***
Хэ Тянь, ты домой? Хэ Тянь, не хочешь перекусить вместе? В кондитерской за углом такие сладости! Хэ Тянь, дашь сфотографировать конспект? А какое твоё любимое животное? Ты так здорово играл сегодня на физкультуре! Научишь меня бросать тоже? Вереница девчонок тянулась за ним как хвост бумажного дракона на фестивале. В конце каждого дня. После каждого урока. На уроке. На улице. Везде. Всю жизнь. И, на самом деле, его нисколько это не тяготит. Быть вежливым, дружелюбным и учтивым для Хэ Тяня — как дышать. Общение с окружающими людьми никогда не было для него проблемой. В какой-то стране говорят: язык мал, но может свернуть горы. Отец его тоже всегда что-то похожее говорил. Будь спокоен, вежлив и всегда умей договориться с кем угодно. И, конечно, помни, что всё держится на личной выгоде. Постоянное внимание, восхищение и вседозволенность — любимые игрушки его эго, но то чувство лёгкости в груди, когда в школе его догоняет Чао и разгоняет весь этот цирк, к чертям собачьим, Хэ Тянь тоже знает хорошо. — Вечером пиво идём пить? — Чао, как всегда, в хорошем настроении. Весь такой лёгкий и счастливый, похожий на воробья, — Завтра выходной, ты ж помнишь? — Да, но не вечером, — Хэ Тянь достаёт сигарету и зажимает между губами, чуть шепелявит, — Позже. У меня дела. Они не спеша идут в сторону школьных ворот. Чао отмахивается от проходящих мимо девчонок. Давайте, проходите уже, болтушки. Хэ Тянь занят. У выхода стоят два каких-то парня, на которых Чао смотрит со всем скептицизмом, который находится под рукой. Изламывает брови над недоверчиво выпученными глазами. Незаметно толкает Хэ Тяня локтем — чё это за гопники? Хэ Тянь медленно выпускает сигаретный дым через приоткрытый рот, лениво переводит взгляд сначала на долговязого тощего пацана, потом на стоящего рядом Рыжего, который напоминает покоцаного зверя. Сталкивается с ним взглядом (хотя лучше бы не). Усмехается его недовольной роже про себя. Потом смотрит, уже на Чао, медленно моргает, мол, нормально всё. Просто стоят какие-то перцы. Отдыхают пацаны. — Позже? Ночью что ли? — расстроенно тянет Чао, шутливо надувая губы. Потом резко меняется, с улыбкой глядя на друга, — А что это за дела у тебя такие? Свиданка? Смотрит лисьим взглядом, пытается закинуть руку на плечо Хэ Тяню, который выше него головы на полторы — получается простое похлопывание. — Да нет, — просто пожимает плечами Хэ Тянь, — уборщица должна прийти. — Наберёшь. Они доходят до автобусной остановки, и тут Чао спохватывается: — А принцесса Цзянь И со своим друганом присоединятся? Хэ Тянь закатывает глаза. Ну сколько можно? — Да, наверное.***
— Только давай в этот раз быстро, — говорит непривычно громко. Уже тише добавляет, почти нехотя шевеля своими высокомерными губами: — Ко мне друзья скоро придут. Рыжему это, конечно, до пизды. Своим тёлкам так говорить будешь, мудак. — Мне похуй. Как закончу, так закончу, — бросает кеды у порога, проходит на кухню, откуда послышался блядский голос. Бросает рюкзак поближе к дверному проёму, — Если чё-то не нравится, пусть тебе твои друзья уборку делают. Если чё-то не нравится — позови всех этих девок, что вьются вокруг тебя в школе. Уберут в квартире, отсосут, дадут себя трахнуть. Всё за бесплатно и без напряга. Без дерьма в свой адрес. Без раздражения и вечно недовольного ебала, так ещё и хоть каждый день. Нет Рыжего — нет проблем. — Малыш Мо, давай поступим так, — Хэ Тянь порхает своими длинными пальцами по плоским кнопкам начищенной кофеварки. — Ты ускоряешься, а я плачу двойную стоимость. Голос исходится спокойствием и дружелюбием. Насколько эти эмоции в голосе подлинны — Рыжий без понятия. Ему похуй. Если побыстрее, но