***
Одним прекрасным днём Макс, Илюшин друг и бывший однокурсник, снял квартиру и съехал от родителей. Подобное событие нельзя было не обмыть, так что именно этим они и занялись одной по-февральски стылой апрельской пятницей, слиняв с пар. Многие их общие друзья оказались заняты — кто работой, кто диссером, кто еще чем — и в итоге их осталось пятеро: донельзя довольный возможностью выплеснуть напряжение Илья, Ксюша, Света, Сеня и, собственно, сам Макс. Почти семейный междусобойчик для самых близких друзей. Илья с энтузиазмом вливал в себя алкоголь. Приглашать Олю на вписку ему и в голову не пришло, и теперь он чувствовал себя то ли счастливым холостяком, то ли не менее счастливым тридцать-лет-женатым-подкаблучником, наконец сбежавшим от домашнего очага. Конечно (конечно!) будь он трезвым, подобные недобрые мысли ни за что не пришли бы ему в голову, но трезвым он не был вот уже пару часов как. Ксюша сверкала улыбкой и стрелялась смехом в его сторону, почти заставляя верить, что делает это не просто так. Ее молодой человек не смог прийти, и Илья изо всех сил боролся с искушением уложить знакомое тело на разобранный диван и любить его всю ночь, и к черту тусу. Чем больше в его кровотоке оказывалось алкоголя, тем меньше оставалось места для разума или терпения — к счастью, где-то к часу ночи невольная виновница его нехристианских порывов спряталась с Сеней на кухне, пока остальные оккупировали единственную жилую комнату. Макс сиял радостью, и Света с Ильей его прекрасно понимали — квартирка была пусть и маленькой, но недорогой и располагалась недалеко от метро. К двум часам ночи все были пьяны, сомнамбулически усталы и близки к состоянию счастья. Утопив любые тормоза в стакане, Илья, борясь со смехом, громко жаловался на свои с Олей отношения, вызывая у друзей истеричный ржач. Когда он с искренней болью в голосе сказал, что его яйца выросли в размере, наверное, раза в два, взрыв хохота вытащил с кухни Сеню с Ксюшей, тут же начавших выпытывать, что же такое смешное они тут обсуждают. — Илюшины яйца, — ответил Макс, вытирая слезы. — Они огромные! — вдохновенно добавила Света и зашлась в икающем смехе. Ксюша подняла брови и заговорщически наклонилась к ним, отчего в вырезе майки стал виден оранжевый спортивный лифчик. Илья громко сглотнул, и тут же фальшиво кашлянул, чтобы скрыть это. Никто не обратил на него внимания. — С чего бы, — мурлыкнула она. — Я помню их совершенно обыкновенными. — Его Олололя коколдит(1), — фыркнула Света. Илья развел руками. Правда глаз не колет, особенно когда перед этими глазами все плывет. — Ваще не могу с ней, — грустно подтвердил он и опрокинул в себя стакан мутной оранжевой жидкости с привкусом апельсина. Комната медленно кружилась в теплом ламповом тумане, на тумбочке у окна негромко играла из колонки попса, и мир был бесконечно дружелюбен и прекрасен. — Я такими темпами либо вскроюсь, либо у меня реально яйца лопнут. — Испорченный ублюдок, — восхищенно цокнул языком Макс, разливая по стаканам водку и чуть-чуть разбавляя ее остатками апельсинового сока. Сок у них заканчивался, водка нет. — Люди по полгода без секса, а он ноет. Ксюша подхватила со стола только что наполненный Илюшин стакан и махнула половину. — Мой вот в постели просто великолепен, — мечтательно пропела она. У нее был красивый голос: мелодичный, вкрадчивый. Он посылал у Ильи по позвоночнику мурашки, стоило вспомнить, как сладко она стонала, когда он входил особенно глубоко. Почему они расстались? Хоть убей, ни одной убедительной причины в голову не приходило. Света покачала головой, отчего ее спутанные светлые кудряшки упруго упали на лицо. Она убрала их пухлой ладошкой и мрачно сказала: — Хорошо, когда есть парень. Как же ты меня бесишь, курица. — Ксюша нежно чмокнула ее в лоб. — Я как с Яном рассталась, так