Серитё.

      Огромный терем посреди города, казалось, красовался собой: с одной стороны разрисованный яркой краской, непривычной для этих мест, но так изящно подчеркнувшей все художества резных завитушек неизвестного мастера, с другой стороны, на входе, красивые колоны, как и у того входа, где принимались в терем битая дичь, зверь и подарки иноземные. Все в этом тереме было под стать красивому могучему хозяину — князю Юрию. Сам город назывался Островец. В честь того, что отсоединились несколько кланов в своем желание жить раздельно своими разросшимися семьями. Много хуторов стояло на защите города с крепкими стенами и охранными отрядами, что по первому знаку сразу возжигали костры на своих специальных башенках. Даже отсюда хуторки представляли собой два кольца вокруг города.       Князь смотрел напряженно на один из хуторков, что стоял у самого моря. Давно он не был в гостях подолгу и тем более в том самом хуторке. Что-то тревожное сидело в сердце после того, как он решился все же покинуть его. Хуторок назывался Басний. Был когда-то воевода Баснит. Он со своей семьей и основал тот самый хуторок. Уже и сыновья его и внуки заняли там свои посты и исправно хозяйничали, не вредя тем, кто поступил к ним на службу. И подати исправно платили. И сам хуторок разросся немало. Пора, наверное, им еще землицы выделить. А ее вокруг немало. Хоть и молчали об этом сыновья его бывшего воеводы, Анич да Зганич. Но на то он и князь, чтобы видеть такое. Сегодня он подписал бумагу о том, чтобы их крепостям прибавили земли. Теперь будут новые хуторки строить.       А все хутора сейчас, сверху, смотрелись очень красиво. Кузнец Акаля и его семейство очень умело украшают хуторки. Жена его краски намешивает, где и достает только, дети их умело красят, да рисуют очень красиво. Спрос на этих умельцев немалый. Никогда не останутся без золота, да еды. Хохотнул про себя, вспомнив, как жена кузнеца, Киналя, добивалась его расположения. Не один год преследовала его, все о постели намеки кидала ему в походах их. Она была из тех самых амазонок, что ему пришлось завоевать с одной лишь ротой.       Зябко поведя плечами, князь вздохнул полной грудью и оглянулся на смотровую площадку своего терема. С этой стороны его терема были крепостицы и смотровые площадки вообще шли вокруг всего терема, только соединяясь с самим теремом. Оттого терем и смотрелся так величаво и грозно. Вроде вот тебе и красиво, и резные узоры, и даже звери вон поверх крыши стоят. Из железа. Кузнеца сын, Миналий, расстарался. Да не всяк знает, что эти звери железные — лишь прикрытие для обороны, и когда надо, они откидываются, и там окошки открываются для метания ядер как у пушки, да стрел.       —Княже… там с Усовца и Егожи пришли…       Князь недовольно повел дланью, и его слуга тотчас исчез. Ну вот, опять, начинается. Ревниво относятся остальные хутора, когда князь вот так по две недели гостит в одном лишь хуторе. Пришлось спускаться по темным лестницам терема и проходить мрачные коридоры, мимо небольших клетей, что приготовлены для всякой нечисти, если кто посмеет нарушить покой его города или хуторов. Но всем был доволен князь, даже усмехнулся про себя, представляя, как сейчас с хутора Басний приведут к нему того самого юношу, что запал ему в сердце. И сразу так хорошо стало в теле, член налился силой, и пришлось остановиться, чтобы успокоиться. Его длинный кафтан, почти до бедер, не скрыл бы его возбуждения. Обтянутые в кожу стройные ноги лишь подчеркнули бы его возбуждение.       Постояв и посмотрев на небольшую арену, что была прямо в его тереме, вспомнил, как сам в юности здесь задавал всем жару, устраивая честные бои. А уж как его трепали-то здесь. Вот здесь вот валялся от богатырского удара кузнеца Акаля, а сюда вот прилетел от удара воеводы Баснита. И больше он не проигрывал никому. Даже сейчас, иногда устраивая бои, он держал свое почетное, второе место после кузнеца.       Снова пошел к приемной и, поправив опавший член под брюками, вошел в тронную. Там было пусто, лишь писарь что-то черкал быстро и при его появлении быстро отпрянул от своей бумажки, когда он мимо проходил, прикрыл почему-то написанное. Ладно, разберусь… чуть позже.       Двери приемной были распахнуты, и там слышался говор нескольких мужчин и женщин. Они что, к нему семьей решили прийти? Невиданное… что же случилось? Он встревоженно вошел с другого входа в приемную и застыл. Толпа из двух хуторков возмущенно смотрела не на него входящего, а на скрученного по всему телу крупного мужчину. Тот спокойно стоял, несмотря на то, что руки у него у кистей уже опухли до синевы. Босые ноги, в кандалах только, стерты чуть не до кости. И почему его привели сюда, а не на входе оставили его охране? Все гомонили между собой, споря непонятно о чем. Подняв руку, привлекая тем самым к себе внимание, он крикнул зычно:       — Что за шум?! Пошто орете, как куры на базаре?       Вмиг наступила тишина, и чуть не все грохнулись на колени. Князя уважали все. От мала до велика. Наконец, когда тишина уже настоялась, он, сев медленно на свое кресло, кивнул всем, отпуская их с поклона, спросил уже спокойно:       — Ну, что случилось?       Главные хуторов вышли вперед, и первым начал Усаня, его бывший зам.       —Княже. Мы гнали несколько дней иноземных разведчиков, три речки от нас. Те знали все броды лучше нас. Многих из нас убили вот эти, — он посмотрел гневно на мужика, и второй продолжил:       — А мы встретили их у своего хутора, — отозвался Егожан.       В честь них и прозвали так хутора. Усовец и Егожа. Затем огладил свою бороду и продолжил уже деловито, вскидывая голову так, что сразу стало понятно, пытается все по памяти воспроизвести сейчас. Чтобы не обмануть его, князя.       — Стало быть, прошли за ними в аккурат до бойниц, их тогда немало еще осталось опосля боя с Усаней. Человек так двадцать было. Мы порешили, стало быть, почти всех. И этого пленили. Так он как жив остался, не поймем. Стрелы были и в сердце, и животе. А вот, стоит ведь до сих пор. Что за невидаль? Что за гости к нам стали приходить из-за морей? Неужто такие бессмертные? — он замер, и Усаня пояснил:       — Те, что убили, исчезли. От них ни слуху, ни духу. Ничего не осталось. Растаяли!!! — он развел удивленно руками и ткнул мужика уже грозно.       Кудлатая голова пленника мотнулась в сторону. Но мужик даже не вздрогнул. Словно вообще страха не ведает перед смертью.       Вот теперь и сам князь удивленно посмотрел на пленного и кивнул. Поручив охране провести пленника к железным клетям и охранять его, он еще раз заслушал уже отдельно по одному главных по хуторам и отпустил лишь к вечеру, дав им всем отдохнуть и перекусить. Но к ночи все равно выпроводил. Негоже хуторам быть без главных своих. А если опять нападение произойдет? Посмотрев, как писарь быстро и размашисто черкает доклады главных, он спросил грозно:       — Покажь все листы на столе.       Писарь, побледнев, кивнул и, собрав бумаги, стопочку убрал в сторону, прикрыв ее чистыми листами. Злость кинулась в лицо жаркой испариной, князь, вскочив со стула, зло отбросил от себя писаря и, схватив ту стопочку, кинул быстрый взгляд на написанное и зло процедил валяющему у него в ногах писарю:       — Стало быть, и ты в предатели подался?!       Писарь начал было что-то говорить, но он, откинув его руки от своих сапог, крикнул:       — Охрана!!! В клеть и этого тоже. Сподобник и предатель!!! — заявил он громовым голосом.       Настроение испортилось вконец. Вошел в жарко натопленную баню уже голым, поежился от зноя и расслабленно выдохнул. Хорошо протопили, нагрели сегодня. Самое то. Ухи чтобы заворачивались в трубочку! Банщик вошел с вениками чуть позже, и князь отдался, закрывая глаза, его ударам хорошо запаренным веникам. Вконец упарившись, он вышел в сени и, сев на лавку, прикрытую простынями, глотнул с ковша холодного квасу, откинулся на стенку и, вздохнув, вспомнил, что прятал писарь. Это были донесения к королю. Темил, его брат, значит, давно отрядил этого писарюшку к нему в докладчики. Значит, не доверяет. А в глаза, казалось, честно говорил, что он ему опора, и верит до конца лишь ему. Значит, темнил брат, темнил. Вот, значит, как еще может быть. Он уже здесь больше двадцати лет княжит. А Темил не приезжал ни разу. Лишь он к нему раза три с донесениями приезжал и то — не заходил. А был в своих домах. И оттуда ему отправлял донесения. Так и было оговорено заранее. И было бы желание, братья бы встретились.       