Вы больше не можете отправлять Малыш Мо сообщения.
Вот и вся песня. Поэтому Рыжий с утра на нервах. Чуть не наорал на мать, вовремя прикусив свой поганый язык. Пнул соседский мусорный бак, тупо глядя на то, как пустые бутылки, бумажки, остатки пищи и прочая дрянь вываливаются на дорогу. Раздражённо дёрнул верхней губой: вот они, твои мозги и твои внутренности. В голове будто кто-то отстукивает заёбистый ритм барабанными палочками. Теперь он только хочет спокойно съесть свой сэндвич. Правда, такое счастье только в волшебных сказках бывает. Потому что, в этом поганом мире, где Рыжий надкусил сэндвич и лишь слегка успел его пережевать, кусочек тут же встаёт поперёк горла — его взгляд случайно сталкивается со взглядом весёлых светлых глаз. Бля, значит, те девчонки с ними в одном классе. Значит, у этих ненормальных сейчас физкультура. Если бы он знал, то чёрта с два пошёл бы сюда, чтобы пожрать. Цзянь И тащит за собой Чжаня с другого конца площадки. Оба действительно в физкультурной форме, промокшие и въерошенные. Блондинчик пыжится, что-то там лопочет, постоянно оборачиваясь то на Чжаня, то на Рыжего. Рыжий косится на них из тени и заметно сатанеет по мере того, как до него доходит, что к чему. Переводит взбешённый взгляд на сэндвич, с психом сжимает, заворачивает в обёртку, измазанную майонезом и помидорным соком, и запихивает обратно в пакет. Пальцы тянутся к рюкзаку. Как же настоебали, господи. Просто хватай рюкзак и сваливай. Хоть на улицу через забор, хоть в кабинет директора. Крошечная его часть, которой чудом не касаются злость и раздражение, осторожно шепчет ему: просто уходи. От этих двоих одни проблемы, в которых Рыжий и так вязнет, как бычьи копыта в говне. Просто уходи. Просто держись от них подальше. Но вся его сущность только ревёт: подойдут ближе — и пизда им. Какая-то дьявольщина буднично хватает его за загривок и яростно шепчет в ухо: уеби им, заори на них, уеби им. — Эй, Рыжик, ты куда? Погоди! Бля-я-я-я-я... ...а-а-а-ать! — Отвалите от меня, придурки. Рыжий не знает, куда идёт. Просто вперёд, вдоль сетки. Чувствуя лопатками щекочущую ярость и чужое, лишнее присутствие. Как зверь. — Эй, а вчера ты не был таким грубым! Чжань СиСи, он не узнаёт нас! Тот в ответ, наверное, закатил глаза. Как обычно, когда Цзянь выдавал какую-нибудь чушь. Не был грубым? Странно, что блондинчик так думает только потому, что Рыжий спокойно сидел пару часов, не пытаясь наброситься и расквасить им ебальники. — Да уж, вас, придурков, сложно не узнать, — цедит сквозь зубы, не оборачиваясь. Он ускоряет шаг, и думает — когда? В какой момент к нему начало липнуть столько дерьма? Почему? И Рыжему хочется ёбнуть себе об голову что-нибудь тяжелое, по типу чугунной вазы, или что это там за дорогущая хуйня стоит в углу студии. Какая-то дизайнерская херь. В общем, если бы она ему размозжила черепушку, он был бы в экстазе. — Да подожди же! — Цзянь цепляется пальцами за рюкзак Рыжего, из последних сил тянет на себя. Когда лицо блондинчика оказывается почти на плече у Рыжего, он хитро косится на него светлыми глазами. — Приве-ет. — Да отцепись ты! — орёт Рыжий, — Да что с тобой, блять, такое?! Шарахается, рывком разворачивается, окатывая обоих таким взглядом, что даже чертям в преисподней стало бы не по себе. Один факт: с Цзянем такая херня не прокатывает. — Какого хера с твоим полудурком происходит, а? — бросает он куда-то за плечо Цзяня, где молча стоит, сунув руки в карманы, Чжамао. Этот вроде нормальный пацан. За ним Рыжий особого долбоебизма не замечал. За исключением того, что он общается с этим шизиком. Ещё и жопу за него подставляет. Рыжий его тогда ведь и прибить мог, наверное. — Он всегда