ни с кем с тех пор. Илья нахмурился: — С Яном? Вы же еще на первом курсе расстались... Света издала непонятный звук, полный одного чувства — фрустрации. Макс несколько раз перевел взгляд с нее на Илью и обратно и картинно ахнул: — Значит… Больше года?! — Света злобно зыркнула на него. — Ничего себе… И такое бывает… Ксюша хихикнула, допила водку и кокетливо посмотрела на прислонившегося спиной к шкафу Сеню, не произнесшего за все это время ни слова. — А что на счет тебя, Авксентий Мартынович? — спросила она с неподражаемой интонацией, которая ясно давала понять, что ответ ей был прекрасно известен. — Скрытный и загадошшный наш друг… — Точно! Мы ведь о Сене ничего и не знаем! — загорелась Света, очевидно, довольная, что ее личная жизнь (то есть, ее отсутствие) перестала быть объектом всеобщего внимания. Она подскочила со стула и, подойдя к Сене, ткнула его пальчиком в грудь. — Колись давай! Они смешно выглядели рядом: Сеня был выше ее головы на две и в два раза тоньше, с темными, собранными в небрежный пучок волосами, а Света — пухленькая, маленькая, с короткими буйными кудряшками. Будь они парой, на улице бы точно привлекали внимание. Жаль, что он гей, и милой Свете ничего не светит, злорадно подумал Илья и сам себе удивился. Сеня смотрел на Ксюшу с непередаваемым выражением лица. «Колись, колись», — повторяла Света, не прекращая тыкать в него пальцем, и неожиданно Илью кольнуло жалостью — особенно, когда темные Сенины глаза коротко мазнули по нему, прежде чем уткнуться в стену напротив. — Слушайте, ну не хочет человек говорить, че пристали, — сказал он и, поймав на себе три удивленных взгляда и один — Ксюшин — нечитаемый, передернулся и вылил в себя остатки водки прямо из бутылки. В конце концов, у них была еще одна неоткрытая, а он начинал чувствовать углы реальности через марево опьянения. Отвратительное чувство. — Действительно, — сказала Ксюша, и Илье почудилось, будто ее голос был полон битого стекла. — Не всем же нравится ныть, что их замучил спермотоксикоз. Баба бревно, да что ты, блять, говоришь. — Ксюш, — прервал ее Сеня негромко. Та стрельнула взглядом в его сторону, недовольно цокнула языком и презрительно оглядела Илью с головы до ног. Тот дернул подбородком инстинктивном защитном движении. Вот же стерва. Неужели чем хуже у бабы характер, тем лучше она в постели? Илья украдкой посмотрел на Сеню и вздрогнул, встретившись с ним глазами. У того было странное выражение лица, как у человека, одновременно избежавшего неприятности и так давно ее ожидавшего, что лишняя отсрочка уже не радует. Впервые за три с лишним месяца Илья вдруг вспомнил, причем весьма детально, события злополучной январской ночи — такой же пьяной, как эта, апрельская. «I kissed a girl and I liked it», — выдала колонка голосом Кэти Перри, и у Ильи дернулся уголок рта. Он резко встал со стула, выплюнул в середину комнаты: «Перекур», — и сбежал на балкон через кухню. На балконе было зябко и пахло погасшим табаком. У раскрытого окна со старыми, советскими деревянными рамами лежали две полупустые пачки сигарет и зажигалка. Ксюшин Парламент и чей-то Бонд. Рядом стояла криво обрезанная пивная банка, полная окурков, на одном из которых на фильтре отпечаталась яркая красная помада. Он вытянул из пачки Парламента одну сигарету, решив, что вряд ли Ксюша его за это убьет. Зажигалка долго сыпала искрами прежде, чем загореться, а табак на вкус оказался таким же, как в его собственном где-то позабытом Кенте, несмотря на разницу почти в сто рублей. Здесь было тихо, будто балкон существовал в другой реальности, отдельно от залитой бледным светом кухоньки и оставшейся где-то далеко комнаты с льющейся из колонки музыкой и пьяными друзьями. На уровне его ног покачивали пупырчатыми от почек ветками деревья, отчего по панельным стенам снаружи