Князь, опустив голову, вспомнил, как между собой у них было соперничество перед отцом. Показать себя. Он старше Темила на пять лет. И должен был получить трон. Но отказался в пользу младшенького. При отце так его и оставил, как и мечтал младший, Темил.       —Княже, Сому позвать? — спросил его слуга, и он кивнул, растеряно глядя в пустоту.       Сома пришла в постель, поведя голыми бедрами, и сама опустилась на его возбужденный член, сняв короткую рубаху, оголила пышную грудь. Прихватив ее за бедра, он помог ей нанизаться на него и, подкидывая ее на своем члене, застонал от наваждения: того паренька, что видел на хуторе. Почему-то член не чувствовал промежности Сомы как раньше… вроде и был внутри, а вроде как и не был. Не было той уже прелести. Сома была у него в полюбовницах уже год целый и гордилась этим перед всеми. А он и не скрывал.       Сев резко к ней, он жадно поцеловал ее в алые пухлые губы и прижал ее грудь к своей. Она задергалась на нем чаще, постанывая от наступающего оргазма, он знал как ей лучше принести удовольствие и, дав ей кончить, повернул ее под себя. Выйдя из нее, повернул уже ее на живот. Она вскинула лишь на него взгляд и прошептала хрипло:       — Смазку не забудьте, княже… — она стыдливо опустила взгляд, и он понимающе кивнул.       Чем и была хороша Сома, тем, что ее можно было брать и сзади. Ее попа ему нравилась в ней больше всего. Раздвинув упругие ягодицы и смазав ее дырочку, он втиснул член чуть в нее, и она раскаяно застонала:       — Ох… погодите, княже… дайте обвыкнуть… вас не было давно… ох…       Он толкнулся в нее и следом еще, уже до конца, не слушая ее. Она зарыдала как будто, и он замер, виновато поглядывая на ее спину. Вот она прекратила плакать, и он тихо спросил:       — Ну что… готова?       Она кивнула, и князь сорвался. Вколачиваясь в ее зад, он представлял того паренька, что подобрали Басниты. Стройный, но не худой. Глаза фиалкового цвета, губы ладные… как он и любит, чтобы верхняя была пухлее нижней. Узкое лицо, высокие скулы. Мягкие хрупкие руки. Так и хочется спрятать его к себе и ласкать его лицо, бедра, а еще покусать его нежную шею.       — Княже… — прохрипела под ним Сома, и он удивленно посмотрел на выступившую кровь на шее своей любовницы и хрипло же сам прокаркал ей:       — Прочь!!! Прочь!!! Чтобы не видел тебя больше!!!       Как наваждение словно спало с его глаз. Как он мог делить с ней постель все это время?! Не ее он хочет в постель, а того юношу. И он ведь ему тоже понравился. Силой он не хотел. Анич и так бы отдал ему своего художника. О нем уже слава далеко пошла. Как он украшает ножи и мечи. Что за ковка такая заморская?! Все лишь восхищенно разводили руками, когда он и камни огранял драгоценные, и в оправу их витую клал так, что они не то что не вылетали, вообще словно сращивались намертво. Не то, что у других ювелиров. Юношу звали дивно так: Малек. А он не маленький даже вовсе. А с него ростом, что князю особо нравилось. Но вот томление у него к парню возникло сразу. Потому и не захотел он сразу уезжать с хутора того.       Сома уже убежала, плача навзрыд и еле-еле ковыляя. А он принялся сам ласкать себя, взывая шепотом Малека. Даже это имя ему нравилось больше всех, а уж как взглянул на него паренек, у него чуть сердце тогда не выскочило. Думал, тут и помрет. Заказ как делал ему на золотую цепь и не помнил до сих пор. Потом и на терем свой заказал работы. Но паренек вежливо и рассудительно расспросив его о том, что тот хочет, сказал, не боясь его гнева, что сможет приехать к нему лишь через два месяца. И то с разрешения его наречных братьев. Анич и Зганич стали ему братьями. В тот поход этот юноша снабжал их поредевшую после нашествия заморских разведчиков армию и птицей, и зверем. А потом еще и на свой страх и риск вызволил из плена тех, что увезли с собой. Раны, говорит Анич, были жуткие у паренька. Думали, помрет. Но их лекарь совершил невозможное и выходил паренька.       Нашел его Зганич у речки, ничего не помнящего, говорящего на иноземном языке. Полуголого. Все этого паренька полюбили. Со всеми вежлив, не корыстен. Отдает еду тому, кто голоден, не жалея. Даже если последнее отдает. Увидев его, совсем голову потерял князь. Две недели прошло уже с того раза, как он приехал с хутора Баснита. Все места себе не находил. Пленник, казненный, так и висел без головы на воротах, птицы уже поглумились над трупом. Он в ожидании юноши озлился на прибывающий с хуторов народ и отвлекающий его от приготовлений к гостю. Комнату ему приготовил шикарную. С купальней. Сам принес краски, что остались от сыновей кузнеца.       Сома ластилась не ко времени и не вовремя. Гнал от себя уже на весть терем, стыдил, чтобы ушла из терема. Не гоже ей в полюбовницах ходить, пусть семью себе с таким-то приданым вьет. Ухажеров у нее всегда было хоть отбавляй. Даже не смотря на то, что уже в годах. Хотя какие годы-то? Двадцать два ей всего. Юна, хороша собой. Ну и что, что не девка. Зато умеет все в постели. Кто и научил только. Сам тогда удивился, что искусна была в первую ночь с ним. И ртом член его ласкала, правда это в первое время было. Потом лишь ноги разводила, да верхом садилась. Уже он ее сподобил и другую дырочку давать ему.       Член налился силой, и он, сев на кровать Малека, представил себе хрупкое тело юноши, кончил так, что в глазах светло стало. Но мало ему этого было, ох, мало… раньше он в сторону мужчин и не смотрел. А теперь не узнавал себя. Не знал, как и подступится к юноше тому. Слыхал, да и видал, как в отряде у него порой от долгого воздержания мужики помогали друг другу. Но сам никогда такого не пробовал. Сделал ему комнату и успокоился.       Дальше дни полетели уже спокойнее. Его помощник Цинат организовал праздники для детворы, и княже сам там плясал вокруг костра с местной молодежью. Сборы и подати привезли вовремя. Он и оружие, что приготовили для хуторов, отправил с дружиною. Порох и смолу также в другие хутора отправил с подарками от себя, да письмами с города. Жизнь вошла в свою колею.       Уже и третий месяц он обеспокоенно высматривал из толп гостей каждый раз того юношу и, не найдя, лишь сжимал крепче челюсти. Напомнил Аничу об уговоре и взволновано прочитал ответ того, что паренек де заболел. Видно, те раны дали о себе знать, когда он простудился. А на дворе-то уже и зима. Плохо паренек переносит зиму, писал Анич. Сказал, что как окрепнет, так и отправит. А лучше всего, по весне будет. И отправил юноша лишь цепь ему, князю. Трепетно достал замысловатой ковки и вязки золотую цепь князь Юрий и сразу приложил ее к губам своим. Почудилось, может, но почувствовал он запах того юноши. От сердца отлегло, и настроение сразу поднялось.       — Цинат, приготовь мне коней. В хутор поеду Баснита. Говорят, сейчас там как раз праздник будут справлять!       Слуга молча поклонился и кинулся исполнять поручение. Лишь утром, на следующей день он выехал с дружиной в путь. Почти неделю еще ехал. А ведь сверху его терема этот хутор виден даже с краешком моря. А вот путь туда, конечно, не близкий. Зато сани легко скользили по твердому уже снегу. Лошади еще не успели даже устать, летом труднее туда добираться. Переправы приходится придумывать.       На вторую неделю они прибыли в хутор, и Зганич вышел первым из своего терема, низко кланяясь.       — Вот не ожидали вас, княже!!! — развел он руками, и князь, весело улыбнувшись, спросил шутливо:       — Говорят у вас нынче охота очень задалась, я бы не отказался от кабана, зажаренного на вертеле.       