Чудо оборачивается проклятием.

– Разойтись! - взывали к порядку управляющие. Скоро зрители исчезнут, и станет жутко. Когда исчезнет столь отвратно-тяжелая тень. Когда «настоящее сердце» одного человека закроется ото всех. И слезы его обратятся в черный. Такао сжимает в руках зажигалку. «- Шин-ча-а-а-ан! А что я нашел~! – О-отдай немедленно! - Мм, и не подумаю. Что такое? Родители ведь пожурят и запретят читать Эдгара По перед сном. Какой плохой мальчик~. - Я просто решил сменить имидж, - пальцем подправляет очки. - Зачем? - ...Мы вступаем во взрослый мир, и Оха-Аса советует кардинально поменять себя. - Шин-ча~н. Если не хочешь выглядеть чмошником, так и говори, нечего тут твои гороскопы приплетать. – ...Заткнись, Такао». «Просто верните мне его», - говорит он, принимая соболезнования одногруппников тем же вечером. Он не помнит, как себя вел, когда обнаружил тело. Бездыханное тело. Мертвое тело. Тушу без жизни. Мясо без души. Лучшего друга, любовь всех лет. Почему его не пустили? За что? Кто оттянул за плечи из толпы? Кто держал? Почему он не может выплакаться, черт возьми? - Тебе просто нужно время, чтобы осознать. Куроко был прав. Потому что Такао до сих пор не смог принять произошедшего: это просто ошибка, люди не умирают просто так! Да и Судьба всегда на стороне Шин-чана, он просто, так непохожий на себя, разыгрывает их всех. Все в порядке, Такао понимает. Никто не умрет, пока их души не смирятся, верно? Мидорима ведь всегда это говорил. И Такао продолжит повторять за ним. Тогда Акаши, друг детства погибшего, проронил лишь два слова: - Шинтаро... мертв? Следующие три дня в подготовке к похоронам он съехал домой, конечно же, после опроса полицией. И в последнюю ночь снился сон. Очень странный и живой сон, из которого не хотелось выходить. (Внимание: далее – адаптация lost time memory под ситуацию идет частично) Такао проснулся в пять по полудню. Ему это было не нужно, просто в мире снов ничего нет. Желая скрыться ото всех, он одиночество выбрал. Он все еще цепляется за то слабое пререкание. И пусть не настанет завтра, ему все равно. Кадзунари продолжает жить в тумане и не может забыть его тепла. «Это не твоя вина, но ты виноват». Искореженная душа все еще молится, но цепляется за его расплывчатую улыбку. «Я тебе кое-что покажу», - сказал он, качнувшись взад-вперед. Жалко продолжая гнить, Такао идет вперед, понимая, что эту жизнь придется прожить за двоих. Он хранит в себе улыбку, похожую на знойную жару. Кадзунари ловко подхватывает пустую жестянку из-под бобового супа, подмигивая одной из девчонок рядом. Молодой врач нарасхват даже в свой выходной. Пусть его тут нет, Кадзунари продолжает выстраивать воздушные замки без основы. «Сколько бы лет не прошло, я не умру», - он вбил себе, что не имеет права умереть. Такао просто будет наслаждаться жизнью, потому что не может сделать ничего. «Если этот момент может показать тебе твою мечту, то пойдем же, пока меня не забрали прочь». «Ты слышишь меня?». Он и он знали, что их собственным голосом в голове говорит Мидорима. «Почему ты думаешь, что я умер?» Он и он бегут. Храбрый парень и затаивший свое одиночество в обиде видели его. Они все еще цепляются за яркие блики его глаз. Его улыбка, так похожая на лето, ничуть не изменилась. – Прости, но я правда умер. Настала пора попрощаться? «Не говори этого... Не оставляй меня!». И тень скоро растворилась. В зал, где они впервые встретились, пробивались обжигающие лучи заходящего солнца. Серьезный Такао поднимает голову, смотрит на него и улыбается. Он рад словить это мимолетное удивление на исчезающем лице. «Не страшно, ведь уже мне плевать», - наслаждался выдуманным теплом призрака он, а на ухо шептали последние слова перед исчезновением: – Я обо всем