прыгали кривые и страшные тени. От их танца Илью немного поташнивало, так что он старался смотреть выше — на чьи-то темные, чьи-то светлые окна, на болезненно-желтоватое городское небо, на пьяный, абстрактный портрет весенней московской ночи. Дверь за его спиной приоткрылась и закрылась, впустив кого-то в его личный мерзлый мирок. — Брр, холодрыга, — сказала Ксюша, подныривая ему под руку и подхватывая с подоконника свою пачку. — Ты что, куришь мои сигареты? Илья пожал плечами: — Извини. Свои куда-то проебал. — Ну ладно, — неожиданно мирно ответила та. Ее тонкие пальцы с блестящими темными ногтями — Илья не смог вспомнить, какими они были до того, как их обесцветил полумрак — вытряхнули сигарету из пачки. Губы обняли фильтр, и зажигалка чиркнула и зажглась с первого раза. Илья не сдержал короткого смешка — в этом была вся Ксюша. Сама вселенная слушалась ее беспрекословно. — Ты знаешь, да? — спросил Илья, скурив свою сигарету наполовину. Дым подвижными облаками утек под потолок и медленно просачивался сквозь форточку на улицу. — Про Сеню? Ксюша шмыгнула носом, бросила на него короткий взгляд и быстро затянулась. Ответ вылетел из ее рта вместе с дымом и паром. — Что он гей? Знаю. И знаю, что ты знаешь. Илья сглотнул. Голова кружилась, хотя едва ли сигареты были настолько крепкими. Бычок по дуге вылетел в окно прежде, чем его мозг зарегестрировал движение пальцев. — Тогда почему ты к нему сегодня пристала на счет личной жизни? — спросил он, зябко поведя плечами. Ксюша хмыкнула и швырнула недокуренную сигарету следом. Она стояла перед ним: он чувствовал тепло ее дыхания, видел тонкие ключицы и оранжевую лямку в съехавшем на бок вырезе — и как никогда ясно понимал, что между ними уже ничего не будет. — Потому что он хотел сегодня всем рассказать, а ты влез, когда не просили, дебил. — Серьезно, — буркнул Илья, — одной моей фразы хватило, чтоб его остановить? Хороша ж уверенность. — Ты думаешь, это просто? — прошипела Ксюша, злобно глядя на него снизу-вверх. Она всегда вспыхивала за считанные секунды, если ее что-то раздражало, и щедро выплескивала свое недовольство на несчастных, подвернувшихся под горячую руку. Похоже, сегодня он был этим несчастным. — Ты блять, забыл, как сам отреагировал, телепузик ёбаный? Илья почувствовал, как его сердце, пропустив удар, провалилось в пятки, пробило пол и через все этажи полетело к холодной земле. — Что? — спросил он слабо. — Что? — передразнила Ксюша и ладонью ударила его в плечо. — «Забудем», ты сказал, блять, правильно? Он тебе сказал, что гей, а ты сказал «забудем»! Илья шумно выдохнул, почувствовав, как сердце вернулось на место. Ну конечно Сеня не рассказал ей о том неловком подобии поцелуя. Он же не дурак. Они же сказали, что забудут. Единственное, чего он, видимо, не учел, это что его сказка, придуманная специально для Ксюши, Илье выйдет боком. — Я сказал, что мне все равно, кого он ебет, потому что он мой друг! И… что мы можем забыть об этом, если так проще! — сказал он немного фальшиво и, когда Ксюша на его слова замерла и нахмурилась, склонился к ее лицу и тихо добавил: — То, что он был слишком бухой, чтобы запомнить весь сраный контекст, каким боком вообще моя проблема? По всей видимости, это был неправильный выбор слов. — Ты меня бесишь, — прошипела Ксюша ему в лицо, мгновенно помрачнев. — Ты сраный эгоист. Крот слепой. Он тебе признался, потому что ты его лучший друг, ты был первым, кому он сказал, и ты думаешь, ему легко было? Это не Амстердам, это, блять, Москва! — Вот именно, это Москва, а не Мухосранск какой-то в Челябинской области, где голубых ногами пиздят! Ты давно на Китай-Городе была? Там повсюду сплошные пидоры! И чувствуют себя более, чем свободно. — Тебя надо ногами пиздить! Мудак! — прорычала Ксюша, смерила его полным ярости взглядом и ушла, стукнув