Твои скулы — готика и Нотр-Дам.
— Моя королева. — Карс смиренно присел на одно колено и склонил голову в знак принятия нового облика Серсеи. Эурон, ведший её под руку, хищно улыбался, рассматривая оторопелых стражников. Те поочерёдно сели на колени вслед за жрецом. Жители города, ещё сонные и уже проснувшиеся, робко поглядывали на действие, развернувшееся у храма Утонувшему богу, а затем стали подтягиваться к нему. Серсея возжелала пройти мимо их всех, заглянуть в изумлённые лица каждого и узнать в тех, кто давно кричал ей, шедшей голой по улицам, ругательства, новых преданных подданных. Она ступала мягкой, шёлковой походкой, чувствовала заново этот мир. Голова её держалась прямо, изгибы плеч расправились. Люди провожали её долгими взорами. И это убеждало королеву, что тот лик, какой глядел из купели, подлинный. Она держала руку Эурона тонкими белыми пальцами так, словно боялась его потерять. Отныне она и вправду боялась потерять своего короля и своего бога. Единственного на свете бога, в которого она верила всем сердцем. Всюду она встречала принятие. Даже солнце опаляло её кожу ласковыми поцелуями. Какая-то девочка под речи Карса бросила ей вслед засохшие лепестки цветов, и жители разразились приветственными криками и повторили за дитём. Серсея постаралась запомнить девчонку, чтобы потом отблагодарить или принять её под кров Красного замка в качестве прислужницы, но голова у неё кружилась. Крики, запахи людей, ощущение голода в животе — всё это скручивало её нутро в ком, что трудно распутать. Королева едва чувствовала собственное тело и нехотя волочила ноги за собой, хотя и улыбалась жителям, иной раз смущённо опуская глаза. Она всегда слышала проклятия в свой след. Люди будто забыли всё её прошлое, утопили его. Будто не было никогда Шлюхи, Братовой подстилки, Убийцы короля, Львицы, Света Запада… Будто была только она — Серсея Грейджой, жена Утонувшего бога. Когда Эурон привёл её в опочивальню, Серсея не выдержала. Она притянула его к себе так, что даже он удивился. Усмехнувшись собственному виду, не разрывая поцелуя, король стиснул её талию одной рукой, второй содрал с необычайной лёгкостью платье, висевшее на её фигуре мешком. Почувствовав его солёные губы, холодную руку, шарившую вдоль раскрытой поясницы, Серсея пришла в себя и поняла, что не спит. Сердце отбивало непривычно буйный ритм, как барабаны на кораблях. Бум-бум-бум-бум! Бум-бум-бум-бум! Бум-бум-бум-бум! Эурон покрывал её шею и ключицы влажными отметинами. Она хваталась то за его затылок, то за шею, не желая отпускать ни на миг. Рьяно его руки сжимали ягодицы. В его глазах море пенилось, бурлило, вставало на дыбы. Он был голоден и, бросив её на мягкую перину, вдавил Серсею в набитое пухом покрывало. Она и не знала, что подарила ему взамен прошедшей ночью до сего момента. Царапая ноготками ткань, Серсея чувствовала силу. Её стоны были резкими, громкими настолько, что её мог услышать весь замок. Прежде он не брал её с такой прытью. Прежде она не ворочалась под ним, будто песчаная змея, пойманная чьей-то неаккуратной рукой. И удовольствие приходило долго. Он ушёл на военные учения, подарив мокрый поцелуй в ложбинку поясницы, покинув её на супружеском ложе раздетую догола. Разогретая его поцелуями, она ещё долго лежала одна посередине кровати, между двумя подушками, глядя перед собой усталым взором блестящих зелёных глаз. Эурон оставил ей бледно-голубые синяки — неосторожные метки его пылкой страсти. Серсея нажимала на них, возвращая себя в прошедшие