Горящая пагода

Хэ Тянь плохо спит. Вот уже две недели подряд, и это начинает напрягать. Не то чтобы всерьёз, но о покупке снотворного он задумывается всякий раз, когда видит, как за окном сплошной белой полосой начинает просыпаться рассвет. Когда он лежит в своей постели и вглядывается в своды высоких потолков, залитые серо-бежевым светом. Когда в доме напротив открывается подземная парковка офиса: мигают оранжевые лампочки, поднимаются тяжёлые автоматические заслоны. Когда во французской кафешке справа от офиса поднимают деревянные жалюзи на окнах. Официанты подготавливают зал к открытию. Выносят мусор, оставшийся с вечера, принимают поставки. Обычно в это время Хэ Тянь садится на постели, устало растирая шею и болезненно моргая тяжёлыми веками. Откидывает одеяло, не спеша тащится к кофейному столику, берёт сигареты. Курит, в процессе окончательно просыпаясь. Идёт в ванную. Включает светильник над зеркалом. И две недели подряд в своём отражении он видит, что под глазами — чёрт знает, что. Скоро девчонки в школе будут пугаться одного только его вида и разбегаться в разные стороны. Такое сложно даже представить, если честно. Ведь даже с синяками под глазами его лицо выглядит безупречно. Кажется, даже если Хэ Тянь растолстеет килограмм на двадцать, либо же похудеет до состояния анорексии, для всех он так и останется просто Мистером Долбаное Совершенство. Хэ Тянь чистит зубы. Затем идёт на кухню, достаёт свежие фильтры, нажимает кнопки на кофеварке. Чувствует, что желудок, в который раз, скручивается в знак протеста — это обязательно. Так завершается начало его утра. Сегодня ночью Хэ Тянь не насиловал свой мозг лишними мыслями, раздражённо стряхивая пепел на пол. Не слонялся по квартире под видеоклипы, которые крутят по ночам на музыкальном канале. Он нашёл в морозилке небольшую бутылку рисовой водки, которую когда-то оставил здесь его дядя, и, не раздумывая, приложился к ней, опустошая в первые три глотка почти четверть. В горле жгло, будто он проглотил раскалённые угли, но в эту ночь боги счастливо плясали на небесах, ликуя вместе с нервной системой Хэ Тяня. Получилось. Он заснул раньше пяти утра, и это был крепкий, почти-здоровый сон. Засыпая, Хэ Тянь ни о чём не думал. И, был готов поспорить, он проспит до самого вечера.

***

Первый раз Цзянь И звонит в половину девятого утра. Звонок эхом расходится по студии. Хэ Тянь хмурится, кое-как вытаскивает руку из-под одеяла, ищет телефон, водя пальцами по полу. Сбрасывает, не глядя. Одним раздражённым щелчком ставит на беззвучный. Спустя три минуты телефон начинает вибрировать снова, но Хэ Тянь уже не слышит. Отворачивается к окнам, наглухо перекрытым льняными жалюзи, и сопит, укрывшись почти с головой. Цзянь звонит в девять. Потом ещё раз в девять. В полдесятого. В десять. Когда в одиннадцать ноль пять Хэ Тянь с трудом приоткрывает тяжёлые веки, телефон снова вибрирует, тихо дрожа на полу.       — Да…       — Слава богу, — в динамике шорох и возня, — Хэ Тянь, что за хрень? Почему ты не берёшь трубку? Он садится на кровати, пытаясь полностью открыть глаза. Сжимает указательным и большим пальцем переносицу, чувствуя, как давит в затылке и висках.       — Я спал. Что случилось? Собственные слова грохочут в голове, отзываясь тупой болью.       — Ох, чёрт… Прости, — голос Цзяня слегка прыгает, — Я, на самом деле, подумал, что у тебя произошло что-то. Ты обычно быстро отвечаешь. Прости... Да, что-то произошло.       — Нет. Всё круто. Поздно лёг вчера.       — Вот как… Цзянь, запыхавшись, куда-то бежит. В трубке слышатся звуки улицы: голоса, машины, музыка. В чьих-то руках тявкает щенок. Хэ Тянь смотрит перед собой, на натянутую на коленях гладкую ткань одеяла. Тёмно-бордовое батистовое постельное бельё с рисунком: контуры лепестков лилий молочного и пепельного цвета, с чёрными стеблями и листьями, вышитыми бархатом. Подарок матери. Цзянь несколько раз прерывисто вздыхает, будто собираясь что-то сказать, но, в итоге, всё равно затихает.       — Что-то ещё? Хэ Тянь спускает ноги на холодный паркет. Ищет глазами в полутьме домашние штаны. Возле кровати на полу стоит пепельница с десятками воткнутых в неё темных бычков.       — Если честно, я немного переживаю за тебя. Ммм, супер. Хорошо, ладно.       — И… хотел сказать, что когда у меня были проблемы… Да, с Чжанем.       — Ну…. На счёт Чжаня СиСи, — Цзянь тяжело вздохнул, — Ты действительно помог мне. Я благодарен. Пожалуйста, скажи, что произошло? Бога ради, он только проснулся.       — Может быть, я ошибаюсь, но ты какой-то тихий последнее время, — когда Цзянь нервничает — он тараторит, — Я только хочу знать, что даже если я не смогу решить твою проблему... Я, хотя бы, попытаюсь. В динамике раздался электронный голос какого-то мультяшного персонажа, который зазывал прохожих в раменную «У Бао». Хэ Тянь прочищает горло, слушая, как Цзянь пыхтит и отмахивается от рекламщика.       — Всё в порядке, Цзянь, — в голосе улыбка. Такая, с какой он обычно догоняет их с Чжанем в школе, и хватает за шиворот, — Ты ведь знаешь, что я — последний человек на планете, за кого стоит переживать. И, немного правды:       — У меня сбился режим сна. Похоже, придётся купить снотворное. Или пистолет.       — Ты уверен, что всё окей? Хэ Тянь вздыхает, давая понять, что устал. Тема закрыта.       — Более, чем. Слышно, как Цзянь радостно подлетел на месте и моментально переключился, начиная стрекотать в трубку о том горе, которое настигло его в этот день. Дело в том, что Чжань СиСи с сестрой уехал к родственникам в Шанхай, и теперь Цзянь не находит себе места. Даже решил пойти в супермаркет за продуктами, чтобы за время его отсутствия научиться готовить карри.       — Он оставил меня одного, ты понимаешь? Понимаешь, да? И чем я должен заниматься, по-твоему? Хэ Тянь знает, какое выражение лица сейчас у Цзяня. Как только Чжамао отдаляется от него на расстояние, более, чем три метра, он превращается в потерянного щенка. Хэ Тянь не издевается. Он, возможно, даже понимает, о чём речь. Понимает, насколько это возможно для его мозга. И того положения, в котором он оказался.       — Не знаю, не знаю, — Хэ Тянь не спеша идет в коридор, в поисках школьной сумки, — Возможно, продолжать жить своей жизнью.       — Ты жестокий! Я не о том!       — Ты можешь приехать ко мне, уверен, мы найдем, чем заняться, — бархатный смех мягко вкручивается в ухо на другом конце.       — Придурок! Бросай уже свои шуточки. Я места себе не нахожу. Аккуратные пальцы нащупывают в боковом кармане сумки запечатанную пачку сигарет. Хэ Тянь избавляется от обёртки и зажимает сигарету между зубов.       — Если серьезно… — ищет глазами зажигалку. Вспоминает, что она лежит рядом с пепельницей, — Просто позвони ему.       — Думаешь?       — А в чём проблема? Когда хочется услышать того, кто тебе дорог — нет причин себе в этом отказывать. Цзянь, наверняка, сейчас усиленно краснеет. Дым касается ноздрей, и Хэ Тянь болезненно сводит брови, но улыбается, представив эту картину. Как Цзянь стоит посреди торгового зала в супермаркете со свеклой в руке, смотрит на неё пустым взглядом, краснеет, и думает, что это — репчатый лук. Дурачок.       — Ведь ты обычно так и делаешь, да? Я знаю, — слышно, как Цзянь улыбается, — Ты всегда делаешь то, что тебе хочется. Хэ Тянь молчит. Чувствует, что молчит уже слишком долго, четверть минуты, или половину. Непозволительно долго.       — Да, — он рваным выдохом выпускает дым, — Ты прав. Сжимает пачку сигарет в пальцах. Следующие минут пятнадцать Хэ Тянь слушает нытьё Цзяня. Пытается описать ему, как выглядят нужные овощи. Смеётся. Думает о том, что сейчас рядом не помешал бы Рыжий, который точно смог бы помочь им разобраться в этом продуктовом безумии. И, кстати. Прошла целая неделя, поэтому:       — Скоро придёт моя уборщица, — улыбается Хэ Тянь. Отстранённо думая, что если бы Рыжий это услышал, то в этой квартире ноги его бы больше не было. Даже за деньги. — Можешь сегодня ещё раз позвонить. Позже, окей? Расскажешь, как там карри.       — Конечно. Мне ещё нужно купить рис, и найти специи, и разобраться, что к чему, — Цзянь звонко смеется, — Пока-пока, красавчик. Хэ Тянь кладёт трубку. Садится на корточки перед окнами. Из-за облаков, которые с самого утра душат город в бледно-серых объятьях, снова показывается солнце, лучик за лучиком проникая в студию. Город бьётся внизу большим цветным сердцем. Хэ Тянь опускает голову вниз, проходится ладонями по волосами. Назад-вперед. Пропускает их между пальцами. Сжимает. Закрывает глаза. Хэ Тянь плохо спит. Он уверен в причине, но не знает, что с этим делать. Он не знает, как объяснить что-то внутри, похожее на боль, которая то щемит, то выворачивает. Иногда так, что хочется согнуться пополам. На самом деле, чаще кажется, что это и не боль вовсе. Просто небольшая остановка сердца раз через раз. Только когда Рыжий попадается на глаза.       — Алло, бля.       — Ты где?       — Там, где и все нормальные люди в выходной. Хэ Тянь слышит ту волну раздражения в голосе Рыжего, после которой он, обычно, срывается на ор, но повторяет:       — Так где?       — Дома, блять.       — Приезжай. В трубке шумно вдохнули и выдохнули.       — Чё на этот раз? На этот раз — как и все предыдущие, кстати — Хэ Тяню погано. Так погано, что хочется выть. Хэ Тянь каждый раз клянётся себе — ещё одно сообщение от Чэна, и он швырнет телефон в окна. А когда пробьёт их (даже если не пробьёт), Хэ Тянь и сам разбежится и прыгнет вниз. Последние полгода из дома пишут часто. Последние пару месяцев — постоянно. Только жена отца и брат. И, если мачеха после откровенного игнорирования перестаёт это делать, то от Чэна невозможно отделаться просто так. И Чэн отлично знает, что Тянь не возьмёт трубку на его звонки. Поэтому либо пишет внушительные сообщения, которые Цзянь прозвал «доходчивыми», либо сразу приезжает. Он или его гончие псы. В той ситуации, которой они оказались сейчас — вся чёртова семья — к счастью, не действует вариант заявиться к Хэ Тяню и читать лекции, пока у него крыша не съедет. К тому же, это было бы слишком. Поэтому, остаётся только писать сообщения.       — Придурок, ты заснул? Хэ Тянь оживает.       — Приготовишь мне завтрак. И поможешь кое с чем.       — Покажи мне нормального человека, который завтракает в пол первого дня?       — Приезжай, и увидишь. Хэ Тянь трёт глаза свободной рукой, раздражаясь от вибраций в телефоне.       — А помочь с чем надо?       — Ты такой любопытный.       — С ложки тебя, бля, кормить или чё? Хэ Тянь устало вздыхает.       — Опять ты хамишь. Рыжий молчит какое-то время. На заднем фоне слышно, как работает телевизор и шумит проточная вода в кране. Видимо, у матери тоже сегодня выходной.       — Через час.       — Поторопись. И ещё… — он слышит, как Рыжий раздражённо сопит, — Зайди по пути в магазин. Я скину в Line, что нужно купить. Хэ Тянь с ходу сбрасывает. Не хватало, чтобы Рыжий начал перечить и возмущаться. Он заваривает кофе, садится за стол и набирает сообщение. Смотрит пустым взглядом в чашку, не обращая внимания на несколько коротких вибраций в телефоне. Немного подумав, добавляет пару пунктов в список покупок, и откладывает телефон. Делает глоток горького кофе и поднимает уставший взгляд на кухонную тумбу. На MP3-плеер. Чуть сдвигает тонкие брови. Было бы так чертовски просто, если бы Рыжего не существовало. При виде его избитой рожи и борзого взгляда, Хэ Тяня каждый раз будто толкают в плечо. Иди, иди, иди. Подойди к нему. Подойди к нему, чтобы в который раз убедиться в том, что к этому человеку невозможно подобраться. Нереально, чтобы просто: «Привет, не хочешь погулять?». Или: «Привет, не хочешь сходить в кино?». На худой конец: «Привет, иногда у меня сводит пальцы от желания позвонить тебе. Давай общаться». И Рыжий бы согласился, они бы сходили в кино, и погулять, а потом Хэ Тянь потерял бы интерес, как всегда. И всё было бы хорошо. Всё было бы просто заебись. Он откидывается на стуле, продолжает смотреть из-под полуопущенных ресниц, думая о том, что впервые столкнулся со всем, что происходит сейчас в его жизни. С ежесекундными сообщениями из дома, с бессонницей, с той хернёй, которая вертится у него в голове. Неужели человек вызывает столько интереса и эмоций только потому, что срал он на Хэ Тяня с императорской пагоды? Или… как? Как подобное вообще работает? Не то чтобы он верил в чувства с первого взгляда. Блин. Что? Какие чувства, боже. Он действительно двинулся крышей, если это… то, что чуть не выплюнул его мозг. То, о чём он подумал на подкорках. Хэ Тянь не знает, как это назвать. Он не хочет никак называть это. Не хочет понимать. Только знает, что с того дня, когда он сжимал ладонью шею с пульсирующими под пальцами венами, с первого — уверенного удара, а второго — далеко нет, Хэ Тянь больше ни дня не чувствовал себя нормальным человеком. И, если раньше он спокойно мог ходить по улице, слушая музыку и глядя на всё, что его окружает, то больше этого не происходит. Хэ Тянь против воли ищет взглядом в толпе коротко стриженую рыжеволосую башку и рожу в синяках и пластырях. Одежду, которую нормальные люди надевают только в спортзал или на урок физкультуры. Звериный оскал и взгляд, разбирающий на конструктор. Из контекста: как же я ненавижу богатеньких мудаков типа тебя. Ненавидишь? Прекрасно. У тебя, наверное, есть причины. Возможно. Надеюсь. Иначе всё было бы слишком просто. Было бы так, как в его обычной, — прежней — нормальной жизни. А Рыжий, он же, под эту классификацию никаким боком. Девиантный парень. Впрочем, Хэ Тянь в какой-то степени успел смириться, серьёзно. Приходи, убирай квартиру, говори со мной, готовь завтраки, обеды, ужины. Я заплачу. Набей мне ебальник. Назови мудилой. Крутись тут, шарься по ящикам со всеми этими тряпками-перчатками. Я заплачу, только не уходи. Лишь бы всё это осточертело, и я перестал искать тебя взглядом. Унизительно? Ещё бы. Хэ Тянь не может это объяснить. Просто... однажды он увидел Рыжего. Похожего на раненого зверя, загнанного на охоте, дышащего глубоко и шумно. С кровью на лице, с ненавистью в глазах, которую толчками выбрасывало из его глаз, как магму.       — Хэ Тянь, сделай что-нибудь!       — Хэ Тянь.       — Хэ Тянь! И в тот момент, когда Рыжий повернулся и посмотрел на него, Хэ Тянь почувствовал, как сердце превращается в маленький камешек, которым пустили блинчики по поверхности воды. А у Чжамао дыра в башке. Вроде как. Хэ Тянь не понимает. И кровь перестала бежать по жилам, свернувшись в магнитный песок. Сначала он ничего не понял даже, это был один только взгляд. Он не знает, что произошло, не знает, как описать то, что дёрнуло его внутренности раскалёнными щипцами, вытаскивая из него всё это наружу. К солнечному свету, к необъяснимого цвета глазам. Таких глаз Хэ Тянь раньше никогда не видел. Он сжимал пальцами горло Рыжего, пока Цзянь И кинулся к Чжаню. И за эти минуты, пока Хэ Тянь плавился и распадался в глазах Рыжего на атомы, он