знал и спас тебя. Такао Кадзунари просыпается в холодном поту, немо крича. Он держится за голову и смотрит перед собой. Как раз запела птица за окном. Сверкнули глаза. «Пора идти». *** В этот день он помогал замещать сестру и отца Мидоримы на приеме пришедших. И зачем только все эти люди? «Мы очень сожалеем об его утрате», - говорят они, зная о Шинтаро с двух-трех слов подруги покойной бабушки, тетя которой даже сумела выкроить для события время. Это словно цирк, и слабо улыбающийся входящим Кадзунари – главный его клоун с гримом-слезами под глазами. Никому не нужный печальный шут. Ему только нужно притвориться, что все в порядке. Показать таким заезженным способом, что он сильнее остальных и сможет вытерпеть многое. Зачем? Такао проглатывает собственное отношение и желания. Он не хочет тут быть, но должен. Не желает еще раз слушать и пропускать через себя все это, но нарушать похоронную процессию не имеет права. «Забери меня отсюда». Через пятнадцать минут, которые Кадзунари считал посекундно, его сменила сестра Мидоримы, скрывшая темной шалью лицо, покрасневшее от слез. На этих похоронах разве что премьер-министра нет, думал Такао, оценивая масштаб. Ужасно. Он отошел в туалет, чтобы освежить лицо. Акаши молча протянул конверт девушке. Ему было нечего сказать в этой ситуации. Слишком неожиданно. Они, конечно, не столь близки, но крепко связаны. Правда он принял это относительно скоро: позже остальных, но раньше Такао. - Пойдем, поговорим. Девушка согласна – нет смысла встречать остальных, раз среди них нет высокопоставленных лиц, пусть и выходит немного бескультурно. Она кивает, голос осип от слез. - Ты как? Смотрит на него и рассеянно кивает. Акаши не знает, что нужно говорить в таких ситуациях, потому что сам впервые в нее попал. - Не плачь, - он не умеет успокаивать и сочувствовать, а потому предпочитает не влезать в такие ситуации. Всем тяжело. - Для Шинтаро ты была дорога, - он не лжет. Мидорима всегда говорил о своей сестре, как о нечто ценном. - Я думаю, это все не просто так. Что-нибудь, да выясню. - Акаши, обещай мне... «Поклянись на клевере!» - О-обещай, что накажешь виновного! - девушка держит его за рубашку и прикладывает к глазам внутреннюю сторону ладони. Она все-таки плачет. Акаши кладет руку ей на голову и ерошит волосы – жест, пришедший из детства, когда они еще проводили время втроем. - Тише-тише, - не отталкивает, когда девушка прижимается. «Пиджак намокнет». И, как назло, начало моросить. Угадаем, у кого же не было зонта? - Пойдем в дом. В сероватом полусвете было проще: не столь ярко выражены черты лица, словно скопированные с Мидоримы, не так видны красные глаза, нос и дрожащие губы. Он еще долго не сможет смотреть на нее. - Сейчас сюда многие подтянутся. - Акаши, я не знаю, что делать дальше. «Я тоже». Черт возьми, с чего ее голос так знаком? Этого не может быть, они не виделись по меньшей мере лет десять. Он даже имени ее не помнит. Девушка рядом, однако, дрожит. Ее просто трясет. - Иди к родителям и захвати зонт. Я пойду вперед. Он поступает, как и сказал, вытаскивая на ходу телефон. «От кого: Тетсуя Дата: 17/04/20ХХ Тема: . Текст: Отец Мидоримы-куна и твой ищут вас с его сестрой.» Нашлись они довольно быстро, тем не менее парень подождал приводящую себя в порядок девушку. Акаши не помнил ни пути, по которому пошел, ни в каком состоянии шел: не хотел помнить и анализировать. «Короткие и жалко прожитые жизни... Сколько их обрывается ежедневно?» - Сейджуро, - Акаши-младший кивает с непроницаемым лицом. Отцу опасно приходить на столь людное мероприятие без охраны, да еще и сбегать из больницы. - Что такое, отец? - "oto-san" с его губ срывается словно ненарочно, оборванное на последнем слоге. Он прикладывает кулак ко