такой, — спокойно отзывается Чжамао. — Что делаешь сегодня? — Как ни в чём не бывало, с улыбкой спрашивает Цзянь, — Сегодня Хэ Тяня, кстати, не будет в школе. Рыжий думает: вот почему этот уёбок писал ему ночью. Наверное, пытался сообщить печальную новость о его отсутствии, без которой Рыжий ни за что не сумел бы дожить этот день до конца. — Блять, я что спрашивал? У вас вся жизнь вокруг этого обмудка крутится, я заметил. Как и у всех в этой сраной школе и в сраном мире. И, бля. Почему от ненависти так ебашит в голову? Почему столько злобы? Стоит человеку в другом конце Ханчжоу полушёпотом пиздануть «Хэ Тянь», и в башке Рыжего будто рвёт на части каждую клетку. Нет, говорить они не будут. Никогда. Рыжий отворачивается от них и бросает через плечо: — Не лезь ко мне с такой хуйнёй, понял? Психи. Чокнутые, сука. — Не подходите ко мне больше. До окончания занятий они и не подходят. Потом опять увиваются за ним, как только Юн скрывается в дверях автобуса. Господи, блять. — Рыжик. Ты меня тотально бесишь. Блондинчик преградил ему путь, скрестив руки на груди. Опять наряженный в какую-то майку с идиотской надписью. Выставил вперёд свой подбородок и недовольную рожу. Часть светлых прядей падает на лоб и скулы, остальные — собраны пучок на затылке. Чжамао невозмутимо подпирает лопатками автобусную остановку, и на Рыжего даже не смотрит. Втыкает куда-то там в сторону. — Мне тотально похуй, — передразнивает Рыжий блондинчика, мысленно усмехаясь тому, насколько же смешно этот полудурок злится, — Что ещё? Они думают, что если Рыжий случайно попал в их клуб психически нездоровых богатеньких мудаков, то они теперь типа друзья? — Почему ты так ведёшь себя? — голос у Цзяня довольно серьёзный, — Мы вчера так классно вместе потусили. Разве ты не хочешь дружить и с нами тоже? Тоже? В голове взорвалась ещё пара петард. Рыжий порывисто коснулся своих волос, зарываясь пятернёй, отвернулся, шумно вдохнул-выдохнул. Ему нужна секунда. Просто чтобы не заорать на всю улицу. Только вот не надо думать, что этот гандон, Хэ Тянь, ему друг. НЕ. НАДО. — С какой стати? Ты ничё не перепутал? — на хриплом выдохе, почти ласково. Чжань теряет терпение и хватает блондинчика за запястье, отдёргивая чуть назад. Поближе к себе, подальше от Рыжего. Будто он может снова наброситься на него. — Слышь, Рыжий. Хорош орать уже, а, — голос у Чжаня спокойный и негромкий, — Не знаю, что ты тогда делал дома у Хэ Тяня вместе с нами, но он бы не стал пускать кого попало к себе в квартиру — это всё, что я думаю. Рыжий почему-то стоит и молча слушает. И ему, почему-то, стрёмно перед этим парнем, который понятия не имеет, что Рыжий там оказался только потому, что драил Хэ Тяню сортир. И он с ужасом понимает, что не испытывает отвращения или злобы к Чжамао, который тоже смотрит на Рыжего беззлобным взглядом. И его взгляд лучится чем-то похожим на доверие. От этого не по себе вдвойне. Серьёзный какой, гляньте-ка. — Мы больше не будем подходить к тебе, но если ты решишь, что не злишься на нас, — продолжает Чжамао, — Хотя, я, правда, не знаю за что. Вроде как всё забыли. В общем… — Просто пойдём с нами перекусить, — доброжелательно подводит Цзянь. — Мы пойдём есть сэндвичи. И подмигивает Рыжему. А тот молчит и не понимает, в какой момент его жизнь стала соприкасаться с такими людьми, как Хэ Тянь и Цзянь И. И в какой момент Рыжего незаметно положили в криокамеру так, что он не заметил, а оттаял в тот момент, когда они втроём стояли в очереди за сэндвичами.***