мгновения, медленно спускалась вниз вдоль рёбер, затем плавными круговыми движениями скользила к животу. Кругом горело. Её пальцы двигались не спеша туда, где горело сильнее всего. Как только они миновали пупок, бёдра сами развелись в стороны, и пальцы правой руки, указательный и средний, скользнули в ещё влажное и податливое для ласк лоно. Серсея всхлипнула. Кольцо с изумрудом на среднем пальце слабо огладило её внутри. Остановившись, она помотала головой и прикусила губу. Нет, Эурон был глубже, заполнял её всю, и обращался с нею резче. Серсея откинула голову на подушки и представила короля рядом. Ей хотелось взяться за его плечи, посмотреть в глаза и найти там ответное признание в любви. Вытянув пальцы, она оттёрла их о бедро и поднялась с постели. Собственные руки не приносили того наслаждения, что мог ей дать Эурон. Она решила, что отдастся ему ночью снова. А, может, они не сомкнут очей до рассвета. В зеркале стояла дева гораздо прекраснее, чем Серсея могла представить. Пушистые волосы укрывали тёпло молочные плечи медовым золотом. Свет, проникающий в комнату, играл в них, озаряя края её головы. Она вся сияла. Сосцы, утрачивая нахлынувшее возбуждение, принимали цвет розовых лепестков, как двадцать лет назад. Некий скульптор вытесал её талию, достав её из-под слоя отвисших боков. «Боги, как я красива», — заметила королева, так и не высказав это вслух. Она дотронулась до зеркала, и отражение незамедлительно ответило ей тем же. «Он мой, а я — его, с этого дня и до последнего моего дня», — повторила Серсея в уме фразу, что говорила, стоя у разрушенной септы, но уже с несдерживаемой радостью и согласием. Она налила себе вино и пригласила служанок. Женщины испуганно столпились в комнате, но, только Серсея на них прикрикнула, они сразу наполнили ванну и омыли её, надушили цветочными ароматами, одели. Все новые платья были малы, поэтому она взяла старое, летнее, из бирюзового шёлка с вышитыми птицами. Этот цвет омолодил её ещё сильнее. Потом она пригласила к себе Линель Харло и Яру Грейджой. Эти тоже должны были узреть, насколько велика королевская чета и Утонувший бог. Линель оторопела подобно служанкам, а Яра, удивлённо осмотрев Серсею несколько раз, насмешливо спросила: — У моего дяди волшебный член? — Она криво ухмыльнулась, а стоявшая подле неё Линель опустила стыдливо раскрасневшееся лицо. — Матерь Драконов тоже так умеет? — задрав подбородок, спросила в свою очередь Серсея. — Полагаю, что — нет. — Однако Яра склонилась, как и Линель, и обе пробормотали «Моя королева». Она позволила Лине расчёсывать и заплетать себе волосы. В комнату вносили подносы с завтраком: чаем, сыром, оливками, хрустящими булочками с мёдом и маслом. Серсея любезно разговаривала с женщинами, видя в каждой из них подобие своих детей. Они были под её кровом, беззащитные и маленькие. Они верили в её доброту, и Серсея отвечала им этим добром, беспокоясь о положении Яры и расспрашивая о муже Линель. Лина была не глупа, видя достоинства нового супруга, но ещё слабо понимала, любит ли его или вышла за него, исполняя долг перед королём. Кажется, муж успел отдать ей часть себя до похода на Драконий Камень. Их разговоры нарушил отчаянный стук в дверь. Серсея поднялась, чтобы встретить неожиданного гостя. Дверь раскрылась, и внутрь зашёл Квиберн. Он был взволнован и, увидев её, невольно бросил на пол склянки, которые нёс. Некое лекарство покатилось по ковру к ногам королевы, наполняя своим травяным запахом покои. Она улыбнулась, когда Квиберн, путаясь