рту, прокашливается и отводит взгляд в сторону. Глава императорской семьи переводит взгляд на единственного мужчину семьи Мидоримы. Тот собран, но видно, как за заботой и работой он старался забыть о навалившемся горе. - Мне больно это сообщать сейчас, - слышно за хрипом и редким кашлем. - Простите, - он хочет быть прощенным, хочет прощать – хочет быть виновным, хочет найти виноватых. На него больно смотреть. Любимый сын, гордость семьи, которого больше нет. Его труп, несмотря на то, насколько это грязная работа, закопает тот, кто, держа маленькие ладошки Шинтаро, помогал ему делать первые шаги, кто чувствовал, как сжимали крохотные теплые пальцы отцовские руки, державшие бутылочку; кто подбирал ему очки, впервые потрепал по волосам за хорошую оценку и подарил мечту стать врачом. Терять так больно. - Я... Милая, подойди сюда, - девушка послушно встает рядом. Отец поворачивает ее лицом к Сейджуро и кладет руки на плечи. - В общем, ваша свадьба состоится лишь через два года. Ухнуло сердце, округлились глаза. Похоже, Акаши единственный, кто выглядит удивленным. - Что..? - А, забыл сказать. Вы с Амайей помолвлены с самого рождения. *** - Куроко. - А? Извини, Такао-кун, я тебя не заметил. Они сидят в беседке, пережидая дождь. Тетсуя время от времени поглядывает на Кадзунари. Он разучился поддерживать. - Держись, - шаблон. - Спасибо, - кивок. - Куроко, я вот зачем пришел: не выходи из своей комнаты ближайшие дни по мере возможностей. Брюнет неотрывно смотрит, Куроко – непонимающе. - Не знаю, как объяснить... Я это чувствую, что ли, - пожимает плечами. - Пойду воды выпью. Безразличный и пустой голос Такао вселяет уверенность. Куроко же считает, что ему следует выспаться и разгрузить кому-то свои чувства, иначе скоро без стука ворвутся и «Голоса». Кстати. Разве глаза его всегда были зеленого цвета? Знакомого темно-зеленого цвета. Церемония прошла тихо, не без слез. Были как близкие, так и совершенно незнакомые лица. Кадзунари ходил вокруг да около и подбадривал таких же ошивавшихся: «Я думаю, сейчас ему лучше», «он ушел с миром», «мы были близки и я рад, что он умер без мучений». Верно, они даже не знают причины смерти. Идиоты. Показушники. Позеры. «Умрите. Умрите». Он ушел вместе с основной толпой, потерявшись в ней. Колокол пробил восемь раз с заходом солнца. *** – Я дома! - громко сказал он, закрывая дверь в их бывшую с Мидоримой комнату. Пойманный котенок смотрит на хозяина, оглядываясь с поисках второго, и протяжно мяукает. Такао чуть смеется, потрепав его нежные уши. И вслушивается в эхо тишины. Оттуда слышится ему голос. Кадзунари держит спину прямо, и вид у него расслабленный. - Видишь, Шин-чан – я знаю, видишь – я справился. Я смог. Пережил. Пересилил. Я в порядке. Все хо-рошо. Все хоро...шо. П-просто отлично. В-все хо...ро-ро– Такао отходит к стене, скатывается по ней на пол и закрывает нижнюю часть лица руками. Ну же, поднимайся, тварь из цирка! Он касается лбом коленок и громко всхлипывает, когда животное трется о ногу. Сотрясается и плачет навзрыд. «Вернись! Вернись! Вернись!» Кадзунари помнит, как он ненавидел, когда стекол очков касались руками. И вот Такао держит их в руках, льет на них прозрачные слезы. Прийди и накричи на него еще раз. - Шин-чан... Ш-Шин-ча--ан... - срывался его рыдающий голос. Он сжимает кулаки и бьет по полу. Тот, кто не пролил ни единой слезинки со дня смерти лучшего в жизни человека, сейчас не может остановится. «Помоги мне... Помоги мне... Помоги мне... Спаси меня». «Tasekete» его настолько отчаянное, настолько жалкое, что становится похожим не на мольбу-призыв – на мучительно терзающую кару. И урчание теплого дрожащего комка рядом только разрывает сердце. *** Этой ночью Куроко не спал. Впрочем, как и