дверью так, что задрожали стекла в окнах. — Блядь! — выругался Илья ей вслед, треснув кулаком по многострадальной раме. Стекла задребезжали еще сильнее, угрожая выпасть и разрезать несчастного на куски. Не худший вариант развития событий, на самом деле, мрачно подумал он, икнул и подавил желание ударить еще раз, на этот раз прямо в центр окна. Теперь-то он вспомнил, почему они с Ксюшей расстались. Просто она была чокнутой стервой, на все сто уверенной в своей правоте. Курва. Пошло все нахуй. Он вышел через кухню в коридор, влетел в комнату, игнорируя лица друзей, трое из которых выглядели удивленными, а Ксюша, ожидаемо, пускала молнии из глаз. Его сотовый лежал на тумбочке рядом с Сеней. Подавив соблазн просто оставить его там, Илья в два шага подлетел к нему, стиснул мобильник в руке и, уже ни на кого не глядя, вышел обратно в прихожую. Влез в кроссы, подхватил с вешалки куртку и выскочил на лестничную клетку. Ждать лифт не было никакого желания, так что он пошел вниз по лестнице. Ступеньки сливались в одну общую двумерную картинку, и несколько раз он чуть не упал носом вперед, но ноги его держали. Как ходули. Из вермишели. Где-то на третьем этаже одна из них предательски подогнулась и он с грохотом навернулся, скатился вниз, отбив себе задницу и плечо, и остался лежать, созерцая мигающий потолок. То есть, мигала, конечно, лампа, а потолок оставался неизменным, но это не имело никакого значения в его системе спутавшихся координат. Как все было просто раньше. Где-то высоко над его головой хлопнула железная дверь и вниз по пролетам постучали шаги. Главное, чтобы это не были сердобольные соседи с их скучными угрозами вызвать ментов, подумал Илья. Он задрал голову, наблюдая верхний этаж в его смазанном движении по кругу. Шаги приближались. Подошва скрипнула по плитке, и в Илюшином поле зрения предстал перевёрнутый Сеня во всем его сомнительном великолепии. Уж лучше бы это были соседи. Сеня спустился до него, присел на корточки и тревожно спросил: — Ты в порядке? — В полном, — ответил Илья махнув кулаком с выпяченным большим пальцем в опасной близости от его лица. Сеня немного отпрянул. — Прости. — Ты встать можешь? — спросил его друг, глядя на него перевернутыми темными глазами. Илья видел пробивающуюся щетину у него на подбородке и кадык на шее. С такого ракурса Сеня не был похож даже на очень высокую и очень страшную бабу. — Я все могу, — сказал Илья задумчиво. — Я супермэн. — Ага, тогда давай, вставай, — Сеня подхватил его под мышки и потянул вверх. Он подчинился и даже приложил некоторые усилия, чтобы тут же не свалиться обратно. Мир, кружившийся вокруг, пока он лежал, неожиданно подхватил его в свой хоровод. Ноги превратились в резиновые шланги, стремящиеся замотаться вокруг друг друга, и он изо всех сил вцепился в Сенино плечо, опершись на него всем своим весом. Друг крякнул, пошатнулся, но удержал. — Пойдем обратно, уложим тебя на диван, — улыбнулся Сеня и похлопал его по спине. — Пьяное животное. Илья захныкал: — Бля, не хочу обратно. Ксюша меня в уши выебала. И в душу тоже. Давай тут посидим. У тебя с-сиги есть? Сеня покачал головой: — Ты видишь, я без куртки. Я только за тобой вышел. — Отстой, — отреагировал Илья, плюхнулся обратно на ступеньки и начал хлопать себя по трагично пустым и плоским карманам. — Блин, и у меня нет. Отсто-о-ой. — Он поднял на скептически осматривающего его друга грустные глаза. — Ну да насрать, давай так посидим. Садись! — скомандовал он, стукнув ладонью по ступеньке рядом с собой. Сеня с обреченным вздохом опустился рядом с ним. Почему-то это сделало Илью очень счастливым, и он глупо хихикнул. — Бля, ты такой крутой друг, я не могу… — Я думал, ты все можешь, — ответил ему Сеня, криво улыбаясь. От этого у него в уголку рта появлялся циничный излом мимической