в мантии, подполз к её ногам вслед за брошенным лекарством. Её милый десница. Её самый преданный человек стал ещё преданнее. Его губы беспомощно тряслись, а в глазах стояли слёзы. Она подала ему руку для поцелуя, но Квиберн уткнулся в неё губами, орошая тихими слезами кожу. Серсея провела рукой по его седым волосам. Она знала, как и тогда, когда он навестил её после нескольких дней одиночества и горя от смерти Джейме, что десница явился не просто так, а с новостями. — Вы пришли о чём-то рассказать? — ласковым материнским тоном, на какой она не была способна уже давно, спросила Серсея, поднимая за руки Квиберна. Он сморгнул слёзы и кивнул. — Оставьте нас, — бросил он внезапно грубо двум женщинам. Яра неуверенно осмотрела десницу, но Серсея кивнула ей — не было ещё в мире человека, которому она могла бы доверять больше, чем Квиберну. Он проследил, чтобы девушки скрылись в коридоре и осторожно ввёл в комнату ещё одного гостя. — Лорд-командующий должен вам кое-что сообщить, — Квиберн загадочно отступил, предоставляя место вошедшему Теону Грейджою. Морские глаза молодого человека, такие же, как и у Эурона, боязливо поглядели на неё. Благодаря Яре, Серсея знала, что с ним произошло. Он тоже заменил ей ребёнка. — Я… я должен был сообщить сначала королю… — промямлил невнятно он. — Успокойтесь, — попросила его Серсея. — Король считает меня равной, и я имею право знать то, что предназначается знать ему. — Ваш брат, Моя королева… — Теон опустил взор, пытаясь совладать с собой. Серсея подумала о Тирионе. Неужто карлик отважился что-то предпринять? — Сир Джейме Ланнистер… — Теон вновь поднял пугливый взор, — мы поймали его у ворот Королевской Гавани. Нет. Этого не могло произойти. Не сейчас. Она залилась краской наступившего гнева и едва удержалась от пощёчины этому человеку, посмевшему тревожить былое, лежащее теперь на дне. — Джейме мёртв, он пал под Винтерфеллом, так мне сказал Джон Сноу! — рыкнула она. — Я прикажу отрубить вам голову за эту ложь. — Но тут Квиберн взял её за руки: — Моя королева, прошу вас не сердиться. Теон Грейджой знает в лицо сира Джейме. Он был в Винтерфелле, когда вы с королём Робертом приезжали погостить у Эддарда Старка, и видел вашего брата. — Она забрала свои руки и сжала кулаки, однако приказала ввести Джейме Ланнистера сейчас же, иначе расправится со всеми ними. Квиберн послушно удалился. Серсея позвала Гору для надёжности и уселась в кресло. Она ждала любого проходимца, который представлялся её братом, и Гора уже держал наготове клинок, чтобы без лишних разговоров отсечь лжецу голову. Он недобро поглядывал на Теона. Когда стража в чёрных плащах ввела в опочивальню человека в плаще, Серсея обхватила левой рукой подлокотник и впилась в него ногтями. Стражники содрали с него капюшон, как сдирал недавно Эурон платье с неё. Серсея ахнула. В груди кольнуло, словно внутри засел наконечник стрелы. На мгновение она утратила способность говорить, и тело растеряло силу. Перед ней, связанный верёвкой, стоял Джейме, глядя вперёд немигающим взором, полным немой боли и тихой, ещё зарождавшейся радости от возвращения. Золотые волосы лишились золота, их припорошило снегом. Он похудел, точно снова побывал в плену. И опять без руки. На этот раз - без золотой. Он, несмотря на окружающих его стражников, Квиберна и Гору, попытался пробраться ближе к ней, но кто-то в чёрном плаще неласково схватил его за плечо. Джейме дёрнул руками вниз: — Здравствуй, — холодно сказал он. От этого холода сердце её едва не раскололось