Дорогая Вивьен, ...

Если бы только читатель прошелся от Соборной площади в северо-западном направлении к улице Ситэ, повернув в сторону Моста Нотр-Дам и пройдя ещё около десяти минут, он бы добрался до площади Шатле. Но наша главная героиня совершенно не любила этот мост из-за сына торговца рыбой, который не упускал возможности кинуть ей вслед пошлую шутку. Поэтому с улицы Ситэ мы свернули бы налево, в сторону Руэ де Лютес, после чего в конце улочки повернули на бульвар Пале и, минуя Дворец Правосудия, направились к мосту О Шанж. Проходя над Сеной, из нас бы выбил всю тоску игривый ветер, и в добром расположение духа мы бы нетерпеливо дошли до площади Шатле, а там уже по набережной Межисри, оставляя позади замок Гранд Шатле, мы бы добрались до небольшого дома. Два маленьких балкончика были как будто вдавлены в каменную стену светлого здания. Витиеватыми растительными узорами выгнутые металлические прутья ограды защищали от падений владельца дома, а аккуратно обрамлённое черным камнем окно в рост человека укрывало от холодного зимнего ветра. У окна за ореховым столиком сидела молодая девушка, рассматривая бумаги с рисунками разнообразных платьев, детали каждого из которых теснились на отдельных листах, но были достаточно реалистично прорисованы. Пером девица исправляла линии, цифры параметров, иногда задумывалась, но спустя мгновение снова продолжала выводить точные линии. Длинные прямые темно-пепельные волосы девушки струились по плечам, некоторые локоны упали на предплечья, но основанная их часть лежала на спине. Одеяние у мадмуазель было достаточно «убогое», как бы назвали его знатные дамы, для которых девушка шила убранства: на ней было серое платье с коротким стоячим воротником, что очень походило на ночное убрание благодаря своей простоте и отсутствию пышных деталей. Исхудавшее тело и тонкие руки могли бы донести до вас мысль о том, что девушка голодает, а ведь так и было — Софи де ЛаРуш уже три года как не могла привести своё питание в норму, хотя казалось её это даже не заботило. Щеки её немного запали, еле выделяя скулы. Сквозь упавшие на стол волосы можно было подметить две родинки, вертикально расположенные по отношению друг к другу в сантиметре от глаза, но ниже виска. Эти метки она получила в наследство от её отца, что обозначало приобщенность к роду ЛаРуш. Уточнение изображений продолжалось некоторое время, будто некий вид медитации, но вдруг сзади послышалось недовольное мычание, и старшая ЛаРуш подорвалась с места, подбежав к спящей на кровати сестре. Оглядев её, девушка убедилась, что с родственницей всё в порядке и та лишь в очередной раз говорила во сне. Вивьен де ЛаРуш в свою очередь распласталась на кровати в странной позе: правая рука покоилась на её животе поверх одеяла, а левая находилась на лице девчушки и время от времени сжимала лоб, в то же время ноги её были разбросаны по всей кровати в разных друг от друга направлениях. Кудрявые русые локоны с тем же пепельным отливом, что был и у старшей ЛаРуш, были разбросаны по подушке и обрамляли лицо Вивьен, тонкими волосинками рассыпаясь по нему. Округлое личико, казалось слишком детским по сравнению с сестриным, так как преобладали в девушке гены матери, чего не скажешь о Софи — та больше походила на высокого худого Кристиана де ЛаРуш. Единственное, в чем было видно родство между девушками, это родинки, которые так же виднелись на лице Вивьен, в том самом месте, что и у старшей сестры. Убедившись, что Вивьен в порядке, Софи вздохнула и медленно, задумчиво направилась к столу. Внезапно сорвавшийся голос младшей сестры ударил по голове, будто тяжеленный булыжник: — Жеан! Софи резко обернулась, биение сердца частично заглушало звуки улицы, девушка беспричинно была встревожена уже как три года, поэтому крик сестры заставил её испытать сильный испуг. Девушка подошла к Вивьен и, наклонившись, к тому времени сердцебиение пришло в нормальный ритм, услышала тихое: — Доливай в стакан… Софи улыбнулась и, закрывая ладонью нижнюю часть лица, еле сдержала смех, чтобы не разбудить этим хохотом спящую. Девица поправила локоны, упавшие на лицо сестрёнки, и направилась в том же направлении, что и прежде. Как можно тише, придерживая сбоку ящик, она выдвинула его и достала оттуда некую не то книгу, не то блокнот для записей и такими же аккуратными движениями отправила ящик назад в пространство орехового столика, в конце закрыв его на ключ, висевший на шее. Распахнув книгу и попутно подобрав противоположной рукой перо, принялась сначала неловко, но позже со страстью записывать мысли, бушующие у старшей ЛаРуш в голове подобно урагану. «Дорогая Вивьен, …» — эту строку Софи всегда выводила с особым трепетом. — «Мои сны, мои кошмары… Кажется, никогда не наступит конца этому. Почти каждую ночь меня терзают муки пережитого прошлого. Эта кровь повсюду, чувство тревоги, не покидающее моей души и по утру. Пробуждение сулит мне новый день в этих мучениях. Одна отрада — в творении. В искусстве. О, Вивьен, будь ты тут, я бы показала тебе все эти прекрасные платья, для тех знатных дам. Они так волшебны, будто из лучших сказок. Будь они кривоноги иль косы, те симпатичные корсажи и юбки исправят любой их неуклюжий изъян. Вивьен, тревога моя усиливается при утренней и вечерней, когда святой отец читает молитву. Иногда мне кажется, что меня поглотили демоны, но я пытаюсь не думать об этом. Ведь если так и мне суждено гореть и испытывать ужасные мучения здесь, ведь если я просто исчезну в пучине того адского пламени, то кто же позаботиться о Ней? Я не могу! Я обязана терпеть, ради Неё! Как бы мне хотелось написать, что она мне усложняет жизнь своими выходками в последнее время, но не могу. Трагедия и Ей нанесла ущерб. Милая Вивьен, знаешь, когда я тону в том сне…» Звон колоколов, доносившийся от Собора Парижской Богоматери, прервал девушку, и та, повернув голову, взглянула в окно. Сумерки опускались на кое-где загорающийся яркими огнями Париж. Болтающие люди, топот копыт, шум деревянных колес от тянущейся телеги, крики детей могли бы дополнить эту картину, но наша героиня смотрела в небо, задумавшись о чем-то ином. С громким вздохом она поднялась со стула, спрятала свой дневник в ящик, закрывая тот на ключ, и пошагала к двери, служившей выходом из комнаты, тихо закрывая её за собой. Спустя некоторое время, Софи де ЛаРуш, одетая в то же длинное серое платье, но теперь с головой, покрытой черной шалью, которая скрывала её волосы и шею, направлялась через мост О Шанж к готическому зданию, где в то время уже собирались начинать служение.