морщинки. Илья поморщился, помотал головой и пробормотал: — Вот чего я точно не могу, так это понять женщин. Тебе, знаешь, в некотором роде даже повезло. Бабы, чувак, бабы — это, блять, зло. Тишина была немного подозрительной. Когда Илья поднял взгляд на Сеню, тот смотрел на него с абсолютно непонятным выражением лица. — Не, я не к тому, ты неправильно понял, — попытался Илья объяснить свою мысль. Ему не нравилось, когда Сеня смотрел на него такими глазами. — П’нятное дело, тебе не прям супер повезло, если тебе нравятся мужики, типа, это странно пипец, но бля… Бабы выносят мозг все время, я иногда вообще думаю, знаешь, — Илья попытался остановить себя, но его пьяный язык не подчинился слабой команде мозга, — думаю, что если бы я был гей и встречался, например, с тобой… Погодь, а почему «например»? Типа будь я геем, с кем бы я еще встречался, если не с тобой? Так вот… Я бы был, чесслово, намного счастливее, сто проц. Сеня отвернулся так, что Илье из-за ширмы черных волос была видна только часть его тонконосого профиля, и произнес в обратную от него сторону: — Я, честно, иногда не понимаю, издеваешься ты или реально такой… Илья дернул его за рукав. Мозг окончательно утратил контроль над болтливой мышцей в его рту, и он сказал немного невнятно, но предельно искренне: — Какой, ёмана… Я те че пытаюсь сказать, ты в’бще меня слушаешь? Ты, бро, ахуенный. Люби ты баб, они бы все на тебя вешались, мне б никто ваще не остался. Типа, д-даже я люблю тебя, а я даже не баба. — Когда Сеня никак не отреагировал, он требовательно дернул его за рукав еще раз и добавил: — Слышь, меня бесит, когда ты грустишь, к-как сегодня, и меня реально бесит, что я ничего н’могу сделать, чтоб ты перестал грустить. Блять! — выругался он, и Сеня наконец-то осчастливил его своим вниманием. — Ну что б мне сделать, а?.. Сеня усмехнулся, но как-то невесело — морщинка в уголку его рта стала глубже, горче. Он поднял одну бровь и сказал с сарказмом: — Что тебе сделать, чтобы не чувствовать себя виноватым за то, что ты любишь меня не так, как я тебя? Я даже не знаю. Илья вздрогнул, наконец оказавшись с ним лицом к лицу. Желание отвернуться или хотя бы отодвинуться от греха подальше почти пересилило чувство вины и желание как-то реабилитироваться перед лучшим другом, но только почти. Не помогал и странный раж, в который он вошел ни с того, ни с сего. Илья скользнул глазами по Сениным губам, искривлённым в неискренней ухмылке, и, ткнувшись мордой в его костлявое плечо, обиженно выдохнул: — Так нечестно, чувак… — Да что ты, блять, говоришь, — хохотнул Сеня. Илья отодвинулся — и неожиданно парадоксально оказался к другу очень близко, даже почувствовал его проспиртованное дыхание у себя на лице. Ощущение, что настал момент какого-то важного выбора, накрыло с головой, и он отчаянно зажмурился, решив, что вселенной виднее, как поступить. Но у вселенной, видимо, было своеобразное чувство юмора и особый взгляд на вещи, потому что через секунду его губ невесомо коснулись чужие. Это был теплый поцелуй: Сенины губы обхватили его верхнюю губу, нижнюю, снова верхнюю. Это был нежный поцелуй с щекотным и немного дрожащим выдохом напротив, который заставил Илью неожиданно для себя ответить на осторожные прикосновения. Это был поцелуй с языком, который очутился у него во рту неожиданно, осторожно коснулся его собственного — и вынудил его, буквально вынудил его схватить Сеню за растрепанную макушку, так и не открывая глаз, и своим собственным языком лизнуть его в отодвинувшиеся было губы. Этот поцелуй однозначно затянулся, потому что воздух вокруг них нагрелся до какой-то июльской температуры, отчего Илья вспотел под курткой. В какой-то момент он открыл глаза, но зрелище перед ними слишком пугало, так что он резко захлопнул их снова и вместо этого ухватил чужую нижнюю