надвое. Серсея вспомнила, что он бросил её, отдал свой меч Северу, а теперь вернулся, как ни в чём не бывало. Она вспомнила, почему вышла замуж за Эурона, почему была вынуждена утонуть и воскреснуть, и гранитные ступени, которые королева возводила к Эурону, ощутили потрясение. — Здравствуй, — бесстрастно выговорила королева. Лукаво ухмыльнувшись, она спросила: — Победили белых ходоков? — Она верна Эурону, и пусть стражники в том не сомневаются. — Вы с Тирионом всегда боялись чудовищ. Драконов, белых ходоков… — А ты предпочитаешь выходить за них замуж? — в отместку Джейме вогнал стрелу в её сердце глубже. Серсея лениво переменила позу. — Мне сообщили, что мой брат Джейме славно сражался у Винтерфелла и погиб, — она перестала улыбаться. Неужели он не видел, какая она стала с Эуроном? — Да, и сражался за тебя. А ты, видно, горевала настолько, что незамедлительно вышла замуж за Эурона Грейджоя, человека, у которого нет ни чести, ни совести, ни уважения к женщинам! Так ли хороши его руки? — Не смей так говорить о моём муже. — Кресло казалось ей неудобным, хотя недавно она весело щебетала в нём с Ярой и Линель. — Ты прибыл с чужой стороны, и я не доверяю тебе. — У меня болезненное отвращение к безумным королям… — Джейме выглядел безумцем сам. Его зелёные очи метали искры. — Тогда отчего Эйегон Таргариен ещё жив? — выпалила Серсея. Джейме скривил губы: — Формально королём является не он. Серсея, шлёпнув ладонями по подлокотникам, встала и подошла к Теону Грейджою: — Лорд-командующий, определите сира Джейме Ланнистера в пустые покои, но не выпускайте его оттуда. А если он каким-то образом попытается повредить королю Эурону или его людям, расправьтесь с ним, не спрашивая дозволения, ни у меня, ни у короля Эурона. Следите за тем, не пускает ли он писем, не передаёт ли какие-либо слухи служанкам и слугам. — Джейме округлил глаза и, выходя, кричал: — Я — твоя кровь! Я люблю тебя! Я явился, чтобы спасти тебя. — Она проводила его тусклым взглядом. Она уже доказала свою преданность королю и докажет ещё раз, если потребуется, но Джейме мог им понадобиться в войне против Таргариенов. Его стоило убедить, что Эурон лучше Эйегона.***
Горольд Гудбразер прибыл на Харло с оставшимися на Большом Вике сорока кораблями, двенадцатью дочерьми, двумя сыновьями, супругой и мейстером. Они наполнили Десять Башен завидным шумом и весельем. Лорду Родрику волей неволей пришлось собирать пир и потчевать гостей, каких бы огромных масштабов они ни были, вместо идущей полным ходом подготовки к прибытию на остров короля Эйегона Таргариена. Солнце закатывалось за мрачный горизонт. Со стороны Пайка шли тяжёлые облака, похожие на раздутые паруса. Лорд Родрик, стоя у берега, подумал, что это вражеские ладьи. Не хватало на этом темном поле только алого трехглавого дракона. От грузных дум лорда Харло отвлёк заботливо Горольд Гудбразер. Он, несмотря на показное веселие, тоже был задумчив и говорил мало. Поправив за ухо треплющиеся на ветру белые густые пряди, он хмуро осмотрел раскачивающиеся у гавани остатки флота Харло. У Родрика осталось всего тридцать кораблей, не считая хозяйской «Морской песни». Отсюда ему слабо виднелись чёрные левиафаны Волмарков, десять кровавых петель Майров и рука Штормового бога Кеннингов с Харлоу. Вот-вот они отправятся кто в разведку, кто в тень острова, кто закроет надутые паруса и останется для отвода глаз здесь. Остальные покорно ушли вслед за Эуроном. Насколько он знал, у короля Эйегона стараниями Эурона осталось