл — уехать из дома Бейль Джексон еще не готов.