остальные, включая Тайгу. - Будешь кофе? Тетсуя мотнул головой. Под глазами залегли темные круги. - Я пойду к Акаши. Плевать, что комендант поднимет шум, если найдет. На все плевать. Кагами жаль, что даже в такой час он не может заменить Сейджуро. Ему жаль. Он тоже не хочет оставаться один. Пока Куроко идет по коридору, в голове его туман. Голова не работает, и к заветной двери ноги несут сами. Он дергает пару раз за ручку и с удивленным «А» подмечает, что забыл: не всегда открыты эти двери. - Куроко? - Акаши. Парень молча отошел от дверного косяка, потянув Куроко за руку внутрь. Он никогда этого не делал. И, чтобы не видеть его сломленным, чтобы не сломать, Тетсуе вообще не стоило приходить. Он оглядывает журнальный столик и принюхивается к Акаши. - Ты пил? - В голову лезли дурные мысли. Отец, когда мамы не стало, поступал так же. Он не пьянел, но принимал алкоголь до беспамятства. - Не делай этого. - Почему? «Потому что тогда я снова останусь наедине с собой». - Я редко тебя о чем-то прошу. - Разве? Сейджуро проходит к дивану, не оглядываясь. Куроко слепо ступает следом. «Ты просто тупая кукла, которая выполняет, что ей скажут!» - вспомнилась вдруг фраза Аски к Рей. - Присоединяйся. Тетсуя качает головой и присаживается рядом. - Давай просто помянем по-человечески. - У меня не выйдет сходу. Куроко беззвучно вздыхает и кивает, присаживаясь рядом. Звенит стекло о стекло. Жидкость заполняет стакан, ее запах – комнату, она обжигает горло. - Говоря начистоту, я знаком по детству не только с Атсуши. Так уж вышло, что наши семьи имели много договоров и совместных акций, из-за чего нас оставляли вместе: я, он и – часто – его сестра. Я встречался с ним чаще, чем с собственным отцом. Потом – средняя школа, редкие игры в сёги в старшей и, наконец, университет. - Тебе приходится переживать смерть уже во второй раз. Как ты справился впервые? - Нет, - интересный ответ на вопрос «как?». - Когда мамы не стало, мне то ли было мало лет, то ли шок отшиб память, но я не помню ни того, что было, ни ее, собственно. Сейчас такое не пройдет, - он усмехнулся, прикрыв глаза. - Акаши, мы же говорим сегодня лишь правду, верно? - Куроко крутит в руках стакан. - Я никогда не был особо близок с Мидоримой-куном, ты знаешь. Просто, ну, сам факт того, что человека, приходившегося мне другом, больше нет, он пугает. Мне жутко и жалко: у Мидоримы-куна большое и светлое будущее... Было бы. - Да, - кивает Сейджуро. - Он хотел унаследовать клинику отца. И переехать куда-нибудь с родителями и, особенно, младшей сестрой. - Или Такао-куном. Акаши снова кивает. - Куроко. Как ты назвал Шинтаро? - он прислоняется к дивану спиной и откидывает голову. - Мидориму-куна? - парень задумался, положив голову на верх мягкой спинки. - Другом. - «Друг», значит, - ухнул. - Кто он мне тогда? - а намекал, что алкоголь не подействует. - Childhood*? Лучший друг? Или просто человек, который, сохраняя дистанцию, мог быть рядом? - Я думаю, тебе не следует выбирать. - Когда кто-то уходит - это ведь грустно, так? - ему об этом говорили. - Мне до отвратительного печально. Непривычно. Не знаю, как это унять. «До тошноты болит в груди». Куроко осторожно тянет к нему руку, незамеченный притихшим Акаши, чуть подается вперед и обнимает его. Сжимая в объятиях, просто оставляет его так. Сейджуро садится ровно, выпрямив спину, и вскидывает брови. - Куроко? - Извини, - он медленно отходит. - Просто мне показалось, что так будет лучше. Акаши прислушивается к себе и в последний момент перехватывает его руку. - Нет. Все в порядке. И Куроко, поняв все через незамысловатый жест, обнимает его снова, чувствуя и руки Сейджуро на своей спине. Тот вздыхает явно облегченно, с едва ощутимым трепыханием вздымается грудь. - Пусть вернется