Апельсиновый сок

Нет ничего более неприятного на свете, чем пытаться сделать вид, будто ничего не случилось. Особенно, если произошло что-то громкое, сильное, заметное. И Гермиона, и Снейп, сидя в разных комнатах, он — в кресле гостиной, а она — сползая на пол лаборатории, не представляли как действовать дальше и стоит ли говорить что-либо, или нужно предаться вечному молчанию, стать похожими на взявших обет монахов. Тишина была настолько физически гнетущей, что её можно было бы порезать ножом, положить на хлеб и съесть, стирая капли жира с подбородка в процессе поедания. Северус уронил голову на руки, вдох не получался достаточно глубоким, чтобы надышаться. Хотелось просто убежать отсюда, забыться, не вспоминать больше никогда. Не хватало ему только справляться с подростковыми слезами, выслушивать нотации о своем непростительном поведении, или, не дай бог, обсуждать эмоции и чувства. Гермиона же, сидя на холодном полу, обнимала острые коленки, вжавшись в них носом, раздумывала о причинах такого поведения профессора. О своей вине в случившемся. Конечно, девушка и раньше видела Северуса злым или нервным, но никогда не слышала такой ярости в его голосе. Всего один заданный вопрос с неудачно долгим подведением к нему не мог стать чем-то настолько серьезным, чтобы реакция была такой острой. Но это произошло, и Миона терзала саму себя, свою душу и свой разум. Снейп же понимал, насколько непрофессионально его желание сейчас и что он должен быть сильным, не показывать свои слабости, но бутылка огневиски, стоящая в небольшом баре около камина, манила к себе, обещая решение любых проблем. Все навалилось так сразу, усталость была действительно невыносимой, и, побледнев еще больше, мужчина встал со своего места, подошел к бару и взял бутылку в руки. Там же найдя два стакана, он поставил их перед собой и наполнил. Мысль о том, что во второй наливать ничего не нужно, пришла не сразу. Так как Северус обычно не пил без компании, достал два сосуда он чисто машинально. Но сейчас рядом с ним не было ни пожирателей, ни Люциуса. Только он сам и плачущая девушка-подросток в лаборатории. Плачущая из-за необъяснимой скверности и жестокости его собственного характера. Оба стакана мужчина опустошил мгновенно. А потом еще один. И еще. Злость медленно заполняла все его естество. Медленно разливаясь по телу, она сводила судорогой мышцы и мешала ровно дышать. Северус вообще никогда не записывался в няньки. И не хотел работать на пару с ребенком. Он сделал уже достаточно. Достаточно всего, что могло помочь, но Дамблдор будто не может остановиться. Мерзкий старикашка вцепился в Снейпа как клещ, и бесконечно пьёт его кровь, заставляя выполнять новые и новые указания, ввязывая его в дешевые манипуляционные игры. — Но девочка не виновата во всем этом. Голос совести в голове внезапно пробудился от многовекового сна и начал шептать Северусу мерзости, гадости о том, как много боли он приносил раньше и как продолжает приносить сейчас. Он бормотал о плачущей Грейнджер, о чертовом тосте, который она так заботливо подрумянивала для Северуса, обо всех тех хороших вещах, произошедших с ним когда-то, но которых он не заслужил. Голос шептал, что неудивительно, что его жизнь превратилась в то, во что превратилась, потому что зельевар достоин лишь этого. Саранча, уничтожающая все вокруг себя — вот кто он. Еще один глоток обжег горло. Снейп поморщился, прижав пальцы к носу. От голода опьянение наступало быстрее чем обычно, а старинный виски своим действием оправдывал собственный возраст сполна. Снейп снова рухнул в кресло, и тут же резко развернул голову назад, услышав шорох, и увидел Гермиону, стоявшую за ним. Она подкралась почти незаметно, будто мышь. и сейчас удивленно смотрела на своего профессора, не ожидая увидеть подобную картину. Зельевар, профессор Снейп напивается прямо нее на глазах после того, как довёл её до слез. Неужели он… Чувствует вину? Северус попытался открыть рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, но не успел, потому что его челюсть от увиденного отвисла настолько, что использовать её по назначению больше не представлялось возможным. Его «лучшая студентка», староста Гриффиндора налила себе большой стакан виски и осушила его залпом. Тут же девушка сморщилась и прижала руку ко рту, видимо, почувствовав рвотный позыв. Возникла недолгая пауза и Снейп прервал её, не отводя взгляд от Мионы: — Я не думаю, что пить в вашем возрасте законно. — А я, — задрала подбородок Гермиона, — не думаю, что вы имеете право еще хоть когда-либо так со мной разговаривать. — Трясущийся голос выдавал неуверенность, но девушка продолжила. — Вам ясно? Северус усмехнулся, в ответ на это Грейнджер сделала еще один большой глоток, а потом вновь наполнила стакан. Взяв его в одну руку, а бутылку в другую, Миона опустилась в кресло напротив Снейпа и жестом предложила ему подлить. В круговороте этого бесконечного безумия, творящегося уже несколько дней, зельевар не увидел ничего выходящего за рамки больше обычного в этом предложении и протянул стакан, дав гриффиндорке наполнить его янтарной жидкостью. — И я не жду от вас извинений. Только мужчина захотел съязвить, засмеяться, но ему не дали даже рот открыть: — Я знаю, насколько вы устали, и горжусь вами. И поэтому я понимаю, что вы могли на меня сорваться. Просто я не хочу повторения. Впервые в жизни кто-то признал в слух его усталость, впервые кто-то сказал, что гордится им. Осколки вазы, в которой раньше стояли полевые ромашки, исчезли по одному произнесенному шепотом под крючковатый нос заклинанию.