за двойную цену — без пизды. Рыжий может. Он молча смотрит в спину Хэ Тяня, скрестив руки на груди. Ждёт. А Хэ Тянь будто чувствует. Беззлобно усмехается, показывает рукой в сторону прихожей: — Конверт на тумбочке. — Супер. Рыжий идёт в прихожую. Пересчитывает деньги, убирает во внутренний карман мастёрки. Снимает её, берётся за уборку. Прибраться побыстрее и свалить даже лучше — он терпеть не может торчать в этой квартире. Особенно, когда Хэ Тянь здесь. Рыжий убирается здесь уже месяц. Стабильно, раз в неделю. И обычно Хэ Тянь в это время не дома. Шляется по своим дорогим бутикам, или там, салонам, или куда ещё ходят богатенькие мальчики типа него. Рыжий не знает. Да и ему до пизды, если честно. Он драил его квартиру только потому, что Хэ Тянь отваливал за это такую сумму, что хватало на то, чтобы разом оплатить коммунальные услуги, а не по частям, как обычно. Заплатить за Интернет и прочую дребедень. Главное: мать не напрягалась и не брала двойную смену. Они почти раздали долги соседям и дружкам его отца. Жизнь почти перестала идти по пизде. За исключением того, что ему слишком часто приходилось контактировать с Хэ Тянем. Рыжий не переносил таких, как он. Он не переносил его. Не переваривал. Не мог нормально дышать, ходить, думать, когда он рядом. Высокомерный ублюдок с придурью в башке. Конечно же, несомненно, блять, уверенный в том, что ему всё дозволено. Всё по щелчку пальцев. Так, к сведению — Рыжий не состоит в сраном фан-клубе, посвящённом таким, как Хэ Тянь, и тот факт, что он драит его студию, похожую на императорский дворец, этого никак не умаляет. — Ну ты и гандон... — во рту перекатывается сладкая, тягучая слюна, с хорошо знакомым Рыжему металлическим привкусом. Побелевшие пальцы, аккуратные и тонкие, тянут вверх ворот его мастёрки, припечатывая к металлической сетке. Тёмные глаза смотрят серьёзно и внимательно, будто разбирая перекошенное яростью лицо на пазл. — Съебись, пока и тебе не прилетело. А Хэ Тянь всё так же молчит. Сжимает ткань, напряжённо дышит носом, от чего аккуратные ноздри слегка раздуваются. — Это не твоё дело, понял? — опять бычит Рыжий, замахивается. Но ударить в таком положении, оказывается, очень непросто. — Замолчи, — Хэ Тянь выглядит почти пугающе. В его голосе — что-то, что реально заставляет Рыжего заткнуться. Молча пережевать во рту злость и скривиться, — Ты что творишь? Вокруг какая-то беготня, девчачьи причитания, шёпот, возмущения. Клокотание кнопок на мобильниках и ногтей по сенсору. Школьная педовка Цзянь И ввязался в драку, а отхватил его верный гончий пёс. Словил коматоз и теперь подыхает. Ахуеть новости. И вокруг истеричное: позовите врача! Позовите директора! Позовите полицию! Бля, позовите кого-то, кто выстрелит Рыжему в висок. Или отрубит. Но только, блять, не этого. Не этого облизанного манекена, срущего деньгами. С бровями идеальной формы. Выщипывает он их, что ли? Рыжий не то что не удивился бы этому, но и не усомнился бы ни на секунду. Он подавил истерический смешок: — Чё прилип, блять? — плюясь ядом в лицо Хэ Тяня. И вдруг он снова чувствует, как рот переполняется сладковатой жидкостью, которой становится так много, что её выталкивает сквозь плотно сжатые зубы. Несколько тонких дорожек, щекоча, начинают нестись по подбородку. Ему не больно, Рыжий почти ржёт. Ему реально смешно. В их шайке, наверное, так принято. Обсосок за обсоска. Элитные продажные шкуры друг за друга. Хэ Тянь на него смотрит со стальной, молчаливой яростью. Чуть ли не с отвращением. О, да. — Как же... Как же ты, — хрипит Рыжий, — До этого опустился? Гадко усмехается, обнажая побагровевшие зубы. — Не страшно ручки замарать о такого, как