Зганич, быстро закивав, сказал:       — Так ваш вестовой так и сказал еще вчера. С утра поставили на вертел. Все готово и ждет лишь вас, княже, милости прошу. Ваши покои готовы.       Князь огляделся и, кивнув, по-молодецки свистнул своему коню и сам выходил его перед тем, как поставить в конюшню. Сам же отсыпал ему овса и налили студеной воды. Лишь после этого вошел вслед за Зганичем в небольшой терем.       Его комнаты как всегда были хорошо убраны. Расписные шторы на окнах, покрывала шелковые со множеством подушек лежали почти на полу. Это моду привез им из заморских стран Анич. Удобно: просто сесть на мягкий диван без ножек и подлокотников. Сверху балдахин из тонких тканей разноцветных. Красота и простота умиляла сегодня князя. Сердце радостно билось в предвкушении встречи с Малеком.       Баня все также хорошо прогрела тело князя, и он, румяным, в тонкой рубахе и брюках вошел в гостеприимную столовую двух братьев. После перекуса и крепкой настойки, князь спросил весело Анича:       — А что брата названного не пригласили на пир?       Оба как-то неловко отвели взгляды, и наконец Зганич сказал первым:       — Проблемы начались у нас с ним. Княже, не гневись.       Вот теперь все настроение испортилось, князь недовольно посмотрел на обоих братьев и сказал приглушенно:       — Говорите все, без утайки…       Зганич и сказал:       — К нему мужики липнут, словно к бабе. Он уже что только и не делал. Девки не вылезают из его постели, а мужики как с ума сошли. То один им заболеет, то другой… уж и гонит и жениться даже хотел на Славе. Да образумился, сказал, без любви не бывать браку. И мы не давим на него.       Ревность змеёю вошла в сердце к князю, и он уже задушено приказал:       — Приведите его ко мне. С собою его возьму, от греха подальше.       Анич даже поперхнулся и замотал головой.       — Как же так, княже? Мы сами решим свою проблему. Женим его, и делов-то?! — Анич посмотрел на брата, и тот быстро закивал.       Но князь гневно повторил:       — Нет! Я возьму его. До лета у меня поживет, осмотрится. Завтра утром чтобы… — и вспомнил он, к своему счастью, что не хотел так вот давить на паренька. Чувствовал он, что паренек тот — птица другого полета, виновато застонал уже в покоях братьевых.       — Зганич?! — зычно крикнул он, и тот тотчас появился перед ним, — Я сам с ним поговорю. Не говори пока никому, что я беру его с собой.       Тот, успокоенно выдохнув, закивал.       — Так лучше будет, княже… действительно, лучше… спасибо.       Князьн быстро оделся и, взяв с собой лишь одного охранника, вышел в сам хутор. Охранник показал ему дорогу, и князь пошел вслед за ним. Все кланялись ему, восклицая радостно, что вот де вновь посетил их княже, и будет в их хуторе порядок. Дошли до конца хутора, и князь нетерпеливо отпустил охранника.       — Возвращайся, Идир. Я приду позже.       Тот, молча поклонившись, ушел и лишь после этого князь открыл калитку и вошел в уютный небольшой домик. В коридоре было тихо, казалось, все спали. Но вот слух князя не обманешь. Он с наслаждением вдохнул запах паренька и, казалось, пошел на этот запах. Словно тот был обмазан ему медом. Паренек рисовал на холсте зимний лес, изредка поглядывая в окно. Он и вправду похудел сильно. Осунулся. Спина казалась надломленной. Паренек, не оборачиваясь, сказал ровным голосом:       — Хорошая ли была дорога, княже? Приветствую вас, — теперь уже обернувшись и поклонившись сказал Малек.       Ах, ну да, он его увидел в окне. А то уж князь заподозрил в Малеке колдуна.       — Спасибо, все хорошо. Сани хорошо идут по снегу. Коням легко. Летом хуже было, и ехали мы сюда почти месяц. А тут неделю лишь, — сказал он, заглядывая на рисунок.       Словно живое все было на холсте, и казалось, ветки елей сейчас закачаются от незримого ветра. Юноша покачнулся, князь тотчас перехватил его за плечи и, не помня себя, припал к его губам. Как так получилось, он уже и сам не помнил. Все завертелось быстро, он словно зверь сорвал с юноши одежду, как только и сам успел раздеться, не помнил уже. Покрывая поцелуями лицо юноши, терся своим членом о его пах. Юноша почти не отзывался на его ласку. Лишь однажды попытался оттолкнуть князя, но куда там. Такого напора не выдержать никому. Он смял его под себя и лишь когда вошел в него, успокоено задергался от мощного оргазма на пареньке. Виновато оглядевшись, застыл статуей, увидев лицо побледневшего парня, и прошептал:       — Малек… прости… боги!!! Прости…       Тот, задушено охнув, кое-как отполз на полу от князя и лишь после этого прошептал хрипло:       — Уходи… те… прошу…       Князь торопливо начал было одеваться и поймал себя на мысли, что уходить вот так он не хочет. Накинув на плечи рубашку, спросил виновато:       — Не простишь, да? Не люб я тебе?       Тот лишь отвел взгляд и вдруг сказал ровным голосом:       — Только ты и люб мне…       Сердце радостно сжалось, и князь, не помня себя, сжал паренька в объятиях.       — Ох, Малек… любый мой, не могу… только о тебе и думаю… не могу забыть тебя… поехали со мной?! Сегодня же!!!       Паренек лишь кивнул и припал к его груди.       — Тоже люблю тебя. Не смог забыть тебя, княже…       Князь гневно сказал:       — Юрий, зови меня Юрием. Ох… не могу… — он припал к губам Малека и застонал от накатившего возбуждения вновь.       Как огнем полыхнуло все тело, искры, казалось, между ними заискрились, когда и паренек ответил ему пылко, гладя спину своего возлюбленного. Князь, не помня себя, опустился перед ним на колени и жадно прильнул к его крупному члену. Как сладок был ему вкус паренька. Он никогда не ласкал так иступлено даже женщину, как сейчас тело этого парня. Положив его на пол, прошелся легкими поцелуями по телу и вновь припал жадно к его члену, заглатывая его весь сразу и начиная быстро двигаться вверх вниз. Как и смог то… Малек метался под ним изнывая от желания и вдруг неожиданно кончил так, что потерял сознание. И уже открыв глаза, застонал от вхождения в свое тело члена князя. Вскинув выше ноги, он застонал от наслаждения и вскрикнул от неожиданного спазма, что накатывал вновь и вновь, по телу Малека словно огнем прошлось, и он уже сам пытался подмахивать своему соблазнителю. Князь, задрожав, начал кончать на нем, у Малека тоже вдруг охватило все тело, скрутило спиралью вокруг себя и все вокруг покрылось разноцветьем цветов, вспыхивая и размножаясь красками ярче и ярче. Все вдруг потухло, и Малек, поведя взглядом, удивленно встряхнул головой. Что же это было? Как мог князь доставить ему столько наслаждения и подарить такое неземное удовольствие? Он волшебник? Колдун?       Князь Юрий провел еще у Малека добрых несколько часов, не выпуская юношу из своих объятий, и наконец, одевшись, прошептал:       — Ты только приди утром-то… ладно? Сейчас-то поздно уже отправляться куда-то.       Малек закивал и потеряно посмотрел на свои картины. Князь, перехватив его взгляд, сказал взволновано:       — Все возьмем с собой. Ничего не забудем. Веришь?       Малек засиял улыбкой и вдруг, поморщившись, отошел от князя на шаг, затем, виновато улыбнувшись, успокоил князя:       — Чуть болит… но все пройдет… мой князь.       Князь и сам расцвел, поняв, о чем тот сейчас сказал ему, и прижался к его губам.       — Не знаю как, переночую без тебя, но не надо на тебя тени кидать плохой, — постояв еще немного и гладя Малека по плечам, наконец-то заставил себя выйти в сени и с ужасом оглянулся.       Казалось, видит его в последний раз, и хотел было вернуться даже, но вновь сцепив зубы, все-таки смог уйти скорым шагом.       На улице было уже темно, и он не увидел, как в этот же дом вошел еще один мужчина и тихо прикрыл за собой дверь.       Всю оставшуюся ночь князь ворочался и не мог уснуть. А под утро и вовсе, не помня себя и что-то чуя недоброе, кинулся мимо слуг и Зганича, мимо дворов, усыпанных за ночь снегом, в тот дом. И точно — дверь распахнута, и снега наметено в коридоре. Кровь повсюду, даже стены заляпаны заледенелой кровушкой. Дом, казалось, был разорен, ни одной картины, ни одного напоминания о том пареньке.       