то время. Нет, он просит: «верните мне то время», и пусть оно заменит жестокое настоящее. - Что имеем - не храним, потерявши - плачем. - Мужчины не плачут. - Нет правил без исключений. Потеряв чувство координации или просто расслабившись, Акаши утыкается в плечо Тетсуи, почти засыпая. - Куроко. На него молча смотрят. - Мне жаль. Еще многое предстоит рассказать. Им обоим, что предназначено лишь друг для друга. Как и они. *** Изувеченное тело в гробу, а время не стоит на месте. По-тихому простился с Момои Дайки; Рета сам приезжает в другой конец Токио, чтобы забрать сестру; Мурасакибара так и не сменил образ жизни, разве что стал тише и заторможеннее обычного; Акаши и Куроко, если раньше проводили вместе большую часть свободного времени, то теперь их не увидишь раздельно; Амайа перестала ходить на занятия, Такао – тоже. Кадзунари, кстати, пробыв некоторое время в затворничестве, изменился в лучшую сторону для себя и, как это обычно бывает, в худшую – для общества. Поэтому к нему он больше не выходит. - Ты все? - минуты три, закончив с занятиями, Куроко бродил по чужому корпусу: считал шаги, смотрел в окно, просматривал новости и у автомата с напитками выбирал негазированную замену ванильному коктейлю. Да, на месте не сиделось. - Тебе не стоило меня ждать, - но он благодарен. - Мне все равно нечего делать. - Мог бы для приличия провести хоть вечер с соседом. - Нам не о чем разговаривать. Если честно, я не хочу сейчас видеть Кагами-куна. И вообще, - «никого, кроме тебя», - я пришел, чтобы кое-что сказать. - Я тоже. Давай первый. - Помнишь Рину-сан из 701? - Припоминаю. Которая получает высшее образование во второй раз? - Ага. У нее трое детей, а сегодня вечером еще родственники идут куда-то и отдают ей своих. Где-то пятеро-семеро вкупе. И, как по закону жанра, ей с мужем тоже нужно идти, а детей оставить не на кого. Платит достаточно и смотреть-то всего часов три-пять. - Как ты про это вообще узнал? «И почему они живут в общежитии?». - Из объявления на доске в холле. - Черт, - цыкнул Сейджуро. - И что дальше? - Сегодня встретиться не получится. Но я буду в сети и на проводе в любое. - Это должны быть мои слова. Отец сказал, что хочет со мной связаться, да и Сатсуки добыла какую-то информацию. Акаши никогда не говорит «какой-то». Они оба вялые, рассеянные, чуть нервные и сонные – сказывается недосып. - Ладно, - Сейджуро хлопает его по спине и целует в уголок губ – Куроко затягивает того в поцелуе, быстро отпрянув. - Нужно кое-что подготовить. Я пойду. Ближе, чтобы не чувствовать. Ближе, чтобы отключить инстинкты. Настолько ближе, что стыдно от того, что воротит. *** - Ты заебал. Прекрати менять план на ходу: я не успеваю всех инструктировать. - Зато погляди, какой результат. Тот парень... - Цирковой изгой? Кивок. - Он такой бессмысленный, - пренебрежительно и ехидно изрекла женщина. - Не видит нас, но ненавидит. - Не только он. Ты слишком много хотел — плати за свой грех, - мужчина стучит пальцем по затемненной обычному глазу фото. - Всего лишь ХХХ. «Счастья, спокойствия и чтобы тебя никогда не было». - Но даже этого ему нельзя. - Собираемся. Пора выдвигаться. Продолжать, даже если истории потерян финал. И надеяться, что в следующий раз всему придет конец. Кто же будет смеяться последним? *** - Добавки? - спросил Куроко, вытирая одному из детей рот. Ребенок морщится, фыркает и недовольно вертит головой, но не плачет. Никто из детей с ним не плачет, потому что Куроко, он как снеговик Фрости, как королева Эльза, как Ледяной Джек – он не причинит вреда. Он не признается, но малышам лучше знать: руки у него холодные, лицо белое-белое, а сердце теплое. Ничего, думает Куроко, подрастете и сами поймете: у хороших, трудолюбивых муравьев и пчелок лапки