я? И добавляет с задушенной злобой в лице, голосе, взгляде, от которой в глазах Хэ Тяня что-то меняется, проносится тенью: — Ёбаный мажор. Как же я ненавижу таких, как ты. Рыжий, наконец, заканчивает с ванной, выползает, с грохотом бросая тряпки и прочее барахло в нижний ящик шкафа в прихожей. Хрустит шеей, раздражённо выдыхает. Всё, блять. Домой. Валим скорее. Хлопает по карманам, проверяя ключи и мобильник, крутится вокруг себя, рыщет взглядом в поисках рюкзака. Чё-ё-ёрт. Конечно же, рюкзак валяется на кухне. Конечно же, блять. Поближе к Хэ Тяню и его долбанутым друзьям. Таким же избалованным и мерзким, и чей смазливый пиздёж было слышно даже через рок, разрывающийся в наушниках крошечного MP3-плеера. Рыжий несколько раз щёлкнул на кнопку увеличения громкости и продолжил драить зеркало. Шевелил губами слова песни, зло думая о том, что звук нихера не прибавился. Ему просто больше некуда было прибавляться. К его грёбаному счастью, рюкзак валяется с краю, недалеко от арки, ведущей в основную комнату — только протяни руку. Рыжий и тянет. — Хэ Тянь! У тебя восхитительная квартира! От внезапно настигшего знакомого голоса он слегка вздрагивает. Перед глазами всплывает смазливое лицо Цзянь И, который трясёт своего дружка с пробитой черепушкой, мечет в Рыжего озлобленные взгляды, гладит намокшие от крови волосы на затылке. За дверью звуки какой-то гламурной возни. Непонятный шорох, затем лёгкий скрип паркета. — И траходром знатный! Чжань СиСи, иди сюда! Рыжий присаживается на корточки и аккуратно, миллиметр за миллиметром, продолжает тянуть на себя рюкзак за потрёпанную лямку, думает: вот блять, значит эта белобрысая шалашовка тут со своим контуженным псом. — Эй, Цзянь И, — насмешливо зовёт Хэ Тянь, — Не выражайся как уличное отребье. Кажется, Чжань не в восторге от этого. Голос Хэ Тяня кувырками долетает до барабанных перепонок Рыжего. Оседает пеплом где-то под коркой. Такое чувство, будто этот мудак мурлычет эти слова ему на ухо, слишком уж выразительно они прозвучали. Не выражайся как уличное отребье. Ох, блять, правда? Он на мгновение перестаёт тащить рюкзак, его накрывает. Иди ты нахуй. Идинахуйидинахуйидинахуй. Таких как Рыжий обычно обходят стороной. Шарахаются на улице, когда он идёт, изгвазданный в грязи, с разбитой рожей. От таких, как он, родители просят держаться подальше и стыдят учителя. И уж точно никому не приходит в голову докопаться до него или сверлить его лицо заёбистым взглядом. Об этом не забываешь почти никогда, перекатываешь под языком, как горький леденец от кашля. Но почему в те моменты, когда Рыжий слышит, как это произносят вслух, в груди поднимается такой хаос? На мгновение всё стихает. А потом: — Малыш Мо, хватит там торчать. Не стесняйся, входи. Рыжий чуть не подлетел на месте, наконец, прижимая к себе рюкзак. Вот же сука, вот же блять! Он замирает на несколько секунд, затем поднимается на ватных ногах. Бежать? Тупо. Хотя… Додумать он не успевает — перед ним появляется Хэ Тянь, на мгновение загораживая проём. Как будто, чтобы удостовериться, что Рыжий действительно здесь. Затем отплывает в сторону, оставляя после себя струйку серебристого дыма. Солнце, светящее в стеклянную стену студии, слишком внезапно влетает Рыжему в лицо, от чего он щурится, прикрывая лицо рукой. Второй прижимает к себе рюкзак. Не видит ничего, кроме почти белоснежных пятен и серо-бежевых очертаний Ханчжоу. И думает только о том, что мастёрка, завязанная рукавами на бёдрах, начинает сползать. — Эй, это же тот Рыжий! — орёт Цзянь И, — Какого хера, Хэ Тянь!? Рыжий тоже хотел бы знать, реально. А просто развернуться и свалить — ещё сильнее. Перед глазами, наконец, фокусируется