Когда прозрачные капли скользили по груди и плечам, медленно сползая, и, в конце концов, срываясь вниз, Рыжий смотрел на это как-то тупо и пусто. Привычно сведя брови, до ноющего напряжения во лбу. Когда ещё одна капля скользнула в выемку пупка, а Хэ Тянь оторвался от телефона, чтобы продолжить вытирать мокрые волосы полотенцем, Рыжий отвернулся так резко, что в шее что-то хрустнуло. Этот придурок постоянно шляется непонятно где, но при этом успевает тренироваться. Когда только находит время на тренировки между еблей старшеклассниц по углам и бросанием денег на ветер, непонятно. Мудила. Сегодня Рыжий вернулся из школы в тот момент, когда Хэ Тянь позвонил на домашний телефон, который не умеет кидать абонента в чёрный список. Только изредка позволяет слышать голос на том конце провода без лишнего шума. Его не было вчера в школе, потому что он занимался какой-то там херью, которая подразумевает летание на самолёте, охуевшего папашу, который что-то там, где-то там, и, конечно, слово «заграница». Рыжему похуй. Просто поебать, реально. Когда он почти оторвал пластиковую трубку от уха, чтобы швырнуть на аппарат, Хэ Тянь сказал своим любимым конченным тоном, что сегодня Рыжий ему нужен, потому что он голоден. Рыжему похуй. Но через сорок минут он уже идёт от лифта по, до скрежета в зубах знакомому, блестящему холлу, к двери хитровыебанного цвета. Какого-то там серо-пепельно-лилового цвета. И Хэ Тянь открывает ему, не глядя, почти не показываясь на глаза. Впускает Рыжего в квартиру, где всюду выключен свет, а сам сваливает в сторону ванной, негромко бросив: «Привет. Входи». И Рыжему становится немного не по себе. Просто потому что его не встретила привычная пиздливая рожа и пара хитрых глаз. Рыжий гипнотизирует лапшу в кастрюле пустым взглядом. Полупрозрачные тонкие нити извиваются в воде, как медузы в океане. — Малыш Мо, — как-то отстранённо начинает вполголоса Хэ Тянь, — Приготовь сегодня ещё что-нибудь. Подходит к длинному глянцевому столу, стоящему посередине, кладёт телефон, что-то там тыкает указательным пальцем, продолжая вытирать волосы. Капли падают на чёрную гладкую поверхность. — Я доплачу. Рыжий продолжает возиться с лапшой, хмурясь и сосредоточенно сопя. Этот придурок сегодня другой и непонятный. И Рыжий понимает, что его это никаким боком, но блять. Блять, блять, блять. От раздражения внутри что-то скачет, как на дьявольских плясках. Потому что он чувствует, что ему неловко. Реально неловко, рядом с Хэ Тянем. И в какой-то момент даже хочется спросить: какого хуя произошло — происходит. Но он душит эту мысль, прежде чем она успевает хоть как-то оформиться в его башке. Он готовит и делает уборку, а Хэ Тянь платит. Всё. Вся эта херня в школе и переписках — только один вечный доёб. Он Рыжему не друг. Это понятно и без дурацких объяснений. Он Рыжему, в принципе, никто. — И ты, бля, хочешь, чтобы я опять бежал в магазин? — слишком резко и громко рявкает он, мысленно отряхиваясь от всей этой хуйни в голове. Мысли путаются от недосыпа. Ему было жарко, ему не спалось. Это странное «в принципе» оседает под коркой. Шелестит, царапает и привлекает к себе внимание. Заставляет Рыжего остановиться и перестать убегать от мысли, что всё не просто так. А как, бля? Как ещё? — Если нужны деньги, то побежишь. Хэ Тянь опять говорит вполголоса, будто ему лень использовать голосовые связки. И тыкает, тыкает. Блять, тыкает. Хоть бы звук на телефоне отключил, сука. Рыжий заставляет себя обернуться. Хэ Тянь стоит к нему боком. Медленно водит полотенцем по волосам, с которых по-прежнему стекают капли, телефон подсвечивает его застывшие над сенсором пальцы. Он не смотрит в телефон. Стоит, согнувшись непонятно как, похожий на греческую статую в серых домашних штанах. Он смотрит в стол. И Рыжий вдруг хочет подойти и разбить придурку рожу. Потому что при виде него, вот