Подрастающие

***

      – Ты ведь виделся с Марк-хёном, да?       – Ну да. А что?       – Он сам не свой, Югём-а.       – И ты сразу же обвиняешь меня, хён?       – Следи за тем, что ты говоришь. Не так надо разговаривать со старшими.       Югём немного насупился, яростно пролистывая новостную ленту вверх-вниз.       – Что ты с ним сделал?       – Я не могу тебе сказать, хён. Это неприлично.       Джинён вздохнул глубоко. Ну, примерно такого ответа он и ждал.       – Но он сам хотел, хён. Я ничего не делал, честно, – признался Югём, поворачиваясь к Джинёну всем телом. – Он ходил за мной по пятам буквально весь вечер. А я немного выпил… ну и вот.       – «Ну и вот», – передразнил Джинён, раздражаясь; как всегда, Югём натворит каких-нибудь дел, а расхлёбывать потом ему. – Что ты ему сказал?       – Ничего такого, чтобы он потом вёл себя так глупо, – Югём надул губы и снова уткнулся в телефон; Джинён навис над ним, уперев обе руки в спинку дивана рядом с его затылком. – Сказал, что я натурал.       – Ты идиот, Югём, – выдохнул Джинён и провёл ладонью под чёлкой; впрочем, не в первый и не в последний раз он говорит эти слова. – Ты хоть представляешь, насколько некрасивый поступок ты совершил?       – Сколько мне должно исполниться лет, Джинён-хён, чтобы ты наконец перестал меня воспитывать?! – рыкнул Югём и зыркнул на него из-под длинной чёрной чёлки. Что-то внутри Джинёна щёлкнуло.       Югём вскрикнул и схватился за щёку. Джинён и сам не заметил, как обогнул диван. Только грудь вздымалась и горела ладонь – доказательства того, что он на секунду потерял контроль над собой.       – Скажи спасибо, что я вообще вожусь с твоим дерьмом.       Джинён круто развернулся и прошёл на кухню. Там быстро заварил себе чашку зелёного чая: время шло, а привычка не забывалась. Пальцы всё ещё тряслись от злобы. Джинён вдохнул глубже, пытаясь найти потерянное равновесие.       Когда он стал пить чай мелкими глотками, глядя в окно, со спины послышались виноватые шаркающие шаги. Потом две длинные руки неловко обняли его за плечи, и острый подбородок с проступившей щетиной уколол Джинёна рядом с ключицей.       – Прости меня, Джинён-и-хён, – протянул Югём гнусаво. – Я действительно неблагодарный тонсэн. Я постараюсь прислушиваться к тебе чаще.       Джинён промолчал, не моргая и не двигаясь. Югём прижался щекой к его щеке: он подлизывался точности так же, как и в тринадцать лет.       – Я от тебя не отлипну, пока не скажешь, что простил, хён.       – Мы всё равно теперь живём в одной квартире. Мне некуда от тебя деться.       Югём похихикал довольным голосом.       Джинён ощутил давившую изнутри серую пустоту.       Югёму постоянно казалось, что с недавних пор в их компании, и без того какой-то расколотой, произошло деление на хороших и плохих. К плохим относили только его и Ёнджэ. В качестве совести Югёма всегда выступал Джинён, и именно от Джинёна он узнал, что теперь он – редкостная сволочь. Джинён-хён, конечно же, прав, по-другому и быть не могло. Югём с ним соглашался искренне, пусть и в глубине души.       Кто посвятил в сволочи Ёнджэ, оставалось загадкой. Джебом был слишком скрытным, чтобы выворачивать перед кем-то свою личную жизнь. Джексон ни за что не скажет ни про кого из них плохого слова, даже про Джинёна. Марк никогда не чернил своих близких друзей, даже если и стоило бы. Бэм, как обычно, был слишком занят собой, чтобы включать мозги и думать, кто что сделал плохого. И, наверное, он сейчас был очень занят ублажением Джебома, так что ему вообще не до друзей.       Так или иначе, но Югём и Ёнджэ стали настоящими изгоями в своей компании. Встречаться с ними можно было только с глазу на глаз, и то не слишком часто. Как будто они заразные, честное слово.       Ёнджэ, понятное дело, плевать на это всё хотел. У него в жизни было самое главное дело – музыка, и больше его ничего не интересовало. Югём тайно им восхищался. Ему хотелось возвести танцы в такую же степень важности, а не бегать на тренировки урывками. И доказать, наконец, Джинёну, что это не дурацкие танцульки, а серьёзное занятие, которому он хотел бы посвятить всю свою жизнь. Но старшим, конечно же, всегда виднее. Джинён настаивал на том, чтобы Югём уделял больше времени учёбе в университете, чтобы задумывался, в первую очередь, о будущей профессии. В такие моменты Югёму очень хотелось съехать от него и сбежать к Ёнджэ. Он думал, что Ёнджэ научит его плевать на всех, на их мнение и посылать каждого, кто только посмеет попытаться сбить его с намеченного пути. Но Ёнджэ пока его к себе не звал. Югём был готов подождать.       И раз уж они теперь оба сволочи, им суждено оказаться в одном отсаднике.       Ёнджэ говорил, что не он сделал больно Джебому, а джебомово упрямство. Ёнджэ говорил, что устал быть в постоянном подчинении, ему хотелось свободы. Свободы и музыки. От таких слов у Югёма перед глазами всё плыло.       Югём, в свою очередь, тоже не сделал больно Марку. Это судьба метнула в Марка бумеранг справедливости. Марку стало больно ровно настолько, насколько было шестнадцатилетнему Югёму, когда он узнал, что его любимый хён уезжает далеко и надолго, не удосужившись предупредить его заранее. Тогда, на вечеринке Югём, по сути, дал Марку то, чего ему так отчаянно хотелось весь вечер.       А теперь, получается, он ещё и виноват?       Так что пусть Джинён-хён засунет своё обострённое чувство справедливости себе куда подальше. Югём же не говорил ему, что некрасиво таскаться за Джебомом тысячу лет и проедать ему плешь просто потому, что подростковая влюблённость никак не могла закончиться.       По крайней мере, Югём разобрался со своей подростковой влюблённостью давным-давно.