губу зубами. Пространство между ними было до отказа заполнено влажными чмоками, рваными вдохами и шуршанием одежды, а еще Илье почудился призрачный звук, зародившийся в совершенно плоской груди напротив, когда его ладонь провела по чуть влажной шее вдоль линии роста волос к уху. «Блять, — подумал он, когда Сенина ладонь легла ему на сердце. — Блять, блять, блять». Когда рядом с ними загрохотал в шахте двинувшийся куда-то лифт, он уже готов был броситься в лестничный пролет. Сеня резко отодвинулся, отчего их губы разъединились с неловким мокрым чмоком, и испуганно уставился наверх. Илья же испуганно уставился на Сеню, с ужасом отмечая и неровные красные пятна на его щеках, и блестящий лоб, и совершенно развалившийся пучок с вылезшими из него черными прядями. Что он, вашу мать, только что наделал? Лифт, угрюмо ворча механизмами, уполз куда-то на верхний этаж, где со скрипом раздвинул дверцы, выпустив из себя чьи-то каблуки. Спустя пару мгновений дверцы закрылись с еще более ужасающим скрипом, и им вторила дребезжащая дверь квартиры. Казалось, эта нехитрая операция заняла целую вечность, в течение которой парни сидели, максимально отодвинувшись друг от друга — учитывая, что никто при этом не сдвинулся ни на сантиметр — и пытались отдышаться. Илья, прилипший к своей одежде, как муха к клейкой ленте, прикладывал усилия, чтобы не начать тереть и без того горящие губы. Сеня сидел, закрыв рот рукой и смотрел в стену совершенно дикими глазами. Пиздец. Илья искренне хотел оказаться насколько возможно далеко от этого проклятого подъезда с его скрипучим лифтом, мигающим светом и дребезжащими дверями. Что-то похожее на двусторонний скотч, впрочем, не давало ему встать и уйти, намертво прилепив задницу к ступенькам. Чего хотел Сеня, он не знал, но что-то ему подсказывало, что едва ли его желания сильно отличались от его собственных. — Я п-пойду домой, — выдавил он немного хрипло. — Скажи нашим, что проводил меня до метро… Сеня хмыкнул в ладонь и переместил ее с губ на глаза, спрятав их за длинными пальцами. — Какое метро, Илья, время полтретьего… — А, точно. Ну, скажи, что на такси посадил? — Не ты ли ныл весь вечер, что у тебя на карте теперь сто с чем-то рублей? — Ну я знаю, скажи что-нибудь! — Явно не то, что все это время мы с тобой сосались на лестнице? Почему-то Илье это показалось крайне забавным и он хрюкнул от смеха. Сеня удивленно посмотрел на него поверх ладони, и при виде его лица он еще сильнее зашелся хохотом. — У тебя истерика? — спросил тот неуверенно, наконец убирая руку от лица. Илья, давясь смехом, не смог ничего ответить и только неопределенно махнул рукой. После чего неуклюже поднялся на ноги, отчего в его голову снова ударило утихшим было опьянением, и протянул руку другу. Сеня неуверенно за нее схватился, и Илья вытянул его вверх, чуть не упав при этом. — Пойдем обратно, — сказал он, наконец, почувствовав, что нездоровый смех понемногу успокаивается. — Скажем, что общались по-мужски. — И тут его снова накрыло. Он оперся на напряженно смотрящего на него Сеню и сквозь всхлипывания добавил: — Трепали языками, так сказать. Сеня рассмеялся тоже, похоже, неожиданно для самого себя. — Петросян, — сказал он нежно и тут же кашлянул, ощутимо недовольный собственной интонацией. — Ладно, пойдем. Лестница вверх казалась куда длиннее, чем когда они спускались, но никто из них даже не подумал о том, чтобы предложить вызвать лифт. Илья бы скорее умер, чем добровольно предложил этому ржавому недоразумению снова загреметь внутренностями на весь подъезд. Перед квартирой Макса они на некоторое время остановились, чтобы отдышаться после подъема. Илья приспустил с плеч пропотевшую куртку и прислонился спиной к стене; Сеня присел на корточки в другом конце лестничной клетки и уставился взглядом в колени. «Передышка» затягивалась, но