Князь, вскрикнув, схватился за сердце и пополз по стене, не веря в то, что парня нет, нет его Малека. Уже и воины ушли на его поиски, а он так и сидел на полу в том доме, не обращая внимания на холод и стужу. Вот здесь он взял Малека, здесь он дарил ему ласку. Они так и не дошли до кровати. Все здесь и были. Тут была картина с зимним лесом. Ничего и не было словно. Сон или сказка.       Раненное сердце ныло и обтекало густой кровью в груди.       —Княже? — сказал тихо подошедший сзади Анич, и он, вздрогнув, поднял на него безумный взгляд, — Нет даже следов, собаки не взяли. Словно они пропали в воздухе, — он развел руками и вдруг сказал пошатнувшись: — И вы тоже, княже, запали на Малека?       Князь потеряно кивнул и, облизнув пересохшие губы, хрипло сказал:       — С того раза, как увидел его. Ждал его по осени…       Сокрушенно кивнув, Анич выдавил неловко:       — Не иначе колдуном он будет… не бывает такого желания вокруг на обычного человека. А этот — словно медом помазанный.       Князь лишь пожал плечами и сказал обреченно:       — Он… я ему тоже люб был…       Анич недоуменно повел головой и сказал с упреком:       — Так-то он может каждому так говорит? А? — спросил он, открыв рот и глядя на князя обожающим восхищенным взглядом. Но князь оборвал его.       — Верю я в правду его. Чую, что не врал.       — Поеду я, как найдете, ко мне сразу отправляйте, — приказал лишь на последок князь, сидя в санях и поправляя меховую накидку.       Словно чуял он, что не будет здесь этого парня. Не будет. Пусто для него стало в этом хуторе. Не тянет сюда больше. Хотелось в комнату для Малека, что он приготовил. Там он провел множество бессонных ночей в мыслях о нем.       Кони неслись назад еще быстрее, и в одну из ночей вдруг, всхрапнув, резко остановились, и охрана позвала князя. Чуя какое-то щемление в груди, он вышел и, увидев на руках одного из охранников тело, вскрикнув, сам перехватил его и, кинувшись обратно в сани, укутал тело голого Малека в шкуры. Увидев, как его ресницы дрожат, счастливо заплакал впервые в жизни. Вот он, его родимый и любимый… теперь он его никуда от себя не отпустит.       Все тело было в синяках, на шее вздулся огромный шрам, словно его волокли по земле за веревку. Как и выжил-то?! Что за нелюдь такая с ним сотворила?! Он разберется, но потом. А сейчас князь растирал и растирал тело своего любимого, изредка покрывая незаметно лицо поцелуями и зовя его полушепотом.       Юноша пришел в себя лишь в тереме. Сома ушла в тот день, как увидела, кого князь внес в терем, в ту самую заветную комнату. Видимо, следила она за тем, что он покои кому-то готовит. Но язык будет она держать за зубами, иначе она не будет Сомой. Девушка была прозорлива и умна. Князь прощался с ней, быстро кивая и выдавая ей приданное мешочком золотых. Уже на выходе она сказала спокойно и ровным голосом:       — Берегите любовь свою, никому не давайте наговаривать на него. Счастья вам.       Удивленно кивнув ей, он кинулся вновь в покои Малека и часто задышал, видя, как голый Малек пытается одеться, держась за стеночку. Шутливо сделав грозный вид, князь сказал грубовато:       — Ну и куда ты собрался? Может, и меня возьмешь? — сейчас он задал свой вопрос честно и серьезно, глянув в лицо Малеку, и тот, смутившись, мотнул головой.       — Боюсь за тебя, Юра. Как бы не пробрались к тебе и не… не хочу тобой рисковать. Люб ты мне, — сказал юноша и, вскрикнув в объятиях любимого, заверещал, мотая ногами в воздухе, — Отпусти… отпусти… сам могу… встану на ноги…       Князь, рассмеявшись, опрокинул Малека на живот и зашептал ему горячо на ухо:       — Выпяти попку свою… истосковался я по тебе… а потом посмотрим, как ходить-то будешь…       Юноша, смутившись, покраснел и вдруг дернулся под ним. Азарт охватил обоих, борьба была недолгой. Князь был уже голый в постели Малека, и потому приготовленная смазка была очень кстати под рукой. Малек тихо вскрикнул, когда пальцы нежно проникли в него и стали массировать его дырочку.       —Сладкий мой… любимый мой… Малек… Малек… люблю тебя… — шептал он юноше и, втиснув свой член, задвигался жарко в нем так что в глазах светло стало.       Потянув на себя его бедра и заставив парня упереться в руками в постель, стал ожесточенно вбиваться в его тело. Юноша хрипел и стонал под ним, казалось, он умирает, но счастливая улыбка, полная наслаждения и счастья, давала силы и напора князю. Мощным оргазмом обоих унесло на миг, и лишь стук в дверь опустил на землю. Юноша стыдливо забился под до сих пор сжимавшим его в своих объятиях князем и прошептал:       — Пусти… там… стучатся… прошу не…       Но князь крикнул:       — Выйду скоро… не беспокоить меня!!!       За дверью тотчас стихли, и князь ткнулся вновь возбужденным членом пареньку между ягодиц, Малек застонал.       — Ох, ненасытный… только ведь…       Князь рассмеялся.       — Не знаю, что за наваждение со мной… ты словно для меня создан… не знаю усталости… — он задышал чаще, проникая в тело своего любимого, и с усилием взяв себя в руки, замер, — А ты не хочешь, может? Так я не неволю, лишь скажи только, любимый… — он жадно посмотрел в такие родные глаза и, увидев улыбку на губах юноши, вдруг и сам смутился своей ненасытности.       Но Малек прошептал:       — Тоже хочу тебя и не могу насытиться, мой князь… ох… да, да…       И то, как он сказал «мой князь», возвело князя на вершину счастья, и он задвигался в парне остервенело, признавая себя самым любимым и желанным. И потом, идя по коридорам своего терема, не скрывал своей самой счастливой улыбки.       Все дни он наслаждался телом своего возлюбленного и ревновал его даже к одиночеству, в котором находился юноша, когда князь его оставлял. Счастье вело его словно на крыльях. Направо и налево он раздавал милости, даря каждому свое внимание. Малек был для него всем: музой, мужем, возлюбленным. Он уже и начав ходить, и вылечившись полностью, все равно отдавался своему князю словно впервые.       Лето было в самом разгаре, когда князь пригласил его на празднование с местной молодежью и там танцевал с ним до утра, не скрывая от всех своей милости к нему. Вот уже и слухи пошли о них, но народ словно подменили. В подворотнях уже и говорили:       — Ну и что, мил ему этот парень, и слава богам! Зато смотри, наше княжество расцвело как под его рукой, будто родилось заново. Бедняков и нет вовсе. Дома всем подправили. Еды вдосталь на праздники, а праздники и не кончаются. Да хоть пущай женются, — так говорили, сплетничая по углам, и князь возрадовался. Казалось, это был самый пик счастья.       — Любишь меня? — спросил князь, в полумраке гладя тело Малека.       — Люблю… — отозвался тот и повернулся к нему лицом. Затем вдруг опустившись к самому низу, спросил: — Можно я тоже так попробую?       Князь не ответил, едва совладая со своим желанием. лишь кивнул, и Малек неловко подхватил возбужденную головку князя и, чуть пососав, оторвался от нее и спросил вновь:       — Так делаю?       Князь хрипло отозвался:       — Дддаааа… продолжаааай…       Малек неловко вновь подхватил и, уже протолкнув в свое горло член князя, задвигался на нем, пытаясь как можно больше провести в себя. Князь, вскрикнув, кончил неожиданно быстро, и Малек, заглотив семя, закашлялся и рассмеялся.       — Ну вот… м-м-м… вкусный… — он облизал мошонку и лобок князя как сытый кот, прикрыв глаза, — Ты пахнешь… так… словно это мой запах…       Князь замер, вслушиваясь в его слова. Малек был очень неразговорчивым, и это ему импонировало в какой-то мере. Обижало, что тот ничего не говорил о себе, но князь старался не разрушить своими вопросами их связь. Князь видел, как Малек сосредоточенно собирается что-то еще сказать, и замер в ожидании. Наконец Малек заговорил.       — Я ничего не помню до того момента, как меня нашли… а потом… когда меня привезли в хутор и позаботились обо мне, удивился, что ко мне все выказывают желание…       Князь готов был порвать сейчас своего возлюбленного из ревности. Но он сдержался и лишь погладил того по груди. Юноша прильнуло к нему, и продолжил:       — А потом я увидел тебя. Нет, я почувствовал тебя… Юра… казалось, ничего не стало для меня важнее тебя. И я потерялся во времени, ожидая прихода или случайной встречи с тобой. Ты ходил с дружиной по хутору и случайно обращал на меня внимание.       Князь откликнулся:       — Я только из-за тебя там и жил две недели, придумывая дела, чтобы быть рядом с тобой и видеть тебя каждый день.       Юноша вскинул к нему взгляд и спросил:       — Правда?       Князь кивнул и подтвердил.       — Конечно.       Малек вдруг спросил:       — А кто такая Сома?       Лицо князя омрачилось, он грозно спросил:       — Кто тебе о ней сказал?       Малек лишь сказал спокойно:       — Тогда еще сказали, что у тебя почти жена Сома. И я думал, что любовь моя будет безответной.       Князь сжал его в объятиях.       — Да ни за какие блага. Сома была… но после того, как увидел тебя… не смог с ней быть. Ушла она… хоть и пыталась все то время, что я ждал тебя, вернуться ко мне. Я не позволил, — сказал князь устало и, выдохнув, сказал негромко: — Мне тоже сказали, что у тебя… женщины не покидали постель…       Малек рассмеялся и кивнул.       — Да… вначале так и было. Но потом я встретил тебя и перестал кого-то видеть вообще. И все словно завертелись вокруг меня, постоянно кто-то приходил, во дворе встанут и ждут, когда я выйду. Но я так и не выходил, кроме того раза, когда пришел тот гость… — он замолчал, и князь тут же сказал:       — Я казнил его, все позади. Малек. Никто не посмеет к тебе прикоснуться. Ты только мой.       Малек кивнул и, прижавшись всем телом, попросил:       — Можно я нарисую картину?       Князь кивнул и поспешно добавил?       — Конечно, что хочешь, то и делай.       Всю оставшуюся ночь оба спали утомленные близостью в объятиях друг друга. Малек       — Господин, просыпайтесь… скорее… вас вызывает князь. Скорее же…       Еле-еле открываю глаза и непонимающе смотрю на слугу, что стоит рядом.       — Что случилось? — хриплый голос, конечно, выдает волнение, и слуга пожимает испуганно плечами, разводит руками.       — Не знаю, он приказал найти вас и привести к нему.       Выдыхая оглядываюсь и ойкаю. Я спал на чердаке. Оказывается, уснул прямо тут, где и рисовал. Полушепотом спрашиваю:       — Сильно вчера меня искал?       Тот мотает головой.       — Так вчера и позавчера князь изволил на охоту отбыть с новым егерем. А вы позавчера рисовали на смотровой площадке. Там вы рисовали почти неделю, — сказал он с каким-то укором, и я озадаченно опустил голову.       С моим любимым рисованием я терял голову и время. Окунаясь в то, что хотел передать на холст или стену. Вторая неделя пошла с того момента, как я начал рисовать. Сначала Юрий уехал в соседний хутор. Там нанял себе нового егеря. Потом с ним же во второй хутор. Я и не заходил в нашу спальню. Не хотелось без него. Я понимаю, что мой любимый — князь, и он будет заниматься делами государства. Готов к тому, чтобы ждать его. Тем более с моим любимым рисованием это получится почти незаметно.       Быстро одеваюсь и, торопливо перескакивая через ступеньки, несусь в приемный зал, чтобы тайком рассмотреть своего возлюбленного, потом подожду в столовой, чтобы оттуда вместе с ним уйти к нам, в нашу спальню. Как же я истосковался по нему. На троне сидит мой князь… как же он красив, великолепен в этом зеленом костюме с красивой лентой от плеча к бедру. Вот он встал и подошел, ага вот и егерь, видимо. Сердце почему-то тревожно сжалось. С таким обожанием смотрел на князя красивый мужчина… что сердце зашлось. Неужели князь не видит, что его новый егерь любит его?!       Народ, что был записан на прием сегодня, уже почти разошелся, и я, открыв нетерпеливо дверь, вошел в приемную. Так и не успел переодеться, перепачканный красками. Оба посмотрели на меня, и князь хрипло выдавил:       — Малек… я же сказал, в столовой встретимся…       Весело кидаюсь ему на шею и целую бережно в губы, но тот вдруг отводит лицо, и я целую его в щеку.       — Малек!!! — говорит он гневно, — Ты что себе позволяешь! — резко откидывает меня в сторону и я недоуменно смотрю на него.       Еще недавно он не скрывал своего отношения ко мне и при всех мог поцеловать и в губы и прижать к себе. Что же сейчас произошло? Князь громко сказал:       — Позволь представить тебе моего нового егеря, Маото, — он посмотрел на меня как-то чуть виновато и отвел взгляд, когда Маото, склонив голову, сказал неловко:       — Рад познакомиться наконец-то…       Так же киваю и ему и тут же князю. Обижено выдавливаю из себя:       — Я… я не буду вас отвлекать и… — пячусь шагом назад к двери, и Маото вдруг первым говорит:       — Вы разве не хотите составить нам компанию на обед?       Мотаю головой.       — Н-нет… спасибо… я лучше продолжу рисовать. Очень срочно надо дорисовать стену… — не нахожусь дальше с ответом, потому что нагло вру и вылетаю из приемной, краснея от стыда.       Я помешал им… мой князь меня не любит?! Что случилось?! Почему он так холоден со мной? Мимо меня пробежал слуга со стопкой белья и толкнул меня случайно, я не успел увернуться. Постельное белье упало на пол, и слуга, всплеснув руками, охает.       — Простите, простите, господин Малек?! Больно ушиблись?       Мотаю головой и слуга с улыбкой выдыхает.       — Столько поручений, столько поручений нам всем сегодня досталось!!!       Помогаю ему сложить все белье и иду вслед за ним. Все равно мне по пути.       — А что случилось? Гостевые комнаты займут?       Слуга уверенно кивнул.       — Да, приезжает государь наш. Ему покои готовим, его слугам и окружению. Их будет около тридцати человек. Да еще господину Маото надо спальню приготовить. Князь не любит, когда мы опаздываем… я побежал… — сказал слуга, прибавляя ходу, и я так и застыл, как вкопанный.       Дело в том, что все егеря живут совсем рядом, но в другом тереме. Он намного меньше конечно. Там же и конюхи живут. Охрана и слуги. Всем место там есть, и даже еще есть места свободные. Я как-то ходил там с князем. Охрана в гарнизоне тоже рядом.       Сзади меня окликнули, и я увидел разъяренного князя, он шел все это время за мной?! Останавливаюсь, неуверенно пытаясь улыбнуться, и когда князь подходит, удивленно падаю. Непонимающе смотрю на сапоги князя и на себя, почему валяющегося на полу. Сверху громкий окрик князя:       — Вставай!       Щека горит, и только сейчас понимаю, что он меня только что ударил?! Не верю в это, наверное, случайно, как тот слуга, что толкнул меня. Но почему щека так болит, и ухо горит тоже? Поднимаюсь и делаю шаг назад.       — Княже… за что?! — еле успеваю спросить, и вслед снова удар по другой щеке.       Голос князя холоден как лед.       — Не смей никогда кидаться мне на шею. Ты всего лишь мой любовник, фаворит. Не более.       Недоуменно переспрашиваю:       — Фаворит? Любовник?       Тот кивает, презрительно глядя на меня сверху вниз. В горле ком, кажется, никогда не сдвинется вниз. Сглатываю снова и снова, как же сухо в горле.       — Нет… я твой любимый…       Удары посыпались на меня так, что даже и не успел уклониться. В живот в лицо, по шее, удар об пол, и ноги забивают меня почти до смерти. Сбоку слышу знакомый голос:       — Князь!!! Не бейте свою челядь… — это голос Маото.       Князь рычит в его руках, пытаясь достать меня, а я ползу от них, уже не закрываясь руками. Бежать… бежать от них надо. Но почему-то больно на сердце. Телу не так больно, как там, внутри, все сгорает от непонятного ощущения предательства.       