картинка: Цзянь И опирается коленом на диван, развернувшись в сторону Рыжего. Сжимает пальцами спинку дивана и сверлит, сверлит, сверлит его примороженное лицо возмущённым взглядом светлых глаз. Кажется, у него шок. — Он же чуть не убил Чжаня СиСи! Или ты пригласил его сюда, чтобы мы ему снова все яйца отбили? Как же трещит его голос, господи. — Только попробуй, сука! — рёв Рыжего подбрасывает комнату, роняя со смачным грохотом, — Своих, бля, не досчитаешься, понял? И с наслаждением: — Если они у тебя вообще есть, конечно же. Хэ Тянь молчит. Слушает, скрестив руки на груди. Развалился на своём огромном диване в такой позе, будто весь этот театр с элементами водевиля заказали и притащили специально для того, чтобы разбавить до смерти скучные и пресные дни Его Охуенности. Кто бы сомневался. Конечно же. Рыжий кривится. — Не уверен, что они у тебя есть, — продолжает он, бросая почти любвеобильный взгляд в сторону придурка-Цзяня. Атакует янтарными глазами, которые на солнце кажутся кошачьими, — иначе башка твоего ёбыря была бы целее. Тишина. Секунда. Две, три. Крик. Прыжок. Чжань — из-под земли он, что-ли, сука, вырос? — с силой отталкивает Рыжего плечом, ловит взбешённого Цзянь И, пытается оттащить в другой конец студии, сначала только грозно сопя. Затем, после того, как Цзянь продолжает орать, Чжамао явно сатанеет. Заламывает ему руки. Чё-то там ему орёт. Рыжий ухмыляется и суёт руки в карманы. Задирает подбородок, жрёт блондинчика взглядом. Спокойно смотрит на весь этот цирк.***
Они сидят плечом к плечу, не издавая ни звука. Из носа торчит ватный тампон, а на кофейном столике развернулся полевой госпиталь. Кто ж, сука, знал, что у Хэ Тяня рука такая тяжёлая? Рыжий. Рыжий знал. Но этими драгоценными знаниями ни с Цзянь И, ни с Чжамао, конечно же, не поделился. — Обязательно было бить всех? — вкрадчиво интересуется Чжамао, вытаскивая из носа промокший от крови ватный тампон, и вставляя чистый. Хэ Тянь улыбается, как сука, и тянет сигарету из пачки. Подпирает рукой подбородок. — Зато теперь никто ни на кого не держит зла. Вопрос исчерпан. Рыжий ёрзает на месте, кривится. Ему хочется заорать в лицо Хэ, что срал он на его порядки, но проглатывает задушенную злость — отвлекается на тянущую боль в переносице. Снова кривится, касаясь кончиками пальцев. Каким вообще, блять, счастьем его занесло в эту грёбаную квартиру сегодня? Отсосите. Уроды. И опять ёрзает, пытается отодвинуться от Чжамао. — Ты так и не ответил, — подал вялый голос Цзянь И, прикладывая пакетик льда к носу. — Что он тут делает? Кивает в сторону Рыжего, не поворачивая головы. Тот замирает. Хмурится. Смотрит в упор на Хэ Тяня. Если скажешь им, я тебе все рёбра переломаю — говорит этот его взгляд. Не то чтобы Рыжего ебёт их мнение, но тот факт, что вся школа будет знать и перешёптываться за спиной, что он — личная домохозяйка этого гандона, вообще не улыбается. А Хэ Тянь дразнит его долгим сучьим взглядом, после чего с наслаждением затягивается, щурясь от яркого солнца, с интересом заглядывающего в окна. Наклоняется и шарит пальцами по кофейному столику. — А Рыжий, — говорит, — Тоже мой друг. Мягкий шорох целует окружающее пространство. — Чё? — Вот именно... — Цзянь И откидывает голову на мягкую диванную подушку, — Когда это ты успел, мне интересно. В голосе Цзяня — едкий сарказм и обида. Комната тонет в серо-бежевом свете: Хэ Тянь кладёт обратно на столик пульт от гигантских жалюзи, опустившихся на окна. И повторяет: дружим мы. Рыжий отворачивается в сторону, не замечая, как морщины на лбу и у переносицы разглаживаются, оставляя после себя только крошечные штрихи. Зато замечает Хэ Тянь. Улыбается, без