такого, непонятного, молчаливого, в голове Рыжего друг об друга будто спотыкаются все мысли разом. Сталкиваются, как сотня машин на гигантской автостраде. Бьются, воют, сигналят. И всё взрывается. Потому что Рыжий понимает, что с придурком реально чё-то не так. Потому что Рыжий не хочет даже думать о том, почему его вообще, нахрен, это ебёт. — И не матерись через каждое слово, — запоздало добавляет Хэ Тянь, — Раздражает. Будто опомнившись. Почти нехотя поворачивает голову и смотрит в лицо Рыжего уставшими, в край заебавшимися глазами. Сталкивается с ним взглядом, впервые за весь день. Если лапшу сейчас не вытащить, то она переварится. Рыжий разъедает лицо Хэ Тяня взглядом. Цедит: — А, ну да. Тебе ж не по кайфу, когда, — кривится, — твои нежные ушки слышат речь уличного отребья. Хэ Тянь долго смотрит. Напряжённо и серьёзно. Наконец, отталкивается от стола, подходит к Рыжему настолько близко, что в ноздри вколачивается запах его геля для душа. От этого странно скручивает где-то в горле. Хочется сглотнуть. И выдохнуть столько раз, чтобы этот запах не вертелся внутри. От него тошнит, этот запах раздражает, как муха, которая вьётся вокруг и лезет в лицо. — Молодец, Малыш Мо, — в уголках глаз собираются крошечные, еле заметные складки, в которых Рыжий узнаёт намёк на обыденное мудаческое выражение лица Хэ, — Ты всё правильно понял. Сука. И у Рыжего закипает кровь в жилах. Клетки сталкиваются друг с другом, как сотня машин на автостраде. Бьются, воют, сигналят. И всё взрывается. Рыжий чувствует, как лицо начинает гореть. Если этот урод сейчас не заткнётся, он ему челюсть сломает. — Слышь, — зло начинает он, как бы невзначай закатывая длинные рукава чёрной футболки. Не успевает закончить фразу. — Я предпочитаю изъясняться более адекватным и понятным для людей языком. Так что, не мог бы и ты мне сделать одолжение? — Хэ Тянь перебивает его, совсем немного повысив тон. И ещё с три сотни машин взрываются друг за другом, как новогодние фейерверки. Рыжий ненавидит, когда с ним говорят как с маленьким ребёнком. Вот так: медленно, вкрадчиво, пытаясь максимально пережевать информацию и вложить в его уши. С ёбаным высокомерным снисхождением. — Да иди ты со своими одолжениями, — он сжимает кулаки и сжимает челюсть. Хэ Тянь замечает. Поднимает руку и тяжело проходится ладонью по его волосам. Так, что башка Рыжего слегка отклоняется на бок. Рыжий раздражённо цокает. И вся злость застревает в горле. Хэ Тяню будто лень устраивать весь этот привычный для них цирк. Лень ссориться. — Иди в магазин. И приготовь что-то ещё. И снова: ни хитрых глаз, ни лишних пиздливых фраз. Одна тягучая усталось, которая тяжело обволакивает Хэ Тяня. Застывает на коже и душит. Душит вместе с Рыжим. — Не могу я, блять, сегодня, — он несильно бьёт Хэ Тяня по запястью, вжимается поясницей в кухонную тумбу. Чтобы хоть немного, но быть подальше от этого высокомерного гандона. Добавляет, уже спокойнее: — Матери помочь надо сегодня, ясно тебе? Если надо больше еды, то закажи себе из ресторана. Или хуй его знает. Твои ёбаные деньги не всегда… ...всё решают. Лицо Хэ Тяня снова слишком близко. И Рыжий снова неудачно вдыхает. — Не трогай меня, придурок! — Я тебе сказал, — Хэ Тянь вжимает Рыжего в кухонную тумбу ещё влажным телом, — Следи за языком. У Хэ Тяня холодные пальцы. Крепко сомкнулись у Рыжего под челюстью. Капли падают на его ключицы с мокрых волос, щекотят кожу, срываются на ворот футболки, где исчезают, впитываясь в ткань. На столе вибрирует телефон, громко оповещая тупой айфоновской мелодией о новых сообщениях, раза три-четыре подряд. Или десять. И он чувствует, что ему слишком много ебучего запаха. Запаха геля для душа, кухонной