В этом тереме я уже второй год, мы даже хотели пожениться, но я сам не захотел делать официальную огласку наших отношений. Так не принято, чтобы мужчины женились между собой. Казалось, нашей сказке конца и края не будет. Я рисовал и занимался тем, что любил, изготавливал украшения местным придворным. Заказов всегда хватало. Но в этот отъезд князя наши отношения охладели, перед этим мы поссорились, князь ревновал меня к картинам и к тому, чем я занимаюсь. Что ко мне приходят и делают заказы. Он не хотел меня ни с кем делить. Что же изменилось за эти две недели? Встаю кое-как, опираясь о стену и закрывая нос, пытаясь остановить кровотечение.       — Вы до крови его избили… — говорит грозно Маото и смотрит на оторопевшего князя, затем всматривается в мое лицо.       — Малек?! — он неверяще смотрит на меня и затем уже князю полушепотом задает вопрос:       — Князь… вы избили Малека?       Тот мотает головой и смотрит на свои руки. Я же по стеночке пытаюсь уйти как можно быстрее от них. Князь также шепотом:       — Ма… Малек… прости… что же… что же я натворил?! Малек!!! — кричит он мне вдогонку, но я несусь как угорелый от них.       Силы откуда-то приятно холодят спину и щеки, что недавно горели от ударов.       — Малек… нет!!! — он несется вслед за мной, даже когда я забираюсь на крышу, позади него бежит вслед и Маото.       Как же стыдно перед ним за это все. Хотя он мне никто. Они прошли мимо меня, забившегося в слухом окне бойницы, и я услышал голос Маото.       — Любимый, он убежал, не ищи его.       Как странно, но князь говорил словно не своим голосом.       — Я вижу, что зря дал приют этому оборванцу. Он годился лишь греть мою постель. Как художник он закончил все дела здесь. Теперь его можно отправлять назад, в Баснит. Уж там его заждались.       Закрываю рот от ужаса и слышу, как они спускаются обратно. Что же случилось? Это ведь все егерь этот сделал. Только что князь меня вспомнил… и тут же, казалось, забыл. Он же извинялся? Или мне это почудилось? Наверное, я схожу с ума, как же?!       Весь мир повернулся против меня. Все тело болело от ударов князя. Кровь хоть прекратила течь. Так… теперь надо бежать. А то так же очнусь, как тогда — в снегу и голый. За что мне все эти несчастья? Хоть князь и говорил, что казнил Удани. Тот мужчина из свиты Анича был самым настойчивым из всех, кто просил со мной близости. Он добился в ту ночь близости со мной, изнасиловав меня и завязав потом вокруг моей шеи петлей и пустив лошадь из хутора в лес. Как меня только князь и нашел, непонятно. И как я тогда выжил, тоже непонятно. Но наверное этот Маото все же колдун. Как он так за короткое время охмурил моего князя. Называет-то как… «любимый»       Горечь в животе как-то разлилась неспокойно, стало больно, и слезы закипели непримиримо, делая дорожки по лицу. Крадущейся тенью скольжу по коридору по темноте и, кажется, я здесь уже враг всем. Слуги сбились с ног, разыскивая меня. Сам князь тоже сидел у моей комнаты так, что я не сразу и приметил. Лицо у него было странным и пугающим. Он был не тот князь, которого я любил, а словно хищник поджидал он меня у покоев, которые сам когда любовно украсил в моем ожидании. Даже не верится, что это было всего лишь две-три недели назад. Как же такое возможно? В хуторе Баснит мне делать нечего, это точно. Сразу доложат князю об этом.       Так и не дождавшись меня, князь всматривался в темноту угла, где я стоял, но не видел меня. А мне надо было войти в свою бывшую комнату, в которой я делил все радости счастья нашего затворничества с князем. От меня сейчас словно по живому отрезали часть сердца, и стоять не шелохнувшись было очень тяжело. Хотелось подойти к нему и прижаться к могучей груди князя. Послушать, как бьется его сердце. Сказать, как я скучал по нему, и потом честно признаться, что я рисовал и забывал обо всем на светет и даже о нем, и что видел я в своих картинах прекрасную дуэль джина с демоном. А еще я видел, как этот джин становится богом в райских кущах, снимая с себя слой за слоем кожи, чтобы обозначить свою сущность, становясь очень красивым мужчиной, и его прекрасного лика не передать карандашом и красками. Я словно умираю там, вместе с ним, когда он перерождается, чтобы не испортить жизнь всему живому на его планете.       Откуда же я знаю эти слова? Планета? Что это? Почему меня так и тянет рисовать и рисовать это. А еще на бойнице я нарисовал красивую… женщину… кентавра. Смоляные волосы прикрывали очень высокую грудь, прекрасные ноги, стать корпуса лошади просто завораживала и заставляла краснеть даже видавших и не такие виды воинов. Это лишь мои фантазии, но я не мог не быть в них. Меня туда тянуло, незримо и упрямо. А еще меня тянуло к этому вот князю. Так тянуло словно мы с ним были связаны тонкой и очень прочной ниточкой. Он прошел мимо меня и вдруг, отойдя от меня на два шага, замер и, вздохнув глубоко, прошептал:       — Погубил я… погубил нас с тобой, Малек. Нет мне жизни без тебя!!! Не вернуть мне тебя, правду сказал Маото.       Так и хотелось узнать о том, что же сказал Маото, но я сдержался, и едва шаги князя утихли, вбежал в комнату и, торопливо собрав краски, натянув потеплее одежду, рванул к выходу. Сзади хлопнула дверь, и я замер, глядя на красивого мужчину, что теперь в чине главного егеря князя. Сделав пару шагов назад прохрипел ему зло:       — Пусти меня, тебе выгоднее ведь, чтобы я исчез. Так что помогай мне уйти.       Тот лишь усмехнулся, и вдруг его язык удлинился, и он как-то неестественно облизал узким языком свои тонкие губы. Омерзения от этого не было, было лишь удивление. Я где-то это уже видел.       — Мне выгодно будет чтобы ты жил, Малек. А не слонялся посреди леса и бегал от хищников.       Я презрительно бросил:       — Ты это про себя говоришь? Или про князя? Ты колдун наверное, что опоил князя?       Он, как ни странно, согласно кивнул и затем осторожно сел передо мной на мою кровать и сказал как-то беспечно:       — Сегодня твой князь умрет. Сейчас он лишится рассудка и потом кинется с бойницы. Все скажут, что он повредился умом от ревности к тебе и покончил сам с собой. Так что решай, если любишь его, то останешся и будешь терпеть в своей постели… меня.       Я так и поперхнулся, вопрошающе глядя на него. Я-то ему с чего это сдался? Я знать его не знаю! Он повторил свой вопрос, и я так и замер, глядя в его карие глаза. Что-то в них было безумное и неправильное. Лицо мужчины подернулось дымкой, и я, клянусь своим сердцем, что я видел его когда-то, где-то. И мы были знакомы.       —Узнаешь меня? — спросил хрипло знакомый голос мужчины.       Исиня черные волосы собраны в небольшой небрежный хвост на затылке. Тело увеличилось вдвое, он навис уже надо мной так, что казалось, сейчас исполнит то, что задумал. Смысла бороться мне с ним нет. Он явно превосходит меня по силе. Мотаю головой.       — Нет… в-в-вы… кто?! — громко вопрошаю, надеясь что меня услышат снаружи, и ко мне отправят князя.       Но мужчину это кажется совсем не заботит. Он смеется и приподнимает мое лицо за подбородок кверху.       — Серитё, ты избрал свою форму юноши. Решил, конечно, смело, что я не найду тебя. Но я нашел.       Суетливо перебираю в памяти всех, кого встречал, и затем виновато молю:       — Видимо, вы из моей прошлой жизни, меня нашли у реки, я ничего не помню. Прошу вас, Маото, я вас не помню… если я вас чем-то обидел, то прошу прощения. Я могу искупить свою вину, чем хотите.       Лицо мужчины гневно перекосилось, и он процедил:       — Мне нужен ты, или твой возлюбленный умрет! — он помолчал, видимо, ожидая моего согласия, и вдруг спросил, обхватывая мою кисть своей могучей дланью: — Ты мне не веришь, кажется? — он посмотрел мне в глаза так, что стало страшно, и потянул меня за собой, — Смотри, смотри, раз не веришь мне!!!       Как мы очутились на крыше, я уже и не помню. Помню как страшный сон князя, в одной тонкой рубашке и брюках, он шел с закрытыми глазами на самый край бойницы, шепча так, что я расслышал свое имя, видимо, готовясь все-таки упасть с крыши. Мужчина обернулся ко мне демонстративно показывая свою власть, словно испрашивая мое согласие или отказ. Вот князь подошел совсем к краю, и я, закрыв лицо руками, простонал:       — Я согласен!!! На все согласен!!! Только… только останови его… молю… — падаю на колени, не в силах скрыть слабость от того, что только что натворил.       