всегда грубые и мерзлые – у их королевы все тельце теплое. - Туает, - мальчишка держа одной ручкой свои штанишки и подпрыгивал на месте, дергая за рубашку Тетсую. Судзу-кун не выговаривает согласных, кроме «т», помнит он. - Пойдем-пойдем. Были и дети постарше: два ученика младшей школы, по одному из средней и старшей. Только-только вступившие в школьную пору тихо делали уроки и смотрели мультики; тот, что постарше, с удовольствием воображал себя взрослым, умиляясь с таких же детей, но помладше, таскал их везде, не особо потакая предостережениям няня; самый старший, имитирующий панка, развалился на диване, расставив ноги, и деловито печатал что-то в новеньком смартфоне, время от времени приговаривая тоном мученика: «Отсто-о-о-ой». Последний оглядывал Куроко сверху донизу больше изображая пренебрежение, чем это было действительно. Мы почти одного роста, удрученно вздохнул Тетсуя. На правах взрослого и разумного человека он отправил парня с деньгами в магазин. Тот, явно ободренный, стрелой помчался прочь. Любовные дела, понял Куроко, читая переписку забывшего телефон юноши. Поставив его на видное и недоступное для детей место, подобие усатого няня без признака растительности на лице достал собственный. Никогда не бывает больше четырех гудков, знает он. - ... - Куроко, задолбал, честное слово, - сказывается раздраженность, накопленная за последние дни и проявленная в одиночестве. - Ну как ты? - Только твоего звонка и жду, - саркастично играющими нотками. - М, вот как. В дверь позвонили, и Куроко, предупредив абонента на другом конце, поставил звонок на удержание. Самых младших, наконец-то, забрали и ученику средней школы ничего не осталось, кроме как «по-взрослому» вздыхать и жевать фитили сигарет-жвачек. Ко времени его прихода Акаши уже отключился, и Куроко чуть нахмурился, названивая ему через определенный промежуток времени. - Нет тебе прощения, Акаши, - пропустим обычное начало разговора. - Hime-sama, не вели казнить. - Что ж, я подумаю над этим. - И чем же мне заслужить твое прощение, принцесса? - Посмотрим на твое поведение. «Тили-тили тесто, жених и невеста! На полу валялись, крепко обнимались!», - Куроко приложил палец к губам, надеясь, что Сейджуро ничего не услышит. - Дети дело говорят, Куроко. - Завались, пожалуйста, Акаши-чан. - Проговори это еще раз, на одном выдохе, запрокинув голову и чуть протяжнее. Он выполнил инструкцию, тихо проговорив: - Пошел ты, Акаши-чан, - повезло, что в японском, как и в английском, в течение речи нет полового различия. - Чудесно. А в награду я расскажу тебе то, что передала Момои. Наш объект "А" зовут Тайдзи Икимару. Он – выходец детского дома, которого усыновляли дважды. Один раз в Японии – тогда-то он и играл против нас в средней школе – и сейчас его передали американцам за год до совершеннолетия. Спортсмен, подался в баскетбол, потому что не вспомнил видов спорта на «а». В личном деле сказано, что пошел в горы, а там его всего завалило, включая лицо. Туристическая группа рядом, из докторов - лишь пластический хирург. Подпольный, видимо, потому что растерялся, имея при себе инструменты. Капитан команды рядом находился, поддерживал, помогал, вот и «склеил» новое лицо на опухшее. Парню невероятно повезло, что раны не загноились и он все еще жив. Если честно, это больше похоже на фальсификацию, но кто там знает. - Как трагично. И они оба, -делает голос тише, не меняя расслабленного положения, - педики? Акаши на том конце пожимает плечами. - Видимо. Американцы ведь. Они все такие. - Нет. Кагами-кун не такой. - Да, поговори мне тут. Он же вокруг тебя тотем защищенности одними глазами возводит, - Сейджуро подбрасывает яблоко, шагая по комнате, - и дрочит, представляя тебя. - Он спит с девушками. - Для