мебели, дорогих продуктов, которые он никогда не покупал для себя. Рыжий хочет на свежий воздух. Бля, ему реально надо выйти. Вырваться из этой квартиры и больше никогда не возвращаться. Больше никогда не видеть этого ебанутого. — Да что с тобой сегодня такое? — Бездумно взрывается в ответ. — Ты о чём? — Взгляд чёрных глаз по-прежнему идеально очищен от эмоций. Мутный, как грязное стекло. И Рыжий не знает, что ответить. Не знает, как объяснить, что имеет в виду, потому что и сам толком не успел разобраться. За то время, что они знакомы, он не видел, чтобы Хэ Тянь вёл себя так, как сегодня. И ему не нравился этот диссонанс в голове, от которого хотелось встряхнуть его за плечи, чтобы он снова обратился в мудилу, как по волшебству. — Просто не заёбывай меня, понял? — Всё, что оказалось под рукой. Рыжий чувствует, что пальцы под челюстью уже не сжимаются — просто касаются его горячей, от жара плиты, кожи. Хэ Тянь смотрит на него нихуя непонятным взглядом. Будто считывая с его недовольного лица херовы математические коды. От него не по себе, от этого взгляда. Как и от ебучего Хэ Тяня. Рыжий отталкивает его от себя обеими руками, и его отпускают, немного неуклюже отходя в сторону. Будто не успев среагировать должным образом. — Что произошло у твоей матери? — бесцветно интересуется Хэ Тянь, стаскивая с плеч промокшее полотенце. — Давай я разберусь с этим. Рыжий громко фыркнул. Разберётся он, блять. Царь горы херов. — Не лезь. Не в своё. Ёбаное. Дело. Серьёзно. Он сыт этим дерьмом по самое горло и по самые ноздри. После секундной паузы, за которую Рыжий чудом успевает подавить раздражение: —Я сказал тебе, — блять, мысленно прибавляет Рыжий, — не всё в этом мире решают твои грёбаные деньги. Хэ Тянь молчит несколько секунд, потом поднимает голову. — Мне действительно нужно, чтобы ты приготовил мне сегодня и ужин тоже. Я готов заплатить больше и помочь твоей матери. Талдычит, будто не может найти больше способов заставить Рыжего остаться. Что за сраные капризы? Неужели так сложно набрать номер и заказать себе ебаной еды из ресторана? — Слышь, мажор. Ты у меня уже — вот где. В чём, блять, твоя проблема? Да что за нахуй с ним сегодня. Господи. Господи, блять. Рыжий раздражённо выдыхает. Будто десятками выдохов за один раз, как собака или лошадь. Суёт руки в карманы чёрных спортивных штанов. Ткань натягивается, отчётливо вырисовывая контуры крепко сжатых кулаков под ней. — Просто останься, — Хэ Тянь запинается, — И приготовь мне ужин. Заладил, а. Хэ Тянь стоит лицом к Рыжему, перенеся вес тела на одну ногу и опустив руки вниз. Как одна большая и хуёвая пародия на усталость. — Бля, у тебя с головой не в порядке, придурок. Серьёзно, ты бы проверился. На столе всё это время вибрирует телефон и звякает тупая айфоновская мелодия. На плите кипит переваренная лапша. И, как по щелчку пальцев, настенные часы в виде сплющенного контура треугольника сжирают, пережёвывают и выплёвывают ещё полтора часа. За окнами моросит дождь и сигналят машины. Гудят, мигают, скрипят тормозными колодками и ребристыми шинами. Но в квартире с окнами от пола до потолка на это всем плевать. Здесь что-то мелькает в плазме с выключенным звуком, висящей на стене. Пахнет свежей зеленью и тушёными помидорами. Сигаретным дымом и такой новой мебелью, что иной раз кажется, будто ты пришёл в мебельный салон. Здесь всё ещё стоит у плиты Рыжий, и от его присутствия весь этот дорогой лоск кажется уютным и... до абсурда простым и тёплым. Вся студия, будто громадный капризный зверь, сделанный из драгоценных камней — должна отвергать Рыжего. Попробовать на зуб, понять, что не из того он сделан теста, попытаться переварить, один