Как же я смогу изменить своему возлюбленному? Как я смогу позволить трогать меня чужому? Как поломанная кукла иду к своему князю и чувствую его горячие руки на своем теле. Позади нас слышится рык ярости, и обернувшись, уже вижу того самого егеря. Он перевоплотился в егеря. Этот колдун. Что же теперь делать? А если князь узнает о этом и просто откажется быть со мной? Но если я уйду, то этот Маото просто убьет его?! Что же мне делать?       А еще одна мысль не давала мне отдаться полностью и без остатка этой ночью князю, почему этот колдун назвал меня Серитё? Меня раньше так звали? Как же все непонятно… и самый страшный ужас сковал мое тело в момент, когда князь получал наивысшее удовольствие от нашей близости… когда меня затребует этот самый Маото?       Слезы намочили подушку казалось насквозь.       Утром князь, обцеловав мое тело, просил долго прощения за все те удары. Он помнил о них.       — Любимый, это словно не я был. Я уволю этого егеря, если ты что-то подозреваешь, но будь уверен, что я с ним не был, как с тобой, близок. Только ты в моем сердце и голове.       На сердце сразу стало спокойно, и егеря и впрямь уволили в этот же день. Неделя прошла в моем вечном ожидании встречи, но того мужчины не было, как и в облике егеря. Я рано радовался. Князь уехал на хутор, и я по привычке спустился в подвал, где рисовал красивого полудуха, слугу моего джина. Он был с ним с самого рождения, и важно было отметить все его знаки регалий на красивом кителе полудуха. Сзади раздалось покашливание, и знакомый голос из моих кошмаров сказал восхищенно:       — Ты прекрасный художник, хочу, чтобы ты нарисовал меня.       Огромный мужчина словно вышел из-за стены, и я тотчас очутился в его объятиях. Задергался было, он спросил лениво:       — Кажется, ты забыл о нашем уговоре, малыш? — он показал мне на метку на моей ладони.       Так вот почему она ныла. И так странно, совсем недавно этой метки тут не было. Я, тяжело выдохнув, закрыв глаза, отдался на милость объятий мужчины и охнул, когда он в одно движение сорвал с меня одежду.       — М-да, пленителен и нежен. Все как я люблю, — сказал мужчина и вдруг приказал: — Вон пусть будет сцена, — он махнул в сторону небольшого подмостка перед входом в огромный винный погреб и продолжил: — Хочу, чтобы ты станцевал для меня. Надеюсь, ты ценишь своего любимого князя выше, чем обычный танец?       Удивлено открываю глаза и неверяще цепенею от его взгляда. Он манит и, кажется, соблазняет меня. Меня окутывает его запахом, и он кажется мне самым родным. Все тело вздрагивает от сладких переливов неожиданно появившейся музыки. Я не удивляюсь ее появлению, ведь этот мужчина колдун. Тот колдун, что обычно сжигают по лету у площади в центре города. Но этот колдун, видимо, самый сильный, раз его так и не поймали.       Тело ловит такт музыки помимо моей воли. Сейчас этот мужчина меня волновал так, что коленки тряслись, не смотря на то, что князь практически меня не выпускал из кровати. Мне приносило удовольствие его боготворение меня, но это обещание близости с этим мужчиной в обмен на жизнь моего возлюбленного уже не приносило мне радости и удовольствия нашей с ним жизни не приносило. Хотелось во всем покаятся, но я думал всю неделю, а что если все это было сном? Ведь и синяки уже прошли. Их словно бы и не было. Может, мне все это почудилось.       Тело изгибалось под немыслимым углом, и я увидел как нехорошо, недобро сузились глаза красивого мужчины, он хрипло приказал:       — Иди ко мне…       И вновь мое тело повиновалось ему. Иду как деревянная кукла, аккуратно слезаю с подмостка, трясясь в глубине души от страха, что же он сейчас мне придумал. Вижу, как его руки лениво развязывают тесемки его плаща, и как пуговицы слетают на пол от того, как он сдирает с себя рубашку. Слышу его шепот.       — Как же ты прекрасен, мой муж… — он опять говорит мне о чем-то непонятном. Какой же я ему муж? Грех в церкви освящать такой брак… позор это… — На колени… — глухо словно через силы приказывает он мне и встает позади меня.       Резко толкает вперед, и я послушно упираюсь руками о пол. С ужасом представляя, что сейчас будет дикая боль, и он будет обладать мной. Его пальцы во мне, смазанные, как ни странно, неужели он не хочет причинить мне боль? Сладкий стон, казалось, исходит не от меня, а от чужого человека. Но я открываю рот, и снова мой стон. Тело прошивает ознобом желания и чего-то сладкого, громко зову его.       — Прошу… возьми меня… — словно и не я это!!!       — Раздвинь шире ноги…       Вздрагиваю от горячего члена у моей дырочки и охаю от боли, когда он вонзается в меня.       — Серитё!!! — стонет он, входя в меня, волосы тянет на себя, и я задираю голову, не в силах сопротивляться этому натиску.       Как же его член огромен во мне. Стыдно получать такое удовольствие от чужого мужчины, но все тело охватывает еще большим желанием. По ногам течет кровь, я вижу ее, но желание от этого не ушло. А наоборот, прилилось, кажется, больше. Он двигается во мне быстро и горячо, наполняя меня своим семенем. Он отталкивает меня от себя, и я кажется выхожу из его плена, потому что сейчас чувствую, как мои коленки стерты в кровь. Боль по телу дикая. Стону от слабости, что не могу даже встать. Он быстро припадает к моей дырочке и вылизывает меня со стоном, вновь отталкивая меня.       — Вкусен и до сих пор желанен для меня… сатаны. Ненавижу… ненавижу тебя… — в его руке появлется плеть, и я успеваю лишь вскрикнуть от его замаха.       Удары плетью немыслимо больны, задыхаюсь от нехватки воздуха между ударами и прячу лицо в каменном крошке пола. Боль… боль… дикая боль сопутствует всему этому времени, что он проводит со мной. Почему я жив и не теряю сознания? Тело горит и ноет, но вот он убрал плеть и вдруг начал облизывать мои раны. Боль от ран стала исчезать, и я, постанывая, поднял лицо и обернулся к нему. Он поднял голову встречаясь со мной взглядом и вдруг погладил мое лицо.       — Серитё… тебе приятно?       Удивленно так и смотрю на него, затаившись, почему он меня бьет? За что? Видимо, что-то увидев в моем взгляде, он резко отталкивает меня и встает, недовольно поджимая тонкие губы.       — Иди спать! — приказывает он мне.       Послушно иду впереди него по леснице, не чувствуя боли в теле, и в моих покоях с князем ложусь на кровать, вытянувшись по струнке.       Кажется, лишь на миг закрыл глаза и, открыв, вижу уже лицо князя. Вскрикиваю, с плачем кидаясь к нему на грудь. Юрий просто восхищенно смотрит на меня, обнимая и гладя меня по спине. Почему-то ничего не болит, словно все это было сном. Удивлено вскакиваю с кровати и несусь к зеркалу. И ведь и правда нет ни синяка, ни царапины. Возвращаюсь в постель и замираю на груди уже обнаженного князя. Как мне приятен его запах. Жадно покрываю поцелуями его тело и заглатываю во всю длину его немаленький член. Тело князя выгнулось мне навстречу, и мне приятно от этого, что он такой крупный и могучий сейчас беззащитный со мной. Вот он вздрагивает и взрывается в оргазме, и я с наслаждением пью его сок, захлебываясь в какой-то неге своего всевластия. Князь весело тормошит меня, замеревшего над ним, и я поддаюсь его игре. В какой-то момент я оказываюсь у него за спиной, прижимая его лицо в подушку. Он фыркает весело и вдруг замирает, как и я. Я азартно вожу между его половинок ягодиц пальцами и шутливо тычусь уже в его дырочку. Он вдруг приподнимает свой зад, и я слышу, как он хрипло просит:       — Возьми меня… мазь на столике…       Нервно смазываю пальцы и ввожу в него, он вздрагивает каждый раз от моих толков уже двух пальцев и наконец стонет:       — Ну же… возьми меня… хочу…       Я знаю, что он хочет попробовать… но вдруг к своему ужасу вижу перед собой голого мужчину, что брал меня, кажется, вчера… он надменно смотрит на меня и прикладывает палец к губам. Все тело задрожало от страха за моего князя. Послушно замираю и слышу стон князя, когда этот колдун начинает сам вводить свои пальцы в моего возлюбленного. Почему я не ревную? Даже когда колдун сам ложится между ног моего возлюбленного и грубо входит в тело моего князя? Не знаю, но знаю, что сам желаю его сейчас, в этот момент, и правильнее будет сказать, что я ревную этого мужчину к своему князю. Я сам хочу оказаться под ним. Но мужчина показывает мне, чтобы я пристроился к нему. С ужасом смотрю, как мои руки сами кладутся на бедра мужчины, и мой пах прижимается к его крепкому заду. Он хрипло шепчет, как князь недавно:       — Ну же… возьми меня? — он толкается в князя, и в какой-то миг я словно выхожу из его плена, осознавая этот ужас, что творится сейчас у нас в постели, и хочу закричать.       