никто почему-то не хотел делать последний шаг и тянуть дверь за ржавую ручку. В конце концов Илья, приложив колоссальное усилие, оторвался от стены и дернул дверь на себя. Дверь не поддалась. Тогда он попробовал ее толкнуть — с тем же успехом. — Знаешь, бро, — сказал он, дергая деревянную створку, — мне кажется, нас заперли снаружи. — Серьезно? — фыркнул Сеня и, хрустнув коленями, встал с корточек. Илья широко махнул рукой, щедро предлагая другу попробовать свои силы в борьбе с кособокой уродиной. Тот подошел к двери, убрал со лба волосы, нажал на ручку — и дверь послушно распахнулась ему навстречу, всего-лишь чуть скрипнув петлями. — Че? Как так? — шокировано произнес Илья. Сеня пожал плечами, буркнул «магия» и шагнул в проем. Илья двинулся было следом, но, не сумев подавить любопытство, вместо этого закрыл дверь перед своим носом. — Ты чего делаешь? — прозвучал из-за нее приглушенный Сенин голос. — Погоди, дай я еще попробую, — буркнул Илья и схватился за ручку с удвоенным энтузиазмом. Но, как бы он ни давил и ни тянул, дверь упрямо не поддавалась, скрипя петлями и дребезжа в трухлявом косяке. — Да что за херня?.. — Надави ручку немного внутрь и потом вниз, — утомленно сказал Сеня из-за двери. Илья повиновался, и дверь, наконец-то, повиновалась тоже, открыв ему невпечатленное Сенино лицо. — Откуда ты знал, — спросил Илья, проходя в прихожую и закрывая дверь за собой. Сеня вздохнул и скинул ботинки. — Помогал Максу с переездом. Мы с этой дверью порядком заколебались, пока хозяйка не помогла. — А-аа… — протянул Илья. Сеня хмыкнул в ответ на разочарование в его голосе. — А ты думал, я волшебник? Разговариваю с дверями и прочими… неодушевленными объектами? Илья дернул бровью и широко улыбнулся: — Ну, я бы не удивился. — Я же не накурен, — фыркнул Сеня в ответ, и еле слышно пробормотал: — И то, что я говорю с тобой, еще не показатель. Эту последнюю фразу Илья не понял, но акцентировать внимание не стал. Он с показной бравадой улыбнулся и двинулся было в сторону комнаты, из которой доносились голоса их друзей, когда Сеня вдруг схватил его за руку. — По поводу того, что произошло, — сказал он негромко, и Илья почувствовал позорный укол страха и стыда. Теплые пальцы легонько погладили его по запястью. — Забудем? Илья не понял своей реакции. Облегчение смешалось с чем-то еще, и откуда-то взялось чувство неопределенности. Сеня смотрел на него с ожиданием, лишенным какой-либо эмоции, и Илье показалось, что он загнал себя в ловушку, из которой не знает, как выбраться. — Ага, — ответил он, и Сеня отпустил его руку.***
На следующий день, проснувшись на полу (благо, на ковре) в обнимку с собственной курткой, Илья некоторое время не помнил вчерашней катастрофы. Не помнил достаточно долго, чтобы подняться на ноги, выдержав мощный удар похмелья по вискам, и обвести комнату плывущим взглядом. Воспоминания вернулись, когда его взгляд зацепился за изогнувшегося дугой Сеню, лежащего между Светой и Ксюшей на разложенном диване. Ощущение сделанной глупости не было для Ильи чем-то новым. Предпочитая по жизни действовать именно методом проб и ошибок, получая, таким образом, все свои знания эмпирическим путем, он не раз ловил себя на мысли, что хотел бы вернуться в прошлое и надавать себе лещей. Когда три месяца назад они с Сеней поцеловались впервые (пиздец, теперь он должен был это уточнять, потому что они целовались больше, чем один раз), у него не было этого ощущения. Может, потому что тогда он выпил меньше, чем вчера, а может, потому что тот поцелуй не имел к нему никакого отношения. Он не был его ошибкой, он был Сениной — и, вероятно, поэтому ничему Илью не научил. Вчерашняя же катастрофа стала для него полноценным уроком, в результате которого он понял две вещи. Во-первых, нахуй Ксюшу, даёшь Олю: лучше