немного. Кажется, и двадцати не наберётся. Но кто его знает — прошло так много времени, и король наверняка выстроил себе ещё. Вдобавок, он мог не бояться флота лорда Родрика с драконами. Лорд Горольд оценил орудия, дал совет по поводу расстановки кораблей и вдруг проговорил тихим медовым голосом, каким до сих пор завлекал милых девушек: — Орудия, что прислал Эурон, добрые. Но на всякий случай я могу дать тебе ещё половину своих кораблей. Говорил он всегда тихо, однако подчинённые и дети с супругой не решались когда-то его ослушаться. Для своих лет он обладал бычьим здоровьем, весьма неплохо управлял мечом и людьми. На палубе корабля он чувствовал себя вольготно. Родрик тактично отказался. — Твои корабли понадобятся тебе у Кастерли Рок, — сказал он. — Баня готова, милорд, — доложил паж, подкравшись сзади, и лорд Родрик улыбнулся насилу, провожая гостя в бани. Он сам надеялся найти покой души в теплом паре. Парилка показалась чересчур горячей. Струящийся по телу пот раздражал. А Горольд Гудбразер молчал. Лорд Родрик оглядел его, не вынося тишины, и сказал первым: — Слышал, твой Грейдон ведёт людей Ланнистеров в Кастерли Рок. — Ведёт, — вздохнул Гудбразер, рассаживаясь на скамье. — Рановато ему ещё. Но Эурон прав — молодые должны командовать. Иначе где и когда они этому научатся? Мы сами ходили в походы раньше. Лорд Родрик запрокинул голову. Волосы от влаги стали тяжелее. Он вспомнил своих сыновей, погибших при первом восстании Бейлона Грейджоя. Слёзы по ним он выплакал, но ему стало совестно, что он совсем не помнит родных лиц. Они были чуть старше Грейдона, красивы и умны, а главное — молоды и горячи разумом. Вместо них в воспоминаниях появился Рик. Было бы отрадно видеть его сейчас, на Харло. Лорд Родрик принял бы его, как сына, и плевать, что он совершенно не имеет его крови. Рик бы балагурил с гостями, веселил дочек Горольда, заботился о постелях и о подготовке к приезду короля Эйегона. Но лучше, чтобы Рика миновало это. Рика и Харраса. Пусть их минует гнев враждебного короля. — Грейдон хороший воин. Харрас говорил, что он сызмальства тянется к битвам, — отозвался Родрик спустя время. Горольд поворчал про себя. — К битвам! — внезапно хохотнул он. — Мой мальчик разбойник, и я боюсь, как бы в гуще наших железян он окончательно не одичал. По детству водился со всякими недомерками. Сердце у него железное, а кровь солёная, как сушёная рыбёшка. Опасаюсь, как бы он чего не выкинул под стать ему. — Он говорил ещё долго о сыне, и было видно, что как бы он ни презирал его разбойничьи замашки, Горольд любил первого сына. Грейдон не был старшим. Он появился на свет первым среди трёх близнецов лорда Горольда, и тем двум старик Гудбразер давал меньше воли, чем первому. — Я слыхал, твой сын, навязанный Эуроном, покоряет Лунные горы да Орлиное Гнездо. — От этих слов лорд Родрик очнулся. — Так мои оповестители пишут. По приказу Эурона Рик направился в Орлиное Гнездо. — Там же Санса Старк и лорды Долины, — внезапно резко бросил Родрик. Верно, Эурон послал его на гибель. Последнего сына. Но у лорда Родрика были заботы крупнее. Он когда-то надеялся, что Рик поможет им объединиться с Таргариенами. Таргариены оказались черствее их огнедышащих ящериц. Они поклялись сжечь остров Харло, если он им не присягнет. — Рик сделает, что надо, я уверен, — выговорил лорд Родрик сквозь зубы. Серые проницательные глаза лорда Горольда осмотрели его. — Поплыли со мной на Утёс, — предложил он, стиснув плечо лорда Родрика. — Заманишь Таргариена в