раз, второй — но, всё же, выблевать. Не отвергает. Не блюёт, не плюётся. И Хэ Тянь очень внимательно смотрит в его затылок. На его руки, сначала двигающиеся методично и размеренно, совсем несвойственно Рыжему. Но затем быстро и чётко, отстукивая ножом на кухонной доске свой особый ритм. Он не знает, в какой момент, при взгляде на весь этот абсурд, перестал что-либо думать или даже чувствовать. Ему тихо. Вот — Рыжий, вот — вечерние огни, касающиеся его, чуть ссутулившегося и хмурого. А вот — спокойствие в груди Хэ Тяня. И то, как он машет на прощание здравому смыслу. Боже. Почему в голову приходит такая чушь? Он просто нанял себе этого гопника, чтобы он готовил ему и убирал. Ведь связываться со специальными службами по уборке — это так утомительно. И все эти милые уборщицы, обряженные в коротенькие юбочки с белоснежными фартуками — утомляют тоже. Своими шлюшьими подмигивающими взглядами. Своими как-будто-случайными наклонами за упавшими на пол тряпками. Тем, как они встают на носочки, как-будто пытаясь дотянуться до стоящих наверху предметов, чтобы смахнуть пыль. Перед этим, разумеется, убедившись, что Хэ Тянь стоит сзади и видит то, как из-под подползжей наверх ткани юбки становятся видны вульгарные кружевные трусики. Хэ Тяня подобное дерьмо интересует примерно настолько же, насколько Рыжего — уроки по тригонометрии. И опять Рыжий. Хэ Тянь возвращается взглядом в телефон, где в чате что-то опять строчит Цзянь-Цзянь. Цзянь 18:23:01 Рыжик ещё там? ヽ(*・ω・)ﾉ Цзянь 18:23:10 погнали с нами Цзянь 18:23:12 я и Чжань СиСи идём в тц Цзянь 18:24:00 \(★ω★)/ Цзянь думает, что они с Рыжим — друзья. Что сейчас, вместо того, чтобы делать вид, что ему понадобилось лишнее блюдо на ужин, он играет с Рыжим в приставку. Или в баскетбол. Или смотрит с ним фильм в кинотеатре. Или дома — не важно. Цзянь думает, что всё в их общении нормально. Как у людей. Рыжий негромко кашлянул, и Хэ Тянь отложил телефон, возвращаясь к его существованию. В этой квартире и его жизни. Он нанял Рыжего от скуки. Хэ Тяню и правда скучно. Почти каждый день, каждую грёбаную минуту. Он тушит окурок, изгибая брови в болезненном раздражении, пока Рыжий стоит спиной и не видит. Отставляет пепельницу. Думает о сообщениях от Чэна, прикрывает глаза. Хочется потрясти головой, чтобы все мысли посыпались на бордовую плитку кухонного пола. А Рыжий продолжает что-то там нарезать. Тук, тук, тук. Он борзый и вспыльчивый. Бестолковый, грубый, упёртый, как баран. Словом, полная противоположность Хэ Тяня. Таких людей он почти не встречал. А если и встречал, то никогда не общался с ними, не находился рядом, на расстоянии вытянутой руки. (Или ближе). И в этом плане Рыжий для него — просто находка. Музейный экспонат, который дали посмотреть на дом и повертеть в руках. Хэ Тяня никогда не интересовал разный мусор. Он всю жизнь общался с людьми, которые заглядывали ему в рот и были готовы аплодировать, даже если он просто чихнёт. Общение с Рыжим — это самое странное, — и непонятное — что происходило с Хэ Тянем за восемнадцать лет. Общение с Рыжим — это как сидеть в клетке с голодным зверем, который в любой момент готов накинуться на тебя и разорвать на части. Общение с Рыжим — это как выжимать до упора педаль газа, зная, что тормозные колодки в этой тачке отсутствуют. Их просто нет. Хэ Тянь снова смотрит на Рыжего. Таких людей он никогда не встречал. Было бы интересно сломать его. — Ты этому учился где-то? — бесшумно подходит, упирается рукой в кухонную тумбу. Косится на пыхтящую, накрытую прозрачной крышкой сковороду, в которой всеми цветами летнего леса играет будущий ужин. На глаза попадает рука Рыжего, в паре сантиметрах от плиты. Приходится