регулярно дрочить в кулак, чем постоянно оказываться выебанным в мозг. Во-вторых, поцелуй с мужиком по своей физике ровным счетом не отличается от поцелуя с девушкой, и, честное слово, без этого знания он с удовольствием прожил бы всю свою жизнь. Сеня лежал, извернувшись угрем между двумя красивыми девушками, и его длиннющие ноги свешивались с дивана. Ксюша, забывшая (как всегда) смыть косметику, была похожа на недокормленную панду-алкоголичку и лежала, забросив на него руку с синими ногтями и ногу в цветастом носке. Света, пухленькая и маленькая, слабо улыбалась во сне и прижималась спиной к Сениному костлявому боку, свернувшись в калачик. Все трое тихо посапывали, равнодушные к любым Илюшиным внутренним терзаниям. Горько вздохнув, Илья побрел искать сотовый, чтобы заснять эту идиллию — но нашел только Макса, по классике уснувшего на кухне мордой в стол. Пошарив по ящикам в поисках кофе, Илья нашел только паршивый Нескафе в пакетиках, одна мысль о пластиковом привкусе которого усиливала его похмелье, и древнюю турку с вмятиной на латунном боку, принадлежавшую еще, наверное, первым хозяевам квартиры. Зато в холодильнике глубоко на дне лежали две банки Жигулёвского, и, решив, что хозяин пива с ним не сделает ничего, чего не могло бы похмелье, Илья открыл одну с вкусным прохладным звуком. Не успел он выпить и половину, как на кухню, пошатываясь, выползла абсолютно разбитая Ксюша. Она болезненно поморщилась на громоподобный Максов всхрап, и протянула к Илье свою руку, в которую он послушно впихнул все еще холодную банку. Ксюша тут же присосалась к ней и допила в несколько мощных глотков. Илья хотел было сказать, что ей нужно сниматься в социальной рекламе против алкоголизма, но Ксюша буравила его пристальным недобрым взглядом, и он не рискнул. — Чего? — наконец спросил он шепотом, дернув плечами. — Че пялишься, стерва чокнутая? — Мудак, — прошипела она в ответ и тут же расплылась в хитрой улыбке. — Ну, рассказывай давай. — Что рассказывать? — не понял Илья. — Что у вас вчера произошло там, — махнула рукой Ксюша и, выудив из тарелки наполовину скуренную сигарету и, прикурив от газовой плиты, забралась на табуретку. Как она при этом не опалила себе брови, учитывая, как ее качало, было вне его понимания. Ровно как и то, что можно было ответить на этот вопрос, и откуда он вообще взялся. — Я упал на лестнице, — осторожно сказал он и протянул руку, пытаясь выхватить сигарету из Ксюшиных пальцев. Безуспешно. — Сеня меня поднял. А потом мы болтали. — Болтали? — спросила Ксюша, опасно наклоняясь на табуретке в обратную от него сторону и с аппетитом затягиваясь. — О чем это? — О разном, — огрызнулся Илья, глубоко вдыхая повисший над столом сизый дым. — Не твое дело, женщина. Ксюша выглядела слишком довольной. — Интересный выбор слов, — мяукнула она, по-кошачьи сощурившись. — То есть, у вас состоялся, так сказать, мужской… тет-а-тет? Илья сглотнул: — Ты на что намекаешь? Девушка зачесала пятерней растрепанные волосы, потушила сигарету о ту же тарелку и встала. — Да ни на что, — пожала она плечами. — Я пойду в душ. Боюсь себе представить, как я выгляжу, но если и вполовину так же отвратительно, как ты, то хорошо, что все спят. Илья показал ей вслед язык. Пока Ксюша шумела в ванной водой, он умылся в кухонной раковине, прополоскал рот и отправился дальше искать телефон. Отыскав его на комоде у входной двери, Илья несколько минут думал, остаться ли ему и помочь убираться или поехать домой, чтобы хотя бы некоторое время ни с кем не разговаривать. В конце концов, эгоизм победил, и он, накинув мятую грязную куртку, вышел из квартиры. (1) Cockhold — сексуальная практика, при которой жена/любовница разнообразными способами не дает мужу/любовнику кончить (зачастую при этом занимаясь сексом у него на глазах с третьим лицом).