Подрастающие

      Все слухи про Джексона были одной сплошной неправдой.       Ему приписывали череду бредово-страстных романов. В основном, с женщинами. Он лишь усмехался. С женщинами у него не ладилось, совершенно. Он перестал пытаться уже давным-давно. С мужчинами клеилось. Кое-как, но всё-таки клеилось. Он не выносил одиночества, физически, поэтому постоянно пытался забыться в ком-то, уткнуться лицом в шею, задержать дыхание и ощутить чужую надёжную руку у себя на плечах. Помогало. Хотя и очень ненадолго.       Джексон знал, кого искал в каждом новом мужчине. Ему хотелось оторваться от прошлого, забыть глупую школьную влюблённость в самого умного мальчика, которого ему только довелось встретить. Джексон догадывался, что привкус нездоровости в их отношениях сейчас возвращался воспоминаниями и неутолимым чувством неудовлетворённости. Иногда ему очень хотелось той физической боли, которую ему причинял Джинён. Он не представлял, откуда в них тогда бралось столько агрессии и злости друг к другу. Но он очень хорошо помнил, как Джинён таскал его за волосы (ради этого Джексон бросил привычку подбривать затылок машинкой), как пинал вроде как в шутку (а синяки потом были по-настоящему тёмные и по-настоящему дорогие), как зажимал голову между колен (да так, что уши потом пылали болью от приливавшей крови). Джексон помнил себя жутко ревнивым подростком, а Джинёна – необоснованно жестоким. Но тогда жестокость Джинёна веселила, раззадоривала, заводила. Джексон помнил, как валил его на диван, придавливал своим весом, – потому что Джинён тогда был хрупким ботаником, – и не хотел никуда отпускать.       Теперь ему казалось, что он проигрывает всё те же ситуации, только во взрослой жизни. И во взрослой жизни все чувства обострились так, что он порой не знал, как остановить текущую кровь.       Многие мужчины его просто использовали. Марк, даже находясь в Америке, слал Джексону огромные красные сигналы «sos», на которые Джексон не откликался никогда. Он отдавался, надеясь хотя бы на этот раз обрести внутренний покой.       Джинён явно нарушил внутреннее равновесие в душе Джексона. Джексон сжимал кулаки, стискивал зубы и шёл вперёд, хромая и спотыкаясь.       Он знал, что другой жизни у него не будет. Поэтому он пытался наслаждаться той, что у него была, пусть даже сквозь боль, слёзы и кровь.       – Хён, ты стоишь гораздо больше. Уезжай от этого ублюдка, сейчас же!       – Ничего страшного, Ёнджэ-я, всё заживёт. Да и царапинка-то мелкая совсем.       – Ты только посмотри на себя: у тебя же вся губа в крови! Он не испортил тебе зубы, нет?       – Нет-нет, губа разбита, и всё… не переживай, Ёнджэ. Со мной всё будет в порядке.       – Не говори, что собираешься с ним мириться.       – Мы и не ссорились. Просто немного повздорили.       – Ох, Джексон-хён, что ты с собой делаешь… На тебя даже смотреть больно…       – У каждого своя судьба, Ёнджэ-я. Я рад, что тебе повезло с Джебом-и-хёном.       – Хён, ты тоже заслуживаешь счастья, я уверен!       Тёплая мягкая рука легла поверх подрагивающей ладони Джексона. Джексон ухмыльнулся, насколько позволяла разбитая губа.       – Я заслуживаю лишь то, что имею, и ничуть не больше.