Мы в плену этого колдуна. Он обладает нами обоими!!! Вот он чуть наклонился, и я снова в его плену, всаживаю свой член в его дырочку и уже сам толкаюсь в него. Он вздрагивает всем телом и вместе со мной входит в тело моего возлюбленного. Как же сладко мой князь стонет мое имя. А я сам цепенею от страха и такого мощного оргазма, что не чувствовал ни разу. Меня откидывает от колдуна, и я падаю рядом с моим князем. Мои ноги тут же задраны кверху так, что колени оказываются у висков. Мой князь так и лежит с закрытыми глазами, а колдун вбивается в мое тело остервенело и дико, выкрикивая незнакомое для меня имя. Беспомощно смотрю на своего князя и жалобно стону от вновь накатывающего оргазма, шепча имя моего князя. Тело словно слетает с кровати ударяясь о зеркало, и оно разбивается на осколки, больно раня меня.       — Ты должен шептать мое имя!!! Серитё!!! Мое имя!!! Запомни!!! Виеру!!! Я — Виеру!!! Повтори!!! — грозно кричит он мне в лицо, вновь входя в мое тело.       Но я смотрю на те осколки, что остались в раме зеркала и вижу словно чудовище, что берет меня сейчас, изрыгая какие-то слова на неведомом мне языке. Так, наверное, и сходят с ума. Я уже не слышу, что он мне кричит, просто падая в темноту что, кажется, и ждала этого момента, когда на меня можно было напасть.       «Лучше смерть», «лучше смерть», «лучше смерть» откуда-то слышатся эти слова, и я открываю глаза, невидяще глядя в сумрак комнаты.       Князь спит рядом, обнимая меня рукой. Это я шепчу, оказывается. Поднимаю голову и неверяще смотрю на нашу комнату. Зеркало на месте, нет крови на постельном. Князь поднимает голову и трогает мой лоб.       — Маленький мой… ты простыл, видимо. Бредил даже. Три дня, как я прибыл с хутора, ты так и лежишь, не двигаясь. Прости, что оставил тебя одного… прости, любимый… — говорит он мне, покрывая мое лицо поцелуями.       И я всхлипываю от горя, что только пережил. Этот колдун, видимо, решил меня свести с ума. Князь засыпает быстро, а я кое-как все же встаю и незаметно выхожу из комнаты. Вот и лестница к бойницам на крыше, встаю у самого ее краю.       Позади голос встревожен и зол.       — Чего ты надумал? — он говорит осторожно, чтобы не спугнуть меня. Я чувствую страх в его голосе, — Сползай, Серитё! — говорит уже громче.       С рыком отвечаю ему, не оглядываясь:       — Лучше смерть!!! — ноги дрожат, чувствую, как все тело охватывает желанием, и голос сзади говорит уверенно:       — Иди ко мне…       Дикое желание послушаться его. Но что-то во мне упорно сопротивляется, и не мой голос во мне вдруг насмешливо отвечает:       — Ты никогда не дождешься моей любви к тебе. Потому что ты низок и не заслуживаешь ничей любви. Виеру, ты, как всегда, проиграл. В теле этого юноши меня не будет. Дай им насладится, скоро их обоих все равно казнит брат князя. А я пойду возрождаться вновь.       С ужасом вижу, как стремительно приближается земля, и перед самым ударом меня ослепляет светом так, что кажется, будто глаза выжигает. Темнота иногда бывает такой уютной и доброй. Не хочется ее покидать. Там кругом боль и горе. Меня будут унижать и бить.       — Малек?       Князь был бледен и взволнован. Вчера он не нашел своего возлюбленного в постели, и слуги с утра сообщили, что нашли тело Малека у конюшни. Синяки на нем были незначительные, но некоторые воины сказали, что видели под утро, как Малек упал с бойницы. Но как же он сейчас дышит? Ведь высота огромна!       — Господин? — сказал подошедший сзади слуга, и князь, обернувшись, гневно отозвался:       — Я просил никого не входить? Ты какой-то избранный?! — он собирался еще что-то сказать, но увидев в руках слуги конверт черного цвета, вздохнул тяжело. Его брат сегодня уже будет здесь. Надо проверить, все ли готово к их встрече. С жалостью сжав ладонь своего любимого, он прошептал ему у уха:       — Сейчас приду, ты только выживи. Обещаю, что буду для тебя тем, кого ты хочешь видеть, — нежно поцеловав его в лоб, князь заставил себя выйти и вдруг вспомнил, как тогда покидал его сени в том доме на хуторе. Ведь ему тогда сердце подсказывало, что он не увидит его. И сейчас он приказал слуге:       — Не своди с него глаз. Докладывай о его состоянии каждые полчаса. Если очнется, зови меня, где бы я ни был. Никому не давай его поить. И никому нельзя подходить!!! Слышал?       Слуга уверенно кивнул и подобострастно поклонился. Король прибыл к вечеру, все свободные комнаты оказались забиты придворными короля, так что и свободных комнат не оказалось даже для нескольких слуг. Они холодно встретились при всех в парадной и, рассевшись по своим местам, вперили друг в друга взгляды.       Слуга, что был у Малека, вошел с низким поклоном и тут же заслужил недовольный взгляд короля, удивленного его дерзостью. А уж когда обратился к своему князю, все придворные короля недовольно зашумели так, что князь ничего не смог услышать. Зло и резко встав, он бросил брату:       — Это я просил слугу, чтобы он позвал меня. Сейчас приду, мой король. Прошу извинения.       Брат недовольно поджал губы и все же кивнул.       Князь понесся через весь зал к своему любимому и не заметил, как темная тень позади него метнулась к его спине, и вздрогнул от тихого стона. Обернувшись, увидел крупного мужчину, что держал за горло воина короля.       — Князь, возвращаю свой долг. Твои недруги не получат твоей смерти. Живите спокойно и счастливо, будущий государь! И берегите своего Малека. Он действительно любит только вас.       Цепенея от ужаса и непонятного волнения в груди, он успел лишь кивнуть мужчине, и ноги вновь понесли его к Малеку. Как же стало страшно за него, а если вдруг сейчас он пропал, как и тогда, и кто-то издевается над ним? Нет!!! Нет!!! Говорил он сам себе, успокаивая себя снова и снова. Наконец, вбежав в их комнату, он с выдохом так и сел на кровать, глядя, как Малек, открыв глаза, непонимающе оглядывается.       — Князь? — хрипло спрашивает он, и князь начинает кивать, глотая слезы радости.       — Любый мой!!! — он жарко покрывает поцелуями его лицо. В двери стучат, но он целует руки своего Малека. Наконец он разрешительно командует: — Входите!       Все тот же слуга с низким поклоном входит в покои и падает на колени.       — Княже, ваш брат умер прямо за столом. Подавился вином.       Непонимающе глядя на склоненную голову слуги, князь мотает головой, не веря в то, что случилось.       — Это что? Шутка моего брата?       Но слуга вновь и вновь повторяет то, что случилось совсем недавно. Все придворные только и ждут, чтобы принести ему присяги.       Я неверяще смотрю в глаза моего врага и моего так и не состоявшегося мужа и не верю в то, что он сделал для этой пары. Неужели он так решил исправить все, что натворил с ними? Конечно, он им отсрочил смерть… но это неожиданно… очень неожиданно, и кажется, он начинает мне нравиться. Взлетаю ввысь, ища путь в лес Аварро, теперь мне надо возродиться в теле малыша так, чтобы меня этот демон не обнаружил. Слышу уже шепот Удини. Он обещает мне спрятать меня так малышом, что никто меня не найдет. Я знаю, что так и будет. Ведь мой отец — сильнейший из всех джинов. Мой смех несется, кажется, впереди меня, снова я обставил своего врага!!!