поддаться и перевести взгляд на перемотанные пальцы. Затем на другую руку. Одна — в бинтах, вторая — с запёкшейся кровью на счёсанных костяшках. Рыжий какое-то время продолжает резать овощи, негромко сопя. — Мать научила, — нехотя отвечает он. Как и всегда. Как и всем. За окном взвизгнул мотор очередной машины и какой-то лихач рванул с места, за считанные секунды доезжая до конца улицы, развернувшейся под домом. Рыжий собирает перья зелёного лука в небольшую кучку, придерживает перебинтованными пальцами, начинает нарезать. Тук, тук, тук. Лук слегка исходится соком, резкий запах касается ноздрей. Хэ Тянь, кажется, отвечает что-то предсказуемое, вроде «ясно». Продолжает смотреть на пальцы Рыжего. Красиво. — Ты впервые в жизни видишь как нормальные люди ножом пользуются? — подъёбывает Рыжий. Чтобы придурок, наконец, перестал торчать рядом и действовать на нервы. Какого хрена Хэ Тянь вообще разговаривает с ним, когда он занят своим делом? И Хэ Тянь отвлекается от завораживающей возни на этот голос. Приглушённый, как всегда отдающий хрипотцой, голос Рыжего. Такой, какой обычно бывает у хулиганистых мальчишек, которые бегают по подворотням и кидают камни в окна. Более взрослый, низкий, но в нём ещё осталась какая-то мальчишеская надломленность. Натягивает свою снисходительную улыбку на лицо. Отворачивается, усмехается, пропускает волосы сквозь пальцы. Говорит куда-то в дверной проём, где мигает плазма, бьющаяся в молчаливой истерике: — Я впервые в жизни вижу такого, как ты. Того, кто ненавидит меня, но всё равно помогает по дому, хоть и за деньги. Того, кто бездумно кидается с кулаками на кого можно, и кого нельзя. Рыжий откладывает нож и смотрит на профиль Хэ Тяня, сдвинув брови. — И что это, блять, значит? — Ты слишком много злишься, — Хэ Тянь улыбается, прикрыв глаза, — Я слышал, что у тех, кто часто злится, почти стопроцентная вероятность к сорока годам умереть от инсульта. Это и есть твоя цель? Его щёку на мгновение окатывает горячим паром — Рыжий счищает в сковороду нарезанный лук. Когда он прикрывает блюдо крышкой, на щеке остаётся ощущение влажности и прохлады. — Моя цель — закончить с этим дерьмом и уйти, — серьёзно и непривычно спокойно констатирует он. Когда это происходит и за Рыжим захлопывается входная дверь, Хэ Тянь садится во главе длинного чёрного стола, который отражает свет большой лампы над ним. Пододвигает к себе блюдо. Берёт палочки. Пахнет очень вкусно. Будто запахи летних трав и осеннего леса соединили вместе, добавили солнца, чего-то ещё, по-особому, тёплого, и доставили прямиком в его тарелку. Рыжий доставил, если точнее. Слишком много поэзии для его ума. Хэ Тянь откладывает недокуренную сигарету, зачем-то бросает быстрый взгляд на часы и начинает есть. С какой-то странной, почти больной жадностью. Захватывая большими порциями и запихивая в рот. Чувствуя, как в нёбо въедается вкус, отдающий чем-то, ставшим знакомым до дрожи в кончиках пальцев. Хэ Тянь пережёвывает так быстро, как может. Останавливается, глотает, чувствуя, как сводит горло. Возвращается к тарелке и снова ест. Отказываясь слышать это клокочуще-разрывающее в висках и под рёбрами. Рыжий везде. Во всём. Под языком, в желудке, в ноздрях. Он заканчивает с едой и ещё долго чувствует этот вкус во рту и на языке. Который чем-то схож со вкусами всей остальной еды, которой Хэ Тянь питается в этой квартире уже месяц. Вместо готовой, из магазинов и ресторанов. Этот вкус напоминает о том, чего у Хэ Тяня никогда не было. Но он точно знает, что было у Рыжего. Взгляд падает на крошечный MP3-плеер, лежащий на кухонной тумбе в углу, со вставленными в него красными спутанными наушниками. И ему снова тихо.