ловушку. — Нет, — отрезал лорд Родрик. Это были его родные острова. Он любил каждую травинку здесь, каждого жителя, свои Десять Башен, выстроенные мудрым прадедом. Пусть все называли его презрительно Чтецом, меч в руках он держать умел и командовать кораблями, и память об отце он не опозорит, отступив по-крысиному в тень. Харрас прав — Харло не бегут и не прячутся, Харло — это коса, сверкающая в ночи, это грозное оружие, могущее совладать с конницей и рыцарями. — Только добродетель удержит моё лезвие, — напрягши кулаки, сказал Родрик Харло. — И если король Эйегон добродетелен, я не обнажу лезвия. Горольд согласился с его доводами и на рассвете отправился с десятком кораблей, оставив тридцать на Харло. — Я буду ждать тебя в Кастерли Рок, а когда приедешь, натоплю баню, посидим вместе и выпьем вина из погребов ланнистерского замка, — сказал Горольд напоследок, обняв его.***
Эйегон неторопливо проходил ряды своего воинства, расположившиеся вдоль берега Камнегонки на несколько добрых лиг. Дотракийцы сурово кланялись ему или кричали вслед что-то на своём языке, и он разбирал исключительно по тону, что крики приветственные. Риверран был ещё рядом и, обернувшись, Эйегон увидел гуляющую по стене с сиром Джорахом и Миссандеей Дейенерис. Заметив его, она улыбнулась, и Эйегон улыбнулся в ответ. Солнце освещало её светлые волосы, заплетённые в тугую косу, отчего Дени казалась ему солнцем. Она отвлеклась на прибежавшего к ней Призрака. Эйегон, сохранив память об её улыбке, тронул коня. Так благостно улыбалась она исключительно ему. И не хотелось отдаляться из замка. На губах засел запах её тела, вкус её губ. Когда он был с ней, Эйегон забывал о всяком кровном родстве, что связывало их, но потом, всё отдаляясь и отдаляясь, он вспоминал, что Дени его родная тётя, понёсшая от него дитя. Мысли угнетали его, если он не был занят делом. Такой же гнёт он испытывал, когда был с Игритт, но сейчас никто не осуждал его. Гордые северяне его поддерживали. Дотракийцы объявили себя его кровными всадниками. Одичалые тащились за ним, а теперь ещё и жители Речных земель, в Орлином Гнезде ему служили рыцари Долины. И Дени каждый день убеждала его, что нет ничего правильнее их брака и их любви. Но он чувствовал, что дотракийцы шли за ним, потому что его любила Дени, а северяне шли за ней, потому что Эйегон любил её. Если они хоть раз разругаются, в войске тоже настанет разлад. Поэтому Эйегон старался лелеять жену. В Шепчущем лесу, где его брат Робб Старк когда-то разбил Джейме Ланнистера, тюкали топоры и падали деревья. Им нужны были осадные орудия и корабли. Варис сообщил, что лорд Родрик Харло созвал знамёна, ожидая их прибытия, а лорд Горольд Гудбразер ведёт людей в Кастерли Рок. Они мечтали окружить Эурона, а Эурон медленно окружал их. Но Эйегон знал — король железнорождённых драться на поле не станет. Грейджои сильны только в море, поэтому их король не выходит за пределы Черноводного залива, а ждёт. Эйегон намеревался построить корабли на деньги из Железного Банка, чтобы выманить Эурона из Красного замка и взять Королевскую Гавань без больших потерь. Он не забывал и о Золотых Мечах. Это грозное войско. Недавно птицы принесли письмо от Сансы, что она взяла в плен сына лорда Родрика Харло. Варис сказал, что детей у Чтеца нет, но этот человек, кем бы он ни был, важен и мог бы послужить им хорошим информатором. Хотя Давос Сиворт сомневался, что Эурон отправил столь важную персону прямо в когти рыцарей Долины. Давос был теперь десницей, и всегда находился