почувствовал, как от одного только ощущения рядом в груди что-то ёкнуло, обрываясь до самого спинного мозга. Почувствовал, как предательски леденеют пальцы и как трясётся рука. Как что-то хлещет по рёбрам, и становится нечем дышать. Он мог только смотреть. Его расщепило. Атомы не умеют думать. Атомы вообще ни черта не умеют. Хэ Тянь слегка вздрагивает, когда в дверь звонят. Один раз, затем, через пару секунд, ещё один, и ещё. Он несколько раз моргает. Не спеша поднимается и относит чашку в раковину, представляя, какое сейчас у Рыжего лицо. За беспрестанными звонками в дверь следует стук. Вернее, тот грохот, с которым Рыжий бьёт по двери. Кажется, ногой. Когда дверь перед Рыжим распахивается, Хэ Тяня окатывает сильнее, чем под контрастным душем:       — Ты мне, бля, позвонил, чтобы я под дверью торчал, мудила? И сердце падает. Рыжий захлопывает дверь и спускает рюкзак вниз, отпихивает его плечом, как помеху.       — И тебе привет, — Хэ Тянь улыбается как обычно. Разглядывает его как разноцветного жука, который врезался в грудь, а потом упал на ладошку. На нём чёрная толстовка с каким-то непонятным принтом и джинсовая куртка. На скуле — свежий синяк, на слегка покрасневшем носу — пластырь. Хэ Тянь незаметно сжимает челюсти. Господи, сколько можно. Рыжий с психом бросает пакеты из супермаркета на пол, хрустит шеей. Отворачивается к двери, спускает джинсовку с плеч. Он сегодня какой-то дёрганый. Сегодня?       — В чём дело? — спокойно интересуется Хэ Тянь.       — Мне пришлось доплатить. За продукты, — цедит он, — Эти уроды вычли налог за овощи, какого-то хуя. Хэ Тянь молчит. Изо всех сил подавляет смешок, который рвётся наружу. Рыжий резко разворачивается, наклоняется за пакетами.       — Они нихуя не должны брать сраный налог на овощи.       — Гуань, — Хэ Тянь тоже берёт пару пакетов, — Налог действует на овощи тоже. Налог действует на всё, что продаётся в супермаркете. Да нихуя.       — Хорошо, — рычит, — Пусть говна пожрут тогда, чё сказать. Они проходят на кухню: Рыжий пропускает его, чтобы лишний раз не сталкиваться взглядом. Руками, локтями, туловищем. Случайным выдохом. Рыжий не в настроении.       — Ты из-за денег так распсиховался? Они ставят пакеты на стол и начинают разбирать.       — Слышь. Не стой над душой, а, — нехотя огрызается Рыжий, закатывая рукава толстовки, — Чё ваша светлость хочет на завтрак? Хэ Тянь усмехается, продолжая выкладывать покупки.       — Не принципиально. Распределять продукты и специи по полкам и шкафчикам он предоставит Рыжему, потому что в прошлый раз, когда Хэ Тянь попытался помочь, пришлось ещё целую неделю слушать грязные ругательства, по поводу того, что чёртов придурок не знает, где что должно лежать. Немного подумав, Хэ Тянь говорит:       — Приготовь то, что обычно готовит тебе мать.       — Ты такого не заслужил, — Рыжий берёт часть продуктов, хмуро глядя перед собой. Хэ Тянь стоит по другую сторону стола, на котором лежит его грёбаный телефон, который опять разрывается, насилуя мраморную поверхность. В этом доме не меняется ровным счётом нихуя. Рыжий идёт к холодильнику и думает: сегодня. Скажу ему сегодня. Открывает дверцу, шарит взглядом по забитым полкам, и вдруг впадает в ступор. Взгляд утыкается в недавно приготовленную Рыжим лапшу и тушёную утку с овощами.       — Какого хера тут ничего не изменилось? Хэ Тянь молчит.       — Эй. Ты оглох? Говорю, почему вся еда на месте? Хэ Тянь не отвечает. Рыжий с психом захлопывает холодильник локтем и сваливает продукты на кухонную тумбу. Слышит что-то похожее на вздох. Кривится. Становится слишком тихо. Чё за нахуй. Он чуть наклоняется и через призму дверного проёма видит, как Хэ Тянь делает несколько быстрых шагов в комнату, но по пути его сгибает пополам. Это было слишком внезапно — подумали оба.       — Эй, ты чего, блять? Если Хэ решил играть с ним в свои дебильные игры, то Рыжий с ним церемониться не станет. Набьёт ебало так, что он больше из его еды ни крошки сожрать не сможет. Он вообще больше не сможет жрать. Хэ Тянь как-то странно дышит. Хватается рукой за свою футболку, где-то в районе сердца или лёгких. Отсюда видно, как трясутся его плечи. Бля, да что за… И Рыжий чувствует какую-то странную панику, крошечный ураган в солнечном сплетении. Догоняет его и останавливается. Тупо смотрит на спину и затылок Хэ Тяня, совершенно не понимая, что должен делать. Совершенно не понимая, какого хуя вообще происходит. Рыжий обходит его, хватает за плечи, легонько встряхивает, затем пытается помочь ему разогнуться, или, хотя бы, посмотреть в лицо.       — Эй, ты чё удумал, урод?       — О… О-тойди… Хэ Тянь делает попытку оттолкнуть Рыжего, и его выворачивает прямо на чёрную толстовку со странным принтом.       — Блять! Но Рыжий будто не обращает на это внимания, быстро закидывает длинную руку себе на плечо, и тащит его в ванную, глухо матерясь. Хэ Тянь, сука, тяжёлый. Навалился на Рыжего почти всем корпусом, из-за чего они дважды чуть не рухнули на пол по пути.       — Бля… Да что ты… Что ты за ебень… Рыжий толкает его к раковине и милосердно открывает для него крышку унитаза. Отходит, раздражённо потирая шею, и вдруг замирает за спиной Хэ Тяня, не зная, что делать. Ему уйти или..? Бля, как, нахуй, он может ему помочь? Волосы что ли подержать?       — Смотри не сдохни здесь, — рявкает он, вылетая из ванной, и с силой захлопывает за собой дверь. Рыжий опускает взгляд на свою новую толстовку, испачканную желчью. Блять. Почему всё, что связано с этим ненормальным заведомо пиздецово? Он прижимается лопатками к стене, скрещивает руки на груди. Порывисто приглаживает волосы, опускает взгляд на свои ноги. Затем откидывается к стене, слегка стукаясь затылком. Наклоняет голову вбок, прислушиваясь — если придурок захлебнётся рвотой, проблем ведь не оберёшься. Подумают, что он сам этого гандона прикончил, чтобы обокрасть квартиру. Рыжий тупо пялится вглубь коридора. Единственная мысль: почему этот придурок так бесшумно блюёт? У него только слегка что-то сипит в горле, а затем он негромко откашливается. Всё. Наверное, эти богатые интеллигенты все так блюют, думает Рыжий. Он шарахается в сторону, когда дверь открывается. Судорожно подготавливая ответы на подъёбки Хэ Тяня. Пытаясь сообразить, какой вариант подойдёт лучше всего. Я не тебя ждал, придурок? Просто стоял возле комнаты, в которой ты блюёшь? Проверяю не сдох ли ты, вместо того, чтобы сделать своё дело и уйти? Хэ Тянь выплыл из-за двери как грёбаное приведение. Прошёл мимо Рыжего, будто его там и нет. А Рыжий достиг того пика возмущения, при котором в мультфильмах у героев, обычно, сначала лицо заливается красным цветом, а затем из башки, как из паровоза, со свистом вырывается пар. Рванул следом, раздражённо бросая:       — Ты беременный что ли, придурок? Тут же захотелось ударить самого себя за этот тупой высер, но он понятия не имел, что ещё сказать, чтобы его так не разрывало от тупой неловкости.       — Очень смешно, — отзывается Хэ Тянь без особого энтузиазма. Когда Хэ Тянь устало опускается на диван, Рыжий, вместо того, чтобы, как обычно, избегать его общества, останавливается совсем рядом, почти вплотную к дивану, сжимает и разжимает кулаки. Ждёт, когда Хэ Тянь сам объяснит, какого хуя происходит. Рыжий хмурится, сверлит его взглядом. Хэ Тянь сидит, прикрыв глаза и сложив руки на груди, как ни в чём не бывало. Спокоен, как херов буддийский монах. Рыжий нехотя валится в кресло, стоящее напротив. Потом как-то резко:       — Мне сказали, ты вчера школу пропустил, кретин. Надо ведь хоть с чего-то начать. Хэ Тянь улыбается, изо всех сил подавляя желание свалиться на бок и зажмуриться.       — Ого, ты интересовался мной? — тянется к пачке сигарет на кофейном столике, но Рыжий тут же бьёт его по руке.       — Заткнись. И Хэ Тянь затыкается. Ахуеть поговорили, ахуеть продуктивно.       — Бля, ты можешь объяснить мне, — Рыжий с психом сцепляет пальцы перед собой, опуская предплечья на широко разведённые ноги, — На кой хер я тебе вообще готовлю тогда? Если ты блюёшь желчью. Ещё и мне на толстовку, блять. Хэ Тяню захотелось засмеяться. Рыжий был очень серьёзно настроен на разговор. Прямо как мамаша с нерадивым сыном. Но он только слегка улыбается уголком рта.       — Я куплю тебе новую.       — В задницу затолкай себе свои деньги, понял? Он смотрит на него как в тот день, когда они впервые встретились. Тем взглядом, от которого у Хэ Тяня застывает кровь. Она застыла и сейчас.       — Ты понял, о чём я. Так какого хера? — Рыжий вскидывает брови, рывком приподнимая подбородок. И только сейчас замечает, насколько хуёво выглядит этот придурок. Даже если он откроет свой пиздливый рот и начнёт рассказывать о том, что не произошло ничего страшного, никто не умер и всё в порядке — Рыжий знает, что это чистое гонево. Пусть оставит себе всю эту хуету и вечно пиздящие глаза. Пиздящие даже сейчас, пока они играют в эти молчаливые переглядки. Хэ Тянь продолжает тупо молчать, и Рыжий психует. Подрывается, бросает негромко что-то вроде: хер с тобой. Отходит к двери и орёт:       — Мне похуй. Хотел только одно сказать — сегодня я тебе готовлю последний раз. И добавляет, уже тише, переведя дыхание:       — Так что, сам ищи... Кому ты там будешь уши полоскать своими ёбаными проблемами, понял? Мне не интересно. Хэ Тянь не двигается. Только слегка заметно, как напрягаются его плечи от интонации Рыжего. Видно: не ожидал от него такой многословности.       — Я спросил об этом, только потому что ты выглядишь как ёбаная мумия. Если сдохнешь, пока я тут, из-за тебя проблем не оберёшься потом, ага. Всё так тупо, что хочется с себя кожу содрать. Для чего ему готовить, если этот долбоёб потом всё складирует в холодильнике, делая из жрачки ебаный крио-экспонат? Рыжий возвращается на кухню. Упирается руками в кухонную тумбу, мимолётно бросая взгляд в раковину. На чашку кофе, на дне которой ещё не засохла тёмная лужица. Дебила кусок. Видимо, ничего не жрёт, пьёт только кофе, а потом блюёт на чужие толстовки. Урод. Рыжий сжимает челюсти, чувствуя как внутри что-то бесится, грохоча о грудную клетку. Шумно вдыхает и выдыхает носом. Спускает рукава обратно, вниз, и опять врывается в комнату.       — Ты, бля, анорексичку из себя корчишь или чё? — становится за креслом, — Чего ты добиваешься, а? Или это у вас, богатеньких уёбков, приколы такие? С жиру бесишься? Хэ Тянь поднимается с дивана, чуть придерживаясь кончиками пальцев.       — Почему ты сказал, что больше не будешь приходить? Рыжий зло усмехается, качая головой.       — Блять. Ты человеческий язык понимаешь? Эта квартира кажется сумасшедшим домом. Каждый раз ему кажется, что здесь у него едет крыша.       — Это ты не умеешь на нём общаться, — Хэ Тянь обходит диван и идёт на кухню. Рыжий думает: пиздец. И идёт следом, засовывая сжатые кулаки в карманы. Грёбаный цирк.       — Где ты собираешься работать после? И, кстати.       — У тебя есть планы на жизнь? Как-то само пришло на ум. Хэ Тяню, и правда, было интересно. Они ведь разговаривают.       — Тебя ебёт? — Рыжий шмыгнул носом, — Свалю отсюда, и всё. А чё там дальше — не твоя забота. Рыжий больше ничего не спросит. И пусть у него отвалится язык, если он хотя бы ещё раз попытается. Никогда больше он не попытается спросить, чё за херня происходит с Хэ Тянем. Никогда. Больше. Похуй. Серьёзно. Этот долбоёб может молчать, пока ему рот вовнутрь не вывернет. Может сдохнуть от кофе и сигарет, хоть сейчас. Рыжему — чё? Свалит отсюда сегодня, и всё. А чё там дальше — не его дело. Похуй.       — Боже, — Хэ Тянь произнёс это на выдохе, и настолько раздражённо, что Рыжий замер, — Ты хоть иногда говоришь что-то, кроме этой похабщины? Они оба замирают посреди кухни, друг напротив друга. Хэ Тянь — не дойдя до телефона, лежащего на столе, а Рыжий — до оставленных на тумбе продуктов. Картина Ренессанса. Боттичелли обосрался бы от восторга.       — С тобой, хоть иногда, возможно просто поговорить? — вдруг спрашивает Хэ Тянь. И Рыжий с наслаждением смотрит, как у долбаного манекена трескается его долбаная непроницаемая маска. Ну, давай, бля. Оживай. Хэ Тянь делает шаг к Рыжему.       — Ты и со своей матерью всегда так говоришь? Толкает в плечо так, что Рыжий отшатывается.       — С «братанами» своими — тоже? И ещё раз, сильнее.       — Давай, отвечай мне! Рыжий ударяется лопатками о стену. И рёв не-твоё-ёбаное-дело застревает в глотке. Хэ Тянь хмурится. В его лице столько раздражения и негодования, что в нём можно купаться. Рыжий видел его таким только однажды — в день их первой встречи.       — Ты внезапно захотел поговорить, блять? — он оттолкнулся от стены, подходя вплотную, — А пять минут назад твой язык в заднице был? Приходится слегка запрокидывать голову, чтобы выплёвывать всё это Хэ Тяню в лицо без ущерба для собственной гордости. Рыжий кривит рот.       — Не твоё дело — с кем, где и как я разговариваю, — почти по слогам. Хэ Тянь внимательно смотрит. Думает: так не пойдёт. Если он сейчас просто уйдёт в комнату, то всё закончится. Рыжий приготовит ему поесть и свалит, не сказав ни слова. И, как оказывается — больше не войдёт в эту квартиру. Он всегда недоволен, его всегда раздражает всё, что происходит вокруг. Особенно, если это касается Хэ Тяня. Рыжий не хочет разговаривать, Рыжий не хочет брать трубки, Рыжий не хочет находиться здесь. Находиться здесь с ним. Как он смог продержаться рядом с Хэ Тянем целый месяц — чёртова загадка. Не хочет? Что ж, прекрасно. У него тоже иногда кончается терпение. (Иногда — никогда). Только сейчас.       — Где ты нашёл работу на лучших условиях? — получилось слишком резко. Рыжий сжимает челюсть. Почему этот кретин не даёт ему спокойно закончить с готовкой и уйти отсюда, раз и навсегда?       — Там, где за ночь можно срубить столько бабок, что больше не придётся прикасаться к чужим сортирам. Понял? Хэ Тянь не верит в эту чушь. Язык дёргает ядовитый подкол про бордели, но он понимает, что сейчас вообще не время и не место. Он хочет знать правду.       — Я могу платить тебе прежнюю цену только за готовку.       — Бля. Хватит, — реально. Хватит. Рыжий делает шаг назад, рывком поправляя ворот толстовки. Говорит, уже без прежнего запала, просто буднично раздражаясь: — Ты уже не голоден или чё? Я тороплюсь.       — Поговори со мной.       — Ты ебанулся? Хэ Тянь снова толкает его к стене, сдвигает брови. Напряжённо дышит через нос, отчего его аккуратные ноздри слегка раздуваются. Повторяет:       — Поговори со мной. Его лицо настолько близко, что Рыжий чувствует, как дыхание Хэ Тяня касается его переносицы. От него пахнет мятной зубной пастой. В кухонное окно вовсю светят солнечные лучи, отражаясь от мраморного стола. От блестящего плафона лампы над ним, от металлических ручек кухонных шкафчиков. За спиной Хэ Тяня весь мир кажется ярким и блестящим. Лучи касаются его мочки уха и, совсем немного, левой щеки. Подсвечивают часть волос. Хэ Тяню сейчас, наверное, печёт в затылок.       — Ты готов работать непонятно где, за копейки… — тихо. — Я настолько тебе противен?       — А твою хату драить, это, типа, не непонятно где, да? Его обдолбанные темные глаза напоминают магнитный песок.       — Да. И этот ебанутый взгляд срывается вниз. К напряжённым, до покалывания под кожей, крыльям носа. Хэ Тянь приподнимает бровь и приоткрывает рот, собираясь что-то сказать, но вместо этого опускается взглядом ниже. Туда, куда смотреть запрещено. Туда, куда не смотрят просто-знакомые или друзья. Если только у тебя рот не перемазан едой или кровищей. Туда вообще просто так не смотрят. И, тем более, такими глазами. Лопатки Рыжего напрягаются, он немеет, задерживает дыхание. Он не дёргается. Только поджигает Хэ Тяня взглядом, мысленно убивая сотни раз самыми зверскими способами. Это не здраво. Это, блять, вообще не здраво.       — При чём здесь ты? — Рыжий чувствует в груди глухой треск — так хрипит его голос. Слова вырываются каким-то искорёженными, но Рыжий не обращает внимания. Только продолжает наблюдать за тем, как Хэ Тянь хмурит тонкие брови и палит на его рот. В открытую, сука, палит.       — Тогда в чём разница?       — В том, что я не твоя херова кухарка… или, хуй его. Не твоя прислуга. Хэ Тянь вдруг усмехается уголком рта, нагло и по-уебански. Так, как умеет только он. Возвращается взглядом к его глазам, и Рыжий чувствует, что снова может нормально дышать. И вдруг:       — Не похоже. Так приглушённо, будто Рыжему прилетело по башке битой. И вокруг тоже тихо, и не слышно ни звуки города, ни шум машин. Рыжий чувствует, как дёргается верхняя губа. Он сгребает ткань футболки Хэ Тяня в кулак.       — Чё ты сказал, блять? — Его задушенное рычание в тишине звучит искажённо. Будто наложили фильтр. Он чувствует, что это мозгоёбство сидит в печёнках. Он с силой отталкивает Хэ Тяня от себя, замахивается и бьёт. Разбивает этому высокомерному гандону губу, и чувствует, как внутри отпускает. Рыжий дышит шумно и глубоко. Так, что грудь вздымается как одно огромное сердце. А Хэ Тянь чувствует, как пульсирует и горит губа от удара. Рыжий, и правда, разозлился.       — Такие чувства я вызываю, да? Рыжий не понимает. Только хмурится сильнее. И ещё сильнее, когда Хэ Тянь опять подходит ближе, и он снова чувствует лопатками стену. Напрягается, как удав перед нападением, еле заметно вжимая шею и приподнимая плечи. Хэ Тяню кажется, будто он в артхаусном кино. И он чувствует, как на плечи навалилась усталость. Настолько сильная, что захотелось рухнуть на пол грудой переломанных костей. Без мыслей, эмоций и ощущений. Рухнуть, как неодушёвленный предмет.       — Какого хера ты опять так близко… — злость сжирает окончание фразы. Стоишь. Подходишь. Хэ Тянь смотрит спокойно. И он снова выглядит будто пластмассовым. Будто ничего не ощущает.       — Неприятно? — что-то в его голосе. Он протягивает руку и кладёт её на шею Рыжего. Под его прохладной ладонью напрягается каждая мышца. И Рыжий резко выдыхает, хватая Хэ Тяня за предплечье и впиваясь пальцами. Пытаясь отстраниться, чтобы сильнее вжаться в стену, или слиться с ней, или вывихнуть Хэ Тяню, нахуй, руку. Быть подальше, неважно — как. И снова этот взгляд. Снова в голове только: посмотри мне в глаза, сука. Подними свои блядские глаза. И странное чувство под рёбрами. Как будто, он не ел целый день, и теперь желудок пережёвывает сам себя. Внутри него будто дёргает. За то уязвимое и живое, что отвечает за всю эту херню, которую он чувствует. То, что Рыжий не может контролировать. Как и дыхание, которое сбилось и прыгает. Как и дрожь в самых кончиках пальцев. И ни одной мысли в голове. Одно сплошное ебучее «почему». Почему происходит какая-то хуйня? Прямо сейчас, вот здесь. В этом крошечном пространстве из солнечного света между ними. В глазах Хэ Тяня. В собственной, блять, груди. Почему Хэ Тянь думает, что имеет право играть с ним? Почему Рыжий опять чувствует его дыхание у своего лица и не отталкивает? Только смотрит на его шею, поцелованную ярким светом и тёмные волосы, осторожно касающиеся уха. Здесь у него едет крыша. Они оба молчат. И это кажется пиздецки странным, но Рыжий не знает, что произошло с его голосовыми связками, и куда рассосался крик, застрявший в его горле. Хэ Тянь всё ещё касается его шеи. И, самое страшное — его рука дрожит. Хэ Тянь смотрит почти омертвевшими глазами, чувствуя, как жжёт в уголке рта. И чувствует, как вдруг холодеет в его груди, потому что, при очередном взгляде на Рыжего, внезапно приходит осознание. Когда появилась эта маленькая паника в его глазах? Когда что-то в Рыжем начало откликаться на долбаную болезнь, которая распространялась злокачественной опухолью в том механизме внутри Хэ Тяня, который отвечает за чувства? Хэ Тянь слегка закусывает нижнюю губу. Пытается что-то найти в этом хаосе между ними, рассмотреть сквозь собственную пелену, за которой, сейчас, только отчаяние, от которого хочется рвать на себе волосы. Долго смотрит Рыжему в глаза, и, наконец, в них будто кто-то махнул ему красным