видимости. Да и посмотри: у него что ни партнерша – твоя копия. - Чтоб тебя. - Он от тебя без ума. Влюбился как мальчишка. - Преувеличиваешь. - Предостерегаю. Куроко хмыкает, и Акаши остается доволен. - Ладно, я отключаюсь. Вот-вот отец позвонит. Завершает вызов без прощания. «Как же с ним непросто». Настала пора сдавать младшеклассников и ученика средней школы. К этому времени единственный оставшийся ребенок как раз вернулся. - Эм, Куроко-сан, можно спросить? Тетсуя кивает, усевшись на стул. Детей было больше ожидаемого. Он устал. - Вы случайно не гей? Он аж согнулся вдвое, подавшись вперед. - Нет-нет, ничего не подумайте! Просто... Ну... Понимаете... Моя подружка - fujoshi. Любит bl,- он постыдно опускает голову. - И сейчас она в больнице с бабушкой. Я... Это, как бы хотел ее порадовать немного и попросить вас... По—, - ему стыдно. - О да, поверь, она будет вне себя от счастья. Куроко не понимает, какого хера мир так тесен. - Как вы познакомились? - В интернете, - о времена, о нравы! - Мы из разных префектур, но быстро приноровились друг к другу. Ну, встретились немного, когда ее школа на экскурсию сюда приехала, так и влюбились. - Его бы умыть, приодеть, расчесать и вполне себе милый парень. - Она случайно не на Хоккайдо живет? - Как вы угадали? - Интуиция. Зазвонил телефон. Беспричинно распахнулись оконные створки, заставив его на секунду притормозить. Нехорошо. «Когари (мама)» - Да? Женщина на том конце горько плакала. Она пыталась успокоиться и взять себя в руки. - Т-Тетс—, - она не могла прийти в себя. - Что стряслось? - его голос обеспокоен. - Май-ча—ан, - его шальная племянница-беспризорница. Сердце беспокойно сжалось. - И... Ба- нет. Нет. Нет! - Тетсуя, это Матсудоки, -говорит отец. - Май и твоя бабушка... - он замолчал, тихо успокаивая жену. - Их нет, - голос его дрогнул. Разразилась плачем женщина позади. Из рук выпал телефон. Земля ушла из-под ног. Сузились в ужасе зрачки. Куроко о чем-то сказал подростку и быстро выбежал, доставая очередной раз телефон. Если он с кем-то не заговорит, то не сможет ничего, кроме как кричать, пока не кончится воздух. Черт! Черт! Черт! Да пропади оно все пропадом, будь проклято! Стало вдруг тяжело дышать. Он не успел пройти даже половины пути и, закашлявшись, дрожащими руками принял таблетки на сухую, выронив добрую половину. Отвратительный вкус. *** - Куроко? - Сейджуро не скрыл удивления. Акаши поддержал его за плечи, затащив в комнату. Он и сам собирался звонить, но не успел. - Что с тобой? - ровный голос без колебаний добавлял недостаточной стабильности. Тетсуя не смог вымолвить и слова, как бы из него их не вытягивал Акаши. «– Даже если все вокруг чужие, я одна буду твоей родной. Ты моя кровинушка». Хоть это и было ложью, Куроко предпочел верить. «Нож, сверло, ручка, ножницы, крыша», - небезосновательно крутилось в голове. Какой же глупый. Он не мог и шевельнуться. Что случилось конкретно, ему скажут потом. А сейчас, Куроко, придется смириться, как бы сильно ты не желал страдать. Всего пять слов: "Мои племянница и бабушка мертвы", которые невозможно было вытянуть полчаса. - Я поеду к родителям через пару дней. Двадцать шестого, если точнее, уже буду в пути. Останься со мной в вечер двадцать пятого. На время он сможет держать себя в руках. Акаши вздохнул. Хотя бы ненадолго. Дальше - не так сложно. Во-первых, не его забота, во-вторых, свою ответственность на месте поймет. Да, один, да, придется взвалить груз, зато не сорвется. Должно быть. «Двадцать пятого числа этого месяца официальная церемония, посвященная помолвке. Начало в семь. Не опоздай». Что же мне делать, думал Акаши, подмешав в стакан Куроко снотворное. Вырвусь, решил он, протягивая напиток. *** Спустя час, пропал Кагами, открывший дверь.