рядом. Ответственность тяжёлым грузом легла на его плечи. Он проверял оружейные, обмундирование, вёл учения, давал советы, считал провизию и казну, предлагал тактику дальнейших действий и не высыпался. Под глазами темнели круги. Его донимали все: король с королевой, северяне, дотракийцы, речные жители, Варис, сир Джорах… все. Однако он не жаловался. — Ваша милость, — десница обратился к нему неожиданно. — Корабли скоро будут готовы к отправлению на Харло. Эйегон остановил своего коня и пристально посмотрел на Давоса. — Лорд Давос. — Корона сдавливала его голову и леденела часто неоправданно. — Мы должны убедить лорда Харло склонить колена. Варис говорил, что его могли запугать. — Человек, который сзывает знамёна, чтобы встретить нас, боится только нас. Ему известно о драконах. Но он не прячется в замке и не поджимает хвоста. Этот человек верит в свою силу. Нужно будет пустить несколько кораблей в разведку перед Железными Островами и островом Харло. С его кораблями следует быть осторожными. Мы не знаем, сколько их осталось у него, ведь большинство ушли с Эуроном Грейджоем. Эйегон помотал головой. Корону хотелось сбросить. — Я не хочу вступать с ним в бой. Он должен понять, что лучше перейти на нашу сторону, что с нами у него больше преимуществ. — А Эйегон и не знал, какие это преимущества. Не быть сожженным в пламени дракона? Так поступал Эйегон Завоеватель, но Эйегон не хотел следовать его примеру. — Железнорождённые лорды похожи на вожаков вольного народа, — внезапно сказал лорд Давос. — Вы сумели перевести на свою сторону одичалых, но Родрик Чтец ещё и лорд. Вы перевели на свою сторону и лордов Долины, и лордов Севера. Значит, у нас получится перевести и лорда Родрика Харло.***
— Это не колдовство, десница, это вера, — говорил Карс, задувая свечи в храме. Внутри было прохладно и пахло солью. Квиберн в меховом плаще ступал за жрецом. — Не боги создают людей, а люди — богов. Мы обладаем истинной силой. В этой воде, — он указал обветренной ладонью на блестящую морскую воду в купели, — нет ничего, кроме соли и других мелких песчинок, какие есть в каждом море. Мокроголовый искажал нашу веру. Он следовал Старому закону. Для него наш бог был единым, не нуждался в жене, но мужское существо всегда ищет женское. Без него оно не цельно. — Почему тогда король не обрёл молодость? — тихо поинтересовался Квиберн, будто маленький мальчик у отца. Он заворожено наблюдал за действиями Карса, как не наблюдал за действиями ни одного септона. Отвращение к Его Воробейшеству отбило любую тягу Квиберна к верам и религиям, но Карс не заставлял его или королеву верить, каяться. Карс наблюдал издалека и изредка направлял веру в нужное русло, когда у других не доставало сил. Ему Квиберн доверял беседовать с пташками. Карс не отнимал их у него, не делал из них новых жрецов и одаривал десницу удивительным почтением. Жрец загадочно улыбнулся, поднося к губам очередную свечу. — Любовь мужчины питает женщину и делает её красивой для всех и, в частности для него. Мокроголовый в своих россказнях окружал Утонувшего бога бесчисленным количеством наложниц, но его любимый бог оставался одиноким. Потому что мужчине нужна одна истинная жена. — Он задул свечу. — А искренняя любовь женщины наделяет мужчину нечеловеческой силой. Она любит, а он побеждает. Квиберн поднял голову, глядя на картину, расписанную на потолке. Он всю свою жизнь был холоден к чудесам любви. Он предпочитал слушать голову, нежели сердце. Неужто эта любовь способна уничтожить