флагом. Тем тревожным сигналом, который подтверждает всё, что сводило его с ума все эти недели. То, что, он надеялся, не оправдается. И Хэ Тянь снова распадается на атомы, и снова что-то дерёт в груди. И Хэ Тянь не дышит. Господи. Он так сильно хотел сломать его. Он так сильно этого хотел. От лица Рыжего исходит тепло, граничащее с жаром, и его кожа пахнет так запретно-вкусно. Хэ Тянь понимает, что если сейчас он наклонится чуть ниже, то пути назад не будет. Можно смело выпрыгивать в окно, серьёзно. Если сейчас он не отойдёт, то всё полетит к чертям. Рыжий больше никогда не позволит даже приблизиться к себе. Даже заговорить, даже просто бросить осторожный взгляд. Нужно что-нибудь сказать. Всё выглядит слишком странно. Нужно срочно что-то придумать. Но Хэ Тянь только с трудом сглатывает и делает шаг назад, мягко отталкиваясь пальцами от стены. Разворачивается, чтобы вернуться в комнату, сбежать от этого безрассудства.       — Сука, — громко рычит Рыжий, вдруг хватая Хэ Тяня за ворот футболки с такой силой, что слышится треск. Рывком разворачивая его лицом к себе. Возвращая к себе его удивлённый взгляд. И врезаясь в Хэ Тяня горячим ртом. Зубами, губами, языком. Так, что в первую секунду у Хэ Тяня появилась только мысль оттолкнуть Рыжего от себя, чтобы спросить, что происходит. Диссонанс в голове, двойной толчок в груди. И ему даже не больно. Хэ Тянь смотрит на его зажмуренные веки и сдвинутые брови широко распахнутыми глазами. Не понимает. И, как только до него доходит, Хэ Тянь, как сумасшедший, обхватывает пальцами лицо Рыжего. Лижет его губы, целует, с ходу, глубоко, прижимаясь всем телом. И сердце сводит в судороге, когда он чувствует, как Рыжий открывает рот шире. Позволяет Хэ Тяню проникнуть в свой рот языком. И в ушах, вместе с разрушительным грохотом сердца, только дыхание Рыжего. Его сиплый стон на рваном выдохе. Хэ Тянь болезненно сдвигает брови, прикрывает глаза, чувствуя, что матовая плитка под ногами вот-вот двинется. Сорвётся с места, как скоростной поезд. Хэ Тяню больше не нужны красные флаги. Он задыхается в рот Рыжего и сдавленно стонет, целует в нижнюю губу, в подбородок. Обводит губы по контуру языком. Кусает за нижнюю, тянет. Рыжий приподнимает веки, смотря на весь этот ебанизм. На то, как у Хэ Тяня сносит башню. И чувствует, что под напором его горячего языка хочется шире открыть рот. Рыжий открывает. С трудом разжимает пальцы, намертво вцепившиеся в футболку Хэ Тяня. Мажет дрожащей от напряжения ладонью по его груди, чувствуя, как грохочет сердце. Пульсирует под пальцами, ебаша о грудную клетку. И от ощущения этой пульсации хочется снова ударить его. Ебануть об стену со всей силы, чтобы всё это прекратилось. Но Рыжий только хмурится. Позволяет поцеловать себя в шею и свод челюсти, раздражённо шипя на выдохе, когда Хэ Тянь слегка прикусывает кожу. Затем возвращается к покрасневшему лицу Рыжего, обхватывает пальцами подбородок, приподнимает. Смотрит на вновь зажмуренные веки и ожившие желваки. Зарывается носом в его волосы, целует в бритый висок, гладит пальцами лицо и губы. Продолжает прижиматься к нему, как ненормальный. У Рыжего горит рот. И он вдруг чувствует, как ему хочется прижать к нему сжатый кулак. Пальцы Хэ Тяня случайно касаются его запястья, почти невесомо. И Рыжий вздрагивает, открывает глаза. Сталкивается своим растерянным взглядом со взглядом Хэ Тяня, который можно сравнить, разве что, со взглядом портовой шлюхи. Почти подлетает на месте. В центре кухни, залитой солнечным цветом, переполненной — просто пиздецки переполненной — запахом Хэ Тяня. Запахом его одежды, его квартиры, слабым запахом его одеколона. Переполненной его зацелованным, горячим и влажным ртом. Его потеплевшими пальцами. Рыжий не знал, что Хэ Тянь умеет прикасаться так. Рыжий понятия не имел, что такое вообще, блять, возможно. Спотыкаясь, до него долетает мысль, что он впервые позволил кому-то поцеловать себя. Он впервые поцеловал кого-то. В глазах запекло. И Рыжий задерживает дыхание, чтобы снова случайно не впустить в самого себя этот запах. С силой отталкивает Хэ Тяня обеими руками, отшатывается от него, резко разворачиваясь так, что его почти заносит. Бежит к выходу, хватая на ходу рюкзак, брошенный на полу возле стола. Натягивает кроссовки, помогая трясущимися пальцами. Бля. Да если бы это не было полным ебанизмом, он бы просто схватил их и обулся где-то в лифте. Рыжий вылетает из квартиры, бросая открытой дверь. Едва не наступая на незавязанные шнурки. Чувствуя, как в уголках глаз собирается влага. Чувствуя, что где-то в желудке валяется упавшее сердце. Это один факт о Рыжем: когда он по-настоящему злится, на глазах выступают слёзы. И в этой тишине, которая целиком проглотила Рыжего вместе с его бесконечным ором, ругательствами и психами, Хэ Тянь продолжает стоять, сжимая в кулак руку, которой только что неосторожно прикоснулся к его запястью. И, как только быстрый топот слышится на лестнице, он позволяет себе судорожно выдохнуть.