подъёбки. Следующие часы, до тех пор, пока не стемнеет, они говорят обо всём. Рыжий лишь изредка подаёт голос. Сидит, подобрав под себя одну ногу, жуёт сладкий попкорн из большой миски, которую всучил ему Чжамао. И постоянно спрашивает себя: я когда-нибудь свалю отсюда, блять? Спрашивает до тех пор, пока в миске не кончается попкорн. Пока Хэ Тянь снова не жмёт на кнопки волшебного пульта, поднимая жалюзи. Пока вечерние огни Ханчжоу не мажут по глазам. Пока не сваливают Чжамао и Цзянь И. — Он мне тут приберётся, — бросает им напоследок Хэ Тянь, рывком притягивая Рыжего за шею к себе. Очень смешно, урод. Когда дверь за двумя придурками захлопывается, Рыжий, словно опомнившись, резко отпихивает от себя ещё одного плечом, шарахаясь в сторону. Потом в угол прихожей, на кухню, в комнату. Собирает свои монатки. На финишной прямой, у порога с бархатистым тёмно-фиолетовым ковриком, опять хлопает по карманам. Как и днём, когда солнце ещё ярко светило и день был похож на его настоящую, нормальную жизнь. Ну, или почти нормальную. — Не торопись, — в голосе будто улыбка. Дьявольская, мудаческая улыбка. Хэ Тянь стоит в дверном проёме, привалившись плечом к белой полукруглой арке и скрестив руки на груди. Облизывает взглядом напряжённые плечи и взъерошенные на затылке рыжие волосы. Думает о том, что сейчас Рыжий рявкнет: — Заткнись. И он снова улыбается. Рыжий накидывает рюкзак на плечи, тянет на себя дверь. Нажимает на ручку. Раз, два, три. — Бля, открой. Нахуя ему фиолетовый коврик, отстранённо думает Рыжий, пялясь на носки своих кед. Сексуально неудовлетворённый, что ли. Мудила. От этой мысли он вдруг почувствовал себя очень глупо. В эти значения цветов только дебилы верят, и пишут об этом — тоже дебилы. Как до него вообще, блин, эта информация дошла? И нахуя он об этом думает сейчас? — Неплохо посидели, — Хэ Тянь подходит, отпирает Рыжему дверь. Прижимается к ней ладонью, обтянутой кожей, по цвету напоминающей цвет белоснежного крема для торта. Толкает. Вдогонку делает своей блядской рукой реверанс, пожалуйста, мол. Из подъезда тянет прохладой и приятным запахом какой-то байды для уборки, с которой, скорее всего, чистят здешний ковролин. — Давай не начинай, бля. От вас троих одно говно... Рыжий замирает, смотрит перед собой и думает о торте, который в детстве пекла мать. Наконец, делает шаг, почти выходит за дверь. И вдруг: — Это... — говорит негромко, но чётко, — Спасибо. Хэ Тяню сначала кажется, что он ослышался, или оглох. Он не понял, Рыжий — тоже. И не нашёл той самой, нужной, интонации в его голосе. — Мне тоже было приятно провести с тобой время, — получается как-то бесцветно. Откровенно говоря, вообще никак. Хотя Хэ Тянь хотел сказать это в шутку. А мысленно подвёл, что вышло всерьёз. Рыжий резко оборачивается, орёт: — Я про другое, придурок. Его голос отлетает от глянцевых бежевых стен подъезда, в которых отражаются десятки лампочек. Рыжий бесится. Нехотя, мимолётно, замечает, что когда у Хэ Тяня такое лицо, как сейчас — слегка удивлённое, непонимающее, — он похож на тёлку. Такую, которые обычно модели. С чистой кожей, яркими глазами. Блять. Ну всё, его остановочка. В этой квартире у него с башкой творится что-то очень херовое. Наверное, долбоебизм Хэ Тяня — это заразно. Передаётся воздушно-капельным. Он слишком долго находился здесь, в компании этих сумасшедших. — Короче, иди ты на хуй! Он вылетает из квартиры и мчится мимо лифта, к проходу на лестницу за общим балконом. Его мастёрка мчится за ним, сминаясь как флаг на ветру. Хэ Тянь смотрит в его спину и представляет покрасневшее от злости лицо и нахмуренные брови. От этого, почему-то, снова хочется улыбнуться.