дракона? Десница чувствовал нутром, что в этом месте было что-то помимо любви. Храм Утонувшему богу соорудили на пепле Тиреллов, а Утонувший бог жаден до кровавых жертв. Если Карс расскажет эту сказочку жителям Королевской Гавани, то все они поверят и благодарно передадут её из уст в уста по всему Вестеросу, которому сейчас добрых сказок не хватает. — Вы поражаете меня своими рассуждениями, — сказал Квиберн. — Я проповедовал на Харло и многое почерпнул из книг лорда Родрика Чтеца, — серьёзно заявил Карс. — Да, но откуда королю Эурону стало о том известно? — спросил Квиберн. Ему показалось, что часть свечей на передних рядах шевельнулась, хотя к ним никто не подходил, да и ветра внутри помещения не было. На это Карс пожал плечами и спустился на ступень ниже, к следующему ряду свечей. — Король Эурон где только ни был. Быть может, ему известно гораздо больше, чем книгам в библиотеке лорда Родрика Харло, — усмехнулся жрец. Свечи дрогнули по кругу. Карс остановился. Они с Квиберном переглянулись. Пламя взвилось вверх и опустилось, почти погасло, вновь вздыбилось. Шёпот женским голосом пронёсся по периметру храма, отразился от стен и вернулся в середину. Квиберн по взгляду жреца понял, что не только ему это кажется. Он слышал слова на валирийском. Он знал, что это валирийский, но не мог перевести. Море в купели дрогнуло. Мелкие волны ударялись о каменную гладь стенок купели и падали, не доходя до бортиков, покрытых плиткой. — Надо выходить отсюда, — сказал Карс, и стены эхом повторили его слова. — Вот это уже колдовство, десница. — Он стиснул зубы, доставая кинжал из ножен. Этим же кинжалом он пронзил брюхо Мокроголового, а Квиберн после напитал то брюхо ядом. Пока они дошли до ворот, свечи стремительно потухли одна за другой, а потом опять загорелись и начали падать. Карс вывел его вперёд, на улицу. Перед храмом стражники в чёрных плащах сладко дремали, подложив под щёки руки. Квиберн переступил через одного из них. Здесь валирийский звучал громче. Теперь это был не шёпот, а песня, нежная и приятная, похожая на колыбельную. Но на него она странно не действовала. Он только забылся и не мог позвать на помощь. Впереди стояла женщина в красном одеянии. Воздев руки к небу, она пела песню. На её шее горели бордовые камни. Квиберн попятился назад. Нога случайно задела одного из лежащих солдат, и он упал. Боль обожгла поясницу. Квиберн оглянулся на храм, почувствовав холодок, исходящий от молчаливого строения. По стенам ползли тени. Они походили на длинные звериные когти. — Красная жрица Владыки Света, — объявил Карс, направляя остриё кинжала в сторону женщины. Она, казалось, не слышала его вовсе, продолжая безумную песню. — Уходи отсюда, ведьма. Пока она пела, Карс отважился приблизиться к ней, и женщина тут же проснулась. Когтистые теневые лапы отступили от храма и стиснули его горло. — Уходи, десница, — прохрипел жрец. Но Квиберн оставался на месте. — Я сожгу этот храм тьмы, чего бы мне это не стоило, жрец, — сказала женщина. В её глазах пылал огонь. — Твой бог силён, но мой сильнее. — Карс пыхтел в руках тьмы. — Твой бог состоит из воды, соли и останков рыб, а мой — вездесущее пламя, дарующее жизнь и охраняющее жизнь. Умри, недостойный. Карс ухватился было за руки, что сдерживали его горло, только хвататься было не за что. Тень невесома и неосязаема. Квиберн поднял меч одного из стражников и побежал с ним на красную жрицу. Чёрные руки отпустили Карса и захватили его. Карс взял свой кинжал и бросил красной женщине его в руку.